20 ноября 1945.

   ¹Исмаил бен Фаби. Иисус говорит: «Здесь поместите видение, полученное 11 сентября 1944».

   ²Иисус со Своими учениками опять на пути, что от Ездрелонской равнины ведет в Назарет. Должно быть, они где-то переночевали, поскольку сейчас снова утро. Некоторое время они идут молча, Иисус впереди один, затем с Петром и Симоном, которых Он подозвал к Себе, а потом – все вместе до самого перекрестка, где сходятся дорога на Назарет и еще одна, ведущая на северо-восток. Теперь горы обступают их с обеих сторон.

   Иисус дает знак умолкнуть тем, кто разговаривал, и говорит: «А теперь разделимся. Я иду в Назарет с братьями, Петром и Фомой. Вы, под предводительством Симона Зелота, идите по караванной дороге мимо Фавора в Дебарет, Тивериаду, Магдалу и Капернаум, а оттуда пойдете к Мерону, сделав остановку у Иакова посмотреть, не покаялся ли он, и передадите Мое благословение Иуде и Анне. Останавливайтесь там, где вас будут настойчивей всего принимать. И лишь на одну ночь в каждом месте, потому что вечером в субботу мы с вами встречаемся на пути в Сефет. ³Я совершу субботу[a] в Хоразине в доме вдовы. Пойдите предупредите ее. Таким образом мы наконец успокоим душу Иуды, и он убедится, что Иоанна нет и в этом гостеприимном пристанище…»

[a] Характерно, что Иисус не проводит субботу, а совершает, т.е. празднует, откуда видно Его почтительное отношение к субботе.

   «Учитель! Да я верю…»

   «Но тебе всё равно хорошо бы убедиться, чтобы потом не краснеть перед Кайафой и Анной, как Я не краснею ни перед тобой, ни перед кем другим, утверждая, что Иоанна больше нет с нами. Фому Я беру с Собой в Назарет. Так он сможет успокоить себя и относительно того места, увидев всё собственными глазами…»

   «Да что я, Учитель? Ты думаешь, мне это важно? Мне наоборот жаль, что с нами больше нет этого человека. Пускай он был, кем был. Но с тех пор, как мы с ним познакомились, он всегда был лучше многих знаменитых фарисеев. Мне достаточно было бы знать, что он не отрекся от Тебя и не огорчил, а дальше… на Земле он или на лоне Авраама – меня не волнует. Поверь. Окажись он даже в моем доме… я бы не испытал к нему никакого отвращения. Надеюсь, Ты не станешь думать, что в сердце Твоего Фомы есть нечто иное, чем естественное любопытство или какая-то неприязнь, какая-то тяга к более или менее честному исследованию, какая-то склонность к выслеживанию, добровольному, невольному или санкционированному, какое-то желание навредить…»

   «Ты меня оскорбляешь! Ты клевещешь! Ты лжешь! Ты видел, что в это время я вел себя не иначе как свято. Почему же тогда ты говоришь это? Что ты можешь обо мне сказать? Говори!» Иуда дико разъярен.

   «Тихо! Фома отвечает Мне. Мне одному, так как Я разговаривал с ним. Я доверяю словам Фомы, но такова Моя воля, и будет так, и никто из вас не имеет права упрекать Меня в том, что Я делаю».

   «Я не упрекаю Тебя… Просто меня задел его порочащий намек и…»

   «Нас двенадцать. Почему одного тебя задело то, что я сказал всем?» – спрашивает Фома.

   «Потому что именно я искал Иоанна».

   Иисус говорит: «Это делали и другие твои товарищи, а некоторые ученики еще будут это делать, и при этом никто не сочтет себя оскорбленным словами Фомы. Не грех – честно расспросить товарища по учению. Не больно выслушать такие слова, какие были сказаны, когда в нас только любовь и честность, когда ничто не угрызает сердце и не делает его сверхчувствительным оттого, что оно уже ранено уколами совести. Почему же ты в присутствии своих товарищей выказываешь такое недовольство? Хочешь, чтобы тебя заподозрили в грехе? Злоба и гордыня – это плохие подруги, Иуда. Они приводят к безумию, а безумный видит то, чего нет, говорит то, чего не должно… Равным образом жадность и похоть ведут к преступлениям, лишь бы их удовлетворили… Освободись от этих злобных служанок… А меж тем имей в виду, что в течение этих многих и многих дней твоего отсутствия здесь, среди нас, всегда было доброе согласие, и всегда были послушание и уважение. Мы проявляли любовь друг ко другу, понимаешь?.. ⁴С Богом, дорогие друзья. Ступайте и любите. Вам ясно? Любите друг друга, сочувствуйте друг другу, говорите мало и поступайте правильно. Мир да пребудет с вами».

    Он благословляет их, и – тогда как они уходят вправо – Иисус продолжает Свой путь вместе с двоюродными братьями, Петром и Фомой. Продолжает в полном молчании.

   Вдруг Петр выдает громогласное и одинокое: «Ну и ну!», венчающее Бог знает какое длительное размышление. Остальные на него смотрят.

   Иисус находчиво избегает дальнейших расспросов словами: «Вы двое довольны, что идете со Мной в Назарет?» – и обнимает за плечи Петра и Фому.

    «Ты еще спрашиваешь?» – произносит Петр с присущим ему темпераментом.

