20 сентября 1945.

  ¹Иисус направляется в Храм. Ему предшествуют группы учеников, за Ним следует группа учениц, а именно: Мать, Мария Клеопова, Мария Саломея, Сусанна, Иоанна жена Хузы, Элиза из Бет-Цура, Анналия из Иерусалима, Марфа и Марцелла. Нет Магдалины. Вокруг Иисуса – двенадцать апостолов и Марциам.

   Иерусалим в великолепии, свойственном периодам его празднеств. Люди на каждой улице, люди со всех краев. Песни, разговоры, молитвы вполголоса, ругань погонщиков ослов, порой детский плач. И над всем – ясное небо, показывающееся между домами, и солнце, что весело светит, оживляя цвета одежд, воспламеняя умирающие краски пергол и деревьев, что угадываются тут и там за стенами запертых садов или террас.

  Иногда Иисусу встречаются знакомые лица, и их приветствия более или менее почтительны в зависимости от настроений встречающихся людей. Таков глубокий, но снисходительный поклон Гамалиила, что пристально глядит на улыбающегося ему из группы учеников Стефана, которого он, поприветствовав Иисуса, подзывает в сторонку и говорит ему несколько слов, после чего Стефан возвращается в свою группу. Благоговейно приветствие старого главы синагоги Клеопы из Эммауса, идущего в Храм вместе с жителями своего города. Резкое, словно проклятие, ответное приветствие фарисеев из Капернаума.

   ²Возглавляемые управляющим крестьяне Йоханана приветствуют Иисуса тем, что падают на землю и в дорожной пыли целуют Иисусу ноги. Толпа удивленно останавливается посмотреть на эту группу мужчин у перекрестка, с криком устремляющихся к ногам какого-то молодого Человека, который не является ни фарисеем, ни известным книжником, ни каким-либо сатрапом, ни влиятельным придворным. И кто-то спрашивает, кто же это, и пробегает шепот: «Это Рабби из Назарета, тот, которого называют Мессией».

   Тогда начинают скапливаться любопытные прозелиты и язычники, прижимая эту группу к стене и создавая затор на крошечной площади, пока их не разгоняют погонщики ослов, выкрикивающие ругательства по поводу этого препятствия. Но толпа сразу же собирается заново, отделяя женщин от мужчин, требовательная и грубая даже в этом своем проявлении веры. Все хотят дотронуться до одежд Иисуса, сказать Ему хоть слово, задать Ему вопрос. И это бесполезная затея, поскольку сама их спешка, само их горячее желание, их беспокойное старание пробиться вперед, отталкивая друг друга, приводят к тому, что никому ничего не удается, и даже вопросы и ответы сливаются в один неразборчивый шум.

  Единственный, кто не участвует в этой сцене, это дедушка Марциама, который громко ответил на крик своего внучка и, выразив почтение Учителю, тут же прижал к груди внука, продолжая оставаться на коленях, только опустившись на пятки, усадил того к себе на колени и любуется им, и гладит его со слезами и счастливыми поцелуями, вопрошая и выслушивая. Старик уже в Раю, так велико его блаженство.

   Сбегаются римские военные, думая, что тут какая-нибудь потасовка, и прокладывают себе дорогу. Но когда видят Иисуса, улыбаются и спокойно удаляются, ограничившись советом собравшимся освободить этот важный перекресток. И Иисус немедленно подчиняется, воспользовавшись пространством, очищенном римлянами, которые идут на несколько шагов впереди Него, словно бы давая Ему дорогу, а на самом деле просто возвращаясь на свой сторожевой пост, поскольку римская гвардия изрядно усилена, словно Пилат знает о недовольстве в массах и опасается восстаний в эти дни, когда Иерусалим переполнен евреями из всех краев. И отрадно видеть, как Он идет, предваряемый римским отрядом, словно царь, которому дают дорогу, пока тот шествует к своим владениям.

  В движении Он говорит мальчику и старику: «Будьте вместе и следуйте за Мной», а управляющему: «Прошу тебя, оставь Мне твоих людей. Они будут у Меня гостями до вечера».

  Управляющий почтительно отвечает: «Всё, что Тебе угодно», – и, низко поклонившись, уходит один.

   ³И уже близок Храм – народ толпится здесь еще сильнее, прямо как муравьи у входа в муравейник, – когда кто-то из крестьян Йоханана кричит: «Вот наш хозяин!» и падает на колени, приветствуя его, и ему вторят другие.

   Иисус остается стоять посреди группы простершихся ниц крестьян, так как они теснились вокруг Него, и устремляет Свой взгляд к указанному месту, встречаясь со взглядом разодетого фарисея, которого я вижу не впервые, но не помню, где его видела.

   Фарисей Йоханан вместе с другими из своей касты: куча дорогих тканей, кистей, пряжек, поясов, филактерий, всё это по размерам больше обычного. Йоханан внимательно смотрит на Иисуса взглядом чистого любопытства, в котором однако нет неуважения. Более того, он изображает приветствие, едва заметно наклоняя голову. Но это все равно приветствие, на которое Иисус почтительно отвечает. Двое или трое других фарисеев также здороваются, в то время как иные глядят презрительно или делают вид, что смотрят в другую сторону, и только один бросает явное оскорбление, поскольку я вижу, как вздрагивают те, кто окружает Иисуса, и как сам Йоханан всей фигурой поворачивается, чтобы метнуть гневный взгляд на обидчика, человека моложе него с выраженными, жесткими чертами лица.

