26 февраля 1945.

   ¹Если сравнивать этот низкий и грубый домишко с домом в Вифании, то это, конечно, овчарня, как говорит Лазарь. Но если сравнивать ее с домами крестьян Доры, это вполне пристойное жилище.

   Очень низкое и очень широкое, добротно построенное, оно имеет кухню, то есть большой очаг в совершенно закопченной комнате, в которой есть стол, несколько скамеек, несколько амфор и простецкая сушилка, где лежат тарелки и чаши. Широкая и грубая деревянная дверь, помимо функции входа, выполняет еще и функцию освещения. Далее, на той же стене, расположены еще три двери, открывающие доступ в три длинные и узкие комнаты с белеными известью стенами и земляным утрамбованным полом, как в кухне. В двух из них теперь находятся койки. Похоже, это маленькие спальни. Множество укрепленных в стенах крюков свидетельствует от том, что тут развешивали инструменты и, возможно, даже сельскохозяйственные продукты. Теперь они служат вешалками для плащей и переметных сумок. Третья комната (это, скорее, широкий коридор, нежели комната, благодаря диспропорции между ее длиной и шириной) пуста. Наверное, она служила также укрытием для животных, поскольку в ней есть кормушка и в стену вделаны кольца, а на полу присутствуют углубления сродни тем, что образуются на земле от ударов подкованных копыт. Сейчас там ничего нет.

  Снаружи вплотную к этому последнему помещению примыкает широкая простая веранда, состоящая из крыши, покрытой связками прутьев и кусками сланца и опирающейся на едва обработанные древесные стволы. Это даже не веранда, это навес, поскольку она открыта с трех сторон: двух длинных, не меньше десяти метров, и одной короткой, метров пяти, не более. Летом виноградная лоза с южной стороны должна простирать свои ветви от ствола до ствола. Сейчас листва с нее облетела, и она показывает свои обнаженные ветви; облетела также исполинская смоковница, летом затеняющая бассейн в середине двора, устроенный, несомненно, чтобы поить скот. А сбоку от него – примитивный колодец, то есть отверстие на уровне почвы, едва окаймленное плоскими белыми камнями, указывающими на него.

  Это дом, что приютил Иисуса и Его учеников в месте, называемом «Живописная Вода». Его окружают поля, точнее, луга и виноградники, а на расстоянии около трехсот метров (не стоит принимать мои измерения в качестве догматов веры) среди полей виден еще один дом, более красивый, поскольку он наделен верхней террасой, которой этот не обладает. За тем вторым домом вид закрывают рощи из оливковых и других деревьев, частично облетевших, частично же покрытых листвой.

  ²Петр со своим братом и с Иоанном с удовольствием работают, подметая двор и комнаты, приводя в порядок кровати, черпая воду. Более того, Петр затеял возню вокруг колодца с целью починить и укрепить веревки и сделать добывание воды более практичным и удобным. Двое же братьев Иисуса, с молотком и напильником в руках, трудятся над запорами и ставнями, а Иаков Зеведеев помогает им, орудуя пилой и топором, словно рабочий на верфи.

   На кухне хлопочет Фома, и похоже, он умелый повар: так хорошо он справляется с очагом и огнем и так проворно чистит овощи, которые красавец Иуда удостоился принести из ближнего селения. Понимаю, что речь идет о более или менее крупном селении, поскольку Иуда поясняет, что хлеб там пекут лишь дважды в неделю, и что поэтому сегодня хлеба нет.

   Петр, услышав это, говорит: «Сделаем лепешки на огне. Там есть мука. Живо, снимай свое одеяние и начинай замешивать, а как их испечь, это моя забота. Я умею».

  И мне остается только смеяться, видя, как Искариот смиряет себя и в нижней одежде замешивает тесто, весь покрываясь мучной пылью.

   Иисуса нет, и вместе с Ним отсутствуют Симон, Варфоломей, Матфей и Филипп.

   «Сейчас хуже всего, – отвечает Петр на ворчание Иуды из Кериота, – но завтра будет уже лучше. А к весне пойдет совсем хорошо…»

   «К весне? Мы будем все время оставаться тут?» – испуганно говорит Иуда.

   «А что? Разве это не дом? Дождь – а на нас не капает. Вода питьевая есть. Очаг имеется. А чего ты еще хочешь? Я тут себя чувствую превосходно. В том числе и потому, что не ощущаю вони от фарисеев и им подобных…»

   «Петр, пойдем вынимать сети», – говорит Андрей и утаскивает своего брата прочь прежде, чем начнется какая-нибудь дискуссия между ним и Искариотом.

