30 января 1946.

¹Во дворце Лазаря, превратившемся в эту ночь в спальню, повсюду видны тела спящих мужчин. Женщин не видать. Возможно, их отвели в верхние комнаты. Безоблачный рассвет тихо озаряет город, проникает во внутренние дворы здания, пробуждает первое пугливое щебетание в кронах затеняющих их де­ревьев и первые воркования спящих в нише карниза голубей. Мужчины, однако, не просыпаются. Усталые и насытившиеся едой и переживаниями, они спят и видят сны…

Иисус бесшумно выходит в переднюю, а оттуда – в парадный двор. Умывается у прозрачного родника, журчащего в центре двора посреди квадратной клумбы с миртовыми деревьями, под которыми растут крошечные лилии, очень напоминающие так называемые французские ландыши. Приводит себя в порядок и всё так же бесшумно возвращается к лестнице, ведущей на верхние этажи дома и на его террасу. Поднимается на самый верх, чтобы там помолиться и поразмышлять…

Не спеша прохаживается вперед-назад, и единственные, кто могут Его видеть, это голуби, которые, вытягивая свои шеи и воркуя, как будто спрашивают друг друга: «Кто это?» Затем Он облокачивается на оградку и, застыв, уходит в Себя. Наконец поднимает голову, возможно, под воздействием появившегося солнца, которое встает из-за холмов, скрывающих Вифанию и долину Иордана, и глядит на открывающуюся внизу панораму.

²Дворец Лазаря расположен, очевидно, на одной из тех многочисленных естественных возвышенностей, что превращают улицы Иерусалима, особенно не самые парадные, в непрерывную череду подъемов и спусков. Он почти в центре города, но чуть сдвинут на юго-запад. Стоящий на красивой улице, что T-образно вливается в улицу Сикста, он возвышается над нижним городом, выходя фасадом на районы Бетзетá, Мориа и Офел, и на расположившуюся за ними гряду Масличной горы. Позади него – гора Сион (на которой он и находится); что касается боковых сторон, то на юг взор простирается до самых полуденных холмов, тогда как на севере Бетзетá заслоняет бóльшую часть панорамы. Но по ту сторону долины Гихон в розовом свете зари желтеет голый череп Голгофы, которая даже в этом радостном освещении выглядит столь же угрюмой.

Иисус на нее смотрит… Его взгляд, хотя уже более зрелый и более задумчивый, напоминает мне взгляд двенадцатилетнего Иисуса из далекого видения о Его диспуте с законоучителями. Но как тогда, так и сейчас в нем нет ужаса. Нет, это полный достоинства взгляд героя, созерцающего поле своей решающей битвы.

Затем поворачивается, смотрит на холмы к югу от города и произносит: «Дом Кайафы!», и взглядом как бы намечает весь маршрут от той точки до Гефсимании и дальше до Храма, а потом опять устремляет взор за пределы городской ограды в сторону Лобной горы…

Тем временем солнце совсем взошло, и город залит светом…

³Раздается энергичный и безостановочный стук во входные ворота дворца. Иисус высовывается, чтобы посмотреть, однако слишком далеко выступающий карниз и слишком сильно углубленные в массивных стенах ворота не дают Ему увидеть, кто это стучит. Зато Он сразу же слышит шум голосов просыпающихся людей, в то время как отворенные Левием ворота снова с грохотом закрываются. А затем слышит Свое Имя, которое выкрикивают несколько мужских и женских голосов… И торопится спуститься вниз со словами: «Вот он Я. Чего вы хотите?»

Звавшие Его, едва заслышав Его голос, с криками бегом устремляются вверх по лестнице. Это апостолы и самые старые ученики, и посреди них – Иона, управляющий Гефсиманией. Говорят все сразу, и ничего не понять.

Иисусу, дабы их успокоить, приходится решительно потребовать, чтобы они остановились на месте и замолчали. Он тут же оказывается возле них: «Что происходит?»

Снова суматоха: шумная и напрасная, так как ничего нельзя разобрать. За спинами кричащих показываются грустные или удивленные лица женщин и учеников…

«Говорите по одному. Первым ты, Петр».

«Пришел Иона… Сказал, что их было много и что они везде Тебя искали. Он всю ночь плохо себя чувствовал, а потом, как открыли ворота, отправился к Иоанне и узнал, что Ты здесь. Что же будем делать? Пасху-то всё равно надо справлять!»

