Дорога также выглядит приятнее, благодаря зарослям сахарного тростника в конце ее, украшенного не только твердыми ягодами ее пыльных узлов, но также плюмажами.  Дикие гладиолусы демонстрируют свои мечевидные листья и ярко окрашенные шипы цветов, а светлые вьюнки с нитевидными стеблями обвивают       тростник и его узлы, и на каждом витке они распускают изысканные чашечки своих маленьких сиреневато-розовых цветков. Мириады птиц флиртуют и спариваются в зарослях камыша, раскачиваются на вьюнках, оживляют зеленые болотистые насыпи своим щебетанием и разноцветным оперением.

   Иисус толкает маленькую грубую калитку, ведущую в маленький огород или внутренний двор. Если это когда-то было огородом, то ныне это, конечно, дикое переплетение трав, если это было внутренним двором, то это, тем не менее, беспорядочное скопление сорных трав, посеянных ветром. Только несколько кабачков оказались мудрыми и вцепились в единственную виноградную лозу и смоковницу, взобравшись вверх, чтобы продвинуть улыбающиеся раструбы своих цветов поближе к миниатюрным гроздьям лозы, или к нежным крошечным листьям смоковницы, с уже сформировавшимися драгоценными камешками цветов смоковницы в колыбелях сочленений листочков со стеблями. Кусачая крапива причиняет такую острую боль босым ногам апостолов, что Петр и Фома, взяв два изъеденных червями весла, занялись избиением досаждающих растений, чтобы уменьшить их ядовитое воздействие.

   Тем временем Иаков и Иоанн пытаются провернуть ключ в большом ржавом замке, и когда им это удается, они открывают грубую дверь, входят в душную кухню, пропахшую плесенью. Стены ее украшены пылью и паутинами. Грубый стол, несколько скамей и табуреток, а также полка составляют всю ее обстановку. В одной из стен две двери.

    Петр исследует их… «Здесь маленькая комната только с одной кроватью. Она подходит для Иисуса… А что здесь? Ах! Я понял! Это кладовая, чулан, сарай и гнездо крыс… Посмотрите, как они бегут! Они изгрызли все за эти месяцы. Но теперь я займусь вами, не беспокойтесь. Учитель… можем мы действовать так, как если бы мы были здесь у себя дома?»

    «Именно это сказал Соломон».

    «Очень хорошо! Послушай, брат, и ты, Иаков. Идите сюда и закройте все эти дыры. А ты, Матфей, встань там, у дверей, с Иудой, и удостоверьтесь, что ни одна крыса не прошмыгнет мимо вас. Просто представь себе, что ты все еще добрый сборщик налогов в Капернауме. Ни один клиент не мог тогда прошмыгнуть мимо тебя, даже если бы он стал таким худым, как ящерица после спячки… А ты пойди и сорви как можно больше сорняков и принеси их сюда. А Ты, Учитель, пойди… куда Тебе нравится, пока я буду кончать этих мерзких чертей, которые погубили эти хорошие сети и съели весь киль лодки…» И пока говорит, он  собирет в кучу в центре комнаты изгрызенные куски дерева, куски сетей, превратившиеся в паклю, связки хвороста, затем, когда ему принесли зеленую траву, он кладет ее поверх всего остального, поджигает и выбегает из комнаты, когда первые спирали дыма начинают подниматься из кучи. Он со смехом говорит: «Пусть все филистимляне умрут!»

    «Но ты же не собираешься предать огню все?» — спрашивает Симон Зелот.

    «Нет, мой дорогой, потому что влажная зеленая трава душит пламя, и оно выдыхает дым из травы и таким образом, подобно хорошим союзникам, сухие и зеленые элементы помогают друг другу мстить. Ты чувствуешь, как воняет? И вскоре ты услышишь визг! Кто мне рассказывал, что лебеди поют перед смертью? Ах! Синтихия! Крысы тоже вскоре запоют».

     Иуда Искариот внезапно перестал смеяться и заметил: «Мы не смогли что-нибудь узнать о ней. И мы ничего не слышим об Иоанне из Эндора. Мне интересно, где они оказались».

     «В нужном месте, конечно», — отвечает Петр.

     «Ты знаешь где?»

     «Я знаю, что их здесь больше не будет травить злая воля».

     «Ты когда-нибудь спрашивал о них? Я спрашивал».