   «Этот человек не может меня видеть», – восклицает Иуда.

  «Нет. Не надо так говорить. Он такой же откровенный со всеми. Но он добрый. Это ты всегда недоволен», – отвечает Фома, у которого, наоборот, всегда прекрасное настроение.

   «Я представлял это себе как-то иначе…»

   «Мой Брат не запрещает тебе идти туда, где иначе, – мирно говорит Иаков Алфеев. – Думаю, что все мы, последовав за Ним, по своей глупости представляли себе нечто иное. Однако это потому, что мы жестоковыйные и высокомерные. Он никогда не скрывал, что следовать за Ним опасно и трудно».

   Иуда ворчит сквозь зубы.

  Ему отвечает другой Иуда, Фаддей, который трудится над кухонной полкой, превращая ее в маленький шкаф: «Ты неправ. Неправ даже согласно нашим обычаям. Каждый израильтянин обязан трудиться. И мы трудимся. Тебя так тяготит этот труд? Я его не чувствую, потому что с тех пор, как я с Ним, любая работа теряет свою тяжесть».

   «Я тоже ни о чем не жалею. И так же доволен, как будто я сейчас в семье», – говорит Иаков Зеведеев.

   «Много мы тут наделаем!..» – иронично замечает Иуда из Кериота.

   «Да, в конце концов, чего ты хочешь? На что рассчитываешь? На двор сатрапа? Я не позволю тебе критиковать то, что делает мой двоюродный Брат. Понял?» – взрывается Фаддей.

   «Тише, брат. Иисус не любит эти споры. Давайте как можно меньше говорить и как можно больше делать. Так будет лучше для всех. К тому же… если даже у Него не получается изменить наши сердца… как ты можешь надеяться сделать это своими словами?» – говорит Иаков Алфеев.

   «Сердце, которое не меняется, это мое, верно?» – спрашивает Искариот вызывающе.

  Однако Иаков ему не отвечает. Более того, он зажимает между губами гвоздь и при этом энергично сколачивает доски, производя такой грохот, что ворчание Иуды в нем теряется.

  ³Проходит некоторое время, затем одновременно заходят Исаак, несущий несколько яиц и корзинку с ароматными хлебами, и Андрей с садком рыбы.

   «Вот, – говорит Исаак, – управляющий передает это и спрашивает, не нужно чего еще. Таково его распоряжение».

   «Видишь, что от голода мы не умрем?» – обращается Фома к Искариоту. А потом говорит: «Дай-ка мне твою рыбу, Андрей. Какая славная! Но как ее готовят?.. Тут я не справлюсь».

  «Это моя забота, – говорит Андрей, – я же рыбак», – и направляется в угол потрошить свои рыбины, которые еще живы.

  «Сюда идет Учитель. Он прошелся по селениям и по полям. Увидите, что скоро к нам потянутся. Он уже исцелил больного глазами. И кроме того, я уже исходил эти места, и они знают…»

   «Э! Ну да! Я, я!.. Всё эти пастухи!.. Мы оставили, по крайней мере я, спокойную жизнь и занялись тем и этим, однако ничего не делается…»

   Исаак удивленно глядит на Искариота… но глубокомысленно не вступает в спор. Остальные берут пример с него… но внутри все кипят.

   ⁴«Мир всем вам, – это на пороге Иисус, улыбающийся, добрый. Кажется, само солнце усилило сияние с Его приходом. – Ай да молодцы! Все за работой! Можно Я помогу тебе, брат?»

   «Нет, отдыхай. Я закончил».

   «Нас нагрузили съестным. Все хотели что-нибудь дать. Если бы у всех были сердца, как у этих смиренных!» – говорит Иисус немного печально.

   «О! мой Учитель! Благослови Тебя Бог!» – это Петр, который входит со связкой дров на плечах, да так и здоровается со своим Иисусом стоя под этой ношей.

   «И тебя, Петр, да благословит Господь. Вы много потрудились!»

   «И потрудимся еще больше в свободное время. У нас есть загородная усадьба!.. И мы превратим ее в Эдем. Пока что я поправил колодец, хотя бы чтобы ночью мы видели, где он находится, и были уверены, что не потеряем наши кувшины, когда опускаем их туда. Затем… видишь, какие молодцы Твои братья? Все необходимое для долгого проживания на одном месте, а я, рыбак, и не догадался бы. Действительно, молодцы. И Фома. Он мог бы справиться на кухне у Ирода. Иуда тоже молодец. Приготовил замечательные лепешки…»

   «И ненужные. Есть хлеб», – невесело отвечает Иуда.