   Фома спокойнее, но с сияющим от радости пухлым лицом, говорит: «Неужто Ты не знаешь, что находиться рядом с Твоей Матерью – это для меня наслаждение, которого я не могу выразить словами? Мария – моя любовь. Я не девственник[b] и не прочь был завести семью, уже положил глаз на некоторых девиц, не зная, какую из них выбрать в жены. Но теперь! Но теперь – нет уж! Моя любовь – Мария. Любовь, недоступная чувственности. Да при одной мысли о Ней всякая чувственность умирает! Любовь, услаждающая дух. Ах! Всё то, что я видел в женщинах, в том числе самых для меня дорогих, как моя мать и моя сестра-близнец, всё хорошее, что я в них замечал, я сопоставляю с тем, что замечаю в Твоей Матери, и сам себе говорю: „В Ней есть вся праведность, всякое изящество и красота. Ее любезная душа – питомник райских цветов… Ее внешность – поэма…“ О! мы, люди Израиля, не смеем подумать об ангелах, а на херувимов из Святого Святых у нас взирают со страшным благоговением. Вот глупые! И при этом мы не глядим, с десятикратным благоговейным трепетом не глядим на Нее! На Нее, которая, я в этом уверен, в глазах Божьих возвышается над всею ангельской красотой…»

[b] Я не девственник нужно понимать в смысле: Я не посвящал и не собирался посвятить себя девственной жизни. Таким же образом выражается в младенчестве Дева Мария, когда говорит: «Я стану девой» (7.4), имея в виду: «сохраню Себя и посвящу Себя девственной жизни». Через несколько строк после слов: При одной мысли о Ней… МВ помещает свой комментарий: По мнению Святых, несмотря на Свою физическую красоту, Она была настолько свята, что заглушала в тех, кто на Нее смотрел, всякое вожделение. И не просто, но до такой степени, что их дух становился девственным, а чувственность угасала. Нельзя исключить, что Фома решился-таки посвятить себя девственности. На это указывают слова его отца, который, произнося над ним свое благословение (363.3), называет его «назореем». Кроме того, сам Фома в дальнейшем (435.2) заявляет, что никогда не женится.

   Иисус смотрит на этого «возлюбленного» Своей Матери, который словно одухотворяется, настолько его чувство к Марии меняет простодушное выражение его лица. «Что ж, мы побудем у Нее несколько часов. Задержимся там до послезавтра. Затем пойдем в Тивериаду: навестим тех двоих деток и на лодке отправимся до Капернаума».

   «А в Вифсаиду?» – спрашивает Петр.

   «На обратном пути, Симон. На обратном пути зайдем туда и возьмем Марциама в паломничество на Пасху»…

   ⁵…Вечером того же дня в Назарете, в тихом домике, где уже уснули Петр и Фома, Мать и Сын ласково беседуют.

   «Всё прошло хорошо, Мать Моя. Теперь они в безопасности. Твои молитвы помогли нашим путешественникам, а сейчас они, как роса на засохшие цветы, врачуют их печаль».

   «Мне бы исцелить Твою, Сын Мой! Сколько Ты должен был вынести! Смотри. Тут у Тебя ввалились виски, а здесь – щёки, и лоб перерезает морщина, будто след от меча. Кто же тебя так изранил, сердце Моё?»

   «Боль от того, что пришлось причинить боль другим, Мама».

   «Только это, Мой Иисус? А Твои ученики не заставляли Тебя страдать?»

   «Нет, Мама. Они были добры, как святые».

   «Те, что были с Тобой… Но я имею в виду всех…»

   «Сама видишь, Я привел сюда Фому, чтобы вознаградить его, хотел бы привести и тех, кто не был тут в прошлый раз. Но пришлось выслать их вперед, в другое место…»

   «А Иуда из Кериота?»

   «Иуда с ними».

   Мария обнимает Своего Сына и, приклонив голову Ему на плечо, начинает плакать.

   «Почему Ты плачешь, Мама?» – спрашивает Иисус, поглаживая Ее по голове.

   Мария молча продолжает плакать. Лишь после троекратного повторения вопроса она шепчет: «От Своего ужаса… Мне всё равно хотелось бы, чтобы он покинул Тебя… Я грешу, не так ли, что желаю этого? Но он до того силён, до того силён этот страх, который Я испытываю перед ним, страх за Тебя…»

   «Только его смерть могла бы что-то изменить. Но почему он должен умирать?»

   «Я не настолько зла, чтобы этого желать… У него тоже есть мать! И есть душа… Душа, которая еще может спастись. Но… О! Сын Мой! Разве смерть не была бы для него благом?»

   Иисус вздыхает и тихо произносит: «Для многих смерть была бы благом…» А затем громче: «Ты что-нибудь слышала о старой Иоанне? Как там ее поля?..»[c]

[c] Иоанна со своей внучкой Рахилью появляется в 309.1–4.

   «Я ходила туда вместе с Марией Алфеевой и Саломеей, женой Симона, после того града. Но ее хлеба, оттого что были засеяны с опозданием, еще не взошли и не претерпели вреда. Три дня назад Мария снова туда наведалась. Говорит, что они похожи на ковер. Самые лучшие поля в этих краях. Рахиль чувствует себя хорошо, и старуха счастлива. Мария Алфеева тоже довольна, теперь, когда Симон целиком на Твоей стороне. Завтра наверняка с ним увидишься. Каждый день приходит. Сегодня он только-только успел уйти, когда Ты пришел. Знаешь? Никто ни о чем не догадался. Кто-нибудь бы да проговорился, если бы догадались, что они здесь были. Но расскажи же Мне, если Ты правда не устал, об их путешествии…»

   И Иисус рассказывает внимающей Матери обо всём, кроме Своих страданий в пещере у Йифтаэтя.