ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО

408. Во владениях Иосифа Аримафейского. Умножение зерна и сила веры

31 марта 1946

1Здесь тоже кипит работа жнецов. Точнее сказать, кипела работа жнецов. Теперь уже серпы не нужны, так как больше нет ни одного прямостоящего колоса на этих полях, которые еще ближе к средиземноморскому побережью, чем поля Никодима. Ведь Иисус пошел не в Аримафею, а в те владения Иосифа, что находятся на приморской равнине и перед жатвой должны были представлять из себя еще одно небольшое море колосьев, настолько они обширны.

Там, посреди убранных полей, стоит низкий, но просторный белый дом. Деревенский дом, однако весьма ухоженный. Четыре его хозяйственных двора продолжают заполняться бесчисленными снопами, которые сложены в вязанки наподобие оружейных пирамид, какими пользуются солдаты во время привала в палаточном лагере. Многочисленные повозки доставляют это сокровище с полей на молотильные дворы, многочисленные же работники разгружают их и сваливают в кучи, тогда как Иосиф перемещается с одного двора на другой и наблюдает, чтобы всё было сделано, и сделано как следует.

Один из крестьян с высоты громоздящейся на повозке вязанки снопов объявляет: «Мы закончили, хозяин. Всё зерно – у тебя во дворах. Это последняя повозка с последнего поля».

«Хорошо. Разгружай, а потом распрягай волов и веди их на водопой и в стойла. Они хорошо поработали и заслуживают отдыха. Вы тоже хорошо поработали и заслуживаете отдыха. И ваша последняя работа будет легкой, поскольку для добрых сердец чужая радость – это утешение. 2Сейчас мы позовем Божьих детей и сделаем им подарок от Отца. Авраам, иди пригласи их», – последнюю фразу он произносит, поворачиваясь к патриархального вида крестьянину, наверное, главному из крестьян, служащих в этом поместье Иосифа. Думаю так, потому что вижу, с каким явным почтением относятся другие крестьяне к этому старцу, который не работает, но наблюдает и дает советы, помогая хозяину.

И старик идет… Вижу, он направляется к какой-то широкой и очень низкой постройке, больше похожей на ангар, чем на дом, и снабженной двумя громадными воротами, доходящими вверху до водостока. Думаю, это что-то вроде склада, где хранятся повозки и иные сельскохозяйственные принадлежности. Он заходит внутрь и выходит оттуда в сопровождении разнородной толпы убогих людей всех возрастов и… всех видов убожества… Там есть изможденные существа, но без телесных изъянов, и есть калеки, слепые, однорукие, с больными глазами… Много вдов, вокруг которых множество сироток, а также жён кого-то из больных: они печальные, со всем смирившиеся и отощавшие от своих бдений и жертв, принесенных ради заботы о болящем.

Они выходят с тем особенным выражением лица, что свойственно беднякам, идущим туда, где им помогут: робость во взгляде, смущение честного бедняка, и при этом улыбка, что пробивается поверх грусти, которую скорбные дни отпечатлели на их исхудалых лицах, или же искорка торжества, словно ответ на ожесточение судьбы в течение долгих печальных дней, как бы говорящий: «Сегодня и у нас праздничный день, сегодня для нас праздник, веселье, утешение!»

Малыши глядят во все глаза на кучи снопов, которые выше дома, и, показывая на них, говорят мамам: «Это для нас? О, красиво!» Старики бормочут: «Благословенный, благослови милосердного!» Нищие, калеки, а также слепцы, однорукие, больные глазами: «Наконец-то и у нас будет хлеб без того, чтобы всё время ходить с протянутой рукой!» И больные – своим родным: «По крайней мере, мы сможем лечиться, зная, что вы из-за нас не страдаете. Теперь лекарства пойдут нам на пользу». А родственники больным: «Видите? Теперь вы больше не скажете, что мы голодаем, чтобы оставить вам свой кусок. Так что радуйтесь теперь!..» И вдовы – своим сироткам: «Детки мои, надо будет хорошенько поблагодарить Небесного Отца, который заботится о вас как родной отец, и нашего доброго Иосифа, Его управляющего. Теперь мы больше не услышим, как вы плачете от голода, о дети, ведь вам могут помочь только ваши мамы… бедные мамы, у которых из богатств есть только их сердце…» Этот хор и это зрелище одновременно и радуют, и вызывают на глазах слезы…