   Петр смотрит на него, и я жду какого-нибудь колкого замечания, но он качает головой, мешает золу и выкладывает на нее лепешки.

   «Еще немного – и всё готово», – говорит Фома. И смеется.

   ⁵«Будешь сегодня говорить?» – интересуется Иаков Зеведеев.

   «Да. Между шестым и девятым часом. Ваши товарищи так сказали. Поэтому трапезничать нам надо побыстрее».

   Спустя некоторое время Иоанн кладет на стол хлеб, ставит скамьи, приносит чаши и амфоры, а Фома несет печеные овощи и жареную рыбу.

   Иисус посередине, Он возносит и благословляет еду, раздает ее – и все с удовольствием едят.

   Они еще продолжают трапезу, когда на дворе появляются несколько человек.

   Петр встает и идет к двери: «Чего вы хотите?»

   «Рабби. Он не здесь говорит?»

   «Здесь. Но сейчас Он ест, потому что Он тоже человек. Присаживайтесь там и подождите».

   Небольшая группа идет под простенький навес.

  «Однако подходят холода и частые дожди. Я считаю, что было бы правильно воспользоваться тем пустым стойлом. Я его как следует очистил. Ясли будут Ему сиденьем…»

   «Не делай глупых насмешек. Рабби есть рабби», – говорит Иуда.

   «Какие тут насмешки? Если уж Он родился в стойле, то сможет вести речь, сидя на яслях!»

  «Петр прав. Но, прошу вас, будьте друг с другом любезнее!» Иисус произносит эти слова, похоже, даже с некоторой усталостью.

   Они заканчивают трапезу, и Иисус тотчас выходит навстречу небольшому скоплению людей.

   «Подожди, Учитель, – кричит Ему вдогонку Петр, – Твой брат сделал для Тебя скамью, а то там, под навесом, земля влажная».

  «Не обязательно. Ты знаешь: Я говорю стоя. Люди хотят Меня видеть, и Я хочу их видеть. Лучше… сделайте несколько скамеек и лежаков. Возможно, будут приходить больные… и им это будет нужно».

   «Ты всегда думаешь о других, добрый Учитель!» – говорит Иоанн, целуя Его ладонь.

  Иисус со Своей слегка печальной улыбкой направляется к кучке людей. С Ним идут и все ученики.

   Петр, идущий бок о бок с Ним, заставляет Его пригнуться и тихо шепчет Ему: «За стеной та самая закутанная женщина. Я ее видел. Она там с утра. Она шла за нами от Вифании. Мне прогнать ее или оставить?»

   «Оставь ее. Я уже говорил».

   «А если она шпионит, как утверждает Искариот?»

  «Нет. Доверься тому, что Я говорю. Оставь ее и ничего не говори остальным. Отнесись с уважением к ее тайне».

   «Я молчал, потому что считал, что так правильнее».

   ⁶«Мир вам, ищущим Слова», – начинает Иисус. И проходит в глубину постройки, так что за Его спиной – стена дома. Он неторопливо обращается к двум десятками человек, сидящим на земле или прислонившимся к опорам в умеренном тепле ноябрьского солнца.

   «Человек впадает в заблуждение, рассуждая о жизни и смерти, и применяя два этих понятия. Он называет „жизнью“ период времени, когда он, родившись от матери, приступает к дыханию, питанию, движению, размышлению, действию; и называет „смертью“ момент, когда прекращает дышать, есть, двигаться, думать, действовать и становится холодной и бесчувственной оболочкой, готовой опять войти в утробу, только в могильную. Но это не так. Я хочу помочь вам понять, что такое „жизнь“, и указать вам на дела, присущие жизни.

  Жизнь не есть существование. Существование не есть жизнь. Существует и эта виноградная лоза, что обвивается вокруг этих опор. Но в ней нет той жизни, о которой говорю Я. Существует и та овца, что блеет, будучи привязанной к дереву, растущему поодаль. Но в ней нет той жизни, о которой говорю Я. Жизнь, о которой говорю Я, не начинается с началом существования и не завершается кончиной тела. Жизнь, о которой говорю Я, берет начало не в материнской утробе. Она начинается тогда, когда Ум Божий творит душу, чтобы та обитала в теле, кончается же – когда ее убивает Грех!

