ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
375. Ритуальная вечеря в доме Лазаря и кощунственное застолье в доме Самуила
3 февраля 1946.
1Когда Иисус входит во дворец, Он видит, что в нем толпятся пришедшие из Вифании слуги, которые заняты поспешными приготовлениями. Лежащий на постели и сильно страдающий Лазарь бледной улыбкой приветствует своего Учителя, который спешит к нему и, источая любовь, наклоняется над его постелью, спрашивая: «Ты очень измучился в трясущейся повозке, не так ли, друг Мой?»
«Очень, Учитель», – отвечает Лазарь, до того обессиленный, что одно лишь воспоминание о перенесенном вызывает у него слезы на глазах.
«По Моей вине! Прости Меня!»
Лазарь берет одну из ладоней Иисуса, подносит ее к лицу, поводит ею по своей впалой щеке, целует и тихо произносит: «О, не по Твоей вине, Господь! И я так рад, что Ты празднуешь со мной эту Пасху… мою последнюю Пасху!..»
«Если Бог даст, вопреки всему ты отпразднуешь их еще много, Лазарь. А твое сердце всегда будет со Мной».
«О, я умираю! Ты утешаешь меня… но это конец. И мне жаль…» Он плачет.
«Видишь, Господь? Лазарь только и знает, что плакать, – говорит сердобольная Марфа. – Скажи ему, чтобы не плакал. Он себя изводит!»
«У плоти тоже есть свои права. Его страдание мучительно, Марфа, и плоть его плачет. Ей необходима эта отдушина. Но его душа успокоена, не правда ли, друг Мой? Твоя праведная душа усердно исполняет волю Господа…»
«Да… Но плачу я оттого, что Ты, которого так преследуют, не сможешь присутствовать при моей смерти… Я содрогаюсь при мысли о смерти, она меня пугает… Если бы Ты был здесь, у меня бы ничего этого не было. Я укрылся бы в Твоих объятьях… и так бы почил… Как мне быть? Как мне умереть и не восставать против послушания этой страшной воле?»
«Довольно! Не думай об этих вещах! Видишь? Ты заставляешь сестер плакать… Господь так по-отечески тебе поможет, что ты не испытаешь страха. Бояться должны грешники…»
«А Ты, если сумеешь, придешь сюда, когда у меня будет предсмертная агония? Пообещай мне это!»
«Обещаю тебе. Это и больше того».
«Пока готовят, расскажи мне, что Ты делал этим утром…»
И Иисус, сидя на краю его постели, держа в Своих ладонях худую ладонь Лазаря, во всех подробностях рассказывает обо всём, что произошло, пока обессиленный Лазарь не засыпает, но и тогда Иисус его не покидает. Он сидит неподвижно, дабы не нарушить этот восстановительный сон, и делает знак, чтобы шумели как можно меньше, так что Марфа, принесшая Иисусу перекусить, удаляется на цыпочках, опуская тяжелый полог и закрывая дверь. В результате шум от постоянного движения в доме приглушается до еле уловимого уровня. Лазарь спит. Иисус сосредоточенно молится.
2Так проходят часы, пока не приходит Мария Магдалина и не приносит лампадку, поскольку наступает вечер, и окна надо закрывать.
«Всё еще спит?» – спрашивает она шепотом.
«Да, и очень мирно. Это пойдет ему на пользу».
«Он уже несколько месяцев не спал так долго… Думаю, что его держал в возбуждении страх перед смертью. Рядом с Тобой он не боится… ничего… Везучий он!»
«Почему, Мария?»
«Потому что, умирая, он сможет быть рядом с Тобой. А я…»
«Почему же ты не сможешь?»
«Потому что Ты собираешься умереть… и скоро. А я умру еще невесть когда. Дай мне умереть раньше Тебя, Учитель!»
«Нет, ты должна Мне служить еще долгое время».
«В таком случае я вправе говорить, что Лазарю повезло!»
«Все Мои возлюбленные будут везучими, как он, и больше, чем он».
«Кто они? Те, кто чист, верно?»
«Те, кто способен любить без остатка. Например, ты, Мария».
«О, мой Учитель!» Мария склоняется до земли, опустившись на разноцветный коврик, покрывающий пол в этой комнате, и остается в таком положении, преклоняясь перед своим Иисусом.
