2 октября 1944

¹Вот что я вижу. Речное селеньице в несколько очень скромных домов. Наверное, то самое, откуда отбывал Иисус, когда на лодке переправлялся через Иордан в половодье^[1], так как я вижу лодочника с его родственниками, идущих навстречу Иисусу, который выслал вперед Искариота и Фому приготовить Себе путь.

[1] См. 361.10–12.

Завидев приближающегося издалека Иисуса, лодочник ускоряет шаг и, оказавшись перед Иисусом, кланяется с глубочайшим почтением и говорит: «Добро пожаловать, Учитель, к нашим больным. Они Тебя ждут. Я много о Тебе рассказывал. Всё наше селение приветствует Тебя моими устами: „Благословен Мессия Бога всевышнего!“»

«Мир тебе и этому селению. Я здесь ради вас. Вы не разочаруетесь в своих надеждах. Небо милосердно к верующим. Идем». И они – Иисус пристраивается рядом с лодочником – продвигаются к центру этого маленького селения.

Женщины, дети, мужчины показываются в дверях, а затем присоединяются к их небольшой процессии по мере ее прохождения. С каждым метром количество народа растет, поскольку к идущим присоединяются всё новые и новые люди. Кто-то здоровается, кто-то благословляет, кто-то призывает.

²«Учитель, – кричит одна мать, – мой сын болен. Приди к нам, благословенный!»

И Иисус уклоняется в сторону бедного жилища, кладет руку на плечо заплаканной матери и спрашивает: «Где твой сын?»

«Здесь, Учитель, заходи».

В дом заходят мать, Иисус, лодочник, Петр, Иоанн, Фаддей и несколько местных. Остальные толпятся у дверей и смотрят, вытянув шеи, чтобы увидеть.

В углу бедной и темной кухни возле горящего очага стоит кроватка, а на ней лежит тельце^[2] ребенка лет семи. Говорю тельце, потому что он совсем истощен, желтоватого цвета и неподвижен. Лишь его маленькая грудь дышит хрипло и тяжело, я бы сказала, как при туберкулезе.

[2] У МВ cadaverino – буквально: трупик.

«Взгляни, Учитель. Я потратила все свои сбережения, чтобы спасти хотя бы этого. У меня больше нет мужа, другие двое детей умерли в том же возрасте, что и этот. Я возила его в Кесарию Приморскую, чтобы показать римскому лекарю. Но он смог мне сказать только: „Смирись. Его съедает кариес“. Погляди…»

И мать раскрывает это несчастное существо, сбрасывая с него покрывала. Где нет повязок, там из высохшей желтоватой кожи выступают косточки. Но открыта лишь малая часть тела. Остальная в бинтах и пеленках, и когда мать их снимает, обнажаются мокрые язвы, характерные для кариеса костей. Зрелище плачевное.

³Маленький больной настолько ослаблен, что не шевелится. Как будто речь идет не о нем. Он едва открывает впалые затуманенные глаза и безразлично, я бы сказала, с тоской смотрит на собравшихся. Потом закрывает их.

Иисус гладит его. Кладет Свою вытянутую ладонь на его бессильно запрокинутую головку, и мальчик снова открывает глаза, с большим интересом глядя на незнакомого Мужчину, прикасающегося к нему с такой любовью и улыбающегося ему с таким сочувствием.

«Хочешь исцелиться?» Иисус говорит тихо, согнувшись над исхудалым личиком. Перед этим Он снова прикрыл его тельце, сказав матери, хотевшей наложить другие повязки: «Не нужно, женщина. Оставь так».

Больной малыш молча кивает.

«Для чего?»

«Для моей мамы», – произносит слабенький голосок.

Мать плачет еще громче.

«Будешь всегда хорошим, если исцелишься? Хорошим сыном? Хорошим гражданином? Хорошим верующим?» Он задает вопросы, четко отделяя их друг от друга, чтобы дать время малышу ответить на каждый в отдельности. «Будешь помнить всё, что сейчас обещаешь? Всегда?»

Слабые, и всё же произносимые с таким сильным желанием «да» слетают одно за другим, словно вереница вздохов души.