    «Я не спрашивал. Меня не интересует, где они находятся. Я вполне удовлетворен тем, что думаю о них и молюсь, чтобы они могли пребывать в святости».

    Фома говорит: «Некоторые богатые фарисеи спрашивали меня о них. Они были клиентами моего отца. Я ответил, что не знаю».

     «И ты не стараешься узнать?»

     «Я не стараюсь, и это правда…»

     «Слушайте! Слушайте! Дым оказывает воздействие. Но давайте выйдем из дома, иначе мы тоже задохнемся», — говорит Петр. И отвлечение внимания кладет конец дискуссии.

   Иисус находится в огороде и выпрямляет стебли бобов, ползущих по земле, которые проросли из семян упавших здесь.

     «Ты работаешь как огородник?» — улыбаясь, спрашивает Филипп.

   «Да. Мне горько видеть растение, бесполезно стелющееся по земле, тогда как ему предназначено подниматься к солнцу и приносить плоды».

   «Прекрасный образ для проповеди, Учитель», — замечает Варфоломей.

   «Да. Прекрасный. Но все может быть использовано как образ, когда умеют медитировать».

   «Мы тоже поможем Тебе. Пойдем! Кто хочет спуститься к реке, чтобы найти несколько камышей для бобов?»

   Младшие ученики, смеясь, уходят, а старшие занялись тщательной прополкой.

   «О! Теперь видно, что это огород. Здесь нет салата. Но есть лук, чеснок, овощи, пряные травы и бобы. И овощные кабачки! Как их много! Лоза нуждается в обрезке, а смоковница желает быть очищенной…»

   «Но, Симон, мы здесь не останемся!…» — говорит Матфей.

   «Но мы будем часто приходить сюда. Он так сказал. И нам не повредит навести здесь небольшой порядок. Взгляни-ка! Здесь есть также и жасмин под каскадом кабачков. Если бы Порфирия увидела это растение в таком угнетенном состоянии, она бы плакала над ним, и разговаривала бы с ним как с ребенком. Конечно, до того как у нее появился Марциам, она разговаривала со своими цветами, как если бы они были ее детьми… Вот и ты! Я освободил здесь место. Я удалил кабачки, потому что… О! Вот и ребята с камышами и… Учитель, тут есть для Тебя работа. Он слепой!»

   Действительно, входят Иаков, Иоанн, Андрей и Фома, нагруженные тростником, и Фома почти несет бедного старика, покрытого лохмотьями, его глаза белы от катаракты.

   «Учитель, он пытался найти цикорий на берегу и чуть не упал в воду. Он оставался в одиночестве несколько месяцев, потому что сын, который содержал его, умер, а его невестка ушла обратно в свой дом, и он… выживал как мог. Я верно говорю, отец?»

   «Да, верно. Где Господь?» — говорит он, оборачивая во все стороны свои покрытые пеленой глаза. «Он здесь. Ты можешь видеть эту длинную белизну? Это Он».

   Но Иисус выходит вперед и берет его за руку. «Ты один, бедный отец? И ты ничего не видишь?»

   «Нет, не вижу. Когда видел, я делал корзины и верши для ловли угрей. Но сейчас… Я вижу скорее своими пальцами, чем глазами, и ошибаюсь при поиске трав, и временами страдаю желудком из-за вредных трав».

   «Но в деревне…»

   «О! Все они бедные и многодетные, а я стар… Если умирает осел… о нем печалятся. Но если умирает старик!… Что такое старик? Что такое я? Моя невестка все забрала. Если бы она только взяла меня с собой, как старую овцу, чтобы я был рядом с моими внуками… детьми моего сына…» Он плачет, положив голову на грудь Иисуса, Который держит его в Своих объятиях, лаская его.

   «У тебя есть дом?»

   «Она продала его».

   «А как же ты живешь?»

   «Как животное. Сначала люди в деревне помогали мне. Потом они устали…»

   «Соломон, в этом случае, не принадлежит к той же расе, потому что он щедрый», — замечает Матфей.

   «С нами, хотя бы. Почему он не отдал дом старику?» — спрашивает Филипп.

   «Потому что когда он в последний раз приходил сюда, у меня был дом. Соломон хороший. Но через некоторое время люди в деревне стали говорить, что он сошел с ума, и перестали делать то, чему он их учил», — говорит старик.

   «Ты хотел бы остаться со Мной?»

   «О! Я бы больше не сожалел о своих внуках!»

