ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
174. Шестая Нагорная Проповедь: выбор между Добром и Злом, супружеская измена, развод. Несвоевременное появление Марии из Магдалы
29 мая 1945.
1В ясные утренние часы, когда прозрачность воздуха еще сильнее обычного, из-за чего кажется, что дали становятся ближе, или же что предметы рассматриваются через глазную линзу, которая делает четкими даже самые маленькие их детали, народ готовится слушать Учителя.
Природа день ото дня делается все прекрасней, одеваясь пышным одеянием, свойственным разгару весны, которая в Палестине приходится, как мне кажется, на март – апрель, так как потом она принимает уже летний вид благодаря спелым хлебам и густой обильной листве. Сейчас все в цвету. С вершины горы, что сама оделась цветами даже в явно малопригодных для цветения местах, видна равнина с ее волнующимися хлебами, качающимися на ветру, что колышет их сине-зеленые волны, чуть окрашенные бледным золотом на верхушках колосьев, где среди колючих остей созревают зерна. На фоне этого волнения нив на легком ветру прямо стоят фруктовые деревья в своей одежде из лепестков, что похожи на множество огромных кистей для пудры или шаров из белой, нежно-розовой, насыщенно-розовой и ярко-красной марли. А задумчивые оливы в своей аскетичной покаянной одежде молятся, и их молитва вдруг превращается в пока еще неуверенный снегопад белых цветков.
Ермон – это розовый алебастр на тронутой солнцем вершине, и от этого алебастра спускаются две алмазные нити – отсюда они кажутся нитями, – из которых солнце извлекает почти нереальное мерцание, а дальше они ныряют в зеленые галереи лесов и появляются только в долине, где образуют источники воды, текущие, очевидно, к невидимому отсюда озеру Мерон, потом же выходят из него прекрасными водами Иордана, чтобы затем погрузиться в светлый сапфир Галилейского моря, что все переливается драгоценными чешуйками, которым солнце служит и оправой, и сиянием. Кажется, что парусами, скользящими по этому зеркалу, спокойному и великолепному в своей рамке из восхитительных садов и полей, правят легкие облачка, парящие в еще одном море – небесном.
Поистине мирозданье ликует в этот весенний день и в этот утренний час.
2А толпа все стекается и стекается без устали. Поднимается со всех сторон: старые, здоровые, больные, дети, супруги, собирающиеся начать свою жизнь с благословения Божьего слова, нищие, состоятельные, что зовут апостолов и дают им пожертвования для неимущих, и кажется, будто они исповедуются: настолько укромные места ищут они для этого.
Фома взял один из дорожных мешков и невозмутимо сваливает в него все это денежное богатство, словно это какой-нибудь птичий корм, а потом относит все к большому камню, с которого проповедует Иисус, и, весело смеясь, говорит: «Радуйся, Учитель! Сегодня у Тебя хватит на всех!»
Иисус улыбается и говорит: «И мы приступим немедленно, чтобы те, кто опечален, сразу бы утолили свою печаль. Ты с товарищами – отберите больных и бедных и приведите их сюда».
Что и было исполнено в достаточно короткий срок, ведь нужно было выслушать обстоятельства и тех, и других, и это могло бы затянуться надолго, если бы не деловая сметка Фомы, который, взобравшись на камень, чтобы его было видно, своим могучим голосом кричит: «Все, у кого есть телесные недуги, пусть идут направо от меня, сюда, где тень». Ему вторит Искариот, также наделенный неординарным по силе и красоте голосом, который в свою очередь кричит: «А все, кто считает, что имеет право на подаяние, пусть подходят сюда, ко мне. И смотрите хорошенько – не обманывайте, потому что взгляд Учителя проникает в сердце».
Толпа приходит в движение, разделяясь таким образом на три части: те, кто болен, те, кто беден, и те, кто желает только поучения.
3Но среди этих последних двое, а затем трое, похоже, имеют нужду в чем-то, что не есть ни здоровье, ни деньги, но является для них еще более необходимым. Одна женщина и двое мужчин. Они глядят, глядят на апостолов, не смея заговорить.
Мимо с суровым видом проходит Симон Зелот; проходит Петр, занятый тем, что обращается к десятку сорванцов, которым обещает оливок, если те будут хорошо себя вести до самого конца, и тумаков, если они будут галдеть, пока говорит Учитель; проходит пожилой и серьезный Варфоломей; проходят Матфей с Филиппом, неся на руках калеку, которому было бы слишком утомительно протискиваться сквозь толпу; проходят двоюродные братья Господа, подавая руку одному почти слепому нищему и одной бедняжке Бог знает каких лет, которая, плача, пересказывает Иакову все свои беды; проходит Иаков Зеведеев с несчастной девочкой на руках, очевидно, больной, которую он взял у ее матери, озабоченно идущей за ним, чтобы толпа не причинила ей вреда; последние из проходящих – это, можно сказать, неразлучные Андрей и Иоанн, поскольку если Иоанн в своей безмятежной простоте святого ребенка в равной мере готов ходить со всеми товарищами, то Андрей при его великой сдержанности предпочитает ходить со своим старым товарищем по рыбной ловле и по вере в Крестителя. Эти двое были оставлены возле развилки двух главных тропинок, чтобы направлять народ на свои места, но сейчас на каменистых горных дорогах уже не видно новых паломников – и они сходятся вместе, чтобы идти к Учителю и отнести последние полученные пожертвования.
Иисус уже склонился над больными, и каждое Его чудо подчеркивается осанной толпы.
Женщина, что выглядит совершенно измученной, осмеливается потянуть за одежду Иоанна, который разговаривает с Андреем и улыбается.
Он наклоняется и спрашивает: «Чего ты хочешь, женщина?»
«Я хотела бы поговорить с Учителем…»
«Ты чем-то больна? На бедную ты не похожа…»
«Я не больная и не бедная. Но мне нужен Он… потому что есть болезни помимо лихорадки, и есть несчастья помимо бедности, и мое… и мое…» – и она начинает плакать.
«Слушай, Андрей. У этой женщины душевная боль, и она хотела бы рассказать о ней Учителю. Что будем делать?»
Андрей глядит на женщину и говорит: «Наверняка, это нечто, что было бы болезненно предавать огласке…» Женщина кивает головой. Андрей продолжает: «Не плачь… Иоанн, возьми и отведи ее за наш навес. Я приведу Учителя».
И Иоанн со своей улыбкой просит расступиться, чтобы пройти, тогда как Андрей уходит в противоположном направлении в сторону Иисуса.
Но это движение не осталось незамеченным для двух опечаленных мужчин, и один из них останавливает Иоанна, а другой Андрея, и вскоре как один, так и другой оказываются вместе с Иоанном и той женщиной за ширмой из веток, служащих стенкой шатра.