3И когда эти несчастные оказываются перед Иосифом, он принимается обходить их ряды, вызывая одного за другим, расспрашивая, сколько человек в семье, с какого времени овдовела, или с каких пор болен и так далее… и делает заметки. И в каждом случае отдает распоряжение своим слугам-земледельцам: «Давай десять. Давай тридцать».

«Давай шестьдесят», – говорит он, выслушав подслеповатого старца, представшего перед ним с семнадцатью внуками, все не старше двенадцати лет, детьми двоих его детей, один из которых умер во время прошлогодней жатвы, а другая – от родов… И старик рассказывает: «Ее супруг утешился и через год вступил в новый брак, оставив мне пятерых детей и сказав, что он про них не забудет. А вместо того – ни одного гроша!.. Теперь у меня умерла еще и жена, и я один… с этими…»

«Дай дедушке шестьдесят. А ты, отец, погоди, я тебе после дам одежду для малышей».

Слуга замечает, что если давать по шестьдесят снопов зараз, то на всех зерна не хватит…

«А где твоя вера? Для себя я, что ли, коплю эти снопы и делю их на части? Нет. Для самых дорогих Господу чад. Сам Господь позаботится о том, чтобы всем хватило», – отвечает Иосиф слуге.

«Да, хозяин. Но цифры есть цифры…»

«А вера есть вера. И чтобы показать тебе, что вера способна на всё, я распоряжусь удвоить количество, уже выданное самым первым. Кто получил десять, пусть получит еще десять, а кто двадцать – еще двадцать, а старику пусть выдадут сто двадцать. Давай! Давайте!»

Слуги, пожав плечами, исполняют повеление. И раздача продолжается на фоне радостного изумления получателей, видящих, что им дают количество, превышающее их самые безумные надежды. А Иосиф на это улыбается, поглаживая малышей, что стараются помочь своим мамам, сам помогает калекам собрать свои небольшие охапки, помогает слишком дряхлым для этого старикам или слишком изможденным женщинам и отводит в сторону двоих больных, чтобы оказать им другую помощь, как он это сделал для старика с семнадцатью внуками. Кучи, что были выше дома, теперь совсем невысокие, почти приземистые. Но все своё получили, и с избытком.

Иосиф спрашивает: «Сколько еще остается снопов?»

«Сто двенадцать, хозяин», – отвечают слуги, сосчитав остатки.

«Хорошо. Возьмите из них… – Иосиф пробегает глазами список отмеченных им имен, а затем говорит: – Возьмите из них пятьдесят. Отлóжите их на семена, так как это святое зерно. А остальное надо раздать по одному на брата каждому из присутствующих тут глав семейств. Их в точности шестьдесят два».

Слуги повинуются. Несут под навес пятьдесят снопов и раздают остаток. Теперь на дворах больше не лежат огромные золотистые груды. Но на земле рассредоточены шестьдесят две небольшие кучи разной величины, и их владельцы заняты тем, что связывают их и нагружают на допотопные тачки или на­вьючивают на хилых осликов, которых они сходили и отвязали от забора позади дома.

4Старый Авраам, беседовавший с главными из наемных крестьян, вместе с ними подходит к хозяину, который вопрошает их: «Ну что? Видели? Хватило на всех! И с лихвой!»

«Но хозяин! Тут какой-то секрет! Наши поля не смогли бы дать такого количества снопов, какое ты раздал. Я здесь родился, и мне семьдесят восемь лет. Шестьдесят шесть лет я на жатве – и знаю. Мой сын был прав. Без какого-то секрета мы не смогли бы столько отдать!..»

«Но реальность такова, что мы это отдали, Авраам. Ты был возле меня. Наши слуги передали эти снопы. Здесь нет никого колдовства. Ничего невероятного. Снопы можно пересчитать. Они всё еще там, хоть и разделены на много частей».