   Когда они проходят мимо, и крестьяне осмеливаются заговорить, один из них произносит: «Это Дора, Учитель, тот, кто Тебя проклинал».

   «Оставьте его. У Меня есть вы, благословляющие Меня», – спокойно говорит Иисус.

   Прислонившись вместе с другими к арочному перекрытию, стоит Манаил. Увидев Иисуса, он воздевает руки с радостным восклицанием: «Это счастливый день, ибо я встретил Тебя!» и подходит к Иисусу в сопровождении тех, кто находился с ним. Преклоняется перед Иисусом под тенью арки, которая заставляет голоса звучать гулко, словно под сводами купола.

   Как раз в тот момент, когда он преклоняется перед Ним, мимо группы апостолов проходят Его двоюродные братья Симон и Иосиф с другими назарянами и… не здороваются… Иисус печально глядит на них, но ничего не говорит.

  Иуда и Иаков начинают возбужденно говорить между собой, и Иуда вспыхивает от возмущения, а потом, несмотря на безрезультатные попытки брата удержать его, пускается бегом. Но Иисус зовет его таким повелительным: «Иуда, иди сюда!», что беспокойный сын Алфея возвращается назад… «Оставь их в покое. Это семена, которые пока еще не почувствовали весны. Оставь их во мраке неподатливой глыбы земли. Я все равно проникну туда, даже если эта глыба станет твердым камнем вокруг семени. В свое время Я это сделаю».

   Но громче ответа Иуде Алфееву звучит безутешный плач Марии Алфеевой. Долгий плач огорченной женщины… Однако Иисус не оборачивается утешить ее, хотя ее стенания отчетливо слышны под аркой, отражаясь эхом.

  Он продолжает разговор с Манаилом, который говорит Ему: «Те, которые со мной, это ученики Иоанна. Хотят, как и я, быть Твоими учениками».

   «Мир да пребудет на добрых учениках. Там впереди – Матфий, Иоанн и Симеон, они навеки со Мной. Я приму вас, как принял их, ибо Мне дорого всё, что приходит ко Мне от святого Предтечи».

   ⁴Вот уже Храмовая ограда.

  Иисус отдает распоряжения Искариоту и Симону Зелоту относительно традиционных покупок и обрядовых жертв. Затем зовет священника Иоанна и говорит: «Раз ты из этого места, то позаботишься о том, чтобы пригласить нескольких левитов, о которых знаешь, что они достойны познать Истину. Ибо в этот год Я действительно могу отпраздновать праздник весело. Никогда уже не будет такого приятного дня…»

   «Почему, Господь?» – спрашивает книжник Иоанн.

   «Потому что все вы вокруг Меня, или присутствуя явно, или своим духом».

   «Но мы будем всегда! А с нами еще многие другие», – пылко уверяет апостол Иоанн. И все в один голос соглашаются.

   Иисус улыбается и молчит, тогда как священник Иоанн вместе со Стефаном идут вперед, к Храму, исполнять Его поручение. Иисус кричит им вслед: «Присоединяйтесь к нам у портика Язычников».

  Они входят и почти сразу встречаются с Никодимом, который низко кланяется, но не приближается к Иисусу. Однако обменивается с Иисусом понимающими улыбками, полными умиротворения.

   В то время как женщины останавливаются там, где им разрешено, Иисус с мужчинами идет помолиться во двор евреев, а после возвращается назад, исполнив всё предписанное, чтобы воссоединиться с теми, кто ждет Его у портика Язычников.

   Обширнейшие и очень высокие крытые галереи полны народа, слушающего наставления раввинов. Иисус направляется к тому месту, где видит двоих апостолов и двоих учеников, что были посланы вперед. Немедленно возле Него образуется круг, и к апостолам и ученикам присоединяются еще и другие многочисленные лица, которые были рассеяны по этому переполненному выложенному мрамором двору. Любопытство таково, что даже некоторые воспитанники законоучителей, не знаю, по собственной инициативе или будучи посланы своими наставниками, приближаются к тесной группе вокруг Иисуса.

   ⁵Иисус внезапно спрашивает: «Скажите, зачем вы устраиваете около Меня толчею? У вас есть законоучители, знаменитые и мудрые, пользующиеся всеобщим одобрением. Я Неизвестный и Неодобряемый. Зачем же вы ко Мне приходите?»

  «Потому что любим Тебя», – говорят некоторые; а другие: «Потому что Твои слова не похожи на слова других»; а третьи: «Чтобы увидеть Твои чудеса», и: «Потому что мы слышали, как о Тебе говорят», и: «Потому что только у Тебя одного есть слова вечной жизни и дела, соответствующие этим словам», и наконец: «Потому что хотим присоединиться к Твоим ученикам».

   Иисус приглядывается к людям по мере того, как они говорят, как будто хочет пронзить их взглядом насквозь и прочесть их самые сокровенные чувства; и кто-то, не выдерживая этого взгляда, отходит, либо, по крайней мере, прячется за колонну или за людей, более рослых, чем он сам.

