1 января 1946, 6.35 утра.

¹Иисус говорит:

«Вставай, Мария. Давай освятим этот день страницей Евангелия, ведь Мое Слово – это освящение. Взирай, Мария, ведь созерцать дни Христа на Земле – это освящение. Пиши, Мария, ведь писать о Христе – это освящение, ведь повторять то, что говорит Иисус, – это освящение, ведь проповедовать Иисуса – это освящение, ведь наставлять братьев – это освящение. За это человеколюбие тебе будет дарована великая награда».

²Иисус оставил Раму и уже неподалеку от Иерусалима. Как и в прошлом году, Он продвигается вперед, распевая положенные псалмы^[1]. Многие на этой запруженной дороге оборачиваются посмотреть на проходящую мимо группу апостолов. Кто-то почтительно здоровается; кто-то ограничивается тем, что смотрит украдкой, благоговейно улыбаясь – и это, в основном, женщины; кто-то просто наблюдает; кто-то кривится в презрительно-ироничной улыбочке; а кто-то, наконец, вызывающе и с явной неприязнью проходит мимо. Иисус спокойно идет в Своем подобающем случаю опрятном одеянии. Он, как и все, сменил его, чтобы вступить в святой город как полагается, я бы даже сказала, с изяществом.
[1] См. 195.4.

Марциам в этом году так же на высоте положения в своих новых одеждах и шествует рядом с Иисусом, распевая во всё горло своим, по правде говоря, несколько резковатым голосом, что еще не сделался мужским. Однако его несовершенное звучание теряется в полногласном хоре товарищей и ясно слышится, серебристо звеня, лишь на высоких нотах, которые он по-прежнему берет чисто и уверенно. Марциам счастлив…

Во время перерыва между песнопениями, когда они, находясь уже в виду Дамасских ворот (так как входят они через них, чтобы сразу направиться в Храм), останавливаются, ожидая, пока пройдет какой-то пышный караван, занимая всю дорогу и создавая затор, так что те, кто благоразумнее, встают по обочинам, Марциам спрашивает: «Господь мой, а не расскажешь ли еще какую-нибудь красивую притчу для Своего далекого сына?^[2] Я бы добавил ее к другим записям, что у меня есть, поскольку в Вифании нас непременно встретят его посланцы с новостями о нем. А мне очень хочется доставить ему такую радость, ведь я ему это обещал, и к тому же здесь наши с ним желания сходятся…» 
[2] Иоанна из Эндора.

«Да, сын Мой. Конечно, расскажу».

«Такую, чтобы она его утешила и дала ему понять, что он всё так же Тобою любим…»

«Расскажу такую. И Сам буду рад, потому что сказанное будет правдой».

«Когда Ты ее расскажешь, Господь?»

«Сразу же. Сейчас, как полагается, мы пойдем в Храм, и там Я буду говорить, пока Мне не станут мешать».

«И Ты будешь говорить для него?»

«Да, сын Мой».

«Спасибо, Господь! Наверное, это очень горько – переживать такую разлуку…» – говорит Марциам, и его темные глаза начинают блестеть от слез.

Иисус кладет ладонь ему на голову ³и оборачивается, подавая Двенадцати знак подойти, чтобы возобновить движение. В самом деле, Двенадцать остановились кого-то послушать, непонятно, то ли верующих в Учителя, то ли желающих с Ним познакомиться, которые также остановились, и по той же самой причине, что задержала Иисуса и Его спутников.

«Уже идем, Учитель. Мы послушали тех людей: среди них есть прозелиты, пришедшие издалека, и они спрашивали, где им было бы можно с Тобой пообщаться», – подбегая, говорит Петр.

«По какому поводу они этого желают?»

И Петр, шагая теперь вровень с идущим Иисусом, говорит: «Хотят услышать Твое слово и исцелиться от каких-то недугов. Видишь за их повозкой вон ту, крытую? Там прозелиты из Рассеяния, которые приплыли по морю или проделали долгий путь, и на это путешествие их подтолкнуло не только уважение к Закону, но и вера в Тебя. Там люди из Эфеса, Перге и Иконии, и есть один бедняк из Филадельфии, которого они, по большей части богатые купцы, взяли в свою повозку из жалости, думая умилостивить Господа».

