12 марта 1946

¹Иисус, сопровождаемый Зелотом, ведущим на поводке ослика, на котором сидит Элиза, стучится в сторожевые ворота Бетэра. Они шли не той дорогой, что прошлый раз, и достигли владений Иоанны со стороны деревеньки, затерявшейся на западных склонах горы, на которой возвышается ее замок.

Сторож, узнавший Господа, спешит распахнуть калитку, что находится рядом с его домиком, и ведет в сад, предваряющий само имение и составляющий основу того сказочного места, каким являются розовые плантации Иоанны. Сильный запах свежих роз и розового масла стоит в теплом сумеречном воздухе, и когда с востока доносится первое веяние вечернего ветра и проносится волной по цветущим плантациям, этот аромат делается более острым, более свежим, более выраженным, так как приходит с возвышенностей, отведенных под розарии, и заглушает тяжелый аромат масла, идущий из-под широкого низкого навеса, расположенного у западной ограды владения.

Сторож поясняет: «Моя хозяйка там. Каждый вечер ходит туда, куда в этот час стекаются сборщики и заготовители масла, и разговаривает с ними, расспрашивает, лечит их, утешает. О, она добрая, наша хозяйка! Она и всегда была такая. Но с тех пор, как стала Твоей ученицей!.. Сейчас позову ее… В эту пору много работы, и обычных сборщиков не хватает, хотя с Пасхи их прибавилось за счет новых слуг и служанок, которых она набрала. Подожди меня, Господь…»

«Не надо, Я сам к ней пойду. Да благословит тебя Бог и да подаст тебе мир», – говорит Иисус, поднимая руку, чтобы благословить пожилого сторожа, которого до сих пор терпеливо слушал. И, отпустив его, устремляется к тому низкому и широкому навесу.

²Но звук шагов по твердо утоптанной тропинке заставляет Матфия, весьма любопытного малого, высунуть голову, и мальчик с визгом вырывается наружу, уже призывно воздевая руки навстречу Его объятьям. «Здесь Иисус! Здесь Иисус!» – кричит он на бегу. И когда он уже на руках у Господа, и Тот его целует, показывается Иоанна в окружении своих слуг.

«Господь!» – кричит она в свою очередь и падает на колени, чтобы немедленно поклониться Ему на том месте, где она Его увидела. Она кланяется в землю, потом поднимается, и ее лицо от волнения делается пунцовым, подобным цвету лепестков ярких роз. А затем подходит к Иисусу и еще раз кланяется до земли, чтобы поцеловать Его ступни.

«Мир тебе, Иоанна! Ты хотела Меня видеть? Я пришел».

«Хотела… Да, Господь…» Иоанна становится снова бледной и серьезной.

Иисус замечает это. «Вставай, Иоанна. С Хузой всё хорошо?»

«Да, мой Господь».

«А с маленькой Марией? Я ее здесь что-то не вижу».

«Тоже, Господь… Она пошла с Эсфирью отнести лекарства одному больному слуге».

«Ты позвала Меня из-за этого слуги?»

«Нет, Господь… Из-за… Тебя». Иоанна явно не хочет говорить в присутствии всех толпящихся вокруг.

Иисус понимает ее и говорит: «Ладно. Пойдем поглядим на твои розарии…»

«Ты, наверное, устал, Господь. Тебе бы поесть… У Тебя, наверное, жажда…»

«Нет. В знойные часы мы останавливались в доме учеников наших пастухов. Я не устал…»

«Тогда пойдем… Ионафан, приготовь всё для Господа и для тех, кто с Ним… Слезай, Матфий…» – отдает она распоряжения почтительно стоящему возле нее управляющему и малышу, что устроил себе гнездо на руках Иисуса и, ласкаясь, прильнул своей темноволосой головкой к яремной впадине на Его шее, словно голубок, спрятавшийся под родительское крыло. Мальчик разочарованно вздыхает, но собирается подчиниться.