Искавшая ее Марфа заглядывает внутрь: «Иди же сюда! Нам нужно приготовить красный зал для Господней вечери».
«Не надо, Марфа. Отдайте его наиболее смиренным, к примеру, крестьянам Йоханана».
«Но почему, Учитель?»
«Потому что бедняки и есть Иисусы, и Я пребываю в них. Хотите быть совершенными – всегда чтите бедняков, которых никто не любит. А для Меня приготовьте в атриуме. Если держать открытыми двери всех смежных с ним комнат, все будут видеть Меня одинаково хорошо, и Я буду видеть всех».
Не слишком довольная Марфа возражает: «Тебя – и в прихожую!.. Так не подобает!..»
«Ступай, ступай. Делай, что тебе говорю. Самое подобающее занятие – делать то, что советует Учитель».
Марфа и Мария бесшумно выходят, а Иисус остается терпеливо бодрствовать возле Своего отдыхающего друга.
3Вечеря в полном разгаре. Рассадка гостей с человеческой точки зрения не очень-то правильная, но правильная с высшей точки зрения, направленной на то, чтобы оказать почести и любовь тем, кто обычно остается в пренебрежении у этого мира.
Так, в роскошном, царском красном зале, чей свод поддерживается двумя колоннами из красного порфира, между которыми поставлен длинный стол, сидят крестьяне Йоханана вместе с Марциамом, Исааком и другими учениками, дополняющими положенное количество персон[1]. В том зале, где имела место вчерашняя вечерняя трапеза – другие ученики, из самых скромных. В белом зале (просто грёза невинности) ученицы-девы, коих всего четыре, а с ними сестры Лазаря, Анастасика и другие молодые женщины, но царица торжества – Мария, Дева по преимуществу. В соседнем помещении (возможно, это библиотека, так как она уставлена высокими темными шкафами, в которых содержатся или содержались свитки) – вдовы и жены, и там заправляют Элиза из Бет-Цура и Мария Алфеева. И так далее.
Но что поражает, это зрелище Иисуса в мраморном атриуме. Конечно, аристократический вкус сестер Лазаря превратил эту прямоугольную прихожую в настоящий салон, более светлый, украшенный и роскошный, чем иной зал. Но это всё равно прихожая! Иисус со своими Двенадцатью, но сбоку от Него Лазарь, а с Лазарем еще и Максимин.
[1] Согласно предписанию Исх. 12:4.
Вечеря проходит по обычаю… и Иисус сияет от радости, оттого что находится посреди всех Своих верных учеников.
4По окончании вечери, когда выпита последняя чаша, пропет последний псалом, все, находившиеся в разных помещениях, стекаются в атриум. Но они там не помещаются ввиду того, что стоящий в нем стол сильно его загромождает.
«Пойдем в красный зал, Учитель. Сдвинем стол к стене и все разместимся вокруг Тебя», – предлагает Лазарь, давая слугам знак привести эту мысль в действие.
Теперь Иисус, сидя в центре между двумя драгоценными колоннами под сверкающей люстрой и возвышаясь на постаменте из двух скамеек-лежаков, что использовались на вечере, кажется настоящим царем, сидящим посреди своих придворных. Его льняное облачение, надетое перед вечерей, сияет, как будто оно из драгоценных нитей, и выглядит еще более белым на фоне матово-красных стен и блестящих красных колонн. И Его лицо поистине божественно и царственно, когда Он разговаривает с окружающими или их выслушивает. Даже те самые скромные люди, кого Он захотел посадить поближе, чувствуя, что остальные их по-отечески любят, говорят уверенно, высказывая свои надежды и печали в простоте веры.
5Но самый счастливый среди множества счастливцев – это дедушка Марциама! Он ни на миг не расстается с внуком, блаженно глядя на него и слушая… Сидя возле стоящего Марциама, он то и дело приклоняет свою седую голову к груди внука, и тот ее поглаживает.
Иисус, не в первый раз наблюдая за этим, спрашивает старика: «Что, отец, счастливо твое сердце?»
«О! очень счастливо, мой Господь! Мне кажется, что это не наяву. У меня осталось лишь одно желание…»
«Какое?»
«Я поведал о нем моему сыну, но он его не одобряет».
«Что же это за желание?»