«Да, хозяин. Но… Это невозможно, чтобы наши поля дали такой урожай!»

«А как же вера, дети мои? Как же вера? В чём вы полагаете свою веру? Разве Господь мог обмануть ожидания Своего слуги, который давал обещание от Его Имени и со святой целью?»

«Значит, ты сотворил чудо?!» – говорят слуги, уже готовые возгласить осанну.

«Я не чудотворец. Я простой человек. Его сотворил Господь. Он прозрел Мое сердце и увидел там два желания: первое заключалось в том, чтобы привести вас к моей вере, второе состояло в том, чтобы как можно больше дать этим моим несчастным собратьям. Бог одобрил мои желания… и исполнил их. Будь Он благословен за это!» – говорит Иосиф с почтительным поклоном, словно бы он находился перед алтарем.

«А вместе с Ним и Его служитель», – произносит Иисус, что до сих пор скрывался за углом обнесенного живой изгородью домика – то ли пекарни, то ли маслобойни, – а теперь открыто появляется на том же дворе, где Иосиф.

«Учитель мой и Господь!!» – восклицает Иосиф, падая на колени и кланяясь Иисусу.

«Мир тебе. Я пришел благословить тебя во имя Отца. Чтобы вознаградить твое человеколюбие и твою веру. 5Этим вечером Я у тебя погощу. Ты не против?»

«О! Учитель! Ты еще спрашиваешь?! Только… Только здесь я не смогу оказать Тебе честь… Я тут со своими крестьянами… в моем загородном доме… У меня тут нет ни изысканной посуды, ни поваров, ни умелых слуг… Ни тонких яств… Ни отборных вин… Ни друзей… Это будет очень жалкое гостеприимство… Но Ты уж извини… Почему, Господь, Ты меня не предупредил? Я бы позаботился… Да вот, только позавчера здесь был Ерм со своими… Он даже помогал мне оповестить тех, кому я решил отдать, вернуть то, что принадлежит Богу… Но он, Ерм, ничего мне не сказал! Если б я знал!.. Позволь, Учитель, я отдам распоряжения и постараюсь уладить… Почему Ты так улыбаешься?» – спрашивает в конце Иосиф, который весь взбудоражен и от непредвиденной радости, и от сложившейся ситуации, что представляется ему… бедственной.

«Улыбаюсь над твоими напрасными переживаниями. Ну о чём ты стараешься, Иосиф? О том, что у тебя и так уже есть?»

«Что у меня есть? У меня ничего нет».

«О, какой ты сейчас приземленный! Почему ты больше не тот духовный Иосиф, каким был только что, когда рассуждал, как мудрец? Когда давал твердое обещание, опираясь на свою веру и желая ею поделиться?»

«О! Ты слышал?»

«Слышал и видел, Иосиф. Пользуясь той лавровой изгородью, Я увидел, что посеянное Мною в тебе не умерло. И поэтому скажу тебе, что ты напрасно переживаешь. У тебя нет поваров и умелых слуг? Но там, где проявляется человеколюбие, там Бог, а где Бог, там присутствуют Его ангелы. А какие распорядители могут быть более умелыми, чем они? У тебя нет изысканных блюд и вин? Какое же более изысканное блюдо и питье можешь ты Мне предложить, чем та любовь, какую ты проявил к этим людям и проявляешь по отношению ко Мне? У тебя нет друзей, чтобы оказать Мне честь? А эти? Какие друзья могут быть милее Учителю по имени Иисус, чем бедняки и несчастные? Смелее, Иосиф! Даже если бы Ирод вдруг обратился и отворил бы Мне свои залы, чтобы оказать Мне гостеприимство и честь в заново освященном дворце, и с Ним находились бы главы всех сословий, воздавая Мне почести, у Меня не было бы более избранного общества, чем это, которому Я также хочу кое-что сказать и сделать один подарок. Разрешаешь?»

«О, Учитель! Да я соглашусь на всё, чего бы Ты ни пожелал. Распоряжайся».

