ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
319. Отплытие из Тира на корабле критянина Никомеда
4 ноября 1945.
1Тир пробуждается среди порывов северо-западного ветра[1]. Море – сплошная светло-голубая рябь, переливающееся сияние под лазурным небом и белыми перистыми облаками, движущимися там вверху подобно пене на волнах, движущейся здесь внизу. Солнце радуется ясному дню после долгого беспросветного ненастья.
[1] МВ называет его мистралем.
«Понятно, – говорит Петр, поднимаясь на ноги в лодке, где он спал. – Время отправляться, и оно (он кивает на море, беспокойно наступающее на гавань) снабдило нас святою водой…[2] Хм! Приступаем ко второй части жертвоприношения… Скажи, Иаков… Тебе не кажется, что мы действительно везем двух жертв на заклание? Мне кажется».
[2] Acqua lustrale – вода освящения для очистительных обрядов.
«Мне тоже, Симон. И… я благодарю Учителя за то, что Он так ценит нас. Но… я не хотел бы оказаться на месте того, кто испытывает такую скорбь. И никогда не думал, что такое увижу…»
«И я тоже… Но… Знаешь? Я скажу, что Учитель не поступил бы так, если бы сюда не сунул свой нос Синедрион…»
«Он так и говорил… Но кто же донес Синедриону? Вот что мне хотелось бы знать…»
«Кто? Боже вечный, загради мне уста и дай мне не думать! Я сам дал этот обет, чтобы отогнать от себя терзающее меня подозрение. Помоги мне, Иаков, не думать. Поговори о чём-нибудь совсем другом».
«О чём же? О погоде?»
«Да хотя бы о ней».
«Дело в том, что о море я ничего не знаю…»
«Я думаю, будет качка», – произносит Петр, глядя на море.
«Не-ет! Легкое волнение. Но это пустяки. Вчера было похуже. С высоты корабля всё это волнующееся море будет выглядеть красиво. Иоанну понравится… и он запоет. 2Интересно, что у нас будет за корабль?»
Он тоже встает на ноги и оглядывает пришвартованные с другой стороны суда, чьи высокие надстройки можно увидеть, особенно когда ритмично накатывающаяся волна поднимает их судёнышко. Они изучающе глядят на различные корабли и делают прогнозы… Гавань оживает.
Петр вопрошает суетящегося на пристани лодочника или кого-то в том же роде: «Не знаешь ли, есть ли в гавани, в той гавани, корабль некоего… подожди, сейчас прочту его имя… (и вынимает из-за пояса перевязанный пергамент). Вот оно: Никомед Филадельф, сын Филиппа, критянин из Палеокастро…»
«О! Великий мореплаватель! Да кто его не знает? Думаю, он известен не только от Жемчужного залива до Геркулесовых столпов[3], но даже в холодных морях: тех, где, говорят, ночь длится целые месяцы! Как же ты можешь его не знать, ведь ты моряк?»
[3] То есть от Персидского залива до Гибралтарского пролива.
«Нет, не знаю, но скоро узнаю, потому как разыскиваю его от имени нашего друга Лазаря, сына Теофила, некогда наместника в Сирии».
«А! Когда я выходил в море – теперь-то я стар, – он еще был в Антиохии… Блаженные времена… Твой друг? И ты ищешь критянина Никомеда? Тогда не беспокойся. Видишь вон тот корабль, самый высокий, с флагами на ветру? Это его. Снимется с якоря до шестого часа. Он не боится моря!..»
«И правда – нечего его бояться. Ничего особенного», – роняет Иаков. Но его грубо опровергает большая волна, окатившая их обоих с ног до головы.
«Вчера слишком неподвижное, сегодня слишком буйное – прямо какое-то сумасшедшее, чтоб его! По мне лучше озеро…» – ворчит Петр, вытирая лицо.
«Советую вам зайти в доки. Все туда заходят, видите?»
«Но нам нужно отправляться. И, вдобавок ко всему, на корабле этого… подожди… Никомеда!» – говорит Петр, который не в состоянии запомнить необычное имя критянина.
«Но вы же не хотите погрузить на корабль вашу лодку?»
«Ясное дело, нет!»
«В таком случае в доках есть место для хранения и люди, что за ней присмотрят до вашего возвращения. Одна монета в день, пока не вернетесь. Ведь я полагаю, вы собираетесь вернуться…»
«Конечно, конечно. Сплаваем и вернемся назад, после того как оценим состояние садов Лазаря, вот».
«А! вы его управляющие?»
«И даже больше того…»
«Ладно. Идите со мной. Покажу вам место. Специально для тех, кто оставляет свои лодки, как вы…»
«Подожди… 3Вон остальные. Через минуту будем у тебя».
И Петр спрыгивает на пристань и бежит навстречу подходящим товарищам.
«Тебе хорошо спалось, брат?» – заботливо интересуется Андрей.
«Как младенцу в люльке. Притом с укачиванием и под колыбельную…»
«Похоже, еще и с умыванием», – улыбаясь говорит Фаддей.
«Да уж! Это море… такое ласковое, что умыло мне лицо, чтобы отогнать мой сон».
«Немного буйное, мне кажется», – возражает Матфей.
«О, зато если бы вы знали, с кем мы поплывем! С тем, кого знают даже рыбы ледяных морей».
«Ты с ним повидался?»
«Нет. Но мне о нем говорил человек, сказавший, что тут есть место для лодок, стоянка… Пойдемте выгрузим сундуки и двинемся, а то Никодим, нет – Никомед-критянин, скоро отправляется».
«В проливе у Кипра нас хорошенько покачает», – говорит Иоанн из Эндора.
