10 февраля 1946.

¹Большая толпа в ожидании Учителя разбрелась по самым пологим склонам горы, стоящей довольно одиноко, так как возвышается она на пересечении окружающих ее долин, откуда и поднимаются, а точнее, куда круто обрываются ее почти отвесные, а местами и просто отвесные склоны. На вершину ведет серпантином прорезающая откосы горы вырубленная в известняковой скале тропа, границами которой в иных местах служат с одной стороны – прямая скальная стена, а с другой – уходящая вниз пропасть. И эта неровная тропинка мрачно-желтоватого цвета, переходящего почти в красноватый, кажется лентой, брошенной в пыльную зелень низких колючих кустов, которые покрывают каменистые засушливые склоны и сами все в шипах (я бы даже сказала, что их листья и есть эти шипы), при этом местами они украшены яркими фиолетово-красными цветками, похожими на плюмаж или клочок шелка, вырванный из одежды какого-нибудь незадачливого путника, прошедшего по тем зарослям. И этот тягостный покров из острых шипов и сероватой, унылой, словно ее посыпали неосязаемым пеплом, зелени полосами тянется до основания горы с заходом и на саму равнину, лежащую между этой горой и другими, тянется как на северо-запад, так и на юго-восток, чередуясь с первыми островками, где растет настоящая трава и настоящий кустарник, а не это бесполезное мучение.

Народ расположился именно на этих островках и терпеливо ждет прибытия Господа. Наверное, это уже следующий день после той беседы с апостолами, поскольку сейчас прохладное утро, и еще не везде на стеблях испарилась роса. Она еще продолжает украшать собой колючки и листья там, где больше тени, превращая странные цветы на колючем кустарнике в усыпанные бриллиантами банты. Конечно, для такой унылой горы это время – лучшее. Поскольку в другие часы – под безжалостным ли солнцем, или в лунные ночи – она, должно быть, приобретает устрашающий вид места адских наказаний.

На востоке, на плодородной равнине виден какой-то богатый и большой город. И ничего другого не видно с этого довольно невысокого склона, где находятся паломники, но с вершины взору должно открываться бесподобное зрелище ближайших окрестностей. Я думаю, судя по высоте горы, вид с нее должен простираться на Мертвое море и на области к востоку от него, равно как и на горную гряду Самарии, и на те, за которыми скрывается Иерусалим. Но на вершине-то я не была, так что…

Апостолы ходят среди людской толпы, пытаясь поддерживать в ней спокойствие и порядок и размещать больных в самых лучших местах. В этом им помогают некоторые ученики, возможно, те, что трудились в этих краях и привели к границам Иудеи паломников, желающих послушать Учителя.

²Иисус появляется внезапно. На Нем белая льняная одежда, на которую, однако, накинут красный плащ для того, чтобы уравновесить тепло в солнечные дневные часы и холод не совсем еще летних ночей. Оставаясь незамеченным, Он смотрит на ожидающих Его людей и улыбается. Похоже, что Он вышел с задней (западной) стороны горы, где-то посередине между ее подошвой и вершиной, и быстро спускается по сложной для ходьбы тропинке.

Замечает Иисуса какой-то мальчик, то ли увидав, как от скатившегося сверху камня испуганно вспорхнули гнездящиеся в кустах птицы, то ли почувствовав на себе Его взгляд, и, вскочив на ноги, кричит: «Господь!»

Все поворачивают головы и видят Иисуса, который теперь уже на расстоянии максимум метров двухсот. Порываются к Нему бежать, но Он и жестом руки, и Своим голосом, отчетливо доносящимся, возможно, благодаря горному эху, говорит: «Стойте, где стоите». И, продолжая улыбаться, спускается прямо к тем, кто Его ждет, останавливаясь в наиболее высокой точке этого плато, и оттуда здоровается: «Мир всем вам», и с особенной улыбкой повторяет Свое приветствие обступившим Его апостолам и ученикам.