«Дай Мне руку, малыш». Маленький больной хочет дать левую: она здоровая. Однако Иисус говорит: «Дай Мне другую. Я не причиню тебе боли».

«Господин, – говорит мать, – там сплошная язва. Давай Я ее обмотаю. Для Тебя…»

«Не важно, женщина. Отвращение у Меня вызывает только сердечная нечистота. Дай Мне руку и повторяй за Мной: „Хочу всегда быть хорошим как сын, как человек и как верующий в истинного Бога“».

Ребенок повторяет, напрягая свой голосок. О! в этом голосе вся его душа и надежда… и, конечно, надежда его матери.

⁴В комнате и на улице воцаряется торжественная тишина. Иисус, держа левой рукой правую руку больного, поднимает Свою правую руку – Его движение, когда Он провозглашает какую-то истину или когда воздействует Своей волей на болезни и стихии – и выпрямившись, величественно мощным голосом произносит: «И Я хочу, чтобы ты был здоров. Вставай, мальчик, воздай хвалу Господу». И отпускает его руку, что теперь совсем целая: худая, но без малейшей царапины, и говорит матери: «Снимай покрывала со своего ребенка».

Женщина, у которой такой вид, словно она ждет то ли смертного, то ли оправдательного приговора, нерешительно снимает покрывала… и с криком бросается на это тощее, но здоровое тельце, целует его, прижимает… обезумев от радости. До того, что не видит, как Иисус отходит от постели и направляется к двери.

Но маленький больной видит и говорит: «Благослови меня, о Господин, и разреши мне тоже Тебя благословить. Мама… ты не поблагодаришь?»

«Ой, прости!..» Женщина с дитем на руках падает в ноги Иисусу.

«Я понимаю, женщина. Иди с миром и будь счастлива. Прощай, дитя. Будь хорошим. Прощайте все». И выходит.

⁵Многие женщины поднимают своих младенцев, чтобы благословение Иисуса сохранило их в будущем от зла. Малыши протискиваются между взрослыми, чтобы их приласкали. Иисус благословляет, ласкает, выслушивает, еще раз останавливается, чтобы исцелить троих больных глазами и одного, которого всего трясет, как при пляске святого Вита^[3]. Теперь Он уже в центре селения.

[3] Пляска святого Вита – название нервной болезни, проявляющейся в виде мышечных сокращений и непроизвольных движений.

«Тут один мой родственник, он глухонемой от рождения. Вроде бы сообразительный, но делать ничего не может. Исцели его, Иисус», – просит лодочник.

«Веди Меня к нему».

Они заходят на участок, в глубине которого молодой человек лет тридцати черпает из колодца воду и поливает овощи. При своей глухоте, да еще повернувшись спиной, он не замечает того, что происходит, и невозмутимо продолжает заниматься своим делом, хотя крики толпы настолько громкие, что распугали голубей на крыше.

Лодочник подходит к нему, берет под руку и ведет к Иисусу.

Иисус встает перед недужным вплотную, буквально лицом к лицу, так что Своим языком дотрагивается до языка стоящего разинув рот немого и, вложив два средних пальца в его уши, мгновение молится, подняв глаза к небу, а затем произносит: «Отворитесь!», убирая руки и отодвигаясь.

«Кто Ты, что развязал мне речь и слух?» – кричит чудесно исцеленный^[4].

[4] Как и в 341.6, здесь двойное чудо: исцеление самой глухоты и дарование разумной речи, которой больной не мог бы сам научиться.

Иисус машет рукой и пытается пройти дальше и выйти с тыльной стороны дома. Но и исцеленный, и лодочник Его удерживают, один со словами: «Это Иисус из Назарета, Мессия», другой – восклицая: «О! постой, я поклонюсь Тебе!»

«Поклонись всевышнему Богу и всегда будь верным. Ступай. Не трать время на бесполезные слова, не превращай чудо в предмет мирского времяпровождения. Используй дар речи во благо и больше, чем ушами, слушай сердцем – голос Духа Творца, который тебя любит и благословляет».