4Андрей подходит к Иисусу в тот момент, когда Тот исцеляет калеку, который поднимает свои костыли, словно два трофея, и подвижный, как танцор, выкрикивает свое благословение. Андрей шепчет: «Учитель, за нашим навесом находятся трое плачущих. Но их печаль душевного свойства, и не может быть обнародована…»
«Хорошо. У Меня еще эта девочка и эта женщина. Потом Я приду. Пойди скажи им, чтобы имели веру».
Андрей отправляется, Иисус же наклоняется над девочкой, которую мать снова прижала к груди. «Как тебя зовут?» – спрашивает ее Иисус.
«Мария».
«А Меня как зовут?»
«Иисус», – отвечает девочка.
«А кто Я?»
«Мессия Господень, пришедший принести благо нашим телам и нашим душам».
«Кто тебе это сказал?»
«Мама и папа, они возлагают на Тебя надежды за мою жизнь».
«Живи, и будь доброй».
Девочка, у которой, я думаю, был поврежден позвоночник, потому что, несмотря на свои шесть с лишним лет, она могла двигать только руками и вся была стянута большими тугими повязками от подмышек до бедер – они видны, поскольку мать распахнула ее одежонку, чтобы показать их, – несколько мгновений остается в прежнем состоянии, а потом вздрагивает и, скользнув с материнских коленей на землю, бежит к Иисусу, исцеляющему женщину, чья ситуация мне не ясна.
Просьбы всех больных выполнены, и именно они больше всех голосят посреди многочисленной толпы, рукоплещущей «Сыну Давидову, нашей и Божьей славе».
5Иисус направляется к навесу.
Иуда из Кериота кричит: «Учитель! А эти?!»
Иисус оборачивается и говорит: «Пусть ожидают на своих местах. Они тоже будут утешены», – и быстро идет за ширму из ветвей, туда, где вместе с Андреем и Иоанном находятся трое страждущих.
«Сначала женщина. Идем со Мной к тем кустам. Говори безбоязненно».
«Господин, мой муж оставил меня ради блудницы. У меня пятеро детей, и младшему два года… Моя скорбь велика… и я думаю о детях… Не знаю, захочет ли он забрать их или оставит со мной. Мальчиков, по крайней мере, старшего, он хочет забрать… И я, его родившая, должна буду лишиться радости его видеть? А что они подумают об отце и обо мне? Об одном из нас им придется думать плохое. А мне не хотелось бы осуждать их отца…»
«Не плачь. Я Владыка жизни и смерти. Твой муж не женится на той женщине. Ступай с миром и продолжай быть доброй».
«Но… Ты не убьешь его? О! Господин, я его люблю!»
Иисус улыбается: «Я никого не убью. Но есть тот, кто займется своим ремеслом. Знай, что дьявол не сильнее Бога. Вернувшись в свой город, ты узнаешь, что нашелся некто, кто убил это зловредное создание и таким образом, что твой муж поймет, чтó он собирался натворить, и полюбит тебя возрожденной любовью».
Женщина целует Его ладонь, которую Иисус возложил ей на голову, и уходит.
6Подходит один из мужчин. «У меня есть дочь, Господин. К несчастью, она пошла в Тивериаду с подругами и как будто бы надышалась отравы. Вернулась она ко мне словно пьяная. Хочет уйти с каким-то греком… и потом… Зачем она вообще у меня родилась? Ее мать больна от скорби и может умереть… Я… только Твои слова, услышанные мною прошлой зимой, не позволили мне ее убить. Но, исповедаю Тебе, мое сердце ее уже прокляло».
«Нет. Бог, будучи Отцом, проклинает лишь совершенный и продолжающийся грех. Чего ты от Меня хочешь?»
«Чтобы Ты образумил ее».
«Я с ней незнаком, и она, конечно, не придет ко Мне».
«Но Ты можешь изменить сердце даже на расстоянии! Знаешь, кто послал меня к Тебе? Иоанна, жена Хузы. Она отбывала в Иерусалим, когда я пришел к ней во дворец, чтобы спросить, известен ли ей этот гнусный грек. Я не думал, что она с ним знакома, потому что она добрая, хотя и живет в Тивериаде, но раз Хуза общается с язычниками… Она его не знает. Но сказала мне: „Ступай к Иисусу. Он позвал мой дух из такой дали и исцелил меня этим зовом от моей чахотки. Исцелит и сердце твоей дочери. Я помолюсь, а ты верь“. Ты видишь: я верю. Сжалься, Учитель».
«Твоя дочь в этот вечер будет плакать на коленях у своей матери, прося прощения. Ты тоже будь добрым, как ее мать: прости. Прошлое умерло».
«Хорошо, Учитель. Как Ты пожелаешь и будь благословен! – он поворачивается, чтобы уйти… но потом возвращается назад. – Прости, Учитель… Но я так боюсь… Похоть – это такой бес! Дай мне нить от Твоей одежды. Я вложу ее в подушку моей дочери. Пока она будет спать, бес не искусит ее».
Иисус улыбается и качает головой… но удовлетворяет его просьбу, говоря: «Чтобы тебе было спокойнее. Но поверь, что когда Бог скажет: „Повелеваю“, диавол уходит, и нет нужды ни в чем ином. Так что держи это в память обо Мне», – и дает ему кисточку из Своей бахромы.
7Подходит третий мужчина: «Учитель, мой отец умер. Мы считали, что у него есть денежные сбережения. И не нашли их. И в этом было бы мало беды, поскольку ни у кого из братьев нет недостатка в хлебе. Но я проживал с моим отцом, будучи первенцем. Остальные двое братьев обвиняют меня в том, что я был причиной пропажи денег, и хотят возбудить против меня тяжбу как против вора. Ты видишь мое сердце. Я не крал ни полушки. Мой отец держал свои деньги в шкатулке, в металлическом ящичке. Когда он умер, мы вскрыли шкатулку, и ящичка там уже не было. Они говорят: „Этой ночью, пока мы спали, ты взял его“. Это неправда. Помоги мне водворить между нами мир и уважение».
Иисус смотрит на него очень пристально и улыбается.
«Почему Ты улыбаешься, Учитель?»
«Потому что повинен тут твой отец: в грехе мальчишки, что прячет свою игрушку из страха, что ее у него отнимут».
«Но он не был скупым. Поверь. Он делал добро».
«Знаю. Но он был очень стар… Это старческие недуги… Хотел для вас же сберечь и поссорил вас, благодаря чрезмерной любви. Но этот ящичек зарыт у основания лестницы в подвал. Говорю это тебе, чтобы ты понял, что Я знаю. Пока Я с тобой разговариваю, твой младший брат, по чистой случайности, стукнув в гневе по земле, вынудил его задребезжать – и они его отрыли, и теперь пристыжены и раскаиваются, что обвиняли тебя. Возвращайся домой спокойно и будь с ними добр. Не попрекай их за их неуважение».
«Нет, Господин. Я даже не пойду. Останусь Тебя послушать. Отправлюсь завтра».
«А если они заберут эти деньги?»
