ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
ПРИТЧИ
Притча о деревьях
Отрывок из 246 главы
Слушайте, люди Назарета. Вы уже знаете толкования притчи против Авимелеха от своего архисинагога, который в свое время был научен законоучителем, а тот – другим законоучителем, и так далее в течение веков, и всегда одним и тем же способом и с одними и теми же заключениями. От Меня вы услышите другое толкование. И еще Я прошу вас постараться использовать свои мыслительные способности, а не уподобляться веревке на колодезном вороте, которая, покуда не сотрется, перемещается от ворота к воде и от воды к вороту и при этом нисколько не меняется! Но человек – не привязанный канат и не какое-то механическое устройство. Человек наделен разумом и сам должен уметь им пользоваться в соответствии с нуждами и обстоятельствами. Ведь если написанное слово вечно, то обстоятельства меняются. Жалки те учителя, которым неведомо стремление познать труд и удовлетворение, раз за разом извлекая новое поучение, то есть дух, который всегда содержится в древних и мудрых словах. Они уподобятся эху, которое может лишь повторять, хотя бы и десятки раз, одно единственное слово, не вставляя ничего своего.
2Деревья, то есть человечество, представленное в виде леса, где собраны все виды деревьев, кустарников и трав, ощущают необходимость в том, чтобы ими руководил кто-то, кто взвалил бы на себя бремя всей славы, но также – а эта тяжесть намного весомее – и все тяготы правления, и бремя ответственности за счастье или несчастье своих подданных, ответственности перед самими подданными, перед соседними народами и, что самое страшное, перед Богом. Потому что короны и высокие общественные положения, какие бы они ни были, даются людьми, это верно, но попускаются Богом, без чьей благосклонности никакая человеческая власть не в силах установиться. Именно этим объясняются невообразимые и неожиданные смены династий, казавшихся вечными, и держав, казавшихся незыблемыми, которые, будучи наказанием или испытанием для своих народов, в случае, если переходили границы, свергались самими народами по Божьему попущению и превращались в ничто, в пыль, а то и в грязь сточной канавы.
Я сказал: народы ощущают потребность избрать себе кого-то, кто взвалил бы на себя всю ответственность перед своими подданными, перед соседними народами и перед Богом, что страшнее всего. Ведь если страшен приговор истории, и тщетно пытаться его отменить в интересах народов, поскольку будущие события и грядущие поколения вернут его к первоначальной страшной правде, то еще страшнее приговор Бога, который не подвержен чьему-либо давлению и независим от перемены настроений и суждений, как это слишком часто бывает у людей, и еще менее подвластен ошибкам в суждениях. Поэтому необходимо, чтобы те, кто избраны быть вождями народов и творцами истории, действовали бы c героической праведностью, присущей святым, дабы не оказаться опозоренными на будущие века и наказанными Богом на веки вечные.
3Но вернемся к притче об Авимелехе. Итак, деревья пожелали выбрать себе царя и отправились к оливе. Но это священное дерево, посвященное духовным нуждам ради елея, что горит перед Господом и является преобладающей частью десятин и жертвоприношений, и предоставляющее свое масло для приготовления священного мира для помазания алтаря, священников и царей, дерево, чьи, Я бы сказал, чудодейственные свойства применяются как внутреннее или наружное средство при телесных недугах, отвечало: „Как могу я пренебречь своим святым и духовным призванием и опуститься до земных вещей?“
О, прекрасный ответ оливы! Почему же ему не научатся и не следуют все те, кого Бог избрал к святому служению: по крайней мере, они? Говорю: по крайней мере, потому что поистине так должен был бы отвечать на бесовские прилоги каждый человек, ведь каждый человек – это царь и сын Божий, наделенный душой, которая и делает его таковым: царственным, по сыновству божественным, призванным к сверхъестественному достоинству. У него есть душа, которая есть и алтарь, и дом. Алтарь Божий и дом, куда снисходит Небесный Отец, дабы снискать любовь и почтение Своего сына и подданного. У каждого человека есть душа, и всякая душа, будучи алтарем, превращает человека, вмещающего ее, в священника, хранителя этого алтаря, а в книге Левит сказано: „Священник да не осквернится“[1]. Так что человек на искушение беса, мира сего или плоти был бы обязан ответить: „Могу ли я перестать быть духовным, чтобы заняться вещами материальными и греховными?“
[1] Лев. 21:1.
4Тогда деревья пошли к смоковнице и пригласили ее над ними царствовать. Но смоковница отвечала: „Как могу я отказаться от своей сладости и от своих нежнейших плодов, чтобы стать вашей царицей?“
Многие обращаются к тому, кто кроток, чтобы он стал их царем. Не столько из-за восхищения его кротостью, сколько потому, что надеются, что из-за своей крайней мягкости он в конце концов станет царем шуточным, от которого можно получить одобрение на всё и с которым позволительна любая вольность. Но кротость не означает слабость. Это доброта: праведная, умная, непоколебимая. Никогда не путайте кротость со слабостью. Первая – добродетель, вторая – недостаток. И именно потому, что она – добродетель, она сообщает обладающему ей чистую совесть, которая позволяет ему сопротивляться человеческим воздействиям и внушениям, направленным на подчинение его своим интересам, не являющимся интересами Бога, и любой ценой оставаться верным своему призванию. Кроткий духом никогда резко не возразит на чужие упреки, никогда сурово не оттолкнет того, кто к нему обращается. Но, тем не менее, с извинениями и улыбкой все равно скажет: „Брат, оставь мне мой кроткий жребий. Я здесь, чтобы утешать тебя и помогать тебе, но я не могу стать царем, как ты думаешь, ибо ради своей и твоей души я забочусь и беспокоюсь о единственном царстве: о царстве духовном“.