Иисус светится красотой. Стоя лицом к солнцу и спиной к зеленоватому горному склону, Он кажется каким-то видением из сна. Часы, проведенные в одиночестве – нечто неведомое нам, не знаю, может быть, излившаяся на Него Отеческая ласка, – подчеркивают Его всегдашнюю безупречную красоту, делают ее величественной и внушительной, мирной, безмятежной, я бы сказала ликующей, как у человека, что возвращается с любовного свидания и во всём своем облике, в улыбке, во взглядах продолжает нести радость встречи. В этом случае свидетельство такого любовного свидания, только неземного, усилено во сто крат в сравнении с тем, что обычно можно наблюдать после свиданий, наполненных жалкими человеческими чувствами, и Христос весь пламенеет им. И покоряет присутствующих, что восхищенно созерцают Его в молчании, как будто робея от ощущения таинства единения Всевышнего со Своим Словом… Это тайна, таинственный момент любви Отца и Сына. Никто никогда этого не познает. Но в Сыне сохраняется печать этого, как если бы, побывав Словом Небесного Отца, Он с большим трудом опять становился Сыном Человеческим. Его бесконечность, надмирность неохотно возвращаются к состоянию «Человека». Из Его человечества изливается, хлещет, струится божественность, словно умягчающий елей из пористой глины или печной огонь через окошко матового стекла.

И Иисус опускает Свой лучистый взор и Свое блаженное лицо, прячет Свою чудную улыбку, наклоняясь над больными, которых ласкает и исцеляет, и которые удивленно смотрят на этот солнечный лик любви, склонившийся над их бедой и дарящий радость. Но потом Он, наконец, вынужден снова поднять глаза и продемонстрировать собравшимся, чтó это такое – лицо Того кто кроток, Того кто Свят, лицо Бога, ставшего Плотью, всё еще объятое свечением пережитого восторга. Он повторяет: «Мир вам». Даже голос Его звучит музыкальнее, чем обычно, пропитанный нотками светлого торжества… Он мощно проливается на безмолвных слушателей, проникает в их сердца, ласкает их, потрясает и призывает к любви.

Все испытывают потрясение, за исключением группы фарисеев, более черствых и грубых, колючих и угрюмых, чем сама эта гора, что стоят в углу как непонятливые злобные статуи, и еще одной группы одетых во всё белое людей, стоящих поодаль на гребне и слушающих, которых Варфоломей с Искариотом определяют как «ессеев», а Петр ворчит: «Ну вот, у нас еще одна семейка ястребов!»

«О, оставь их в покое! Слово предназначено всем!» – говорит Иисус, намекая на ессеев и улыбаясь Своему Петру.

³Затем начинает говорить.

«Было бы прекрасно, если бы человек был совершенным, как того хочет Небесный Отец. Совершенным во всех своих помыслах, чувствах, делах. Но человек совершенным быть не умеет и плохо пользуется дарами Бога, который дал человеку свободу действий, заповедав, однако, делать добро и побуждая к совершенному, дабы человек не мог сказать: „Я не знал“.

Как использует человек данную ему Богом свободу? По большей части так, как будто он ребенок, в иных же случаях как глупец или как преступник. Но затем придет смерть, и тогда человек предстанет перед Судьей, который строго его спросит: „Как ты воспользовался или злоупотребил тем, что Я дал тебе?“ Страшный вопрос! Какими ничтожными, словно ворох соломы, покажутся тогда земные блага, ради которых человек часто становится грешником! Обнищавший вечной нищетой, лишившийся всего, чем можно было бы прикрыть свою наготу, униженный и дрожащий будет стоять он перед величием Господа и не сумеет найти слов в свое оправдание. Поскольку это на Земле легко оправдываться, обманывая бедных людей. Но на Небе такого произойти не может. Бога не обманешь. Никак. И Бог не опустится до компромисса. Никогда.

Как же тогда спастись? Как заставить служить делу спасения всё, даже то, что происходит от Тления, которое внушило, что металлы и драгоценные камни – это средство обогащения, которое возбудило жажду власти и желания плоти? Неужели же человек, который, даже будучи бедным, всё равно грешит неуёмным желанием золота, должностей и женщин – и подчас становится похитителем всего этого ради обладания тем, чем обладал богач, – неужели же человек, будь он богат или беден, никак не может спастись? Нет, он может. Как же? Используя свой достаток для Блага, используя свою нужду для Блага. Бедняк, который не завидует, не проклинает и не посягает на чужое, но довольствуется тем, что имеет, использует свое скромное положение, чтобы с его помощью обрести в будущем святость, и поистине большинство бедняков умеют это делать. Хуже с этим справляются богатые, для кого их богатство – это постоянная ловушка Сатаны и его тройственной похоти.