«Ты говоришь, что не надо быть жадными. Я не хочу быть таким. Мне довольно того, чтобы между нами был мир. Притом… я не знал, сколько денег было в ящичке, и не огорчусь ни от какой новости, не соответствующей правде. И считаю, что те деньги могли потеряться… Как жил бы до этого, так и теперь буду жить, если мне в них откажут. Мне достаточно, чтобы меня не называли вором».
«Ты очень продвинулся по пути к Богу. Продолжай, и да пребудет с тобой мир».
И этот также отходит довольным.
8Иисус возвращается к толпе, к беднякам, и согласно Своим собственным оценкам раздает милостыню. Теперь все довольны, и Иисус может говорить.
«Да пребудет с вами мир.
Когда Я объясняю вам пути Господни, это делается для того, чтобы вы следовали по ним. Могли бы вы одновременно идти по тропинке, спускающейся направо, и по тропинке, спускающейся налево? Не могли бы. Потому что если вы выберете одну, то должны будете оставить другую. Да и если бы две тропинки шли рядом, вы бы не смогли все время шагать одной ногой по одной из них, а второй – по другой. В конце концов вы бы утомились и стали спотыкаться, даже если бы шли на спор. Но между тропинками Бога и Сатаны – огромное расстояние, к тому же оно все время увеличивается, прямо как у тех двух тропинок, что сходятся тут, но по мере того, как спускаются в долину, все больше отдаляются одна от другой, направляясь одна – в сторону Капернаума, другая – в сторону Птолемаиды.
Подобно тому и жизнь скачет между прошлым и будущим, между злом и добром. Посередине человек со своим произволением и свободной волей; по краям: с одной стороны Бог и Его Небо, с другой – Сатана и его Преисподняя. Человек может выбирать. Никто его не принуждает.
Не надо Мне говорить: „Но Сатана искушает“, оправдывая свое уклонение к нижней тропинке. Бог тоже искушает Своей любовью, и она весьма сильна; Своими словами, и они весьма святы; Своими обещаниями, и они весьма заманчивы! С какой стати тогда поддаваться искушению лишь одного из них двоих, причем того, кто меньше всего заслуживает, чтобы его слушали? Божьи слова, обещания, любовь – разве не достаточны, чтобы нейтрализовать Сатанинский яд? Имейте в виду, это говорит не в вашу пользу. Когда некто обладает крепким физическим здоровьем, он не застрахован от заражения, однако с легкостью его перебарывает. Тогда как если некто уже болен и потому слаб, он почти наверняка погибнет от новой инфекции, а если выживет, то будет болеть сильнее прежнего, потому что не имеет в своей крови силы, чтобы совершенно уничтожить семена заразы. То же самое касается и высшего. Если некто нравственно здоров и духовно крепок, будьте уверены, что хотя он и не избавлен от искушений, но зло в нем не укоренится.
Когда Я слышу, как кто-то говорит Мне: „Я общался с тем-то и тем-то, я читал то-то и то-то, я пытался склонить того-то и того-то к добру, но в результате в меня вошло то зло, что было в уме или сердце тех людей, то зло, что содержалось в этой книге“, Я заключаю: „Это показывает, что ты уже создал благоприятную почву для его проникновения. Это показывает, что ты слаб и лишен нравственного и духовного стержня. Ибо даже у наших врагов мы должны заимствовать благое. Наблюдая их ошибки, мы должны учиться не впадать в такие же. Умный человек не станет клевать на первое услышанное им учение. Человек, наполненный каким-либо учением, не сможет освободить в себе место для других. Этим объясняются трудности, встречающиеся при попытке убедить приверженцев других учений следовать Учению истинному. Но если ты признаешься Мне, что меняешь образ мыслей при малейшем дуновении ветра, Я вижу, что ты полон пустот, что в твоей духовной крепости полно щелей, что плотины твоего разума пробиты в тысяче мест, и из них вытекают здоровые воды, а внутрь попадают зараженные, а ты настолько бестолков и равнодушен, что даже не замечаешь этого и не предпринимаешь мер. Ты просто несчастный“.
Посему сумейте из двух этих тропинок выбрать правильную и двигаться по ней, сопротивляясь, сопротивляясь и еще раз сопротивляясь чувственным, мирским, умственным и бесовским соблазнам, и оставьте мирским людям их половинчатую верность, соглашательство, союзы с двумя взаимными противоположностями. Такого и у них не должно было бы быть, если бы люди были честными. Но у вас, по крайней мере у вас, людей Божьих, пусть этого не будет. Ни с Богом, ни с Мамоной это не пройдет[1]. Однако не допускайте такого и в самих себе, поскольку это бессмысленно. Ваши поступки, где перемешано и хорошее, и нехорошее, не будут иметь никакой ценности. Те, что полностью добры, будут потом сведены к нулю недобрыми. Эти же, злые, приведут вас прямо в руки Врага. Поэтому не совершайте их. А будьте преданными в своем служении. Никто не может служить двум хозяевам с разными взглядами. Или полюбит первого и возненавидит второго, или наоборот. Вы не можете одновременно принадлежать и Богу, и Мамоне. Дух Божий не может сочетаться с духом мира сего. Один восходит, другой падает. Один освящает, другой развращает. А если вы развращены, как вы сможете совершать чистые поступки? В развращенных разгорается чувственность, а вслед за нею и остальные страсти.
[1] Т.е. невозможны половинчатые отношения
9Вы уже знаете, как была совращена Ева и как – через нее – Адам. Сатана поцеловал очи женщины и этим околдовал их, так что всякое зрелище, до сих пор невинное, приняло для нее непристойный вид и пробудило необыкновенное любопытство[2]. Затем Сатана поцеловал ее в уши и отверз ее слух словам неведомой науки: его науки. Уже и ум Евы захотел узнать то, что не было необходимо. Потом Сатана показал ее взору и уму, пробудившимся ко Злу, то, чего они прежде не видели и не понимали, и все в Еве оказалось возбуждено и развращено. И Женщина, пойдя к Мужчине, открыла тому свою тайну и убедила Адама попробовать новый плод, столь красивый на вид и столь запретный до сей поры. И поцеловала его своими устами, и взглянула на него своими зрачками, в которых уже была сатанинская муть. И развращение проникло в Адама, который увидел и через свое зрение возжелал запретного, и вкусил его вместе со своей помощницей, упав с такой высоты в грязь.
[2] В длинном примечании, занимающем четыре страницы сложенного листа, вставленного в машинописную копию, МВ поясняет, в чем состояло развращение зрения и слуха Евы. Речь идет о невещественном поцелуе, то есть об уроке умственного лукавства, проведенном с целью пробудить любопытство, первоначально духовное, равно как духовным было испытание, предложенное Богом, чтобы утвердить Адама и Еву в благодати: послушание единственному Божьему повелению. Любопытство, вначале духовное, потом выродилось в любопытство материальное, все более гнетущее и животное.