«Чтобы мне в этом умиротворении, по возможности, и умереть. По крайней мере, поскорее. Потому что я уже обрел наивысшее благо. Большего на Земле человеческому существу не обрести. Уйти отсюда… не мучиться больше… Уйти… Как правильно Ты сказал в Храме, Господь! „Приносящий в жертву имущество бедных подобен тому, кто закалывает сына на глазах у его отца“. Только страх перед Тобой удерживает Йоханана от того, чтобы пойти по стопам Доры. Он уже начал забывать, чтó произошло с его соперником, его поля процветают, и он удобряет их нашим потом. А разве пот – не имущество бедняка, не само его существо, которое он выжимает из себя в трудах, превосходящих его силы? Он не бьет нас, снабжает нас достаточно, чтобы мы были в силах работать. Но разве он не вынуждает нас работать больше, чем своих волов? Скажите вы сами, мои товарищи…»
Старые и новые крестьяне Йоханана согласно кивают.
«Хм! Думаю, что… наверняка Твои слова сделают его еще бóльшим кровопийцей, чем когда-либо, и он отыграется на них… Зачем Ты только их сказал, Учитель?» – вопрошает Петр.
«Затем, что он их заслужил. Не так ли, земледельцы?»
«О, да! Первые месяцы… шло неплохо. Но сейчас… хуже, чем раньше», – подтверждает Михей.
«Колодезное ведро опускается под собственной тяжестью», – изрекает священник Иоанн.
«Да, и волк скоро устает притворяться ягненком», – подхватывает Ерм.
Растроганные женщины шепчутся между собой. Иисус смотрит на бедных крестьян глазами, наполненными жалостью, скорбя оттого, что не в силах им помочь.
Лазарь говорит: «Я предлагал сумасшедшие суммы, чтобы приобрести те поля и дать им покой. Но у меня ничего не вышло. Дора меня ненавидит, во всём походя на своего отца».
«Ну что ж… так и умрем. Это наша судьба. Зато будет хорошо отдохнуть на лоне Авраама!» – восклицает Саул, еще один крестьянин Йоханана.
«На лоне у Бога, чадо! На лоне у Бога. Искупление совершится, Небеса отворятся, а вы пойдете на Небо и…»
6Раздается сильный стук во входные ворота, отдающийся гулким эхом. Собравшихся охватывает беспокойство.
«Кто это?»
«Кто шатается в пасхальный вечер?»
«Военные?»
«Фарисеи?»
«Солдаты Ирода?»
Но на фоне распространяющегося возбуждения появляется Левий, хранитель дворца. «Прости, Рабби, – говорит он. – Там какой-то мужчина хочет Тебя видеть. Он в прихожей. Похоже, очень огорчен. Он пожилой и, мне кажется, из простолюдинов. Хочет Тебя видеть, и немедленно».
«О, полегче! Этот вечер не для чудес! Пусть завтра приходит…» – говорит Петр.
«Нет. Всякий вечер – время для чудес и милосердия», – говорит Иисус, вставая, и, сойдя со Своего седалища, направляется к атриуму.
«Ты идешь один? Я тоже пойду», – говорит Петр.
«Нет, ты останешься там, где ты есть». Он выходит вместе с Левием.
Возле тяжелых ворот, в дальнем конце полутемного атриума, так как освещавшие его прежде светильники погашены, стоит какой-то старый человек, очень взволнованный. Иисус подходит к нему.