   Иисус продолжает: «Да знаете ли вы, что означает и что это такое – следовать за Мной? Я дам ответ только на эти слова, потому что любопытство не стоит ответа и потому что, кто жаждет Моих слов, тот, следовательно, любит Меня и желает ко Мне присоединиться. Поэтому говорившие делятся на две группы: любопытствующие, которых Я не принимаю в расчет, и жаждущие, которым Я без утайки поведаю о серьезности этого призвания.

   ⁶Прийти ко Мне в качестве ученика значит отречься от всякой любви в пользу единственной любви: ко Мне. Эгоистическая любовь к себе самим, греховная любовь к богатствам или к чувственности, или к власти, честная любовь к супругу, святая – к матери, отцу, сердечная любовь детей, братьев и сестер и она же к детям, братьям и сестрам, – всё должно уступить место Моей любви, если вы хотите быть Моими. Истинно говорю вам, что Мои ученики должны быть свободнее, чем птицы, парящие в небе, свободнее, чем обтекающие небосвод ветры, которые никто не может удержать, никто и ничто. Свободными: без тяжелых цепей, без силков материальной любви, даже без тонкой паутины самых незначительных препятствий. Наш дух – словно изящная бабочка, заключенная в тяжелый кокон плоти, и ее полет может затруднить или вовсе остановить даже радужная и неосязаемая нить паука: паука чувственности и недостатка жертвенности. Я желаю всего, без остатка. Дух нуждается в этой свободе отдавать, в этой щедрой способности отдавать, дабы быть уверенным, что он не запутался в паутине привязанностей, привычек, рассуждений, страхов, многими нитями тянущейся от того чудовищного паука, каким является похититель душ Сатана.

   Если кто хочет прийти ко Мне и свято не возненавидит своего отца, своей матери, своей жены, своих детей, своих братьев и сестер и даже самой своей жизни, тот не сможет быть Моим учеником. Я сказал: свято возненавидит. Вы в своем сердце рассуждаете: „Ненависть, Он так учит, никогда не бывает святой. Значит Он противоречит сам Себе“. Нет, не противоречу. Я говорю: возненавидеть тяжеловесность этой любви, плотскую страстность любви к отцу и матери, к супруге и детям, к братьям и сестрам и к самой жизни; но, наоборот, повелеваю любить легко и свободно, как свойственно духам, своих родных и свою жизнь. Любите их в Боге и для Бога, никогда не отодвигая из-за них Бога на второй план, а заботясь и беспокоясь о том, чтобы привести их к тому, чего достиг ученик, то есть к Богу-Истине. Так вы будете свято любить и своих родных, и Бога, сочетая эти две любви, и кровные узы будут для вас не тяжестью, а крыльями, не грехом, а праведностью.

   Даже свою жизнь вы должны быть готовы возненавидеть, чтобы последовать за Мной. Ненавидит свою жизнь тот, кто, не боясь ее потерять, не боясь того, что она станет по-человечески безрадостной, посвящает ее служению Мне. Но это лишь кажущаяся ненависть. Чувство, ошибочно называемое „ненавистью“ умом человека, не способного возвыситься, человека целиком земного, не многим превосходящего животное. На самом деле эта кажущаяся ненависть, то есть отказ от чувственных удовольствий существования, чтобы открывать всё больший простор для жизни духа, есть любовь. Это любовь, и одна из наиболее возвышенных, какие существуют, одна из наиболее благословенных. Этот отказ от низких удовольствий, этот запрет самим себе чувственных привязанностей, это обеспечение себе упреков и несправедливых толков, эта опасность подвергнуться наказаниям, быть отвергнутыми, проклятыми и даже, может быть, преследуемыми, – всё это сплошная вереница мучений. Но нужно принять их и возложить на себя, как некий крест, как некое древо повешения, на котором будут искуплены все прошлые грехи, чтобы пойти к Богу оправданными, крест, благодаря которому приобретается всякая благодать, истинная, всесильная, святая Божья благодать для тех, кого мы любим. Кто не несет своего креста и не шествует за Мной, кто не способен на это, тот не сможет быть Моим учеником.

   ⁷Так что подумайте, хорошенько подумайте вы, говорящие: „Мы пришли, потому что хотим присоединиться к Твоим ученикам“. Это не позор, а мудрость – взвесить себя, оценить и признаться самому себе и остальным: „Я неспособен быть учеником“. Что же? У язычников в основе одного из их учений лежит необходимость „познать самих себя“; а вы, израильтяне, неужели не в состоянии этого сделать, чтобы достичь Неба? Ибо, всегда это помните, блаженны те, кто придет ко Мне. Но чем приходить, чтобы потом предать Меня и Того, кто Меня послал, лучше уж не приходить совсем и оставаться сынами Закона, какими вы и были доныне. Горе тем, кто, сказав: „Приду“, затем приносит Христу вред, оказавшись предателем Христовых воззрений, смутителем малых и добрых! Горе им! И все-таки они будут, и будут всегда!