5Деревья пошли к виноградной лозе и попросили ее стать их царицей. Но лоза отвечала: „Как могу я отказаться быть весельем и крепостью и пойти царствовать над вами?“
Царствование всегда приводит к помрачению духа, как из-за ответственности, так и из-за угрызений совести, поскольку царь, который не грешит и не вызывает у себя угрызений совести, встречается реже, чем черный бриллиант. Власть соблазняет до тех пор, пока сверкает, как маяк, издалека, но когда ее достигают, оказывается, что это всего лишь блеск светлячка, а никакой не звезды. И еще: власть есть не что иное, как сила, связанная тысячью канатов с тысячей интересов, действующих вокруг правителя. Интересов придворных, интересов союзников, личных и родственных интересов. Сколько правителей клянутся сами себе во время священного помазания: „Я буду беспристрастным“, а потом не в состоянии это выполнить! Словно могучее дерево, что не протестует против первого объятья мягкого и тонкого плюща, заявляя: „Он такой слабый, что не может мне навредить“, – и более того, радо быть увешанным его гирляндой и быть покровителем, помогающим ему взбираться вверх, так же и царь часто, можно сказать, всегда уступает первому объятию тех, кто обращается к нему со своими интересами: придворными, союзническими, личными или родственными, и ему приятно быть их щедрым покровителем. „Это такая мелочь! – говорит он, даже когда совесть его кричит: – Берегись!“ И думает, что это не может навредить ни его влиятельности, ни его доброму имени.
То дерево тоже так считает. Но наступит день, когда плющ, возрастая в крепости и вырастая в длину, становясь все более ненасытным в высасывании соков из почвы и взбираясь все выше в борьбе за свет и солнце, ветвь за ветвью обхватит полностью это могучее дерево, одолеет его, задушит и убьет. А ведь он был таким слабым! А оно – таким сильным! С царем точно так же. Первая уступка в отношении собственного служения, первое пожимание плечами в ответ на голос совести (ведь похвала сладка, а образ востребованного покровителя приятен) – и наступает момент, когда царствует уже не царь, а чужие интересы, которые порабощают его, затыкают ему рот, пока не задушат и не уничтожат, если, сделавшись сильнее него, увидят, что тот не торопится умереть. Также и обычный человек, всё тот же царь по своему духу, гибнет, если из гордости или из жадности соглашается на низшие виды царствования. И утрачивает свой духовный покой, проистекающий от единения с Богом. Ведь и дьявол, и мир сей, и плоть могут дать призрачную силу и наслаждение – но лишь ценой духовной радости, что проистекает от единения с Богом.
Радость и сила нищих в душе[2] вполне заслуживают того, чтобы человек мог сказать: „Как же я могу согласиться стать царем в своей низшей части, если, вступив в союз с вами, я утрачу внутреннюю силу и радость, а также Небо с его истинным царством?“ И эти блаженные нищие духом, что имеют целью обладание только Царством Небесным и презирают всякое иное богатство, не относящееся к этому царству, могут также сказать: „Как же мы можем перестать выполнять наше служение, состоящее в том, чтобы дать настояться укрепляющим и оживляющим[3] сокам для этого братского человеческого рода, что обитает в безводной пустыне животного состояния и нуждается в утолении своей жажды, чтобы не умереть, чтобы напитаться живительными соками, словно ребенок, лишенный кормилицы? Мы и есть эти кормилицы человечества, что потеряло Божью грудь и блуждает, бесплодное и больное, и дошло бы до безутешной смерти, до мрачного скептицизма, если бы не встретило нас, свободных от всякой земной привязанности и убеждающих их своим веселым усердием в том, что существуют Жизнь, Радость, Свобода и Мир. Мы не можем отказаться от этой милости ради какого-то мелочного интереса“.
[2] То же, что нищие духом (см. 170.6).
[3] Буквально: веселящим.
6Тогда деревья отправились к терновнику. Этот не отказал им. Но наложил строгие условия: „Если хотите, чтобы царем был я, то будьте у меня в подчинении. Но если, избрав меня, вы этого не сделаете, я превращу каждый свой шип в огненную муку и всех вас пожгу, даже Ливанские кедры“.
Такие же атрибуты власти принимает в качестве истинных и этот мир! Самоуправство и жестокость развращенным человечеством принимаются за истинную царскую власть, тогда как кротость и доброта считаются проявлением глупости и ничтожества. Человек не покоряется Добру, но подчиняется Злу. Оно обольщает его и – в результате – сжигает.