   Вначале человек есть только растущий зачаток, семя плоти, в отличие от клейковины или от мякоти, каковы зачатки зерновых или плодов. Сначала он лишь формирующееся животное, зародыш животного, не отличающийся от того, что сейчас набухает в утробе у той овцы. Но с того момента, как в этот зачаток человека вдыхается эта бестелесная часть, которая, к тому же, наиболее могущественна в своей возвышенной бестелесности, вот тогда этот плотской зародыш начинает не только существовать в качестве бьющегося сердца, но и „жить“ согласно творческому Замыслу, и становится человеком, сотворенным по образу и подобию Бога, сыном Божьим, будущим гражданином Небес. 

  Но происходит это, если жизни удается сохраниться. Человек может существовать, имея человеческий облик, но уже не будучи человеком. Иными словами, быть гробом, в котором загнивает жизнь. Вот почему Я говорю: жизнь не начинается с началом существования и не завершается кончиной тела. Жизнь начинается еще прежде рождения. Далее, жизнь уже не имеет конца, поскольку душа не умирает, то есть не исчезает. Она умирает для своего предназначения, которое было божественным, но продолжает жить в своем наказании, если заслужила таковое. Она умирает для своего блаженного предназначения, одновременно умирая для Благодати. Эта жизнь, пораженная гангреной в виде смерти для своего предназначения, продолжается столетиями в проклятии и мучении. Напротив, если она сохранилась такой, эта жизнь достигает совершенства бытия, делаясь вечной, совершенной, блаженной, как ее Творец.

   ⁷Есть ли у нас обязанности по отношению к жизни? Да. Она есть дар Божий. Всякий Божий дар следует заботливо использовать и хранить, потому что он настолько же свят, насколько свят его Податель. Разве бы стали вы нерадиво обращаться с царским подарком? Нет. Он перейдет к наследникам, и к наследникам наследников, как семейная гордость. А тогда зачем обращаться нерадиво с даром Божьим? Но как им пользоваться и как сберечь этот божественный дар? Каким образом удержать живым райский цветок души, чтобы сохранить его для Неба? Как достичь „жития“, которое выше и за пределами этого существования?

   У Израиля есть ясные законы на эту тему – и нужно лишь их исполнять. У Израиля есть пророки и праведники, подающие пример и наставление, как применять эти законы на деле. Даже сейчас в Израиле есть свои святые. После всего этого Израиль не может, не должен был бы заблуждаться. Однако, увы, Я вижу, что повсюду кишат запятнанные сердца и мертвые души. Посему говорю вам: принесите покаяние; откройте душу Слову; начните воплощать незыблемый Закон; вдохните новые силы в свою истощенную „жизнь“, что изнемогает в вас; если же она уже мертва, приходите к истинной Жизни, к Богу. Плачьте над своими грехами. Кричите: „Помилуй!“ Но восставайте. Не будьте живыми мертвецами, чтобы завтра не стать вечными страдальцами. Я лишь говорю вам о способе, каким можно достичь жизни или сохранить ее.

   Иной говорил вам: „Покайтесь. Очистите себя от нечистого пламени похотей, от греховной грязи“. Я говорю вам: бедные Мои друзья, давайте вместе изучим Закон. И снова расслышим в нем отеческий голос истинного Бога. А потом вместе помолимся Предвечному так: „Да снизойдет на наши сердца Твое милосердие“.

   Сейчас разгар зимы. Но вскоре придет весна. Мертвый дух более уныл, нежели облетевший от мороза лес. Но если смирение, готовность, раскаяние и вера проникнут в вас, то – как в весенний лес – к вам вернется жизнь, и вы расцветете для Бога, чтобы впоследствии, в будущие веки веков, принести нескончаемый плод истинной жизни.

   Устремитесь к Жизни! Прекратите только существовать и начните „жить“. Тогда смерть не будет „концом“, но станет началом. Началом незакатного дня, неустанной и безмерной радости. Смерть станет торжеством того, что начало жить прежде тела, и торжеством самого тела, которое в вечном воскресении будет призвано к соучастию в этой Жизни, какую Я обещаю именем истинного Бога всем тем, кто „пожелает“ такой „жизни“ для своей души, поправ чувственность и страсти, чтобы насладиться свободой сынов Божьих.

   Ступайте. Каждый день в это время Я буду говорить вам о вечной истине. Господь да пребудет с вами».

   Народ медленно расходится, много обсуждая. Иисус возвращается в Свой уединенный домик, и все заканчивается.