  Поэтому берите пример с того, кто хочет построить башню. Сначала он тщательно вычисляет необходимые затраты и подсчитывает свои средства с целью понять, есть ли у него, на что довести строительство до конца, чтобы, закончив фундамент, не пришлось прерывать работы из-за недостатка средств. В таком случае он потерял бы и все то, что имел вначале, оставшись без башни и без денег, а взамен навлек бы на себя насмешки людей, которые сказали бы: „Этот человек начал строить и не смог закончить. Теперь пусть наполняет желудок обломками своего недоделанного строения“.

   Берите также пример с земных царей, давая ничтожным мирским событиям возможность послужить духовным поучением. Цари, когда хотят идти войной на другого царя, спокойно и внимательно исследуют все за и против, размышляя, стоит ли выгода от завоеваний того, чтобы жертвовать жизнями своих подданных, изучают, возможно ли захватить такое-то место, смогут ли их войска, пусть и более боеспособные, но вдвое уступающие по численности войскам соперника, одержать победу; и справедливо рассудив, что маловероятно десятью тысячами одолеть двадцать тысяч, высылают навстречу сопернику, пока не начались столкновения, посольство с богатыми дарами и, успокоив соперника, уже начавшего что-то подозревать из-за передвижения чужих войск, обезоруживают его доказательствами дружбы, чем устраняют подозрения и заключают с ним мирный договор, в любом случае воистину более выгодный, чем война, как в человеческом, так и в духовном отношении.

   Также надлежит поступать и вам, прежде чем начинать новую жизнь и ополчаться против этого мира. Потому что быть Моими учениками значит идти против бурного и стремительного течения мира, плоти и Сатаны. И если вы не чувствуете в себе решимости отказаться от всего ради Моей любви, не приходите ко Мне, поскольку не сумеете быть Моими учениками».

   ⁸«Хорошо. То, что Ты говоришь, верно, – соглашается книжник, примешавшийся к этой группе. – Но если мы лишимся всего, чем мы потом Тебе послужим? Закон содержит заповеди, и они словно монеты, которые Бог дает человеку, чтобы, пользуясь ими, покупать себе вечную жизнь. Ты говоришь: „Откажитесь от всего“ и намекаешь на отца, мать, на богатства и почести. Однако Бог нам всё это даровал и устами Моисея наказал пользоваться этим со святостью, чтобы явиться праведными в очах Божьих. Если Ты всё у нас отнимешь, то что же Ты нам дашь?»

  «Истинную любовь, Я говорил это, о рабби. Дам вам Мое учение, которое не отнимает ни йоты от древнего Закона, но, напротив, совершенствует его».

   «Тогда все мы такие же ученики, поскольку все обладаем одним и тем же».

 «Все – в соответствии с Моисеевым Законом. В соответствии же с Законом, усовершенствованном Мною по Любви, не все. Ведь не все в результате приходят к одним и тем же достижениям в этом самом Законе. Даже среди самих Моих учеников не все сумеют в результате прийти к одинаковым достижениям, а некоторые из них не только не достигнут никаких результатов, но потеряют и свою единственную монету: собственную душу».

   «Как? Кому больше дано, у того больше и останется. Твои ученики, точнее, Твои апостолы, следуют за Тобой в Твоем служении и осведомлены о Твоем образе действий, они получили очень много; многое получили Твои подлинные ученики; меньше те, что ученики только по имени; ничего не получили те, кто, подобно мне, слушают Тебя лишь от случая к случаю. Очевидно, что больше всего на Небе обретут апостолы, много – подлинные ученики, меньше – ученики номинальные, ничего – те, которые подобны мне».

   «Это очевидно с человеческой точки зрения, но даже по-человечески неверно. Ибо не все способны извлечь пользу из полученных благ. Послушай следующую притчу и прости, если Мое наставление здесь слишком затянулось. Но Я – перелетная ласточка и задержусь в Доме Отца лишь ненадолго, ведь Я пришел ради всего мира, а этот маленький мирок, каким является Иерусалимский Храм, не позволит Мне сложить крылья и остаться там, куда зовет Меня слава Господня».

   «Почему Ты так говоришь?»

   «Потому что это правда».

   Книжник оглядывается вокруг и затем опускает голову. Он видит, что это правда, так как это написано на слишком многих лицах членов синедриона, законоучителей и фарисеев, которые подошли, еще больше увеличив скопление народа вокруг Иисуса. Лица, зеленые от желчности или пунцовые от гнева, взгляды, равноценные словам проклятия и ядовитым плевкам, злоба, поднимающаяся со всех сторон, желание расправиться со Христом, остающееся желанием только из-за боязни множества людей, что преданно окружают Учителя и готовы на всё, чтобы Его защитить, а, возможно, и из страха наказания со стороны Рима, испытывающего благосклонность к этому кроткому галилейскому Учителю.

   ⁹Иисус спокойно продолжает, выражая Свою мысль притчей:

   «Один человек, собираясь отправиться в долгое путешествие, созвал всех своих слуг и отдал им на хранение всё свое имущество. Кому-то дал пять талантов серебром, кому-то – два таланта серебром, кому-то – только один золотой талант. Каждому в соответствии с его положением и его способностью. А после отбыл.