«Остановись, Учитель. Возможно, я прикасался к мертвецу, и не хочу быть причиной Твоего осквернения. Я родственник Самуила, жениха Анналии. Мы вкушали Пасху, а Самуил пил и пил… как не положено делать. Но этот молодой человек с недавних пор мне кажется безумным. Его заела совесть, Учитель! Полупьяный, он говорил, снова выпивая: „Так я перестану вспоминать, как сказал Ему, что ненавижу Его. Ведь я, знайте это, проклинал Рабби“. И он казался мне Каином, поскольку всё твердил: „Мое злодеяние слишком велико. Я не заслуживаю прощения! Мне нужно выпить! Выпить, чтобы не вспоминать. Ибо сказано, что кто будет злословить Бога своего, тот понесет свой грех и будет повинен смерти“[2]. Так он и бредил, когда в дом зашел один родственник матери Анналии, чтобы спросить о причине расторжения помолвки. Самуил в подпитии отреагировал бранными словами, и мужчина пригрозил отвести его к судебным властям за ущерб, наносимый им чести его семейства. Самуил первым дал ему пощечину. Они сцепились…Сам я стар, и моя сестра стара, слуга и прислужница тоже старые. Что могли сделать мы четверо да две девочки, сестры Самуила? Могли кричать! Могли пытаться их разнять! Больше ничего… А Самуил, схватив топор, которым мы рубили дрова для агнца, ударил того по голове… Голову он ему не раскроил, так как удар нанес обухом, а не лезвием. Но тот зашатался, захрипел и упал… Мы уже не кричали… чтобы… чтобы не привлекать внимания людей… Заперлись в доме… В ужасе… Надеялись, мужчина придет в себя, спрыскивая его голову водой. А он только хрипит и хрипит. Наверное, умирает. И минутами казалось, что уже умер. В один из таких моментов я выбежал позвать Тебя. Завтра… а может быть, раньше, родственники начнут искать этого мужчину. И придут к нам, ведь они, конечно, знают, что он пошел сюда. И обнаружат его мертвым… И Самуил, согласно Закону, будет убит… Господь! Господь! На нас и так бесчестье… Но это уже слишком! Ради моей сестры помилуй, Господь! Он Тебя злословил… Но его мать Тебя любит… Что нам делать?»
[2] Лев. 24:15–16.
«Подожди Меня тут, Я приду, – Иисус возвращается в зал и из дверей зовет: – Иуда из Кериота, идем со Мной».
«Куда, Господь?» – интересуется Иуда, сразу же повинуясь.
«Узнаешь. А вы все пребывайте в мире и любви. Мы скоро вернемся».
7Они выходят из зала, из прихожей, из дома. Быстро преодолевают пустынные темные улицы. Достигают злополучного дома.
«Дом Самуила?! Для чего…»
«Тихо, Иуда. Я взял тебя, потому что доверяю твоему здравому смыслу».
Старик дает о себе знать, они входят. Поднимаются в трапезное помещение, куда уже перетащили раненого.
«Мертвец?! Но Учитель! Мы же осквернимся!»
«Он не мертв. Видишь – он дышит, слышишь – хрипит. Сейчас Я его вылечу…»
«Да у него разбита голова! Здесь произошло преступление! Кто это сделал?.. И еще в день агнца!» – Иуда в ужасе.
«Это сделал он», – говорит Иисус, указывая на Самуила, который забился в угол, свернувшись в клубок, и выглядит более умирающим, чем сам умирающий, хрипя от страха так же, как тот в своей агонии, закрыв голову полой плаща, чтобы ничего не видеть и самому стать невидимым. Все, кроме матери, глядят на него с ужасом, у нее же к этому ужасу перед убийцей присоединяется мучительное терзание за сына, виновного и заранее обреченного неумолимым законом Израиля. «Видишь, к чему приводит первый грех? Вот к этому, Иуда! Начал с того, что нарушил клятву пред женщиной, потом перед Богом; затем сделался клеветником, лжецом и богохульником, потом предался пьянству, а теперь – убийца. Так попадают под власть Сатаны, Иуда. Имей это всегда в виду…» Иисус, вытянутой рукой указывающий на Самуила, грозен.
Но затем, переведя взгляд на его мать, которая, ухватившись за ставню, еле стоит на ногах, охваченная дрожью, и, кажется, готова испустить дух, Он с печалью произносит: «А так, Иуда, убивают несчастных матерей: никаким другим оружием, как преступлением собственного сына!.. Мне жаль её. Я жалею матерей! Я, Сын, который не увидит жалости к Своей Матери…» Иисус плачет… Иуда растерянно на Него смотрит…
8Иисус наклоняется над умирающим и кладет ему на голову ладонь. Молится. Мужчина открывает глаза. Кажется, как будто он немного пьян. Удивлен… но скоро приходит в себя.
Упираясь кулаками в пол, садится. Смотрит на Иисуса и спрашивает: «Кто Ты?»
«Иисус из Назарета».
«Святой! Почему Ты возле меня? Где я? Где моя сестра и ее дочь? Что случилось?» Пытается вспомнить.
«Муж, ты называешь Меня святым. Стало быть, считаешь Меня таковым?»
«Да, Господин. Ты – Господень Мессия».
«Значит, Мое слово для тебя священно?»
«Да, Господь».