Иона из Гефсимании подтверждает эту новость и говорит: «Да, они и со мной плохо обращались. Я сказал, что не знаю, где Ты, что, может быть, Ты не вернешься. Но они увидели ваши одежды и поняли, что вы вернетесь в Гефсиманию. Не наказывай меня, Учитель! Я всегда принимал Тебя с любовью, и этой ночью я пострадал… за Тебя. Но… но…»

«Не бойся! С этого момента Я больше не стану подвергать тебя опасности. Больше не буду оставаться у тебя в доме. Ограничусь тем, что буду заходить между делом ночами, чтобы помолиться… Этого ты Мне не запретишь…» Иисус крайне ласков по отношению к испуганному Ионе из Гефсимании.

⁴Но златоголосая Мария из Магдалы реагирует бурно: «С каких пор, о муж, ты забыл, что ты слуга, и стал позволять себе распоряжаться по-хозяйски, глядя на нашу снисходительность? Кому принадлежит дом и оливковая роща? Только мы имеем право сказать Рабби: „Не ходи туда, чтобы не нанести вреда нашему имуществу“. Но мы этого не скажем. Ибо всё равно это было бы величайшим благом, если, ища Его, враги Христовы поломали бы деревья, стены и даже обвалили бы уступы. Ведь всё это было бы сломано за то, что оно приютило Любовь, и сама Любовь одарила бы любовью нас, ее верных друзей. Да пусть приходят! Пусть ломают! Пусть топчут! Ну и что? Достаточно того, что Он нас любит и невредим!»

Иона, обуреваемый страхом и перед врагами, и перед своей пылкой хозяйкой, бормочет: «А если они причинят зло моему сыну?..»

Иисус его успокаивает: «Не бойся, говорю тебе. Я больше не буду останавливаться. Тем, кто тебя спросит, можешь сказать, что Учитель больше не проживает в Гефсимании… Нет, Мария! Так будет лучше. И позволь Мне решить самому! Я благодарен тебе за твою щедрость… Но это не Мой час, это еще не Мой час! Полагаю, это были фарисеи…»

«И члены Синедриона, и иродиане, и саддукеи… и воины Ирода… и… все… все… Я не переставая дрожу от страха… Тем не менее, видишь, Господь? Я побежал Тебя известить… к Иоанне… потом сюда…» Мужчине важно подчеркнуть, что он, рискуя своим покоем, исполнил свой долг перед Учителем.

Иисус сочувственно и добродушно улыбается и говорит: «Вижу! Вижу! Да воздаст тебе за это Бог. Теперь ступай с миром в свой дом. Я дам тебе знать, куда отправить наши сумки, или Сам пошлю кого-нибудь забрать их».

Мужчина уходит, и никто, кроме Иисуса и Пресвятой Марии, не жалеет на него упреков или насмешек. Едко высказывается Петр, крайне едко Искариот, иронично Варфоломей, Иуда Фаддей ничего не произносит, но так на него глядит! Ропот и укоризненные взгляды посылаются ему вослед и из женских рядов, достигая конечной кульминации у Марии Магдалины, которая на поклон своего слуги-земледельца отвечает: «Я передам Лазарю, пусть для праздничного застолья возьмет кур, неплохо разжиревших в Гефсиманских угодьях».

«У меня нет домашней птицы, хозяйка».

«Ты, Марк и Мария – три великолепных каплуна!»

Все смеются над этой сердитой и… выразительной выходкой Марии, сестры Лазаря, которая разгневана из-за боязни своих подчиненных и из-за этого затруднения Учителя, лишившегося тихого приюта Гефсимании.

«Не сердись, Мария! Тише! Тише! Не все обладают твоим сердцем!»

«О, к сожалению, нет! Раббони, если бы у всех было мое сердце! Даже направленные на меня копья и стрелы не отлучат меня от Тебя!»

Ропот среди мужчин… Мария его улавливает и с готовностью отвечает: «Да. Мы это увидим! И будем надеяться, скоро, если это поможет научить вас храбрости. Ничто меня не напугает, если я могу послужить моему Рабби! Послужить! Да, послужить! А служат в опасные времена, братья! В другие… О, в другие времена это не служба! Это удовольствие!.. А за Мессией следуют не ради удовольствия!»

Мужчины опускают головы, уязвленные такими истинами.

⁵Мария протискивается сквозь ряды и оказывается перед Иисусом. «Что решишь, Учитель? Уже день Приготовления^[1]. Где будет Твоя Пасха? Распорядись… и если я настолько обрела Твое расположение, позволь мне предложить Тебе мою трапезную и обо всем позаботиться…»

[1] Parasceve (от греч. Παρασκευή – приготовление, заготовка). Так называлась подготовка к субботе, в течение которой была запрещена любая деятельность, включая приготовление еды. В Труде МВ соглас­но с Мк. 15:42 этим словом называется день, предшествующий субботе (напр., в 609.34). Но часто для лучшего понимания (о чём см. в примечании к 591.6) МВ называет его пятницей (в 93.3; в 174.17 и др.). Он также мог быть рыночным днем, как сказано в 83.3.