   Тогда слуга, получивший пять талантов серебром, предусмотрительно пустил свои таланты в оборот, и некоторое время спустя они принесли ему еще пять. Тот, кто получил два таланта серебром, сделал то же самое и удвоил полученную сумму. Тот же, кому хозяин дал больше – талант чистого золота, – одержимый страхом, что не справится, боясь воров и еще массы надуманных вещей, а главным образом по собственному нерадению выкопал в земле большую яму и спрятал там деньги своего хозяина.

  Прошло много-много месяцев, и хозяин возвратился. Он тут же позвал своих слуг, чтобы они вернули ему деньги, полученные на хранение.

  Пришел получивший пять талантов серебром и сказал: „Вот, мой господин. Ты дал мне пять. Я приложил усилия, так как мне показалось неправильным не извлечь прибыль из того, что ты мне дал, и заработал тебе еще пять талантов. Больше не смог…“ „Хорошо, очень хорошо, добропорядочный и верный слуга. Ты был верен в малом, старателен и честен. Я дам тебе власть над многим. Войди в радость своего господина“.

   Затем пришел обладатель двух талантов и сказал: „Я позволил себе использовать твое добро в твоих интересах. Вот тут расчеты, которые покажут тебе, как я использовал твои деньги. Видишь? Было два таланта серебра, теперь их четыре. Ты доволен, мой господин?“ И хозяин дал этому добропорядочному слуге тот же ответ, что и первому.

  Последним пришел тот, который, пользуясь величайшим доверием хозяина, получил от него талант золота. Он вынул его из своего тайника и сказал: „Ты доверил мне наибольшую ценность, поскольку знаешь, что я благоразумен и верен, так же как я знаю, что ты непреклонен и взыскателен и не потерпишь, чтобы что-то из твоих денег пропало, а случись недостача – возместишь ее за счет своего ближнего, ведь ты поистине жнешь там, где не сеял, и подбираешь там, где не рассыпал, не прощая ни гроша ни по какой причине своему счетоводу или своему управляющему. Должно быть ровно столько денег, сколько ты скажешь. Так что я, опасаясь преуменьшить это сокровище, взял и припрятал его, не доверяя никому, даже самому себе. Теперь я откопал его и возвращаю тебе. Вот тебе твой талант“.

  „О, негодный и нерадивый слуга! Подлинно ты не любил меня, поскольку так меня и не узнал, и не по нраву тебе было мое благосостояние, раз ты оставил его втуне. Ты предал оказанное тебе мною уважение и сам себя опровергаешь, обвиняешь и осуждаешь. Ты знал, что я жну там, где не сеял, и подбираю там, где не рассыпал. Почему же тогда ты не позаботился о том, чтобы мне было что жать и подбирать? Так-то ты отвечаешь на мое доверие? Так-то ты меня знаешь? Почему же ты не отнес деньги ростовщикам, дабы я по возвращении мог забрать их с процентами? Я с особым старанием учил тебя именно этому, а ты, нерадивый глупец, не придал этому значения. Так пусть будет отнят у тебя этот талант и всё остальное имущество и отдан тому, у кого десять талантов“.

   „Но у того их уже десять, тогда как этот остается ни с чем…“ – возразили ему.

   „Правильно. Тому, кто имеет и работает над тем, что имеет, будет дано еще больше и даже с избытком. У того же, кто не имеет, потому что не пожелал иметь, будет отнято даже то, что ему было дано. А того никчемного слугу, что предал мое доверие и оставил втуне врученные ему дары, выкиньте его вон из моих владений, и пусть себе идет, плача и терзаясь в своем сердце“.

   Вот такая притча. Как видишь, о рабби, у того, кто больше имел, осталось меньше, потому что он оказался недостоин сберечь Божий дар. И нигде не сказано, что какой-нибудь из тех, кого ты называешь учениками лишь по имени, и потому имеющих очень мало чего, что можно было бы вложить, или из тех, кто слушает Меня, как ты говоришь, лишь от случая к случаю и обладает одной единственной монетой своей души, не сможет получить таланта золота (и даже прибыли с него), отобранного у кого-то из наиболее облагодетельствованных. Бесконечны дивные дела Господни, так как бесчисленны реакции человека. Вы увидите, как язычники достигают вечной Жизни и самаритяне обретают Небо, и увидите, как чистые израильтяне и Мои последователи теряют Небо и вечную Жизнь».  

  ¹⁰Иисус умолкает и, словно желая пресечь любые споры, поворачивается в сторону Храмовой ограды.

  Однако один из знатоков Закона, сидевший под сводами галереи и сосредоточенно слушавший, встает и оказывается перед Ним, спрашивая: «Учитель, что мне делать, чтобы обрести вечную Жизнь? Ты ответил другим, ответь и мне».

  «Зачем тебе искушать Меня? Зачем обманывать? Надеешься, что Я скажу нечто, не соответствующее Закону, раз прибавляю к нему более ясные и совершенные представления? Что написано в Законе? Ответь! Какая заповедь в нем главная?»

  «Возлюби Господа Бога твоего всем своим сердцем, всей своей душой, всеми своими силами и всем своим умом. Возлюби своего ближнего, как самого себя».

   «Вот. Правильно ответил. Поступай так и обретешь вечную Жизнь».

  «А кто есть мой ближний? Мир наполнен людьми добрыми и злыми, известными и неизвестными, дружественными и враждебными Израилю. Каков этот мой ближний?»