Проиллюстрировав изначальное состояние Евы, которая видела и правильно познавала Бога и саму себя и которая была знакома со своим высшим началом дочери Божьей и не ведала о своем низшем животном начале, примечание продолжает: Сатана в обличье змея расположил к себе легкомысленную, очаровал ее, как это свойственно змею, превратил свое коварное обаяние в смертельный яд, омрачивший зрение и духовное разумение женщины, и льстиво и вкрадчиво открыл ей саму себя как женщину. И Ева увидела себя могущественной, как Бог, отбрось она далеко от себя признак твари: обязанность повиноваться всему тому, что повелевал Бог, и ограничиваться в своем делании тем, что Бог позволяет делать. И когда она отбросила его, чтобы быть «как Бог», в нее вошла духовная похоть «всемогущества». Каковая породила умственную похоть «всезнания»: Добра и главным образом Зла, которое Бог ей запретил познавать; тогда как Змей побуждал ее к его познанию, потому что только через всецелое познание Добра и Зла они, она и Адам, смогли бы стать «как боги», обессмертив свою кровь и свое семя собственными силами, и он предложил себя в качестве учителя в познании всего. И Ева приняла его в качестве учителя. Умственная похоть, дочь похоти духовной, породила похоть плотскую. И Ева, которая уже использовала во зло зрение и слух, пожелала использовать во зло свое осязание, ознакомившись с таинственным плодом, свое обоняние, вдохнув его пьянящую эссенцию, и свой вкус, надкусив кожуру нового знания, чтобы отведать его незнакомый вкус. И в ней возникло страстное желание полностью употребить все то, что она едва только попробовала, поскольку теперь уже, будучи лишенной Благодати, невинности и целомудрия, она представляла себе хорошим то, что хорошим не было, и больше не могла удерживать чувства в подчинении разуму. Она узнавала себя, узнавала и захотела, чтобы ее спутник тоже узнал, и подойдя к нему с хитростью, склонила его преступить заповедь Божью, соблазнила вкусить то, что прежде вкусила сама, и, уподобив его себе в похоти и лукавстве, убедила его употребить запретное, потому что оно давало новое и немедленное удовольствие и будущую способность уподобиться Богу, самостоятельно создавая на Земле новых людей по природным законам, свойственным животным и отличающимся от тех, что установлены Богом.
Примечание заключает: Две лестницы Сатаны: чтобы превратить человека, сына Божьего, в животное, и чтобы соблазнить божественного Единородного, сделавшегося Человеком, стать грешником. Первая, нисходящая от духа к плоти, и «удавшаяся» через роковое падение. Вторая, поднимающаяся от плоти к духу и «неудавшаяся», так как каково бы ни было сатанинское намерение ввести Мессию в грех, дабы навсегда уничтожить всякую возможность для человека переродиться в сына Божьего, оно – благодаря безупречности Богочеловека – послужило утверждению Христа в Его человеческой благодати и следовательно в Его могуществе как Мессии, что стало причиной вечного спасения искупленного Адамова потомства.
Кто развращен, тот вовлекает в развращение другого, если только этот другой не святой в подлинном смысле слова.
Будьте осторожнее со своим взглядом, люди. И со взглядом ваших глаз, и с мысленным взором. Будучи развращенным, он может лишь развратить остальное. Глаз – источник света для тела. Источник света для сердца – твоя мысль. Но если твой глаз не будет прозрачен – ибо вследствие того, что органы подчинены мысли, развращенная мысль развращает и чувства, – все в тебе станет помраченным, а туманы обольщения породят в тебе нечистые образы. Все чисто в том, у кого чистые помышления, излучающие чистые взгляды, и Божий свет по-хозяйски нисходит туда, где нет чувственной преграды. Но если по дурной воле ты приучил свои глаза к мутным зрелищам, все в тебе станет темнотой. Тогда тщетно будешь ты вглядываться даже в самые святые вещи. Во мраке они будут лишь темнотой, и ты будешь творить дела тьмы.
10Поэтому, дети Божьи, защищайтесь от самих себя. Внимательно блюдите себя от всяких искушений. Быть искушаемым не есть зло. Атлет борьбой готовит себя к победе. Но зло – быть побежденным, оттого что не готов и небрежен. Знаю, что все может послужить искушению. Знаю, что эта оборона обессиливает. Знаю, что эта борьба утомительна. Но только подумайте, чтó вы благодаря этому приобретаете. И разве хотели бы вы за один час удовольствия какого угодно рода потерять вечность умиротворения? Что предоставляют вам удовольствия: плотские ли, умственные, или от обладания золотом? Ничего. Что вы приобретете, отказавшись от них? Все. Я обращаюсь к грешникам, поскольку человек грешен. Ну, скажите Мне по правде: удовлетворив свою чувственность, или свою гордость, или свою алчность, чувствуете ли вы себя более свежими, довольными, уверенными? В тот час, что наступает вслед за удовлетворением, а это всегда час размышления, вы действительно искренне ощущали себя счастливыми? Я не пробовал этого чувственного хлеба. Но отвечу за вас: „Нет. Вялость, недовольство, неуверенность, отвращение, страх, беспокойство. Вот каким был сок, выжатый из прошедшего часа“.
Однако попрошу вас. Говоря: „Никогда не делайте этого“, Я говорю вам также: „Не будьте беспощадны к тем, кто ошибается“. Вспомните, что все вы братья, созданные от одной плоти и от одной души. Учтите, что есть много причин, по которым вовлекаются в грех. Будьте милосердны ко грешникам и с добротой поднимайте их и приводите к Богу, показывая, что тропинка, по которой они идут, усеяна опасностями и для тела, и для ума, и для духа. Поступайте так, и получите за это великую награду. Ибо Отец, который в Небесах, милосерден к добрым и умеет воздавать стократно. Посему говорю вам…»
(И тут Иисус говорит мне, что я должна себе скопировать запись видения от 12 августа 1944, В 961, с 35-й строки видения и до самого его конца, то есть до ухода Магдалины на словах «и усмехается зло и презрительно». Затем пойдет продолжение, а это отступление, естественно, надо опустить)[3].
[3] Мы же по соображениям полного и буквального воспроизведения оригинальной рукописи, напротив, не опускаем ни инструкцию в скобках, ни первые 34 строки вставленного видения. Сокращение В 961 отсылает нас к машинописи, изготовленной о. Мильорини, который два раза перепечатал на машинке рукопись Валторты, сделав еще копии через копирку: первый раз прямо с тетрадей, собственноручно исписанных МВ, в том порядке, как она изложила; второй раз – с предыдущей машинописной копии и в хронологическом порядке событий, за исключением текстов, не относящихся к евангельским повествованиям. Одна копия второй машинописи служила МВ для ее собственноручных вставок, что мы проиллюстрируем в примечании к 335.7, другая копия служила издателю Пизани для сдачи в печать первого издания этого произведения в 4 томах. Второе издание в 10 томах, которое перепечатывалось в течение примерно тридцати лет, и третье издание, улучшенное настоящим четвертым, были составлены с помощью сверки с оригинальной рукописью, соответственно, первого и второго изданий.