Однако Иисус говорит: «Не надо. Он пойдет с нами и не помешает. Будет нашим маленьким ангелом, пред лицом которого невозможно никакое смущающее слово или дело, и который не позволит возникнуть в сердцах даже самому легкому подозрению. Пойдем…»

«Учитель, нам с Элизой идти в дом, или Ты хочешь, чтобы мы были рядом?» – спрашивает Зелот.

«Можете идти».

³Иоанна ведет Иисуса по широкой аллее, делящей сад надвое, направляясь к плантациям роз, что спускаются и поднимаются по противоположным склонам, образующим цветочные владения ученицы. Иоанна идет еще дальше, как будто и правда хочет уединиться там, где лишь одни розарии и деревья, да птички в ветвях, что заканчивают свою возню, отыскивая себе место для сна, или завершают хлопоты со своими птенцами. Розы, что этим вечером еще в бутонах, а завтра, распустившись, упадут под ножницами, сильно благоухают, прежде чем упокоиться на ночь в росах. Они останавливаются в какой-то ложбине между двумя небольшими кряжами, на одном из которых красуются гирлянды роз телесного оттенка, а на другом – алого, словно пятна свёртывающейся крови. Там есть валун, служащий сборщикам сидением или подставкой под корзины. В траве и на самом валуне, свидетельствуя о дневной работе, лежат скомканные розы и лепестки.

Иоанна своей ладонью, унизанной кольцами, сметает эти остатки с сидения и говорит: «Садись, Учитель. У меня к Тебе разговор… долгий».

Иисус садится, а Матфий принимается бегать туда-сюда по травке, пока не обнаруживает недюжинного интереса к преследованию крупной жабы, пришедшей туда в поисках вечерней прохлады, и, радостно крича и прыгая, убегает за этой бедной жабой, то удаляясь, то приближаясь, пока его внимание не привлекает норка сверчка, и он начинает тыкать в нее палочкой.

«Иоанна, Я здесь, чтобы выслушать тебя… Ты собираешься говорить?» – спрашивает Иисус после молчаливой паузы и, перестав наблюдать за ребенком, переводит взгляд на ученицу, что безмолвно стоит перед Ним с серьезным видом.

«Да, Учитель. Но… это очень нелегко… и, думаю, слушать это будет неприятно…»

«Говори просто и доверительно…»

⁴Иоанна опускается на траву, присаживаясь на пятки ниже уровня Иисуса, который возвышается над ней на Своем сидении, сидя строго и прямо, как мужчина находясь от нее дальше, чем если бы был отделен расстоянием во много метров и многочисленными препятствиями, но близкий как Бог и как Друг, судя по Его доброму взгляду и улыбке. Иоанна всё глядит и глядит на Него в нежных сумерках майского вечера. Наконец она прерывает молчание: «Мой Господь… прежде чем говорить… мне нужно Тебя спросить… узнать Твое мнение… уяснить, не ошибалась ли я всё время в понимании Твоих слов… Я женщина, просто глупая женщина… Может, я понапридумывала себе… и только теперь я по-настоящему осознаю́ всё… именно так, как Ты это говорил, как Ты это замышлял, как Тебе это видится для Твоего Царства… Может быть, прав Хуза… а я ошибаюсь…»

«Хуза тебя упрекал?»

«И да, и нет, Господь. Он только сказал мне – со властью супруга, – что если дела обстоят так, как это позволяют предположить последние события, то я должна Тебя покинуть, потому что он, сановник Ирода, не может допустить, чтобы его жена была в заговоре против Ирода».

«И с каких пор ты стала заговорщицей? Кто намеревается навредить Ироду? Его жалкий трон, такой запачканный, хуже этого седалища среди розариев. Здесь Я сижу, а там бы не сел. Пусть Хуза не переживает! Ни трон Ирода, ни даже трон Цезаря не вызывают у Меня интереса. Это не Мои престолы, и это не Мои царства».