  «Один человек, спускаясь из Иерусалима в Иерихон горными ущельями, наткнулся на разбойников, которые, жестоко его изранив, отобрали у него всё, что было, вплоть до одежды и оставили полумертвым лежать на краю дороги.

   Тем же путем проходил один священник, закончивший свою чреду в Храме. О, он все еще благоухал ладаном Святилища! И душа его должна была благоухать неземной добротой и любовью, раз он находился в Божьем Доме, чуть ли не соприкасаясь со Всевышним. Священник спешил возвратиться в свой дом, поэтому посмотрел на раненого, но не остановился. И быстро пошел дальше, оставив несчастного на обочине.

  Проходил один левит. Ему ли, который должен служить в Храме, оскверняться? Боже сохрани! Подоткнул он одежду, чтобы не испачкаться в крови, бросил мимолетный взгляд на того, кто стонал, лежа в собственной крови, и ускорил шаг в сторону Иерусалима, в сторону Храма.

  Третьим, идя из Самарии и направляясь к броду, шел самаритянин. Увидел кровь, остановился, обнаружил раненого в сгущающихся сумерках, слез со своего вьючного животного, подошел к раненому, взбодрил того глотком крепкого вина, разорвал на себе плащ, чтобы сделать из него бинты, и, промыв и смазав ему раны сначала уксусом, а затем маслом, перебинтовал его с любовью и, взвалив раненого на свою скотину, осторожно повел животное, одновременно поддерживая раненого и утешая того добрым словом, не обращая внимания на собственное переутомление и не гнушаясь еврейским происхождением этого раненого. Добравшись до города, препроводил его в гостиницу, бодрствовал над ним всю ночь, а на рассвете, увидев, что ему лучше, поручил его хозяину, заплатив вперед несколько динариев и сказав: „Позаботься о нем, как если бы это был я. По моем возвращении всё, что ты истратишь сверху, я тебе возмещу и даже с лихвой, если сделаешь всё на совесть“. И ушел.

  Знаток Закона, ответь Мне. Который их этих троих оказался „ближним“ для того, кто столкнулся с разбойниками? Может быть, священник? Может, левит? А не был ли это, скорее, самаритянин, который не спрашивал себя, кто был тот раненый, почему он был ранен, и правильно ли было помогать ему, тратя время, деньги и рискуя быть обвиненным в том, что это он нанес ему раны?»

 Законоучитель отвечает: «Ближним оказался этот последний, потому что проявил милосердие».

   «Будь и ты похож на него – и полюбишь ближнего и Бога в ближнем, удостоившись вечной жизни».

  ¹¹Больше никто не осмеливается заговорить, и Иисус пользуется этим, чтобы подойти к женщинам, находившимся в ожидании возле ограды, и вместе с ними опять пойти в город. Теперь к ученикам присоединилась пара священников, точнее, один священник и один левит, первый патриархального вида, второй очень молод.

  Однако Иисус теперь разговаривает с Матерью (посередине между Ними – Марциам) и спрашивает Ее: «Ты слышала Меня, Мать?»

   «Да, Сын Мой, и к печали Марии Клеоповой прибавилась Моя. Она плакала незадолго до того, как войти в Храм…»

   «Знаю, Мать. И знаю причину. Но плакать не надо. Только молиться».

  «О, она так молится! В эти вечера в своем шалаше она молилась и плакала среди спящих сыновей. Я слышала ее плач по соседству через тонкую перегородку из веток. Видеть в нескольких шагах Иосифа и Симона, близких, но до того отделенных!.. И она не одна, кто плачет. Иоанна, что кажется Тебе такой безмятежной, плакала рядом со Мной…»

   «Почему, Мать?»

   «Потому что Хуза… Его поведение… непонятно. То он ее во всем поддерживает. То во всем ей отказывает. Если они одни и там, где их никто не видит, он образцовый муж, каким всегда был. Но если с ними кто-то еще, естественно, придворные, то он вдруг становится властным и пренебрежительным по отношению к своей кроткой супруге. Она не понимает, почему…»

   «Я скажу Тебе. Хуза – слуга Ирода. Пойми Меня, Мать: „слуга“. Я не говорю этого Иоанне, чтобы не причинять ей боль. Но это так. Когда он не опасается господских порицаний и насмешек, он добрый Хуза. Когда же у него есть основания их опасаться, он уже не такой».

   «Это потому, что Ирод сильно раздражен на Манаила и…»

  «Это потому, что Ирод обезумел от запоздалого раскаяния, что уступил Иродиаде. Но у Иоанны в жизни и так уже столько всего хорошего. И она должна под диадемой носить свою власяницу».

   «Анналия тоже плачет…»

   «Почему?»

   «Потому что ее жених настроен против Тебя».

  «Пусть не плачет, скажи ей. Это выход из положения, благость Божья. Ее жертва снова приведет Самуила ко Благу. А пока это даст ей свободу от настойчивых уговоров по поводу брака. Я обещал ей взять ее с Собой. Она опередит Меня в смерти…»

   «Сын!..» Мария сжимает ладонь Иисуса, и лицо Ее делается бескровным.