«Марциам, пойди скажи им, пусть идут за Мной в Храм. И получат и то, и другое: здоровье для души через Мое слово, и здоровье телесное, если сумеют поверить».

Юноша быстро уходит. Но со стороны Двенадцати поднимается хор неодобрения за эту «неосмотрительность» Иисуса, что собирается обнаружить Свое присутствие в Храме…

«Мы нарочно пойдем, чтобы показать им, что Я не боюсь. Чтобы показать, что никакая угроза не способна Меня заставить не подчиниться заповеди. Неужели вы всё еще не поняли их уловку? Все эти угрозы, все эти только кажущиеся дружескими советы направлены на то, чтобы заставить Меня согрешить и тем заполучить реальное основание для обвинения. Не будьте малодушными. Имейте веру. Еще не Мой час».

«Но почему же Ты сначала не идешь успокоить Свою Мать? Она ждет Тебя…» – говорит Иуда Искариот.

«Нет. Сначала Я пойду в Храм, который – до назначенного Предвечным срока наступления новой эпохи – является Божьим Домом. Моя Мать будет меньше страдать, ожидая Меня, чем страдала бы, зная, что Я проповедую в Храме. И таким образом Я воздам должное Отцу и Матери, посвятив Первому начатки Моих пасхальных часов, а Второй обеспечив спокойствие. Идемте, не бойтесь. Впрочем, кто боится, может идти в Гефсиманию и предаваться своему страху в обществе женщин».

Апостолы, задетые этим последним замечанием, больше не выступают. Они снова выстраиваются по трое в ряд, и только в первом ряду, там где Иисус, идут четверо, пока не приходит Марциам и их оказывается пятеро, так что Фаддей с Зелотом становятся позади Иисуса, оставляя Его посредине между Петром и Марциамом.

⁴У Дамасских ворот они замечают Манаила. «Господь, я решил, что лучше с вами свидеться, дабы устранить все сомнения относительно обстановки. Заверяю Тебя, что за исключением неприязни фарисеев и книжников для Тебя нет ничего опасного. Можешь идти спокойно».

«Я знал это, Манаил, но благодарен тебе. Пойдем со Мной в Храм, если это тебе не в тягость…»

«В тягость? Да я бы за Тебя бросил вызов всему миру! Взялся бы за любую неподъёмную работу!»

Искариот что-то бормочет. Манаил резко оборачивается и твердо произносит: «Нет, дружище, это не „слова“. Я прошу Учителя испытать мою искренность».

«В этом нет нужды, Манаил. Идемте».

Они продвигаются среди людского столпотворения и, дойдя до какого-то знакомого дома, избавляются от мешков, которые Иаков, Иоанн и Андрей за всех относят и складывают в протяженном темном атриуме, а затем догоняют товарищей.

⁵Входят в Храмовую ограду, проходя мимо башни Антония. Римские солдаты наблюдают, но не двигаются, переговариваясь между собой вполголоса. Иисус вглядывается в них, пытаясь увидеть, нет ли кого из Его знакомых. Но не замечает ни Квинтилиана, ни воина Александра.

Вот они и в Храме, среди совсем не святой суеты его первых дворов, где находятся торговцы и меновщики денег. Иисус глядит, и Его передергивает. Он бледнеет и как будто становится еще выше, настолько торжественна Его суровая поступь.

Искариот искушает Его: «Почему бы Тебе не повторить Свой святой поступок?^[3] Разве не видишь? Они обо всём позабыли… и опять оскверняют Дом Божий. Неужели Тебя это не беспокоит? Неужели Ты не заступишься?» Лицо его, смуглое и правильное, но насмешливое и обманчивое, несмотря на все старания Иуды не казаться таковым, становится почти лисьим, когда он, чуть наклонившись, словно бы из благоговейной почтительности, говорит Иисусу эти слова, изучающе глядя на Него снизу вверх.
[3] Поступок – изгнание торгующих из Храма (53.4).

«Еще не настал срок. Но всё это будет очищено. Причем навсегда!..» – решительно произносит Иисус.