«О! Правда, Господь?! Будь Ты благословен! Какое облегчение! Уже много дней, как я из-за этого страдаю! Учитель мой, святой и божественный, дорогой мой Учитель, тот самый мой Учитель, каким я всегда Тебя понимала, видела, любила, в кого я уверовала, такой возвышенный, так возвышающийся над этой землей, такой… такой божественный, о мой небесный Господь и Царь!» И Иоанна, взяв Иисуса за руку, благоговейно целует тыльную сторону Его ладони, становясь на колени, словно совершая поклонение.

«Да что же всё-таки случилось? Что же это, Мне неведомое, могло тебя так смутить, что затуманило в тебе ясность Моего нравственного и духовного облика? Говори!»

«Что? Учитель, как будто из смрадных глубин поднялись пары заблуждений, гордыни, корыстолюбия, упрямства и помрачили представление о Тебе кое у кого из мужчин и женщин… и пытались то же самое сделать со мной. Но я Твоя Иоанна, я, Боже, Твоя милость^[1]. Я бы и не пропала. По крайней мере, надеюсь на это, зная, насколько благ Господь Бог. Но те, кто душой только в стадии зарождения и ведут борьбу за свое формирование, могут запросто умереть от разочарований. И тех, кто пока еще подобен человеку, который пытается из мутной пучины, взбаламученной бурными течениями, выбраться на берег, на пристань, пытается очиститься, узнать о других местах, где царят покой и правда, может запросто одолеть усталость, если они потеряют доверие к этому берегу, к этим местам, и опять бросятся в эти течения, в эту муть. А скорбела и терзалась я именно о погибели этих душ, о которых молю, чтобы они были Тобой просвещены. Души, которые мы готовим к вечному Свету, нам еще более дороги, чем тела, которые мы рождаем на этот свет. Теперь я понимаю, чтó значит быть матерью в телесном и матерью в духовном смысле. Мы плачем о своей умирающей малютке. Но это только наша боль. А из-за души, которую мы пытались воспитывать в Твоем свете и которая умирает, страдаем не только мы одни. Но вместе с Тобой, вместе с Богом… потому что в нашей скорби о духовной смерти чьей-то души присутствует еще и Твоя скорбь, бесконечная Божья скорбь… Не знаю, понятно ли я изъясняюсь…»

[1] Имя Иоанна переводится как милость Божья.

«О, очень понятно! ⁵Однако расскажи всё по порядку, если хочешь, чтобы Я тебя утешил».

«Хорошо, Учитель. Ты ведь послал Симона Зелота и Иуду из Кериота в Вифанию, не так ли? Ради той еврейской девушки, той, которую Тебе передали римлянки, и которую Ты отправил к Нике…»

«Да. И что?..»

«А она захотела попрощаться со своими добрыми госпожами, и Симон с Иудой сопроводили ее в Антонию. Знаешь об этом?»

«Знаю. И что?»

«Учитель… мне придется Тебя огорчить… Учитель, Ты ведь правда духовный Царь? И не помышляешь о земных царствах?»

«Да нет же, Иоанна! Как ты можешь еще об этом думать?»

«Учитель, чтобы снова утвердиться в радости видеть Тебя божественным и только божественным. Но именно потому, что Ты таков, я должна Тебя огорчить… Учитель, человек из Кериота не понимает Тебя и не понимает той, что почитает Тебя как мудреца, как великого философа, как Добродетель на Земле, и лишь поэтому восхищается Тобой и объявляет себя Твоей покровительницей. Удивительно, что язычницы понимают то, чего не понимает Твой апостол, который так долго с Тобой общался…»

«Его ослепляет его человеческая натура, его человеческая любовь».