  «Милая Мама! Это ради людей, Ты знаешь. Это ради любви к людям. Мы пьем Свою чашу добровольно, ведь правда?»

   Мария глотает слезы и отвечает: «Да». Такое мучительное и душераздирающее «да».

   ¹²Марциам поднимает личико и говорит Иисусу: «Зачем Ты говоришь эти неприятные вещи, которые доставляют боль Маме? Я не дам Тебе умереть. Как я защищал своих ягнят, так буду защищать и Тебя».

   Иисус ласкает его и, чтобы поднять настроение обоим опечаленным, спрашивает мальчика: «Как они сейчас там, твои овечки? Не скучаешь по ним?»

  «О, я же с Тобой! Хотя я все время о них думаю и спрашиваю себя: „Поведет ли их Порфирия на пастбище? Проследит ли, чтобы Пенка не пошла на озеро?“ Она такая резвая, Пенка, понимаешь? Ее мать зовет ее, зовет… Куда там! Делает, что хочет. А Снежка такая прожорливая, что ест, пока ей не станет плохо. Знаешь, Учитель? Я понимаю, что значит быть священником во Имя Твое. Лучше, чем остальные, понимаю. Они (он указывает рукой на апостолов, что идут позади) говорят так много важных слов, строят столько планов… на будущее. Я же говорю: „Стану пастырем.  Как с овечками, так и с людьми. И этого будет достаточно“. Моя и Твоя Мама привела мне вчера такое прекрасное место из пророков… и сказала мне: „Именно таков наш Иисус“. А я в своем сердце сказал: „И я тоже буду именно таким“. Потом я сказал нашей Маме: „Пока я агнец, затем стану пастырем. Иисус, наоборот, сейчас Пастырь, а потом уже Агнец. А Ты всегда Агница, только наша Агница, светлая, красивая, милая, чьи слова слаще молока. Вот поэтому Иисус так похож на Агнца: потому что родился от Тебя, Агница Господня“».

   Иисус наклоняется и порывисто целует его. Затем спрашивает: «Значит ты действительно хочешь быть священником?»

«Конечно, мой Господь! Для того я и стараюсь быть хорошим и много знать. Все время хожу к Иоанну из Эндора. Он всегда относится ко мне, как к мужчине, и очень добр. Я хочу быть пастырем заблудших и не заблудших овец, и пастырем-целителем раненых и хромых, как говорит Пророк[1]. О, как здорово!» – и мальчик прыгает, хлопая в ладоши.

[1] Иез. 34.

 «Что происходит с этим черноголовым птенцом, что он так счастлив?» – догоняя, спрашивает Петр.

   «Он видит свой путь. Ясно, до конца. А Я освящаю это его ви́дение Своим да».

  ¹³Они останавливаются перед каким-то высоким домом, стоящим, если не ошибаюсь, в районе пригорода Офел, но в более престижном месте.

   «Мы остановимся здесь?»

   «Это тот дом, который предложил Мне Лазарь для веселого пиршества. Мария уже там».

   «Почему она не пошла с нами? Боялась насмешек?»

   «О, нет! Просто Я ей так велел».

   «Почему, Господь?»

   «Потому что Храм более раним, чем беременная супруга. Пока могу, Я не хочу его задевать, и это не из трусости».

   «Это не принесет Тебе никакой пользы, Учитель. Будь я на Твоем месте, я бы не только его задел, но сбросил бы его вниз с горы Мориа со всеми теми, что находятся внутри».

   «Ты грешен, Симон. Нужно молиться за своих ближних, а не убивать их».

   «Я грешен. Но Ты-то нет… и… Тебе следовало бы это сделать».

   «Есть тот, кто это сделает. И сделает после того, как будет достигнута мера греха».

   «Какая мера?»

   «Такая мера, которая заполнит весь Храм и выплеснется на Иерусалим. Тебе не понять… О, Марфа! Открой же свой дом Страннику!»

   Марфа дает о себе знать и открывает. Все заходят в протяженный вестибюль, переходящий в мощеный внутренний двор с четырьмя деревьями по четырем углам. Над первым этажом открывается просторный зал, из раскрытых окон которого виден весь город с его подъемами и спусками. Из чего я заключаю, что дом находится на южных или юго-восточных склонах города. Зал приготовлен на великое множество гостей. Параллельно друг другу поставлено много столов. Тут может свободно расположиться сотня человек.

  Прибегает находившаяся где-то в другом месте и занимавшаяся делами кухни Мария Магдалина и преклоняется перед Иисусом. Подходит и Лазарь с блаженной улыбкой на болезненном лице. Понемногу заходят гости, некоторые немного смущенно, другие – более уверенно. Но обходительность женщин скоро заставляет всех почувствовать себя раскованно.

   ¹⁴Священник Иоанн подводит к Иисусу двоих представителей Храма. «Учитель, это мой добрый друг Ионафан и мой юный друг Захария. Они настоящие израильтяне, бесхитростные и беззлобные».

   «Мир вам. Я рад, что вы здесь. Традиция должна быть соблюдена даже в этих милых обычаях. Прекрасно, что древняя Вера протягивает руку дружбы новой Вере, происходящей из того же корня. Посидите рядом со Мной, пока не наступит обеденный час».