Иуда слегка усмехается и реагирует: «Это человеческое „навсегда“! Оно очень непостоянно, Учитель! Сам видишь!..»

Иисус не отвечает ему, занятый тем, что издали приветствует Иосифа Аримафейского, который проходит в сопровождении других, закутанный в свои парадные одеяния.

Они совершают обычные молитвы, а затем возвращаются во Двор язычников, под галереями которого толпится народ.

⁶Встреченные по пути прозелиты всё это время следовали за Иисусом и тащили за собой своих больных, а теперь усаживают их в тени под галереями рядом с Учителем. Ждавшие их здесь женщины мало-помалу приближаются. Все покрытые. Но одна уже присела, возможно, из-за болезни, и подруги отводят ее к другим больным. Вокруг Иисуса также собирается народ. Вижу изумление и замешательство в рядах законоучителей и священников, вызванное открытым приходом и проповедью Иисуса.

«Мир да пребудет с вами, со всеми вами, слушающими!

Святая Пасха вновь приводит в Дом Отца Его верных чад. Она, эта наша благословенная Пасха, похожа на мать, что хлопочет о благе своих детей и громким голосом призывает их, чтобы они приходили, приходили отовсюду, отложив все заботы ради одной величайшей заботы. Заботы воистину единственно великой и важной: почтить Господа и Отца. Из этого понятно, что все мы братья; и из этого ненавязчиво вытекает правило и обязательство любить ближнего, как самих себя. Мы никогда друг друга не видели? Не ведали друг о друге? Это так. Но раз мы здесь как чада единого Отца, что желает нас видеть в Своем Доме на пасхальном пиршестве, значит мы ощущаем – если не земными чувствами, то, несомненно, высшей частью своего я, – что мы одинаковы, что мы братья, происходящие от Одного единого, и поэтому любим друг друга, как будто бы выросли вместе. Это наше единение в любви предвосхищает другое, более совершенное, единение, которым мы насладимся в Небесном Царстве на глазах у Бога, будучи все объяты Его Любовью: Я, Сын Божий и Человеческий, вместе с вами, человеческими сынами Бога; Я, Перворожденный, вместе с вами, братьями, любимыми сверх всякой человеческой меры, вплоть до того, что Я сделался Агнцем за грехи людей.

Но давайте мы, наслаждающиеся в данный момент нашим братским единением в Доме Отца, вспомним и о тех дальних, что всё-таки приходятся нам братьями и в Господе, и по своему происхождению. Пусть они будут в нашем сердце. Давайте их, отсутствующих, понесем в нашем сердце ко святому алтарю. Помолимся за них, уловив своим духом их далекие голоса, их тоску по пребыванию здесь, их воздыхания. И подобно тому, как мы принимаем в себя эти осознанные воздыхания далеких израильтян, давайте воспримем также воздыхания тех душ, что принадлежат людям, которые даже не знают о том, что у них есть душа и что они чада Одного единого. Все души в этом мире из темниц своих тел взывают к Всевышнему. В мрачной тюрьме стенают, обращаясь к Свету. Мы же, находящиеся в свете истинной веры, давайте проявим к ним милосердие.

⁷Помолимся: Отец наш Небесный, да святится во всём роде человеческом Твое Имя! Знать его – значит двигаться к святости. Сделай так, чтобы язычники и безбожники узнали о Твоем существовании, о святой Отец, и, как трое мудрецов в то, теперь уже давнее, но не застывшее время – ибо ничто не застывает, если имеет отношение к приходу Искупления мира, – пришли бы к Богу, к Тебе, Отец, ведóмые Звездой Иакова, Звездой утренней, Царем и Искупителем из рода Давида, Твоим Помазанником, уже предложенным и освященным как Жертва за грехи мира.

Да придет Твое Царство в каждый уголок Земли: где Тебя знают и любят, и где Тебя пока не знают. И, главное, пусть оно придет к тем трижды грешникам, что хотя и знают, но не любят Тебя в Твоих делах и светлых проявлениях, а пытаются оттолкнуть и потушить пришедший в мир Свет, поскольку это темные души, предпочитающие темные дела и не понимающие, что желать потушить Свет мира значит наносить оскорбление Тебе самому, так как Ты и есть Пресвятой Свет и Отец всех светов, начиная с Того, который сделался Плотью и Словом, дабы принести Твой свет всем душам благого произволения.