«Ты обрела расположение Небесного Отца, а потому и Отчего Сына, для которого всякое действие Отца священно. Но если Я соглашусь на твою трапезную, то дай Мне возможность как доброму израильтянину Самому пойти в Храм принести в жертву ягненка…» 

«А если Тебя схватят?» – говорят с разных сторон.

«Меня не схватят. Ночью, во мраке, как это делают мошенники, они еще могут отважиться. Но среди почитающих Меня людских толп – нет. Не становитесь трусами!..»

«О, к тому же теперь есть Клавдия! – выкрикивает Иуда. – Царь и Царство более не в опасности!..»

«Иуда, прошу тебя! Не обрушь их в самом себе! В себе самом не ставь им препоны. Мое Царство не принадлежит этому миру. Я не какой-то царь, как те, что сидят на троне. Мое Царство – это царство духа. Если ты низводишь его до мелочного человеческого царства, то ставишь ему препоны в самом себе и рушишь его».

«Но Клавдия!..»

«А Клавдия – язычница. И поэтому не в состоянии осознать ценность духа. Немало уже, что она чувствует и поддерживает Того, кто для нее – просто Мудрец… Многие в Израиле не судят обо Мне даже как о мудреце!.. Но ты-то не язычник, друг Мой! Не допускай, чтобы твоя провиденциальная встреча с Клавдией обратилась тебе во вред, а все Божьи дары во укрепление твоей веры и твоего желания служить Господу стали твоей духовной катастрофой».

«А как это может случиться, мой Господь?»

«Легко. И не только с тобой. Если какой-то дар, призванный помочь немощи человека, вместо того, чтобы укрепить его и заставить всё сильнее стремиться к неземному или даже просто к нравственному благу, приводит к тому, что его мирские аппетиты растут, и совращает с правильного пути на путь падения, тогда этот дар становится изъяном. Чтобы дар стал вредоносным, достаточно гордыни. Чтобы дар стал вредоносным, достаточно дезориентации, вызванной чем-то возбуждающим восторг, из-за чего теряется из виду высшая и благая Цель. Тебя это не убедило? Приход Клавдии лишь должен укрепить тебя в одной мысли. Вот в какой: что если язычница почувствовала величие Моего учения и необходимость его торжества, то ты, а с тобою и все ученики, должны почувствовать всё это с еще большей силой и, как следствие, всецело этому предаться. Но опять-таки духовно. Опять-таки… ⁶А теперь давайте решим: где, вы считаете, лучше совершить Пасху? Хочу, чтобы на этой традиционной Вечере вы были духовно умиротворенными, дабы почувствовать Бога, которого не почувствуешь в состоянии смятения. Нас много. Но Мне было бы приятно находиться вместе со всеми, чтобы вы могли потом сказать: „Нам довелось совершить Пасху вместе с Ним“. Итак, выберите место, где мы могли бы по обычаю разбиться на группы так, чтобы каждая была в состоянии съесть своего ягненка, и, тем не менее, могли бы сказать: „Мы были едины, и один брат мог слышать голос другого“».

Кто-то называет одно место, кто-то другое.

Но победа достается сестрам Лазаря. «О, Господь! Здесь! Мы пошлем за нашим братом. Здесь! Тут много залов и комнат. Мы будем вместе, и всё будет согласно с традицией. Соглашайся, Господь! Помещений во дворце хватит по меньшей мере на двести человек, разбитых на группы по двадцать. А нас не так много. Обрадуй нас, Господь! Ради нашего Лазаря, такого грустного… такого больного… – обе сестры плачут и договаривают до конца: – который едва ли будет вкушать следующую Пасху…»

«Что скажете? Что думаете: дадим согласие этим добрым сестрам?» – говорит Иисус, вопрошая каждого.

«Я бы согласился», – говорит Петр.

«Я тоже», – говорит Искариот и многие другие.

Кто не говорит, те кивают в знак согласия.

«Тогда займитесь приготовлениями. А мы пойдем в Храм и покажем, что кто твердо повинуется Всевышнему, тот не боится и не трусит. Идемте. Тем, кто остается, Мой мир».

И Иисус проходит оставшийся путь по лестнице, пересекает переднюю и вместе с учениками выходит на людную улицу.