⁴Но послушайте одну притчу и увидите, что и богачи могут спастись, хотя они и богачи, могут исправить свои прошлые ошибки, направляя на благо свои богатства, даже если те неправедно приобретены. Поскольку Бог, будучи Всеблагим, всегда оставляет Своим чадам много средств ко спасению.

Итак, жил один богатый человек, у которого был управляющий. Некие люди, враги последнего, завидовавшие хорошему месту, какое тот занимал, или же большие друзья богача и потому радевшие о его благополучии, пожаловались на управляющего его хозяину: „Он расточает твое добро. Либо присваивает его себе, либо не заботится о том, чтобы оно давало доход. Будь внимателен! Обезопась себя!“

Богач, слыша повторяющиеся обвинения, велел управляющему явиться к нему и говорит: „Мне о тебе рассказали то-то и то-то. Как же ты мог так поступать? Дай мне отчет о своем управлении, поскольку больше я не разрешаю тебе этим заниматься. Я не могу тебе доверять и не могу подавать пример несправедливости и попустительства, чтобы не побуждать других слуг поступать так, как ты. Ступай и завтра возвращайся со всеми своими записями: мне надо их просмотреть, чтобы дать себе отчет о состоянии моего имущества прежде, чем передать его новому управляющему“.

И отпустил своего управляющего, который ушел, задумавшись и сам с собой рассуждая: „Что теперь? Что мне теперь делать, раз хозяин отбирает у меня свое поместье? Сбережений у меня нет, я ведь был уверен, что мне всё сойдет с рук, и сколько присваивал, столько и тратил. Становиться зависимым крестьянином мне не подходит, ведь я непривычен к этой работе и отяжелел от застолий. Просить милостыню мне подходит еще меньше. Слишком унизительно! Что же мне делать?“

Думает он, думает – и вот находит, как выйти из этого тяжелого положения. Говорит: „Нашел! Тем же средством, каким я до сих пор обеспечивал себе красивую жизнь, я приобрету себе на будущее друзей, которые и приютят меня из благодарности, когда поместье будет уже не мое. Кто делает добро, у того всегда есть друзья. Так что пойдем займемся благотворительностью, чтобы и нас облагодетельствовали, и пойдем немедленно, пока эта новость не распространилась, и не стало слишком поздно“.

И отправившись к разным должникам своего хозяина, спрашивал у первого: „Сколько ты должен моему хозяину за ту сумму денег, которую он ссудил тебе весной три года назад?“

И спрошенный отвечал: „Сто бочонков масла за саму сумму и еще проценты“.

„О, бедолага! Ты, обремененный таким большим потомством, ты, измученный болезнями своих детей, и должен столько отдавать?! Но разве он не ссудил тебе сумму, равную стоимости тридцати бочонков?“

„Да. Но она мне была нужна сразу, и он мне сказал: ‚Я дам тебе ее. Но при условии, что ты возвратишь мне столько, сколько дохода эта сумма принесет тебе за три года‘. Она принесла мне доход в сто бочонков. И я должен их отдать“.

„Да это просто лихоимство! Нет. Нет. Он богат, а ты едва сводишь концы с концами. У него семья маленькая. А у тебя огромная. Напиши, что твой доход равнялся пятидесяти бочонкам и больше не вспоминай об этом. Я же поклянусь, что это правда. И ты останешься в выигрыше“.

„А ты не выдашь меня? Вдруг он об этом прознает?“

„Как это ты себе представляешь? Я его управляющий, и моя клятва священна. Делай, что тебе говорю, и радуйся“.

Тот человек написал, вручил ему расписку и сказал: „Благословен ты! Мой друг и спаситель! Чем я могу тебе отплатить?“

„Да ничем! Разве что если я из-за тебя пострадаю, и меня выгонят, то ты из благодарности примешь меня к себе“.

„Да конечно! Конечно! Можешь на это рассчитывать“.

Управляющий отправился к другому должнику и имел с ним примерно такой же разговор. Тот должен был вернуть сто вёдер зерна, поскольку засуха в течение трех лет уничтожала его нивы, и ему, чтобы прокормить семью, пришлось попросить зерна у богача.

„Даже не думай удваивать то количество, какое он тебе дал! Лишать зерна! Требовать вдвое с того, кто голодает и у кого дети, когда у самого зерно гниет в амбарах, потому что его в избытке! Напиши: восемьдесят вёдер“.