Да творится, Пресвятой Отец, Твоя воля в каждом сердце, какое есть в мире, иными словами, да спасется каждое сердце, и пусть ни для кого не окажется бесплодным принесение Великой Жертвы, ибо такова Твоя воля: чтобы человек был спасен и насладился Тобой, Святой Отец, после прощения, которое вот-вот будет даровано.

Окажи нам Свое содействие, о Господи, всяческое содействие. И помоги всем тем, кто ждет, и тем, кто не умеет ждать, помоги грешникам спасительным покаянием, помоги безбожникам, уязвив их Своим призывом, который всколыхнет их, помоги несчастным, помоги заключенным, изгнанным, больным телесно или духовно, помоги всем, Ты, который есть Всё, ибо настало время Милосердия.

Прости, о благой Отец, грехи Своих чад. Чад Твоего народа – у них они самые тяжкие, – чад, повинных в том, что желают оставаться в заблуждении, тогда как Твоя особенная любовь именно этому народу подарила Свет. И дай прощение тем, кого уподобило грубым животным развратившееся и учащее пороку язычество, тем, кто утопает в присущем этому давящему тлетворному язычеству идолопоклонстве, хотя среди них есть и драгоценные души, тем, кого Ты любишь как Свое творение. Мы прощаем, и Я первый прощу, чтобы Ты мог простить, и на бессилие этих Твоих созданий призываем Твое покровительство, дабы Ты избавил их от Властителя Зла, от которого происходят все преступления, всякое идолопоклонство, все грехи, искушения и заблуждения. Избавь их, Господи, от этого ужасного Властителя, чтобы они могли прийти к вечному Свету».

⁸Народ внимательно следил за этой величественной молитвой. Приблизились также знаменитые законоучители, и среди них Гамалиил, задумчиво придерживающий свой подбородок… Подошла и группа женщин, полностью закутанных в плащи с чем-то наподобие капюшона, закрывающего их лица. И законоучители презрительно отодвигаются… Сбегаются также притянутые вестью о прибытии Учителя многие верные ученики, среди которых – Ерм, Стефан, священник Иоанн. А за ними – неразлучные Никодим с Иосифом и еще какие-то их друзья, которых я как будто уже видела.

Пока Господь собирается с мыслями, торжественно строгий, в случившейся паузе слышно, как Иосиф Аримафейский произносит: «Так что же, Гамалиил? Тебе не кажется, тебе опять не кажется, что это – речь Господа?»

«Иосиф, мне было сказано: „Эти камни содрогнутся при звуке Моих слов“», – отвечает Гамалиил.

Стефан порывисто восклицает: «Сотвори чудо, Господь! Прикажи – и они зашатаются! Пусть обвалится это здание, но в их сердцах будут воздвигнуты стены Твоей Веры – это был бы великий дар! Сделай это для моего учителя!»

«Богохульник!» – бешено вопит группа законоучителей и их последователей.

«Нет, – кричит в свою очередь Гамалиил. – Мой ученик говорит по вдохновению свыше. Но мы сами не в состоянии принять этого, поскольку ангел Божий еще не очистил нас от нашего прошлого углем, взятым с Божьего Алтаря…^[4] И, быть может, даже если от Его возгласа, – и кивает на Иисуса, – сотряслись бы вереи этих ворот, мы бы всё еще не сумели поверить…» Он приподнимает полы своего просторного белоснежного плаща, заворачивается в него чуть ли не с головой и уходит.
[4] Ис. 6:6–7.

Иисус глядит ему вслед… ⁹Потом возобновляет Свою речь, отвечая некоторым ропщущим про себя, что, похоже, возмущены и, чтобы более явно выказать свое возмущение, вымещают его на Иуде из Кериота в виде череды претензий, которые апостол выносит молча, с недовольным видом пожимая плечами. 

Иисус говорит: «Истинно, истинно говорю вам: те, что кажутся незаконнорожденными, те и есть настоящие сыновья, а те, которые настоящие, окажутся незаконными. Послушайте, все вы, одну причту.