12 августа 1944.
11Иисус говорит: «Смотри и записывай. Это Евангелие Милосердия Я дарю всем и особенно тем женщинам, которые узнáют в этой грешнице себя, и которых Я приглашаю последовать ей в искуплении»[4].
[4] Евангелием Милосердия назван цикл эпизодов и наставлений, касающихся обращения Марии Магдалины, последовательно записанных с 12 по 14 августа 1944, но помещенных в разных местах произведения согласно инструкциям, описанным МВ. Первый эпизод, начинающийся здесь, вставлен в настоящую 174 главу. Следующие два эпизода составляют соответственно главы 183 и 233. В качестве комментария к этим трем эпизодом служит «диктант», составляющий главу 234. Последний эпизод вместе с кратким итоговым комментарием пойдет на составление главы 377.
Иисус, стоя на валуне, обращается к многочисленной толпе. Горная местность. Одинокая возвышенность посреди двух долин. Возвышенность эта имеет макушку в форме ярма, точнее и понятнее: в форме верблюжьего горба, так что в нескольких метрах от ее вершины расположен природный амфитеатр, в котором голос раздается отчетливо, словно в очень удачно устроенном концертном зале. Возвышенность вся в цвету. Должно быть, хорошее время года. Хлеба на равнинах начинают золотиться и скоро будут готовы к жатве. На севере высокая гора[5] сверкает на солнце своими снегами. Непосредственно внизу, на востоке, Галилейское море кажется зеркалом, разбитым на бесчисленные осколки, каждый из которых – горящий на солнце сапфир. Оно ослепляет своим непрерывным небесно-золотым сиянием, в котором отражается лишь несколько парящих в чистейшем небе пушистых облаков да ускользающая тень от нескольких парусов. За Генисаретским озером вдаль уходят равнины, которые благодаря легкой дымке у самой земли (возможно, росным испарениям, поскольку, видимо, еще утро и притом раннее, учитывая, что на стебельках горних трав кое-где еще разбросаны алмазные капли росы) кажутся продолжением озера, но c оттенками опала и с прожилками зелени, а позади – еще одна горная цепь с весьма причудливыми склонами, напоминающими силуэты облаков в ясном небе.
[5] Здесь МВ не узнает Ермон, поскольку 12 авг. 1944 видит его впервые!
Народ уселся кто на траве, кто на больших камнях, иные стоят. Собрание апостолов не полное. Вижу Петра и Андрея, Иоанна и Иакова, и слышу, как еще двоих называют Нафанаилом и Филиппом. Есть и еще один, что вроде бы в их группе, а вроде бы нет. Наверно, это вошедший в нее последним: его называют Симоном. Остальных нет. Во всяком случае, я их не вижу среди огромной толпы[6].
[6] 12.08.1944 МВ еще не успела увидеть призвание Симона Зелота.
Беседа уже некоторое время как началась. Я понимаю, что это Нагорная Проповедь. Но блаженства уже произнесены. Более того, я бы сказала, что беседа близится к концу, потому что Иисус говорит: «Поступайте так, и получите за это великую награду. Ибо Отец, который в Небесах, милосерден к добрым и умеет воздавать стократно. Посему говорю вам…»
12В народе, столпившемся у тропинки, что поднимается к плато, происходит сильное движение. Те, кто ближе к Иисусу, поворачивают головы. Внимание отвлечено. Иисус прерывает речь и обращает взгляд в том же направлении. Он серьезен и красив в Своем темно-синем облачении со скрещенными на груди руками, в то время как солнце слегка касается Его головы своим первым лучом, перевалившим через восточную вершину возвышенности.
«Посторонитесь, плебеи, – раздраженно кричит мужской голос, – дайте пройти этой красавице»… – и вперед выступают четыре разодетых щеголя, один из них точно римлянин, так как на нем римская тога. На руках, переплетенных наподобие сидения, они несут триумфально восседающую Марию Магдалину, пока еще великую грешницу.
А она смеется своим прекрасным ртом, откидывая назад голову с золотистой шевелюрой, что вся в косичках и завитках, держащихся с помощью драгоценных шпилек и золотой пластины, усыпанной жемчугом, которая опоясывает верхнюю часть лба в виде диадемы и с которой спускаются легкие локоны, прикрывая ее сияющие глаза, что сделались еще крупнее и обольстительнее благодаря замысловатым ухищрениям. Далее диадема теряется за ушами под массой косичек, нависающих над белой и совершенно открытой шеей. Более того… эта открытость простирается далеко за пределы ее шеи. Спина открыта до лопаток, а грудь – и того больше. Одежда держится у нее на плечах на двух золотых цепочках. Рукавов нет вообще. Все покрыто, так сказать, вуалью, единственное назначение которой – защитить кожу от солнечного загара. Одежда ее до крайности невесома, и кокетливо кидаясь то к одному, то к другому из своих обожателей, женщина словно бы бросается на них нагишом. Такое впечатление, что тот римлянин – ее любимец, поскольку смешки и взгляды адресуются предпочтительно ему, и ее голова чаще оказывается на его плече.
«Ну вот, богиня довольна, – говорит римлянин. – Рим выступил в роли колесницы для юной Венеры. И Аполлон, которого ты хотела увидеть, здесь. Так соблазняй Его… Но оставь также и нам чуточку твоих ласк».
Мария смеется и ловко и вызывающе спрыгивает на землю, обнажив свои маленькие ступни, обутые в белые сандалии с золотыми застежками, и изрядно оголив ноги. Потом все скрывает ее широченное и тонкое, как кисея, одеяние из белоснежной шерсти, перетянутое у талии, но очень низко, ближе к бедрам, широким поясом из подвижных золотых застежек. И она стоит, словно некий цветок из плоти, порочный цветок, как по волшебству распустившийся на зеленой равнине, где в огромном количестве цветут ландыши и дикие нарциссы.
Она красива как никогда. Маленький пурпурный рот кажется гвоздикой, что распускается на белизне безупречных зубов. Ее лицо и тело и по цвету, и по форме могли бы удовлетворить самого взыскательного художника или скульптора. Соразмерно широкая в груди и в бедрах, с гибкой от природы и тонкой в сравнении с бедрами и грудью талией, она похожа на богиню, как сказал римлянин, богиню, высеченную из чуть розоватого мрамора, обтянутого с боков легкой тканью, что потом множеством складок ниспадает спереди. Все задумано для наслаждения.
Иисус пристально глядит на нее. И она нахально выдерживает этот взгляд, при этом усмехаясь и слегка изгибаясь в сторону оттого, что римлянин щекочет ее, проводя по открытым частям ее спины и груди цветком ландыша, сорванным среди травы. Мария с деланным и притворным негодованием приподнимает покрывало и говорит: «Имей уважение к моей невинности», отчего эти четверо разражаются взрывом громкого смеха.