Куда там! Бесполезно говорить ему, такому счастливому, не рассказывать о своем счастье! Исцеленный старается наверстать долгие годы немоты и глухоты, разговаривая со всеми подряд.

⁶Лодочник настаивает, чтобы Иисус зашел к нему домой отдохнуть и перекусить. Он чувствует себя виновником всего того почтения, что окружает Иисуса, и этим гордится. И хочет признания своего права.

«Но ведь это я – знатный человек в нашем селении», – говорит какой-то важный старикан.

«Да если б не я с моими лодками, ты бы так и не увидел Иисуса», – отвечает лодочник.

Всегда откровенный и порывистый Петр реагирует: «На самом деле… если бы я не сказал тебе кое-чего, то ты… и твои лодки…»

Иисус предусмотрительно вмешивается: «Идемте к реке. И там в ожидании трапезы – и пусть она будет умеренной и неприхотливой, ведь пища должна служить телу, а не быть для тела целью – Я займусь благовестием. Все, кто захочет Меня послушать и расспросить, пусть идут со Мной».

За Ним, можно сказать, следует целое селение.

⁷Иисус залезает на лодку, которую вытащили на прибрежную гальку, и с этой импровизированной трибуны обращается к слушателям, что уселись напротив Него полукругом на берегу и между деревьями.

За основу проповеди Он берет заданный кем-то вопрос: «Наш Закон, Учитель, определяет тех, кто родился калекой, чуть ли не как Богом наказанных, так что запрещает им любое служение при жертвеннике^[5]. Но в чём же они виноваты? Не правильнее ли было бы считать виновными их родителей, что производят их на свет увечными? Особенно матерей? И как нам себя вести с теми, кто от рождения увечен?»

[5] Лев. 21:17–24.

«Слушайте. Однажды один превосходный и прекрасный скульптор изготовил образец статуи, и из него получилось столь совершенное произведение, что он сам испытал от этого удовлетворение и произнес: „Хочу, чтобы Земля наполнилась подобными диковинами“. Но в одиночку такую работу потянуть не мог. Тогда он позвал себе в помощь других и сказал: „По этому вот образцу сделайте мне тысячу, нет, десять тысяч таких же совершенных статуй. Я потом нанесу последний штрих, придав выражение их лицам“. Но помощники были неспособны на такое, и не только потому, что сильно проигрывали в мастерстве своему наставнику, но еще и потому, что оказались немного пьяны, отведав плода, чей сок вызывает бред и помутнение. Тогда скульптор раздал им шаблоны и сказал: „Придавайте форму материалу с их помощью, и изделие получится правильным, а я его закончу, оживив напоследок своим прикосновением“. И помощники приступили к работе.

Однако у скульптора был серьезный враг. Его личный враг и враг его помощников, который любыми средствами пытался обесславить скульптора и внести разлад между ним и его подмастерьями. Для этого он привнес в их труд свою хитрость: там подменит вещество для заливки в форму, тут уменьшит огонь, а где-то усыпит помощников. И вышло так, что мироправитель, пытаясь, насколько возможно, воспрепятствовать тому, чтобы произведение расходилось в несовершенных копиях, предпринял строгие меры против тех отливок, что выходили с изъянами. И одна из мер заключалась в том, что образцы такого литья не могли выставляться в Доме Божьем. Там всё должно – или должно бы – быть безупречным. Говорю: должно бы, потому что это совсем не так. Даже если видимость пристойная, действительность не такова. Находящиеся в Доме Божьем выглядят не имеющими изъянов, но Божий взор обнаруживает в них изъяны самые серьезные. Те, что у них в сердце.

⁸О, сердце! Именно им мы служим Богу; воистину – именно сердцем. Не нужно и недостаточно обладать ясным зрением и совершенным слухом, гармоничным голосом и красивым телом, чтобы воспевать хвалы, угодные Богу. Не нужно и недостаточно иметь красивые, чистые и благоуханные одеяния. Ясным и совершенным, гармоничным и правильно сформированным должен быть дух с его духовным зрением, слухом и голосом, с его духовным обликом. Они-то и должны быть украшены чистотой: вот вам красивое, незапятнанное и благоухающее одеяние милосердия; и вот вам елей, обогащенный сутью, которая угодна Богу.