Жил некогда один человек, который в силу каких-то своих обязательств был вынужден надолго отлучиться из дома, оставив сыновей почти еще детьми. Оттуда, где он находился, он писал письма своим старшим сыновьям, напоминая им свои наставления, дабы они продолжали хранить уважение к далекому отцу. А самый младший, родившийся, когда он уже отбыл, находился пока у кормилицы, жившей далеко, женщины из краев его жены, которая была не из его рода. Случилось так, что жена его умерла, когда сын этот был еще маленький и далеко от дома. Братья же сговорились: „Оставим его там, где он сейчас, у родственников нашей матери. Может, отец забудет о нем, а нам от этого выйдет польза, и не надо будет делиться еще с одним, когда наш отец подойдет к своей кончине“. Так и поступили. Таким вот образом далекий мальчик жил и воспитывался у родственников по матери, не ведая об отцовских наставлениях, не ведая даже, что у него есть отец и братья, или – и того хуже – предаваясь горькому размышлению: „Все они отреклись от меня, словно я какой-то незаконнорожденный“, а в итоге и сам в это поверил, так сильно переживал он, что отвергнут отцом.

Когда этот юноша возмужал и нанялся на работу – так как, ожесточившись от упомянутых раздумий, он возненавидел и семейство своей матери, которую считал виновной в измене, – он волей случая отправился в тот город, где пребывал его отец. Не зная, кто это, подошел к нему и имел возможность послушать, как тот говорит. Мужчина был мудрец. Не имея отрады в своих далеких сыновьях – они теперь жили сами по себе, поддерживая лишь условные отношения со своим отцом, больше для того, чтобы напоминать ему, что именно они „его“ дети, так что он не должен забывать о них в своем завещании, – он часто занимался тем, что давал полезные советы молодым людям, с которыми ему доводилось общаться в том краю, где он пребывал. Нашего юношу расположило к себе его прямодушное, по-настоящему отеческое отношение ко всей этой молодежи, и он не только сблизился с ним, но дорожил каждым его словом, смягчая свою очерствевшую душу. Но мужчина заболел и был вынужден принять решение вернуться на родину. И юноша сказал ему: „Господин, только ты разговаривал со мной по правде, возвышая мой дух. Позволь мне последовать за тобой в качестве слуги. Мне не хочется снова впасть в мое прежнее скверное состояние“. „Идем со мной. Ты будешь мне вместо того сына, о котором я не получал никаких известий“. И они вместе возвратились в отцовский дом.

Ни отец, ни братья, ни сам юноша не догадывались о том, что Господь вновь собрал всех единокровных под одной крышей. Но отцу пришлось много плакать из-за сыновей, которых он знал, так как обнаружилось, что они забыли о его наставлениях и стали алчными, жестокосердыми, уже не веря в Бога, а, скорее, предаваясь в душе многоразличным идолослужениям: их богами стали гордыня, жадность и похоть, и они не хотели слышать ни о чем другом, а лишь о том, что несет человеческую выгоду. Чужеземец же, наоборот, всё сильнее приближался к Господу, становясь праведным, добрым, любящим, послушным. Братья его ненавидели, ведь их отец любил этого чужеземца. А он их прощал и любил, так как уже понял, что именно в любви – полнота всех благ^[5].

[5] Буквально: мир, но за ним стоит многозначное библейское шалом.

Однажды отец, раздосадованный поведением своих сыновей, сказал: „Вы не проявляли интереса к родным своей матери и даже к своему брату. Это напоминает мне поведение сыновей Иакова по отношению к их брату Иосифу^[6]. Я хочу отправиться в те земли и разузнать о нем. Может статься, отыщу его и найду в нем утешение“. И он попрощался как со своими сыновьями, так и с неузнанным юношей, дав тому денег на дорогу, чтобы он мог вернуться в то место, откуда пришел, и открыть там свое небольшое дело.

[6] См. Быт. 37:3–28.