 В разговор вступает патриархального вида Ионафан, тогда как молодой левит с любопытством глядит туда-сюда, удивленно и даже, пожалуй, робко. Думаю, он хочет придать себе непринужденный вид, но на самом деле он как рыба, вынутая из воды. К счастью, к нему на помощь приходит Стефан и подводит к нему одного за другим апостолов и основных учеников.

   Старый священник, поглаживая свою белоснежную бороду, говорит: «Когда Иоанн пришел ко мне, именно ко мне, своему наставнику, продемонстрировать мне свое исцеление, я захотел познакомиться с Тобой. Но, Учитель, я уже почти не выхожу из своего затвора. Я стар… Однако надеялся увидеть Тебя, пока еще не умер. И Яхвé услышал меня, хвала Ему! Сегодня я слушал Тебя в Храме. Ты превосходишь Гиллеля, старого, мудрого. Я не хочу, точнее, я не могу сомневаться, что Ты – именно тот, кого ожидает мое сердце. Но знаешь ли Ты, что такое почти восемьдесят лет впитывать веру Израиля такой, какой она стала за века… человеческих преобразований? Она стала нашей кровью. А я такой старый! Слушать Тебя – все равно что слушать, как струится вода из прохладного источника. О, именно так! Незамутненная вода! Но я… но я пресыщен стоячей водой, что текла из такого далёка… и отягощена столькими вещами. Что мне делать, чтобы избавиться от этой пресыщенности и почувствовать Твой вкус?»

  «Верить Мне и любить Меня. Для праведного Иоанафана нет необходимости в чем-то ином».

  «Но я скоро умру! Успею ли я поверить всему тому, что Ты говоришь? У меня уже не получится даже проследить за всеми Твоими словами или узнать их из чужих уст. И что тогда?»

   «Ты научишься им на Небе. Для Премудрости умирает лишь прóклятый. А кто умирает в Божьей благодати, тот притягивает к себе Жизнь и живет в Премудрости. Как ты считаешь, кто Я такой?»

   «Ты можешь быть только Ожидаемым, предшественником которого был сын моего друга Захарии. Ты был с ним знаком?»

   «Он Мой родственник».

   «О! Значит Ты родственник Крестителя?»

   «Да, священник».

  «Он умер… и я не могу сказать: „Несчастный!“ Потому что он умер, оставаясь верным правде, исполнив свою миссию, и потому что… О, в какие жестокие времена мы живем! Разве не лучше вернуться к Аврааму?»

   «Да. Но придут еще более жестокие, священник».

   «Ты считаешь? Рим, да?»

   «Не только Рим. Главной причиной этого будет грешный Израиль».

  «Это правда. Бог нас поразит. Мы того заслуживаем. Однако и Рим тоже… ¹⁵Ты слышал о галилеянах, убитых Пилатом во время жертвоприношения? Их кровь смешалась с жертвенной кровью. Прямо у алтаря! Прямо у алтаря!»

   «Слышал».

   Все галилеяне приходят в негодование от этого проявления насилия. Раздаются крики: «Да, он был ложным Мессией. Но зачем убивать его последователей после того, как покарали его самого? И зачем в такой момент? Может, они были грешнее других?»

  Иисус устанавливает тишину, а затем говорит: «Вы спрашиваете, не были ли те галилеяне грешнее, чем многие другие, и не потому ли они были убиты? Нет, не были. Истинно говорю вам, что они поплатились и что многие другие поплатятся, если вы не обратите их ко Господу. Если все не покаетесь, то одинаково погибнете, и в Галилее, и повсюду. Бог возмущен Своим народом, Я говорю вам. Не надо думать, что страдают всегда самые худшие. Каждый пусть испытывает себя самого, пусть судит себя, а не других. Так же и те восемнадцать человек, на кого упала Силоамская башня и убила их, не были самыми виновными в Иерусалиме. Я говорю вам: сотворите, сотворите покаяние, если не хотите быть раздавленными, как они, в том числе в духовном смысле. ¹⁶Иди сюда, священник Израилев. Трапеза готова. Твой черед, ибо священнику всегда следует воздавать честь за тот Образ, какой он представляет и к которому взывает, твой черед возносить и благословлять, ибо ты патриарх среди всех нас, более молодых».

   «Нет, Учитель! Нет, не могу в Твоем присутствии! Ты – Сын Божий!»

 «И все же ты возносишь каждение перед алтарем! Неужели ты не веришь, что там пребывает Бог?»

   «Конечно, верю! Всеми своими силами!»

 «Так что же? Если ты не страшишься возносить жертву перед пресвятой Славой Всевышнего, чего тебе страшиться в присутствии Милосердия, облекшегося в плоть, дабы и до тебя донести Божье благословение, пока не наступила твоя ночь? О, неужто вы, принадлежа Израилю, не знаете, что именно для того, чтобы человек мог приблизиться к Богу и не умереть, Я набросил на Свое непереносимое Божество завесу плоти! Иди сюда, поверь и будь счастлив. В тебе Я почту всех святых священнослужителей от Аарона и до последнего, который по правде будет священником Израиля, может быть, им будешь ты, поскольку воистину священническая святость чахнет у нас, как беспомощное растение».