Иисус продолжает в нее вглядываться. Едва только раскаты смеха утихают, Иисус возобновляет речь, словно бы появление этой женщины вновь раздуло пламя беседы, успокоившейся было к концу, и больше Он на нее не смотрит. Но смотрит на Своих слушателей, которые, по-видимому, смущены и шокированы всем происходящим.
13Иисус продолжает:
«Я сказал, что надо быть верными Закону, смиренными, милосердными, любить не только своих братьев по крови, но также и тех, кто вам брат лишь потому, что как и вы, рожден от человека. Я сказал вам, что прощение – полезнее, чем обида, что сочувствие – лучше, чем беспощадность. Но теперь скажу вам, что не нужно осуждать, если вы сами не свободны от греха, за который собираетесь осудить. Не поступайте, как книжники и фарисеи, которые строги ко всем, но не к самим себе. Которые называют нечистым нечто внешнее, что может осквернить лишь наружно, а после в самую свою глубину – в сердце – впускают нечистоту.
Бог не пребывает с нечистыми. Ибо нечистота развращает то, что является собственностью Бога: души, и особенно души малышей, этих ангелов, рассеянных по Земле. Горе тем, кто вырывает у них крылья с жестокостью одержимых зверей и бросает в грязь эти цветы Неба, заставляя их узнать вкус материального! Горе!.. Лучше им было бы умереть пораженными молнией, чем дойти до такого греха!
Горе вам, богатые и наслаждающиеся! Потому что именно в вашей среде зарождается самая великая нечистота, постелью и подушкой которой служат праздность и деньги! Сейчас вы сыты. Яства ваших вожделений застревают у вас в горле. Но вы ощутите голод. Голод страшный, неутолимый и вовеки неослабевающий. Сейчас вы богаты. Сколько добра могли бы вы сделать с помощью вашего богатства! Вы же причиняете столько зла и самим себе, и другим. Однажды вы познаете мучительную бедность, которой не будет конца. Сейчас вы смеетесь. Считаете себя победителями. Но ваши слезы переполнят пруды Геенны. И уже не прекратятся.
Где гнездится прелюбодеяние? А девичья испорченность? Кто помимо своего супружеского заводит себе два или три ложа разврата и расточает на них свои средства и крепость своего тела, которое Бог дал ему здоровым, чтобы тот трудился для своей семьи, а не истощал себя в мерзких связях, каковые ставят его ниже нечистого животного?
Вы слышали, что сказано: „Не прелюбодействуй“. Но Я говорю вам, что тот, кто посмотрит на женщину с вожделением, и та, что подходит к мужчине с таким желанием, даже только с желанием, уже совершили в своем сердце прелюбодейство. Никакие доводы не могут оправдать блуд. Никакие. Ни то, что бросил и развелся муж. Ни жалость к разведенной. У вас одна душа. Когда она сочетается с другой договором верности, она не должна лгать. Иначе то красивое тело, из-за которого вы грешите, пойдет вместе с вами, нечистые души, в неистощимое пламя. Лучше изуродуйте его, но не убивайте навеки, осудив на проклятие. Станьте снова мужчинами, вы – богатые, кишащие червями гнёзда порока, станьте снова мужчинами, чтобы не вызывать отвращения у Неба…»
14Мария, вначале слушавшая с лицом, на котором читались соблазн и ирония, изредка перемежавшиеся ехидной усмешкой, к концу проповеди делается мрачной от негодования. Она понимает, что Иисус, не глядя на нее, обращается к ней. Ее негодование становится все более мрачным и настойчивым, и наконец она не выдерживает. Она с раздражением закутывается в свое покрывало и, сопровождаемая насмешливыми взглядами толпы и преследующим ее голосом Иисуса, пускается бегом вниз по склону, оставляя лоскутки одеяния на кустах репейника и шиповника, растущих по краям тропинки, и усмехается зло и презрительно.
Больше ничего не вижу. Но Иисус говорит: «Ты еще увидишь».
[29 мая 1945.]
15Иисус возобновляет речь: «Вы возмущены происшедшим. Уже два дня, как наше убежище, возвышающееся над грязью, встревожено шипением Сатаны. Следовательно, оно больше не убежище, и мы его оставим. Но Я хочу завершить с вами этот свод „более совершенных“ законов на этих просторах света и горизонтов. Здесь Бог действительно является в Своем величии Творца, и обозревая Его чудесные красоты, мы можем твердо уверовать в то, что Владыка – это Он, а не Сатана. Лукавый не мог бы сотворить даже одного стебелька травы. Но Бог может все. Пусть это утешит нас. Однако теперь вы все уже на солнце. И вам это неполезно. Так что разойдитесь по склонам. Там тень и свежесть. Пообедайте, если хотите. Я буду говорить на ту же тему. По многим причинам мы задержались. Но не сожалейте об этом. Здесь вы вместе с Богом».
Толпа отвечает: «Да, да. Вместе с Тобой», – и перемещается в заросли, разбросанные по восточному скату, так что сам склон и ветви образуют укрытие от уже слишком жаркого солнца.
Иисус тем временем велит Петру разбирать свой навес.
«Так… мы в самом деле уходим?»
«Да».
«Потому что приходила она?..»
«Да. Но не говори этого никому и особенно Зелоту. Он бы расстроился за Лазаря. Я не могу допустить, чтобы слово Божие стало посмешищем для язычников…»
«Понимаю, понимаю…»
«Тогда пойми-ка еще кое-что».
«Что, Учитель?»
«Необходимость в определенных случаях хранить молчание. Прошу тебя. Ты так Мне дорог, но при этом до такой степени вспыльчив, что отпускаешь обидные замечания».
«Понимаю… Тебе это неприятно из-за Лазаря и Симона…»
«И еще кое из-за кого».
«Думаешь, они будут сегодня?»
«Сегодня, завтра и послезавтра, и все время. Всегда будет необходимо присматривать за вспыльчивостью Моего Симона, сына Ионы. Ступай, ступай делать, что Я тебе сказал».
Петр уходит, подзывая себе на помощь товарищей.
16Искариот задумчиво остался в сторонке. Иисус зовет его. Трижды, поскольку тот не слышит. «Я Тебе нужен, Учитель?» – спрашивает он.
«Да. Ты тоже пойди пообедай и помоги товарищам».
«Я не голоден. Да и Ты тоже».
«И Я тоже. Но по противоположным причинам. Ты расстроен, Иуда?»
«Нет, Учитель. Устал…»
«Теперь мы отправимся на озеро, а потом в Иудею, Иуда. И к твоей матери. Я тебе обещал…»
Иуда оживляется: «Ты впрямь пойдешь со мною одним?»
«Ну, конечно. Люби Меня, Иуда. Я хотел бы, чтобы Моя любовь дошла бы в тебе до такой степени, что хранила бы тебя от всякого зла».
«Учитель… я человек. Не ангел. У меня бывают минуты усталости. Разве грех – нуждаться во сне?»
«Нет, если ты спишь на Моей груди. Взгляни туда, на людей, как они счастливы, и какой отрадный отсюда вид. Однако Иудея тоже, должно быть, весной очень красива».