Когда он добрался до краев своей покойной жены, ее родные рассказали ему, что его покинутый сын поменял свое изначальное имя Моисей на Манассия^[7], поскольку и в самом деле своим рождением заставил забыть отца о праведности, когда тот его бросил.
[7] Имя Манассия значит: он заставляет забыть, см.  Быт. 41:51.

„Не возводите на меня напраслины! Мне было сказано, что следы этого мальчика потерялись, да и никого из вас я уже не надеялся отыскать. Расскажите же мне о нем. Какой он? Крепким ли он вырос? Похож ли на мою любимую супругу, что отдала все силы, подарив мне его? Добрый он? Любит меня?“

„Крепкий-то он крепкий и красивый, как его мать, разве что глаза у него совсем черные. Но от матери он перенял даже темное родимое пятно на бедре. А от тебя у него – слегка шепелявая речь. Отсюда он ушел уже взрослый, ожесточенный на свою судьбу, сомневаясь в честности своей матери и затаив на тебя обиду. Он был бы добрым, если б не эта обида в его душе. Он ушел за горы и реки, аж до самого Трапезунда, чтобы…“

„До Трапезунда, говорите? В Синоп? О, скажите! Я был там и видел одного юношу, он слегка шепелявил и был одинокий и грустный, но такой добрый под своей внешней черствостью. Это он? Скажите!“

„Может, и он. Поищи его. На правом бедре у него выступающее темное пятно, какое было у твоей жены“.

Мужчина спешно ушел, надеясь отыскать того чужеземца в его доме. А тот уже отправился, чтобы вернуться в Синопскую колонию. И мужчина – за ним… Он нашел его. Попросил прийти, чтобы осмотреть его бедро. Узнал его. И, упав на колени, благодарил Бога, что Тот вернул ему сына, который оказался лучше остальных, что всё больше становились похожими на животных, тогда как этот за истекшие месяцы сделался еще более святым. И сказал он своему доброму сыну: „Тебе будет принадлежать доля твоих братьев, потому что ты, хотя тебя никто не любил, сам сделался праведнее любого другого“.

И разве это не было правильно? Конечно, было. Истинно говорю вам, что настоящие сыны Блага – те, кто отвержены и презираемы этим миром, ненавидимы, поносимы, брошены как незаконнорожденные, кого считают бесчестьем и нежитью, – сумеют превзойти сыновей, выросших в доме, но бунтующих против его законов. Принадлежность к Израилю не дает прав на Небо. И если кто-то фарисей, книжник или сведущий в Законе^[8], он этим также не застрахует своей судьбы. Надо иметь благую волю и бескорыстно подходить к Учению любви; пребывая в нем, сделаться новыми людьми; и благодаря ему стать Божьими чадами в духе и истине.
[8] Dottori – ученые, занятые познанием Закона.

Все вы, слушающие, знайте, что многие, считающие себя однозначно принадлежащими Израилю, будут замещены теми, кто для них всего лишь мытари, блудницы, язычники, дикари и каторжники. Царство Небесное принадлежит тем, кто способен обновиться, приняв Истину и Любовь».

¹⁰Иисус поворачивается и направляется к группе больных прозелитов. «В состоянии ли вы поверить всему тому, что Я сказал?» – спрашивает Он громко.

«Да, о Господин», – хором отвечают они.

«Хотите ли вы принять Истину и Любовь?»

«Да, о Господин».

«Если Я подарю вам только их, вы будете довольны?»

«Господин, Ты сам знаешь, чтó нам нужнее всего. Главное, дай нам Свой мир и вечную жизнь».

«Вставайте и идите восхвалите Господа! Вы исцелены святым Божьим Именем».

И Он мгновенно устремляется в первую попавшуюся дверь, смешиваясь с заполонившей Иерусалим толпой, прежде чем возбуждение и изумление, царящие во Дворе язычников, успевают перерасти в осанну и в Его поиски…

Растерянные апостолы упускают Его из виду. Лишь Марциам, не перестававший держаться за полу Его плаща, бежит рядом счастливый и кричит: «Спасибо, спасибо, спасибо, Учитель! За Иоанна спасибо! Я записал всё, пока Ты говорил. Осталось только добавить это чудо. О, это прекрасно! Прямо для него! Он будет так счастлив!..»