„А если он помнит, что давал мне двадцать и двадцать, и еще десять?“

„Да ты думаешь, он помнит? Это я тебе давал их, а я не хочу об этом помнить. Сделай, сделай так – и всё у тебя уладится. Должна быть справедливость между бедными и богатыми! Вот если бы я был хозяином, то просил бы только пятьдесят вёдер, да и те бы, наверно, простил“.

„Ты добрый человек. Были бы все такие! Знай, что мой дом для тебя открыт“.

Управляющий пошел к другим, действуя таким же образом и заявляя, что готов пострадать за то, что исправит всё по справедливости. И на него полились дождем предложения помощи и благословения.

⁵Уверенный в завтрашнем дне, он спокойно отправился к хозяину, который, в свою очередь, проследил за управляющим и раскрыл его уловку. Тем не менее, он похвалил его и сказал: „Твой поступок нехороший, и за него я тебя не похвалю. Но должен похвалить тебя за твою находчивость. Воистину, воистину сыновья века сего догадливее сыновей света“.

И то, что сказал этот богач, скажу вам и Я: „Обманывать некрасиво, и за это Я никого никогда не похвалю. Но призываю вас быть находчивыми, хотя бы как сыны века сего, в обращении с мирскими средствами, чтобы использовать их в качестве платы за вход в царство Света“. То есть при помощи земных богатств, несправедливо распределяемых и используемых для приобретения преходящего благополучия, которое не имеет ценности в вечном Царстве, заводите себе друзей, чтобы те могли открыть вам его врата. Творите благо теми средствами, какие имеете, возвращайте то, чем вы или кто-то из вашей семьи завладели неправедно, освободитесь от болезненной и греховной привязанности к богатству. И все эти дела станут чем-то вроде друзей, которые в час вашей смерти откроют вам вечные врата и примут в вас в блаженные обители.

Как вы можете требовать от Бога Его райских благ, когда Он видит, что вы даже блага земные по-хорошему не умеете исполь­зовать? Неужто вы хотите, предполагая невозможное, чтобы Он допускал в небесный Иерусалим расточителей? Нет, ни за что. В горнем мире будут жить в милосердии, великодушии и справедливости. Все для Одного и все для всех. Братство святых – это деятельное и честное сообщество, это святое сообщество. И никто из тех, кто показал себя неправедным или неверным, не сможет в него войти.

Не говорите: „Вот в горнем мире мы будем честными и праведными, потому что там мы будем обладать всем без каких-либо опасений“. Нет. Кто ненадёжен в малом, тот будет ненадёжен, даже если бы обладал Всем, и кто неправеден в малом, тот неправеден и в великом. Бог не доверит истинные богатства тому, кто в земном испытании показал, что не умеет пользоваться богатствами житейскими^[1].  Как может Бог когда-нибудь доверить вам на Небе служение духов-заступников, помогающих братьям на Земле, если вы показали, что ваше главное побуждение – это присваивать и обманывать или алчно сберегать? Поэтому Он лишит вас тех сокровищ, что для вас хранил, и отдаст их тем, кто на Земле умудрился быть предусмотрительным, используя даже вещи несправедливые и неполезные, которые в их трудах становятся праведными и спасительными.

[1] Примечание МВ: Образное выражение с целью сделать притчу понятной. Ясно, что на Небе невозможно согрешить или оказаться ненадёжным, поскольку кто на Небе, тот уже утвердился в благодати и уже не может грешить. Но Иисус приводит это сравнение, чтобы Его было легче понять.

Ни один слуга не может служить двум господам. Потому что будет держаться или того, или другого; и либо того, либо другого станет отвращаться. Два хозяина, из которых человек может выбирать, – это Бог или Мамона. Но если он хочет принадлежать первому, то не может носить отличительные знаки, следовать подсказкам и пользоваться средствами второго».

⁶Из группы ессеев раздается голос: «Человек не свободен выбирать. Он вынужден следовать судьбе. Нет, мы не хотим сказать, что судьба посылается бездумно. Наоборот, совершенный Ум установил согласно собственному плану число тех, кто удостоится Небес. Остальные стараются стать достойными зазря. Это так. И не может быть иначе. В то время как один, выходя из дома, может принять смерть от камня, скатившегося с карниза, другой может не получить даже малейшей раны в гуще сражения, равным образом тот, кто желает спастись, но ему это не предписано, только и будет что грешить, даже не сознавая того, поскольку его осуждение предрешено».