«Ты вот его оправдываешь… А он Тебе вредит, Учитель. Пока Симон разговаривал с Плаутиной, Лидией и Валерией, Иуда говорил с Клавдией: от Твоего имени, как Твой посланец. Хотел вырвать у нее обещание восстановить царство Израиля. Клавдия много его расспрашивала… Он много чего наговорил. Наверное, он думает, что приблизился к исполнению своей безумной мечты, что его мечта вот-вот станет реальностью. Учитель, Клавдия возмущена этим. Она дочь Рима… Империя у нее в крови… Вообразить, чтобы она, именно она, дочь Клавдиев, пошла против Рима? Она была так сильно этим шокирована, что засомневалась в Тебе и в святости Твоего учения. Она всё еще не в состоянии постичь, осознать святости Твоего происхождения… Но она к этому придет, потому что в ней есть благая воля. Придет, когда уверится в Тебе. Пока же Ты ей представляешься каким-то мятежником, узурпатором и лицемерным корыстолюбцем… Плаутина и другие женщины попытались ее разубедить… Но она хочет получить ответ непосредственно от Тебя».

⁶«Скажи ей, пусть не боится. Я – Царь царей, Я Тот, кто их поставляет и судит, но у Меня не будет иного престола, кроме престола Агнца, что сначала должен быть заклан, а потом восторжествует на Небе. Сообщи ей об этом незамедлительно».

«Хорошо, Учитель. Сама лично пойду, пока они не покинули Иерусалим, поскольку Клавдия так возмущена, что больше не останется в Антонии… чтобы… не видеть врагов Рима, как она говорит».

«Кто тебе об этом сказал?»

«Плаутина и Лидия. Они приходили… Хуза тоже присутствовал… а после… поставил меня перед выбором. Или Ты – духовный Мессия, или надо навсегда с Тобой распрощаться».

Иисус изображает усталую улыбку на лице, побледневшем от боли, вызванной рассказом Иоанны, и говорит: «Хуза сюда не придет?»

«Завтра суббота, и он будет здесь».

«И Я его успокою. Не бойся. Никто пусть не опасается. Ни Хуза – за свое место при Дворе, ни Ирод – из-за возможных посягательств на его власть, ни Клавдия – за свою любовь к Риму. И ты не бойся быть обманутой, не опасайся возможного развода… Никто пусть не опасается… Я один должен опасаться… и страдать…»

«Учитель, мне не хотелось причинять Тебе такую боль. Но молчать было бы ошибкой… Учитель, как Ты поведешь себя с Иудой?.. Я боюсь его ответных действий… в отношении Тебя, опять же в отношении Тебя…»

«Правдиво. Дам ему понять, что знаю о его поступке и не одобряю его своенравия».

«Он возненавидит меня, поскольку поймет, что Ты узнал это от меня…»

«Тебя это огорчит?»

«Твоя ненависть доставила бы мне горечь. Но не его. Я женщина, но в служении Тебе я мужественнее, чем он. Я служу Тебе, потому что люблю Тебя, а не ради получения от Тебя почестей. Если вдруг завтра я потеряла бы из-за Тебя богатство, любовь супруга и даже свободу и жизнь, я полюбила бы Тебя еще сильнее. Потому что тогда у меня не осталось бы никого, кроме Тебя, кого я могла бы и кто мог бы меня любить», – вставая, порывисто произносит Иоанна.

⁷Иисус тоже встает и говорит: «Будь благословенна, Иоанна, за эти слова. И пребывай в мире. Ни ненависть, ни любовь Иуды не смогут изменить того, что записано на Небе. Моя миссия будет исполнена, как предрешено. Не испытывай угрызений, никогда. Будь спокойна, как твой маленький Матфий, который, потрудившись над более красивым, по его мнению, домиком для своего сверчка, уснул себе, уткнувшись лбом в лепестки роз и улыбается… думая, что тот поселится на этих розах. Ведь жизнь прекрасна, когда мы невинны. Я тоже улыбаюсь, пускай в Моей земной жизни и нет цветов, а только облетевшие и увядшие лепестки. Но на Небе у Меня будут одни розы в виде спасенных душ… Идем. Уже ночь. Скоро тропинку будет уже не разглядеть».

Иоанна собирается взять малыша на руки.

«Оставь… Я сам его возьму. Смотри, как улыбается! Наверное, видит во сне Небо. Свою маму. И тебя… Я тоже в Своих ежечасных заботах мысленно вспоминаю Небо, Маму и Моих добрых учениц».

И они медленно направляются к дому…