27 апреля 1946

¹С гребня последних возвышенностей, которые, собственно, уже не назвать холмами, настолько незначительна их высота, предстает широкая панорама средиземноморского побережья, с севера ограниченная выступом Кармеля, а к югу, насколько хватает человеческого зрения, свободно простирающаяся вдаль. Безмятежный, почти прямой берег, предваряемый плодородной равниной, слегка искажаемой весьма небольшими возвышенностями. Приморские города выделяются белизной домов, втиснутой между зеленью суши и синевой моря: спокойного, безмятежного, отражающего своей сияющей голубизной чистую лазурь неба.

Кесария немного севернее того места, где находятся апостолы с Иисусом и с некоторыми учениками, которых они, вероятно, повстречали в селениях, пройденных вечером или на заре, так как сейчас заря уже прошла, прошел и рассвет, хотя всё еще раннее утро: те прекрасные утренние летние часы, когда небо после розового рассвета становится голубым, и свеж прозрачный воздух, свежи равнины, а море не тронуто парусами; девственные часы дня, когда распускаются новые цветы, и росы, высыхая на первом солнце, пахнут ароматами трав, придавая свежесть и благоухание легкому дуновению утреннего ветерка, что слегка колышет на стеблях листья и едва касается рябью гладкой поверхности моря.

Показавшийся город раскинулся на берегу – красивый, как и всякое место, где обосновалась римская утонченность. Мраморные термы и дворцы, словно глыбы застывшего снега, белеют в ближайших к морю кварталах под надзором тоже белой, находящейся рядом с гаванью высокой квадратной башни. Видимо, крепость или дозорная вышка. Дальше – домики поскромнее, пригородные, в еврейском стиле; повсюду зеленеют перголы, висячие сады, более или менее роскошные и разбитые на террасах домов, и высятся деревья.

Апостолы восторгаются, прохлаждаясь в тени нескольких платанов, растущих почти на самом гребне холма.

«При виде такой необъятности легче дышится!» – восклицает Филипп.

«И как будто уже чувствуешь всю свежесть этой прекрасной лазурной воды», – говорит Петр.

«В самом деле! После этой вечной пыли, камней, колючек… гляди, какая чистота! Какая свежесть! Какой покой! Море всегда навевает покой…» – высказывается Иаков Алфеев.

«Хм! Если только… не принимается тебя хлестать по физиономии и заставлять вертеться вместе с кораблем, словно юлу в руках мальчишки…» – отвечает на это Матфей, вероятно, вспомнивший о своей морской болезни.

²«Учитель… а я думаю… Думаю о всех изречениях наших псалмопевцев, о книге Иова, об изречениях из книг премудрости – там, где прославляется Божье могущество. И не знаю почему, но эти размышления, возникающие у меня при виде всего этого, наводят меня на мысль, что если мы будем праведны до самого конца, то так же будем вознесены к совершенной красоте над лазурной светящейся чистотой в великом сонме, в Твоем вечном торжестве, которое Ты нам описывал и которое станет концом Зла. И я словно вижу, что эта небесная необъятность наполнена светящимися воскресшими телами, и вижу Тебя, сверкающего ярче тысячи солнц посреди тех блаженных, и нет уже ни скорбей, ни слез, ни обид, ни поношений, таких как вчера вечером… и покой, покой, покой… Когда же Зло перестанет вредить? Может быть, когда затупит свои стрелы о Твое Жертвоприношение? Смирится ли оно с тем, что побеждено?» – произносит Иоанн, что вначале улыбался, а теперь обеспокоен.

«Никогда. Оно всё время будет считать себя победителем, несмотря на все опровержения, что приведут ему праведники. И Моя Жертва не затупит его стрел. Но наступит час, последний час, когда Зло будет побеждено, и Мои избранные во всей красе, еще более беспредельной, чем та, что предвидит твой дух, станут единым, вечным, святым Народом, истинным Народом истинного Бога».

«А мы все будем там?» – спрашивают апостолы.

«Все»^[1].

[1] Он может сказать «все», – пишет МВ в примечании, – потому что Искариот не присутствует, а из апостолов сгубил свою душу только он, человек из Кериота.

«А мы?» – интересуется более многочисленная группа учеников.

«Вы тоже все там будете».

«Все присутствующие или все ученики, сколько нас есть? Теперь нас уже много, невзирая на тех, кто отошел».

«И будет всё больше и больше. Но не все вы будете верными до конца. Тем не менее, многие окажутся со Мной в Раю. Некоторые получат награду после искупления^[2], другие сразу после своей кончины, но награда будет такова, что вы забудете эту Землю и ее скорби так же, как забудете Чистилище с его покаянной тоской о любви».

[2] Espiazione означает искупление как личное покаянное делание.

³«Учитель, Ты говорил нам, что мы будем претерпевать гонения и мученичества. Значит, нас могут схватить и убить, не оставив нам времени на покаяние, либо наша слабость не даст нам примириться с насильственной смертью… И что тогда?» – спрашивает находящийся среди учеников Николай из Антиохии.

«Не думай о себе так. По вашей человеческой слабости вы действительно не смогли бы безропотно претерпеть мученичество. Но тем великим душам, что должны свидетельствовать о Господе, от Господа посылается сверхъестественная помощь…» 

«Какая? Наверное, невосприимчивость?»

«Нет, Николай. Совершенная любовь. Они придут к любви столь исчерпывающей, что страдания от мучений, страдания от обвинений, от разлучения с родными, с самой жизнью, со всем перестанут быть чем-то угнетающим, а наоборот целиком превратятся в основание для восхождения к Небу, его принятия, его созерцания, и поэтому они протянут руки и устремят сердца к этим мукам, чтобы отправиться туда, где уже будет пребывать их сердце: на Небо».

«Значит тому, кому выпадет такая смерть, многое простит­ся», – произносит какой-то пожилой ученик, имени которого я не знаю.

«Не многое, а всё простится, Папий. Потому что любовь – это отпущение грехов, жертвоприношение – это отпущение грехов, и героическое исповедание веры – это отпущение грехов. Так что видишь – у мучеников будет тройное омовение».

«О, раз так… Я много нагрешил, Учитель, и пошел за этими людьми, чтобы получить прощение, и Ты мне вчера его дал, и за это принял оскорбления от тех, кто не прощает и злонамерен. Я думаю, что Твое прощение значимо. Но за мои долгие греховные годы благослови меня на очистительное мученичество».

«Многого ты просишь, муж!»

«Не более того, что я должен отдать, чтобы обрести то блаженство, которое изобразил Иоанн Зеведеев, а Ты подтвердил. Умоляю Тебя, Господь. Дай мне умереть за Тебя, за Твое учение».

«Многого ты просишь, муж! Человеческая жизнь в руках Моего Отца…»

«Но всякая Твоя молитва бывает услышана, как и всякое Твое суждение. Выпроси у Предвечного для меня такое прощение…»

Мужчина на коленях у ног Исуса, который смотрит ему в глаза, а затем говорит: «А разве тебе не кажется мученичеством жить, когда мир потерял всякую привлекательность и сердце воздыхает о Небе, причем жить, уча других любви, знать о разочарованиях Учителя и, неустанно, упорно трудясь, приносить в подарок Учителю души? Исполняй Божью волю: всегда, даже если исполнение своей воли тебе может показаться более героическим, – и будешь святым… ⁴Ну вот и наши товарищи: идут к нам с припасами. Двинемся, чтобы оказаться в городе до наступления зноя».

И Он первым отправляется вниз по пологому спуску, который вскоре переходит в равнину, прорезанную белой лентой дороги, что ведет в Кесарию Приморскую.