«Нет, муж. Это не так, одумайся. Рассуждая так, ты наносишь Господу серьезное оскорбление».

«Почему? Объясни мне это, и я переменю свое мнение».

«Потому что, говоря так, ты допускаешь в уме, что Бог несправедлив по отношению к Своим созданиям. Но Он творил их одинаковым образом и с одной и той же любовью. Он же Отец. Совершенный в Своем отцовстве, как и во всём остальном. Как же, в таком случае, Он может делать различия и проклинать только что зачатого человека, когда он еще невинный зародыш? Когда он еще неспособен согрешить?»

«Чтобы совершить отмщение за полученное от человека оскорбление».

«Нет. Бог квитается не так! Он не удовольствовался бы ничтожной жертвой, вроде этой, причем жертвой неправедной, вынужденной. Вина перед Богом может быть изглажена только самим Богом, сделавшимся Человеком. Он сам будет Искупителем. А не тот или иной человек. О, если бы Мне предстояло изгладить один лишь первородный грех! Если б на Земле не было никаких Каинов, никаких Ламехов, никаких развратных содомлян, никаких убийц, воров, блудников, прелюбодеев, богохульников, никаких людей, что не любят своих родителей, никаких клятвопреступников и так далее! Но причина и виновник каждого из этих грехов – грешник, а не Бог.  Бог оставил Своим чадам свободу выбирать Добро или Зло».

«И сделал неправильно, – кричит какой-то книжник. – Он искусил нас сверх меры. Зная, что мы слабые, невежественные, одурманенные, Он подверг нас искушению. Это или неблагоразумие, или коварство. Ты, человек праведный, должен согласить­ся, что я говорю правду».

«Ты лжешь с целью Меня искусить. Бог дал Адаму и Еве все необходимые наставления, а что толку?»

«Даже тогда Он поступил неправильно. Не следовало помещать это дерево, этот соблазн, в Райском саду».

«А в чём тогда заслуги человека?»

«Он обошелся бы и без них. Жил бы без собственных заслуг, исключительно благодаря Божьим заслугам».

«Они хотят искусить Тебя, Учитель. Оставь Ты этих змей и послушай нас, проводящих жизнь в воздержании и созерцании», – снова подает голос тот же ессей.

«Да, вы живете этим. Но не лучшим образом. Почему бы не жить так в святости?»

⁷Ессей на этот вопрос не отвечает, а просит: «Так же, как Ты привел мне убедительный довод про свободу воли, и я непредвзято над ним поразмышляю в надежде, что сумею его принять, скажи мне теперь вот что: Ты действительно веришь в воскресение нашей плоти и в жизнь наших душ, обретающих в нём полноту?»

«А ты хочешь, чтобы Бог вот так взял и покончил с человеческой жизнью?»

«Но душа… Раз воздаяние делает ее блаженной, к чему тогда воскрешать материю? Разве это усилит ликование святых?»

«Ничто не усилит того ликования, какое испытает святой, когда обретет Бога. Точнее, кое-что его усилит в последний День: знание того, что греха больше не существует. Но разве тебе не кажется правильным, что если уж в продолжение этого дня плоть и душа были едины в борьбе за обладание Небом, то и в тот нескончаемый День они должны быть едины в радости воздаяния? Тебя это не убеждает? А для чего в таком случае ты проводишь жизнь в воздержании и созерцании?»

«Чтобы… чтобы в большей степени быть человеком, господином над другими живыми существами, что подчиняются необузданным инстинктам, и возвыситься над большей частью людей, что погрязли в животном начале, хотя и выставляют напоказ свои филактерии, бахрому и кисти, и широкие облачения, и называют себя „отделёнными“».

Анафема! Фарисеи, получившие по полной во время этой язвительной тирады, вызвавшей одобрительный гул толпы, начинают вертеться и кричать как одержимые. «Учитель, он оскорбляет нас! Ты ведь знаешь нашу святость. Заступись за нас», – орут они, размахивая руками.

Иисус отвечает: «Он тоже знает о вашем лицемерии. Ваши облачения не имеют ничего общего со святостью. Заслужите похвалу, и тогда будет о чём говорить. А тебе, ессей, Я отвечу, что ты жертвуешь собой для слишком мелкого. Ради чего это? Для кого? Насколько? Ради человеческой похвалы. Для бренного тела. На краткое, словно полет сокола, время. Вознеси свою жертву. Поверь в истинного Бога, в блаженное воскресение, в свободную волю человека. Живи как аскет. Но из этих, духовных, соображений. И со своим воскресшим телом насладишься вечной радостью».