А что за милосердие у того, кто, сам будучи счастливым и видя несчастного, насмехается над ним и проявляет ненависть? Наоборот, сугубое и тройное милосердие следует оказывать тому, кто безвинно родился убогим. Убогость – это страдание, которое вменяется в заслугу и тому, кто его переносит, и тому, кто, будучи с ним связан, видит это и переживает из любви к своему родственнику, и, может быть, бьет себя в грудь, думая: „Причина этого страдания во мне, в моих пороках“. И оно ни в коем случае не должно становиться поводом для духовных согрешений у тех, кто на это страдание взирает. А грех происходит, если мы проявляем немилосердие. Поэтому Я говорю вам: никогда не будьте немилосердными к своему ближнему. Родился ли он убогим? Любите его, ведь он претерпевает свое великое страдание. Стал ли он убогим по своей вине? Любите его, ведь его вина уже превратилась в наказание. Родитель ли это убогого, что родился или стал таким? Любите его, потому что нет боли сильнее, чем скорбь родителя за свое пораженное недугом чадо. Мать ли это, родившая урода? Любите ее, ведь она буквально придавлена своим горем, которое считает самым невыносимым. Оно и правда нечеловеческое.

⁹Но еще сильнее горе той, кто является матерью духовного урода, ведь она понимает, что произвела на свет демона и того, кто опасен для Земли, для отечества, для семьи, для друзей. О! она-то даже не осмеливается поднять своего лба, эта бедная мать жестокосердого, подлеца, убийцы, предателя, вора или раз­вратника! Что ж, Я скажу вам: „Любите и этих матерей, самых несчастных. Тех, кого веками будут именовать матерями убийц и предателей“.

Тут и там слышала эта Земля рыдания матерей, что терзались из-за жестокой смерти своего сына. Начиная с Евы, сколько матерей ощущали, как у них надрывается утроба сильнее, чем во время родов – да что там говорить? – ощущали, как какая-то жестокая рука вырывает у них внутренности, а вместе с ними и сердце, стоя у бездыханного тела своего убитого, казненного, замученного людьми сына, и выли от нестерпимой боли, обезумев в своей трепетной скорбной любви и припав к останкам тех, что уже их не слышали, что больше не согревались их теплом, что уже не могли пошевелиться, чтобы хоть взглядом, хоть жестом, если не устами, сказать: „Мать, я тебя слышу“.

И всё-таки Я вам скажу, что этой Земле еще не довелось услышать крика и впитать слез самой святой из матерей, как и самой несчастной. Тех, что навеки останутся в памяти людей. Матери преданного смерти Искупителя и матери того, кто станет Его предателем. Эти две, каждая по-своему мученицы, услышат – через многие мили – услышат стенания друг друга, и непорочная святая Мать, Пренепорочная, невинная Мать Невинного, скажет Своей далекой сестре, ставшей мученицей из-за своего жестокого сына более, чем из-за чего-либо другого: „Сестра, Я тебя люблю“.

Любите, чтобы быть достойными Той, которая полюбит за всех и полюбит всех. Любовь – вот что спасет эту Землю».

¹⁰Иисус сходит со Своего простенького амвона и наклоняется приласкать полуголого мальчонку, который в своей рубашонке кувыркается на прибрежной траве. После стольких возвышенных слов Учителя облегчение видеть Его таким: как Он, словно обычный человек, проявляет внимание к младенцу, а потом преломляет хлеб, возносит его и раздает тем, кто рядом, и по-человечески усаживается есть, в то время как в Своем сердце, несомненно, уже слышит рыдания Своей Матери и видит около Себя Иуду.

На меня, такую импульсивную, это Его владение Своими чувствами производит большее впечатление, чем многие другие вещи. Это некий постоянный урок, который я от Него получаю. Присутствующие же, наоборот: кажется, они всё еще остаются прямо-таки очарованными. Едят задумчиво и молчаливо, благоговейно взирая на кроткого Учителя любви.