   «Даже если бы ты оставался бедным и слепым, был бы ты счастлив, служа Мне?»

   «Да! Дрожащее да, но все же такое твердое…

   «Хорошо, отец. Слушай. Ты не можешь путешествовать повсюду, как это делаю Я. А Я не могу оставаться здесь. Но мы можем любить друг друга и делать друг другу добро».

   «Ты можешь, да, делать его мне. Но я… Что может сделать старый Анания?»

   «Ты можешь заботиться о доме и огороде так, чтобы Я мог найти их в хорошем порядке, когда вернусь? Тебе нравится эта идея?»

   «Да, нравится! Но я слепой… В доме я привыкну к стенам. Но огород. Как я смогу заботиться о нем, если я не могу отличить одну траву от другой? О! Как прекрасно было бы служить Тебе таким образом, Господь! И таким образом окончить мою жизнь…» Старик прижал свои руки к сердцу, мечтая о невозможном.

   Иисус, улыбаясь, наклоняется и целует его покрытые пеленой глаза…

   «Но я… Я начинаю видеть… Я вижу… О! О!…» Он пошатнулся от радости и упал бы, если бы Иисус не поддержал его.

   «Эх! Что делает радость!…» — говорит глубоко тронутый Петр.

   «И голод… Он говорит, что жил днями на цикории, без какого-либо масла или соли…» — заключает Фома.

   «Да, вот почему мы привели его сюда. Чтобы накормить его…»

   «Бедная старая душа!» — сочувственно вздыхают апостолы.

   Старик пришел в чувство и плачет. Слезы бедных стариков так печальны даже если это слезы радости. Он шепчет: «Теперь… теперь я могу служить Тебе, Благословенный!» — он хочет склониться, чтобы поцеловать стопы Иисуса.

   «Нет, отец. Теперь мы пойдем в дом и что-нибудь поедим. Затем мы дадим тебе тунику, и ты будешь среди сыновей, а у нас будет отец, который будет приветствовать нас каждый раз, когда мы будем возвращаться, и будет благословлять нас каждый раз, когда мы будем уходить. Мы пойдем и найдем для тебя пару голубей, чтобы ты всегда имел рядом с собой живых созданий. Мы раздобудем семян для огорода, и ты посеешь их в почву и будешь сеять веру в Меня в сердцах здешних людей».

   «Я буду учить их милосердию, которого они не имеют!»

   «Да, также милосердию. Но будь добрым…»

   «О! Я буду. Я не сказал ни одного грубого слова моей невестке, когда она покидала меня. Я понял, и я простил ее».

   «Я прочел это в твоем сердце. Вот почему Я люблю тебя. Пойдем. Пойдем со Мной…» И Иисус входит в дом, держа старика за руку.

   Петр смотрит на них и тыльной стороной ладони утирает слезы, прежде чем продолжить свою работу.

   «Ты плачешь, брат?» Петр не отвечает. Андрей настаивает: «Почему ты плачешь, брат?»

   «Займись своим делом, сорняками, в данном случае. Если я плачу, то это потому… это потому, что я знаю почему…»

   «Скажи и нам тоже, будь добр», — говорят несколько апостолов.

   «Это из-за этих уроков… данных так… они трогают мое сердце больше, чем когда Он внушительно гремит…»

   «Но тогда мы видим в Нем Царя!» — восклицает Иуда.

   «А сейчас мы видим Святого. Петр прав», — говорит Варфоломей.

   «Но Он должен быть властным, чтобы править».

   «И Он должен быть святым, чтобы искупать».

   «Я согласен, в том, что касается душ. Но что касается Израиля…»

   «Израиль никогда не стал бы Израилем, если бы души не стали святыми».

   Конфликтующие мнения перелетают вперед и назад.

   Старик выходит с кувшином для воды в руках. Он идет к источнику. Он так счастлив тому, что сейчас он совершенно отличается от того человека, каким он был прежде.

   «Почтенный отец, послушай. В чем, по-твоему, нуждается Израиль, чтобы стать великим?» — спрашивает его Андрей. «В царе или в святом?»

   «Он нуждается в Боге. В том Боге, Который молится и медитирует там, в доме. Ах! Сыновья мои! Будьте хорошими, вы, которые следуете за Ним! Будьте хорошими, очень хорошими! Ах! Какой дар Господь дал вам! Какой дар!» — и он уходит, воздев руки к небу и шепча: «Какой дар! Какой дар!»