«Поздно! Я стар! Возможно, я зря потратил свою жизнь, находясь в сектантском заблуждении…^[2] Всё кончено!..»

[2] Заблуждение касалось не образа жизни (он у ессеев напоминал монашеский), а учения, которое они исповедовали, чьи ошибочные положения, уже отмеченные в 80.3–4, были выявлены и опровергнуты в приведенном разговоре между Иисусом и ессеем.

«Нет. Ничего не кончено для того, кто желает блага! ⁸Послушайте, вы, грешники, и вы, заблудшие, и вы, каким бы ни было ваше прошлое. Покайтесь. Приступите к Милосердию, и оно откроет вам свои объятья, укажет вам путь. Я – чистый родник, животворящий родник. Отбросьте всё то, что до сих пор сбивало вас с пути. Нагими придите к омовению и оденьтесь светом. Родитесь заново. Вы воровали, как разбойники на дороге, или, пользуясь положением, наживались на должностях и хитрили в торговле? Приходите. У вас были нечистые пороки и страсти? Приходите. Были притеснителями? Приходите. Придите и покайтесь. Придите к любви и покою. О! только позвольте Божьей любви излиться на вас. Поддержите эту любовь, которая изнемогает от вашего упрямства, страха и нерешительности. Я прошу вас об этом во имя Отца, Моего и вашего. Придите к Жизни и к Истине – и обретете вечную жизнь».

Кто-то из толпы кричит: «Я богат и грешен. Что мне делать, чтобы прийти?»

«Откажись от всего ради любви к Богу и ради своей души».

Фарисеи начинают роптать и поносить Иисуса как «торговца фантазиями и заблуждениями», как «грешника, притворяющегося святым», и указывают Ему, что еретики всегда остаются еретиками, а ессеи именно таковы. Говорят, что неожиданные обращения есть не что иное как случаи кратковременной восторженности, и что нечистый всегда будет нечистым, вор – вором, убийца – убийцей, и заканчивают тем, что только они, живущие в совершенной святости, могут претендовать на Небо и имеют право проповедовать.

⁹«День был счастливый. Семена святости падали в сердца. Этим семенам давала жизнь Моя любовь, которую подпитало Божье прикосновение. Сын Человеческий освящал и был счастлив… А вы Мне этот день отравили. Но это не имеет значения. Я заявляю вам – и если не буду мягок, в этом ваша вина, – Я заявляю вам, что вы из тех, что демонстрируют свою праведность или же пытаются быть праведными в глазах людей, но праведными не являются. Бог знает ваши сердца. То, что в глазах людей значительно, оказывается отвратительным перед необъятностью и совершенством Бога. Вы ссылаетесь на древний Закон. Почему ж вы тогда не живете по нему? Вы меняете этот Закон в своих интересах, усложняя его бременами, приносящими вам выгоду. Почему же вы тогда не даете Мне изменить его в интересах этих простых людей, убрав из него все эти излишние и бесполезные кисти и коробочки^[3], и составленные вами предписания, такие и в таком количестве, что за ними исчезает и оказывается задушен Закон по своему существу? Мне жаль этих многочисленных людей, этих душ, которые ищут в нашей Религии глоток воздуха, а находят удавку на шею. Которые ищут любви, а находят страх…

[3] У МВ: gli zizit e i telefin. Цицит – ритуальные кисти, пришитые к углам одежды. Второе слово – вероятно, неточная передача еврейского слова тфилин: так называли коробочки с отрывками Свящ. Писания.

Нет уж, приходите, простецы Израиля. Мой Закон – это любовь! Бог – это любовь! Вот так Я скажу тем, кто напуган вами. Суровый Закон и грозные пророки, что предсказали Меня, но несмотря на призывы своих тревожных провозвестий, не сумели остановить грех, – всё это до Иоанна. После Иоанна наступает Царство Божье, Царство любви. И Я обращаюсь к смиренным: „Входите в него. Оно для вас“. И всякий, у кого есть благая воля, может постараться в него войти. Но для тех, кто не желает склонить голову и, ударяя себя в грудь, сказать: „Я согрешил“, никакого Царства не будет. Сказано: „Обрежьте сердце ваше и не будьте больше жестоковыйными“^[4].

[4] Втор. 10:16.