«Прекрасна, Учитель. Только там, в горах, что гораздо выше здешних, весна более поздняя. Но там есть прекрасные цветы. Яблоневые сады просто великолепны. Мой, особенная забота моей мамы, один из самых красивых. И когда она по нему ходит, а за нею летят голуби, выпрашивая зерна, поверь: это зрелище, успокаивающее сердце».
«Верю. Если бы Моя Мама не была слишком утомлена, Мне было бы приятно отвести Ее к твоей. Они бы полюбили друг друга, потому что обе они добрые».
Иуда, польщенный такой идеей, снова становится безмятежным и, забыв, что он «не голоден и устал», весело смеясь бежит к товарищам, без труда, будучи рослым, развязывает самые верхние узлы и весело, как мальчишка, поедает свой хлеб и маслины.
Иисус сочувственно глядит на него и направляется к апостолам.
17«Вот хлеб, Учитель. И яйцо. Я его выпросил у вон того богача в красной одежде. Я сказал ему: „Ты слушаешь, и ты блажен. Он говорит, и Он обессилен. Дай мне одно яичко. Ему оно будет полезнее, чем тебе“».
«Ну, Петр!»
«Ничего, Господь! Ты бледен, словно ребенок, приложившийся к пустой груди, и становишься худым, как рыба после нереста. Предоставь это мне. Я не хочу упреков в свой адрес. Сейчас положу его в эту горячую золу, я тут сжигал ветки, и Ты его выпьешь. Разве Ты не знаешь, что уже… сколько уже? – не одну неделю точно, как мы едим только хлеб с маслинами и немного молочка… Хм! Как будто очищаем желудок. А Ты ешь меньше всех, а говоришь за всех. Вот яйцо. Выпей его теплым, это полезно».
Иисус повинуется и, видя, что Петр ест один только хлеб, спрашивает: «А ты? Твои маслины?»
«Тсс! Они понадобятся мне после. Я их обещал».
«Кому?»
«Ребятишкам. Однако если они не смогут молчать до конца, я съем свои маслины, а их одарю косточками, то есть оплеухами».
«Ну превосходно!»
«Э! я никогда так не сделаю! Но если не припугнуть! Я тоже получил немало оплеух, и если бы мне дали все те, что я заслужил своими шалостями, мне пришлось бы получить их в десять раз больше! Но они идут на пользу. Я такой, потому что получал их».
Все смеются от этой откровенности апостола.
«Учитель, я хотел тебе сказать, что сегодня пятница, и этот народ… не знаю, сумеет ли он вовремя обеспечить себя пищей на завтра или добраться до своих домов», – говорит Варфоломей.
«Это правда! Пятница!» – доносится с разных сторон.
«Не важно. Бог позаботится. Но мы им об этом скажем».
Иисус встает и идет на Свое новое место среди толпы, рассеянной между зарослями.
«Первым делом напоминаю, что сейчас пятница. Теперь Я скажу, что те, кто боится, что не успеет вовремя добраться до дома, и не готов поверить, что Бог подаст на завтра пищу его детям, могут сразу идти, чтобы закат не застал их в дороге».
Из всей толпы встают человек пятьдесят. Все остальные продолжают оставаться на месте.
18Иисус улыбается и начинает говорить.
«Вы слышали, что в древности было сказано: „не прелюбодействуй“. Те из вас, кто уже слушал Меня в других местах, знают, что Я неоднократно говорил об этом грехе. Потому что, смотрите, по Мне это грех не только на одного, но на двоих или троих. Я поясню. Прелюбодей грешит сам, грешит в отношении своей сообщницы, грешит, вводя в грех обманутую жену или мужа, который или которая могут дойти до отчаяния или до убийства. Это что касается совершенного греха. Но Я говорю о большем. Я говорю: „Не только совершенный грех, но само желание совершить его уже греховно“.
Что такое прелюбодеяние? Это лихорадочное вожделение того или той, кто нам не принадлежит. Начинают грешить с пожелания, продолжают путем соблазнения, завершают путем уговора, венчает все само деяние.
Как все начинается? Обычно с одного нечистого взгляда. И это сочетается со всем тем, что Я говорил прежде. Нечистое воззрение видит то, что скрыто от чистых, и через взор в гортань входит ненасытность, в тело – жажда, в кровь – жар. Плотская ненасытность, жажда и жар. Начинается мания. Если другой, на кого смотрят, честен, тогда обезумевшему остается лишь ворочаться на своих раскаленных углях, либо он начинает поносить в отместку. Если же тот, на кого смотрят, тоже нечестен, тогда он отвечает на этот взгляд, и начинается впадение во грех.
Поэтому Я говорю вам: „Кто посмотрел на женщину с вожделением, тот уже совершил с ней прелюбодеяние, так как его взгляд уже исполнил его желание“. Вместо этого, если твой правый глаз стал тебе поводом к соблазну, вырви его и брось от себя подальше. Лучше тебе остаться без глаза, чем навсегда провалиться в адский мрак. И если твоя правая рука согрешила, отсеки ее и выброси. Лучше тебе быть безруким, нежели целиком оказаться в преисподней. Правда, сказано, что увечные уже не могут служить Богу в Храме[7]. Но в будущей жизни увечные от рождения, если они святы, или изувеченные вследствие добродетели станут прекраснее ангелов и будут служить Богу, любя Его в Небесной радости.
[7] Лев. 21: 16–23.
19Было также сказано: „Всякий, кто отпускает свою жену, пусть дает ей расписку о разводе“. Но это следует пересмотреть. Это не от Бога. Бог сказал Адаму: „Это твоя спутница, которую Я тебе создал. Возрастайте и умножайтесь на Земле, заполняйте ее и подчиняйте себе“. И Адам, исполненный высшего разумения, поскольку грех еще не помутил его разум, вышедший от Бога совершенным, восклицает: „Вот, наконец, кость от костей моих и плоть от плоти моей. Она будет зваться Женой[8], то есть вторым я, потому что взята от мужа. Посему оставит муж своего отца и свою мать, и двое будут одной плотью“. И в возросшем сиянии света вечный Свет с улыбкой одобрил сказанное Адамом, ставшее его первым непреложным законом. Теперь, если по причине все более возрастающей человеческой жестокости земной законодатель был вынужден вставить некое новое повеление; если по причине все более возрастающего человеческого непостоянства он вынужден был положить этому конец и сказать: „Если, тем не менее, ты с ней развелся, то снова взять ее уже не сможешь“, то это не уничтожает первого, подлинного закона, возникшего в земном Раю и одобренного Богом.
[8] Стоящее тут латинское слово Virago происходит от vir – муж, что хорошо передает еврейскую пару: אִיש (иш, муж) – אִשָּׁה (ишшá, жена).