«Да? в самом деле?» – обеспокоенно спрашивает Матфей.
«Да. Но Бог нам поможет».
4Они снова возле своей лодки.
«Вот, дружище. Сейчас мы вытащим наружу этот скарб, а потом загоним ее, раз уж ты такой добрый».
«Мы помогаем друг другу…» – говорит этот житель Тира.
«А как же! Мы помогаем друг другу, нам надо помогать друг другу. Нам надо любить друг друга, потому что таков закон Божий…»
«Мне рассказывают, что в Израиле появился новый пророк, который так проповедует. Это правда?»
«Еще какая правда! И не только проповедует! А какие чудеса Он совершает! Налегай, Андрей: и-раз! и-раз! Правее. Налегай, пока волна поднимает лодку… Оп-ля! Готово!.. Я говорил тебе, дружище: какие чудеса! Мертвые воскресают, больные исцеляются, слепые прозревают, разбойники обращаются и даже… представляешь? Будь Он здесь, Он сказал бы морю: „Утихни“ – и море бы успокоилось… Справляешься, Иоанн? Подожди, я сам подойду. Вы – держите крепко и поближе… Давай, давай… Еще чуть-чуть… Ты, Симон, берись за рукоять… Береги руку, Иуда! Давай, давай… Спасибо, дружище… Смотрите не упадите в воду, вы, Алфеевы… Давай… Готово! Слава Богу! Поставить их вниз было проще, чем вытащить наверх… А у меня все руки разбиты от вчерашних усилий… Так я говорил про море…»
«Но правда ли всё это?»
«Правда ли? Я видел это своими глазами!»
«Да? О!.. А где?»
«На Генисаретском озере. Садись в лодку, и пока мы идем на стоянку, я тебе расскажу…» – и он отплывает вместе с этим мужчиной и с Иаковом, идя на веслах по каналу, ведущему к докам.
5«И Петр еще говорит, что не умеет, – замечает Зелот. – Наоборот, он владеет искусством вот так запросто, доходчиво объяснять, и преуспевает в этом больше всех».
«Что мне в нем очень нравится – это его честность», – говорит муж из Эндора.
«И его стойкость», – добавляет Матфей.
«И его скромность. Смотрите, он совсем не гордится, сознавая себя нашим „начальником“! Трудится больше всех, беспокоится больше о нас, чем о себе…» – говорит Иаков Алфеев.
«И такой добродетельный в своих чувствах. Просто хороший брат и всё», – подытоживает Синтика.
«Значит, так и порешим. Так и будете представляться: как брат и сестра?» – некоторое время спустя спрашивает Зелот у двоих учеников.
«Да, так лучше. К тому же это не ложь, а духовная истина. Он мой старший брат: от другого брака, но от одного отца. Наш Отец – Бог, разные браки – Израиль и Греция; а Иоанн старше меня по возрасту, что заметно, а еще по тому – это не заметно, но это так, – что он дольше меня является учеником. 6Ну вот и Симон возвращается…»
«Всё сделано. Идемте…»
Они взваливают на себя сундуки и по узкому перешейку переходят в другую гавань. Опытный муж из Тира проводит их по закоулкам между тюками товаров, громоздящихся под широченными навесами, до самого могучего корабля критянина, что уже готовится к скорому отплытию, и окликает тех, кто на палубе, чтобы они снова спустили поднятые сходни.
«Нельзя. Погрузка окончена», – кричит капитан команды.
«У него есть для вас письмо», – говорит мужчина, кивая на Симона Ионина.
«Письмо? От кого?»
«От Лазаря, сына Теофила, бывшего правителя Антиохии».
«А! Схожу к хозяину».
Симон обращается к другому Симону и к Матфею: «Теперь ваш черед. Я грубоват, чтобы вести разговоры с такого рода человеком…»
«Нет. Ты наш глава и сам справишься, и справишься хорошо. Мы поможем тебе, если что. Но в этом не будет нужды».
«Где человек с письмом? Пусть поднимется», – говорит некий смуглый, как египтянин, мужчина, худощавый, симпатичный, стройный, серьезный, лет сорока или чуть больше, высунувшись из-за высокого бортика. И велит спустить сходни.
Симон Ионин, успевший во время ожидания ответа одеться и надеть плащ, поднимается полный достоинства. За ним – Зелот и Матфей.
«Мир тебе, муж», – степенно здоровается Петр.
«Будь здрав. Где письмо?» – спрашивает критянин.
«Вот оно».
Критянин ломает печать, разворачивает и читает.
«Добро пожаловать посланникам семейства Теофила! Критяне не забывают, как он был добр и любезен. Но поторопитесь. Большой у вас груз?»
«Всё, что видишь на причале».
«А самих вас…»
«Десять человек».
«Хорошо. Женщине место освободим. Вы как-нибудь пристроитесь. Давайте скорее. Нужно выйти в открытое море, пока не усилился ветер, а после полудня[4] он усилится».
[4] После шести, т.е. шестого часа, что соответствует нашим 12 часам.
И с помощью пронзительного свиста отдает распоряжение погрузить и уложить их сундуки. Затем на корабль садятся апостолы и двое учеников. Сходни поднимают, закрывают бортик, отдают швартовы и поднимают паруса. И корабль отчаливает, заметно накреняясь при выходе из гавани. Затем паруса со скрипом расправляются под напором сильного ветра, и корабль, испытывая равномерную килевую качку, выходит в открытое море и быстро уносится в сторону Антиохии…
Несмотря на неистовый ветер, Иоанн и Синтика, стоя рядом на корме и уцепившись за подъемник, смотрят, как удаляется берег, земля Палестины, и плачут…