«Скажи им, пусть соберутся вместе, и слуги тоже. Хлеба мы себе и так найдем… Пусть лучше послушают сейчас Мое слово, чем бегать туда-сюда и предаваться суетным заботам».

Удивленный народ быстро сходится…

6Иисус говорит: «Вы здесь уже успели узнать, что вера в состоянии умножать зерно, когда такое желание проистекает из стремления к человеколюбию. Но не ограничивайте свою веру одними материальными потребностями. Бог сотворил первое пшеничное зёрнышко, и с той поры пшеница не перестает колоситься ради того, чтобы у людей был хлеб. Но Бог сотворил также и Рай, и он ждет своих насельников. Он был сотворен для тех, что живут по Закону и остаются верными, несмотря на скорбные жизненные испытания. Имейте веру – и вам удастся с помощью Господа сохранить себя в святости так же, как Иосифу удалось выделить двойное количество зерна, чтобы сделать вас вдвойне счастливыми и утвердить в вере своих слуг. Истинно, истинно говорю вам: если бы человек имел веру в Господа и имел бы, к тому же, праведное побуждение, то даже горы, скалистые недра которых прикованы к земле, не смогли бы устоять и переместились бы по приказу того, кто имеет веру в Господа. Вы-то верите в Бога?» – спрашивает Он, обращаясь ко всем.

«Да, Господин!»

«Кто для вас Бог?»

«Наш Всесвятой Отец, как проповедуют ученики Христа».

«А кто для вас Христос?»

«Спаситель. Учитель. Святой!»

«Только это?»

«Сын Божий. Но об этом не нужно говорить, а то фарисеи будут нас преследовать».

«Но вы-то верите, что Он именно таков?»

«Да, о Господин».

«Ну так возрастайте в своей вере. Даже если вы умолкнете, камни, растения, звезды, земля, всё на свете будет возвещать, что Христос – это истинный Искупитель и Царь. Будет возвещать это в час Его возношения, когда на Нем будут Его святейшая порфира и венец Искупителя. Блаженны те, кто сумеет отныне в это поверить и поверит еще сильнее тогда, и потому обретет веру в Христа и вечную жизнь. Есть ли у вас такая непоколебимая вера в Христа?»

«Да, о Господин. Расскажи нам, где Он, и мы будем умолять Его усилить нашу веру, чтобы стать такими блаженными». Заключительная просьба исходит не только от бедняков, но и от слуг, и от апостолов с Иосифом.

«Если будет у вас вера хотя бы с горчичное зёрнышко, и эту веру, эту драгоценную жемчужину вы удержите в своем сердце, не позволяя похитить ее у вас ничему человеческому или сверхчеловеческому и скверному, то все вы сможете приказать этой могучей, осеняющей колодец Иосифа шелковице: „Вырвись отсюда с корнем и пересадись в волны морские“».

7«А где же сам Христос? Мы ждем Его, чтобы Он исцелил нас. Его ученики нас не исцелили, но сказали: „Он может всё“. Мы хотели бы исцелиться, чтобы иметь возможность работать», – заявляют несколько больных или немощных мужчин.

«А вы верите, что Христос может это сделать?» – говорит Иисус, делая Иосифу знак, чтобы тот не говорил, что Христос это Он.

«Верим. Он Сын Божий, Он всё может».

«Да. Он всё может… и всем повелевает! – громко восклицает Иисус, властно простирая вперед правую руку и опуская ее, будто произносит клятву. И заканчивает мощным возгласом: – И да будет так во славу Божью!»

И собирается повернуться к дому. Но исцеленные, человек двадцать, с криками сбегаются, и Он оказывается заключен в сплетении их рук, которые тянутся, чтобы прикоснуться, благословить, дотронуться и погладить Его ладони, поцеловать Его одежды. Они отгораживают Его от Иосифа, от всех…

Иисус улыбается, гладит их, благословляет… Медленно освобождается и, всё еще сопровождаемый ими, исчезает в доме, в то время как осанны продолжают возноситься в небо, становящееся лиловым с наступлением сумерек.