«Тогда… – Иисус встает. Он внушителен: – Тогда Я на правах Учителя и Мессии повелеваю тебе простить. Ты пришел сюда, и тебя оскорбили…»
«А! Самуил! Ну да!.. Этот топор! Я заяв…» – говорит он вставая.
«Нет. Прости во имя Бога. Для этого Я тебя исцелил. Ты переживал за мать Анналии, поскольку она страдает. А вот эта мать, Самуила, может пострадать еще сильнее. Прости».
Мужчина явно старается увильнуть. Глядит с решительной злобой на своего обидчика. Глядит на встревоженную мать. Глядит на Иисуса, который его усмиряет… И не может решиться.
Иисус раскрывает объятья и привлекает его к Своей груди со словами: «Ради Моей любви!»
Мужчина принимается плакать… Будучи в объятьях Мессии, он ощущает на своих волосах Его дыхание и чувствует поцелуй в том месте, где была рана!.. И плачет не переставая…
Иисус говорит: «Правда же? Ради Моей любви ты простишь? О, блаженны милосердные! Поплачь, поплачь у Меня на сердце. Пусть с плачем уйдет всякая злоба! Будешь совсем новым! Совсем чистым! Вот так! Кротким – о! кротким, каким подобает быть Божьему чаду…»
И мужчина поднимает лицо и сквозь слезы говорит: «Да, да. Твоя любовь так прекрасна! Анналия права! Теперь я понимаю ее… Женщина, не плачь больше! Прошлое прошло. Никто из моих уст ничего не узнает. Порадуйся за своего сына, насколько он в состоянии доставить тебе радость. Прощай, женщина. Я возвращаюсь к себе домой», – и порывается уйти.
Иисус говорит ему: «Я иду с тобой, муж. Прощай, мать. Прощай, Авраам. Прощайте, девочки». И ни слова Самуилу, который тоже, в свою очередь, не находит слов.
Мать сдергивает плащ с его головы и под впечатлением от того, что произошло, набрасывается на сына: «Благодари твоего Спасителя, черствая душа! Благодари Его, недостойный ты человек!..»
«Оставь, оставь его, женщина. От его слов не будет толку. От вина он ничего не соображает, и его душа замкнута. Молись за него… Прощай».
9Он спускается по ступенькам и на улице нагоняет Иуду и второго Своего спутника, ускользая от старого Авраама, пытающегося поцеловать Ему руки, и быстрым шагом уходит в первом блеске лунного света.
«Далеко живешь?» – спрашивает Он у мужчины.
«У подошвы Мориа».
«Тогда нам придется расстаться».
«Господь, Ты сохранил меня для моих детей, для супруги, для жизни. Что я могу для Тебя сделать?»
«Быть добрым, прощать и молчать. Никогда и ни по какому поводу ты не должен говорить ни слова о том, что случилось. Обещаешь?»
«Клянусь святым Храмом! Хотя мне будет жаль не иметь возможности рассказать, как Ты меня спас…»
«Будь праведен, и Я спасу твою душу. И об этом ты сможешь рассказать. Прощай, муж. Да пребудет с тобой мир».
Мужчина прощается, преклонив колени. Они расходятся.
«Ну и дела! Ну и дела!» – произносит Иуда теперь, когда они остаются наедине.
«Да, ужасные. Иуда, ты, пожалуйста, тоже помалкивай».
«Хорошо, Господь. Но зачем Ты решил взять меня с Собой?»
«Неужели ты не доволен Моим доверием?»
«О, еще как доволен! Но…»
«А потому что хотел, чтобы ты поразмышлял, к чему может привести ложь, жадность к деньгам, пьянство и формальное исповедание религии, которая уже не воспринимается и не практикуется духовно. Чем же было для Самуила это символическое пиршество? Ничем! Пьянством. Кощунством. И как раз во время него он стал убийцей. В будущем многие ему уподобятся, и со вкусом Агнца во рту: не ягненка, родившегося от овцы, а именно божественного Агнца, – дойдут до преступления. Почему так? Как это так? Не спросишь себя? А Я тебе всё равно скажу: потому что они подготовили этот час многими предшествующими поступками, совершенными сначала по небрежению, а затем из упрямства. Помни об этом, Иуда».
«Хорошо, Учитель. А что мы скажем остальным?»
«Что попался очень тяжелый больной. Это правда».
Скоро они сворачивают на какую-то улицу, и я теряю их из вида.