Эта земля видела чудо Елисея, который сделал горькие воды пресными, бросив туда соли^[5]. А Я разве не бросил в ваши сердца соль Премудрости? Почему же вы тогда хуже тех вод, и дух ваш не меняется? Смешайте Мою соль с вашими формулировками, и они приобретут новый вкус, поскольку восстановят Закон в его первоначальной силе. В первую очередь в вас самих как наиболее нуждающихся. Вы утверждаете, что Я вношу изменения в Закон? Нет. Не лгите. Я возвращаю Закону его изначальный вид, который был вами искажен. Ибо это закон, который будет действовать столько, сколько существует Земля, и скорее исчезнут небо и земля, чем какое-то из его положений или его повелений. А если вы меняете его, поскольку вам так нравится, и изощряетесь в поисках лазеек для ваших грехов, то знайте, что это не поможет. Не поможет, Самуил! Не поможет, Исайя! Сказано же: „Не прелюбодействуй“. А Я дополню: „Кто отсылает жену, чтобы взять другую, тот совершает прелюбодеяние, и кто женится на разведенной с мужем – прелюбодействует, поскольку то, что соединил Бог, может разъединить только смерть“.

[5] 4 Цар. 2:8–22.

Но эти строгие слова предназначены нераскаянным грешникам. Те же, кто согрешил, но горько раскаивается в содеянном, пусть знают, пусть верят, что Бог – это Доброта, и приходят к Тому, кто отпускает грехи, прощает и приобщает к Жизни. Идите с этой уверенностью. Распространяйте ее в людских сердцах. Проповедуйте милосердие, что дарует вам мир и благословляет вас во имя Господа».

¹⁰Народ расходится медленно: и потому что тропинка узкая, и потому что Иисус его притягивает. Однако расходится…

С Иисусом остаются апостолы, но и они, беседуя, пускаются в дорогу. В поисках тени они набредают на небольшую рощицу раскидистых тамарисков. А там ессей, тот самый, что говорил с Иисусом, снимает с себя белые одежды.

Петр, шедший впереди всех, застывает на месте, видя, как мужчина остается в одних коротких штанах, и бежит назад, выкрикивая: «Учитель! Тут сумасшедший! Ессей, тот, что говорил с Тобою. Разделся догола, плачет и вздыхает. Мы не можем туда идти».

Но мужчина – худой, бородатый, совсем голый, не считая коротких штанов и сандалий – успевает выйти из зарослей и подходит к Иисусу, плача и ударяя себя в грудь. Падает ниц: «И с моим сердцем произошло чудо. Ты исцелил мой дух. Повинуюсь Твоему слову: одеваюсь светом, отбросив всякие другие помыслы, что могли бы стать мне одеждами заблуждения. Уйду в уединение, чтобы размышлять об истинном Боге, чтобы достигнуть жизни и воскресения. Достаточно ли этого? Подскажи мне новое имя и какое-то место, где я смогу жить Тобой и Твоими словами».

«Он сумасшедший! Мы, столько уже слышавшие, и тό не знаем, как нам жить! А он… за одну беседу…» – рассуждают между собой апостолы.

Но мужчина, услышав, говорит: «И вы хотите ограничить Бога? Он сокрушил мое сердце, чтобы дать мне свободный дух. Господь!..» – умоляет он, протягивая к Иисусу руки.

«Хорошо. Зовись Илиёй и будь огненным. В той горе множество пещер. Ступай туда, а когда почувствуешь, как дрожит земля от страшного землетрясения, выходи и ищи служителей Господа, чтобы к ним присоединиться. Ты переродишься и тоже станешь служителем. Ступай».

Мужчина целует Его ступни, поднимается и отправляется в путь.

«Он что – так и пойдет голым?» – растерянно вопрошают апостолы.

«Дайте ему плащ, нож, трут и огниво, и хлеба. Он будет идти сегодня и завтра, а потом уединится в молитве там, где мы останавливались, и Отец позаботится о Своем чаде».

Андрей с Иоанном пускаются бегом и догоняют его, когда он уже начал исчезать за поворотом.

Возвращаются и говорят: «Он всё взял. Мы еще показали ему то наше место. Вот так неожиданная добыча, Господь!»

«Бог и на скалах растит цветы. И в пустынях сердец воздвигает души благой воли Мне в утешение. Теперь пойдем в сторону Иерихона. Остановимся в каком-нибудь доме на равнине».