Я говорю вам: „Всякий, кто отпускает свою жену, за исключением случаев доказанного блуда, подвергает ее опасности прелюбодеяния“. Ибо, в самом деле, что в девяноста случаях из ста сделает разведенная женщина? Снова выйдет замуж. А каковы последствия? О! об этом можно было бы столько порассказать! Разве не понимаете, что таким положением вещей вы можете невольно спровоцировать кровосмешение? Сколько слез пролито из-за похоти! Да. Похоть: другого названия нет. Будьте откровенными. Все можно преодолеть, когда ваш дух правдив. Но все сгодится в качестве повода для удовлетворения чувственности, когда ваш дух сластолюбив. Ее женская холодность, ее неуклюжесть, неспособность к домашним делам, ворчливый язык, любовь к роскоши – все преодолевается, даже болезни, даже раздражительность, если любят свято. Но ввиду того, что спустя какое-то время любят уже не так, как в первый день, начинают считать уже невозможным то, что более чем возможно, и выбрасывают бедную женщину на улицу, толкая к погибели. Совершает прелюбодеяние тот, кто отвергает ее. Совершает прелюбодеяние тот, кто женится на ней после ее развода.
Только смерть расторгает брак. Помните об этом. И если вы сделали неудачный выбор, несите его последствия как крест, будучи оба несчастливыми, но святыми, и не делайте еще более несчастными своих детей, которые невинны и больше всего страдают от этих горестных обстоятельств. Любовь к детям должна была бы заставить вас сто и сто раз подумать даже в случае смерти супруга или супруги. О! если бы вы умели довольствоваться всем тем, что получили, и в отношении чего Бог сказал: „Достаточно“! Если бы вы, вдовцы и вдовы, умели видеть в смерти не убавление, а возведение к родительскому совершенству! Быть матерью вместо усопшей матери. Быть отцом вместо усопшего отца. Сочетать две души в одной, перенять любовь к чадам с холодных губ умирающего и сказать: „Иди с миром, не опасаясь за тех, что от тебя произошли. Я буду продолжать любить их за тебя и за себя, любить вдвойне, буду им и отцом, и матерью, и их не отяготит несчастная сиротская доля, не ощутят они также и естественной ревности ребенка к родителю, связавшему себя новыми узами с той или с тем, кто занял священное место матери или отца, призванных Богом в новую обитель“.
20Чада, Моя речь подходит к концу, как подходит к концу этот день, который вместе с солнцем уже клонится к закату… Я хочу, чтобы вам запомнились слова этой встречи на горе. Запечатлейте их в своих сердцах и часто их перечитывайте. Пусть они будут вам руководством на многие годы. И прежде всего будьте добры с теми, кто слаб. Не судите, чтобы не быть осужденными. Помните, что может настать момент, когда Бог напомнит вам: „Ты судил таким вот образом. Значит, ты знал, что это нехорошо. Следовательно, совершал грех, осознавая то, что ты делаешь. Так отбывай теперь свое наказание“.
Милость – это уже отпущение грехов. Имейте в себе милость ко всем и во всем. Если Бог оказывает вам такую поддержку, что вы не уклоняетесь от правды, не гордитесь этим. Но пытайтесь подниматься по лестнице совершенства, сколь бы длинной она ни была, и подавайте руку утомленным, невежественным, тем, кто явился добычей скорых разочарований. Зачем с таким вниманием разглядывать соринку в глазу твоего брата, если ты прежде не позаботился вынуть бревно из своего глаза? Как ты можешь говорить своему ближнему: „Дай-ка я выну из твоего глаза эту соринку“, когда тебя ослепляет бревно, которое у тебя в глазу? Не будь лицемером, чадо. Вынь сначала бревно из своего глаза, и тогда сможешь вынуть соринку у брата, ничего не испортив.
Наравне с немилосердием избегайте неблагоразумия. Я сказал вам: „Подавайте руку утомленным, невежественным, тем, кто явился добычей непредвиденных разочарований“. Но если учить невежественных, ободрять утомленных, снова дарить крылья тем, у кого они по многим причинам сломаны, – это милосердие, то будет неблагоразумием открывать вечные истины людям, зараженным сатанизмом, которые овладевают ими, чтобы представляться пророками, втираться в доверия к простодушным и совращать, сбивать с пути, кощунственно бесчестить то, что принадлежит Богу. Абсолютное почтение, умение говорить и умение молчать, умение размышлять и умение действовать – вот добродетели истинного ученика для приобретения прозелитов и для служения Богу. У вас есть разум, и если будете праведны, Бог одарит вас всем Своим просвещением, чтобы еще лучше направлять ваше разумение. Считайте, что эти вечные истины подобны жемчужинам, а нигде не видано, чтобы жемчуга бросали свиньям, которые предпочитают желуди и зловонную жижу драгоценным жемчужинам, и безжалостно затоптали бы их своими ногами, чтобы потом с яростью тех, над кем поглумились, повернуться к вам и растерзать вас. Не давайте святынь псам. Ни сейчас, ни впоследствии.
21Многое сказал Я вам, дети Мои. Вы слушаете Мои слова; кто слушает их и исполняет на деле, тот подобен рассудительному человеку, который, желая построить дом, выбрал каменистое место. Конечно, он измучился, сооружая фундамент. Пришлось поработать киркой и долотом, натереть на ладонях мозоли и утомить спину. Но затем он смог залить свою известь в расщелины камня и плотно, как в крепостной стене, уложить туда кирпичи, и дом вырос прочный, как гора. Настали ненастья, ливни, из-за дождей вышли из берегов реки, засвистели ветры, ударили волны, но дом этот выдержал все. Так и тот, чья вера стоит на твердой основе. Напротив, тот, кто слушает Мои слова поверхностно, не стараясь запечатлеть их в сердце, поскольку понимает, что это значило бы трудиться до изнеможения, терпеть скорби, слишком многое искоренять, подобен тому, кто по лени и глупости возводит свой дом на песке. Не успеют наступить ненастья, как дом этот, быстро построенный, быстро и упадет, а тот глупец будет безутешно смотреть на свои развалины и на разорение своего состояния. А здесь – больше, чем просто разорение, еще поправимое с помощью издержек и трудов. Здесь с обрушением плохо построенного здания духа вам уже нечего будет перестраивать. В следующей жизни строить не придется. Горе явиться туда с развалинами!
22Я закончил. Теперь Я спускаюсь к озеру и благословляю вас во имя триединого Бога. Мой мир да пребудет с вами».
Но толпа кричит: «Мы пойдем с Тобой. Разреши нам пойти! Ни у кого нет таких слов, как у Тебя!» И отправляется вслед за Иисусом, который спускается не по тому склону, что был выбран для подъема, а по противоположному, и идет прямо в направлении Капернаума.
Спуск этот круче, но гораздо быстрее, и вскоре они достигают подножия горы, располагающейся на зеленой цветущей равнине.
(Иисус говорит: «На сегодня хватит[9]. Завтра…»).
[9] Хватит, потому что МВ начала уже записывать первые слова, позже вычеркнутые, относящиеся к видению следующего дня.