18 марта 1945.

 ¹Живописная Вода без паломников. И кажется странным видеть ее такой: без тех, кто остановился привалом на ночь, или хотя бы совершает свою трапезу во дворе или под навесом. Сегодня лишь чистота и порядок – и ничего из тех следов, что оставляет после себя скопление народа.

   Ученики проводят время за ручным трудом, кто переплетая ивовые прутья, чтобы сделать из них новые верши для рыбы, а кто занимаясь мелкими земляными и дренажными работами по отведению воды, текущей с крыш, чтобы она не застаивалась на дворе. Иисус стоит посреди луга и крошит хлеб воробушкам. Сколько хватает глаз – ни одной живой души, несмотря на то, что день ясный.

   По направлению к Иисусу идет возвращающийся с какого-то поручения Андрей: «Мир Тебе, Учитель».

   «И тебе, Андрей. Подойди сюда ко Мне ненадолго. Ты можешь находиться рядом с этими птичками. Ты как они. Однако видишь? Когда они знают, что приближающийся к ним их любит, они уже не боятся. Смотри, какие они доверчивые, уверенные, радостные. Сначала они были почти у Моих ног. Теперь появился ты, и они насторожились… Но смотри, смотри… Вон тот более отважный воробей выходит вперед. Понял, что нет никакой опасности. А за ним остальные. Видишь, как они кормятся? Разве не то же самое с нами, чадами Отца? Он насыщает нас Своей любовью. А когда мы уверены в том, что любимы и что нам предложена Его дружба, зачем опасаться Его и самих себя? Его дружба необходимо делает нас отважными и по отношению к людям. Поверь: только преступник должен бояться себе подобных. А не праведник, как ты».

   Андрей краснеет, оставаясь бессловесным.

   Иисус привлекает его к Себе и с улыбкой говорит: «Нужно было бы поместить Симона и тебя в одно горнило, расплавить, а потом отлить заново. Вы были бы безупречны. И все-таки… Если Я скажу тебе, что при всей изначальной непохожести, ты будешь совершенно подобен Петру в конце своего служения, поверишь ли ты в это?»

   «Ты говоришь это – и оно, несомненно, так. Я даже не спрашиваю себя, как это может быть. Потому что все, что Ты говоришь, истинно. И я буду рад стать как Симон, мой брат, потому что он праведен и способен Тебя осчастливить. Симон, он смелый! Я так доволен, что он смелый. Мужественный, сильный. Но и остальные тоже!..»

   «А ты нет?»

   «О! я!.. Только Ты можешь быть мною доволен…»

  «И заметить, что ты трудишься без шума и более тщательно, чем остальные. ²Ибо среди Двенадцати есть те, кто производит столько же шума, сколько и работы. Есть те, кто намного больше шумит, чем работает; и есть те, кто только и делает, что трудится. Скромно, деятельно, незаметно… Другие могут подумать, будто он ничего не делает. Но Тот, кто видит, Он знает. Эти различия оттого, что вы еще не совершенны. И они всегда будут между будущими учениками, между теми, кто придет после вас, вплоть до той минуты, когда ангел возгласит: „Времени больше нет“. Всегда найдутся те служители Христовы, что будут одинаковы в трудах и в привлечении к себе внимания этого мира: учителя. И, к сожалению, будут те, в ком окажется только шум и внешняя жестикуляция, пастыри лишь по наружности, лжепастыри, ломающие комедию… Священники? Нет: мимы. Ничего больше. Священником делает не жестикуляция и не облачение. Не светская культура, и не мирские связи и влияния делают священником. А его душа. Душа настолько великая, чтобы сокрушить его плоть. Мой священник – это всецелый дух… Так Я его представляю. Такими будут Мои святые священники. У духа нет ни голоса, ни трагических поз. Он бестелесен, поскольку духовен, и поэтому не может носить платья и маски. Он такой, какой есть: дух, пламя, свет, любовь. Он проповедует духам. Проповедует целомудрием своих глаз, своих поступков, слов и деяний. Человек наблюдает. И видит себе подобного. Но что он видит поверх плоти и за ее пределами? Нечто, что заставляет его приостановить свою торопливую ходьбу, подумать и заключить: „Этот человек, подобный мне, только по внешности человек. Душа его ангельская“. И, если он неверующий, то сделает вывод: „Благодаря ему я верю, что есть Бог и есть Небо“. А если сластолюбивый, то решит: „У этого, похожего на меня, глаза Неба. Придержу-ка я свою чувственность, чтобы не осквернить их“. А если он скупой, то решит: „По примеру этого человека, который не имеет привязанности к богатствам, я перестану быть скупым“. И если он вспыльчив, свиреп, то в присутствии кроткого превратится в более миролюбивое существо. Столько может сделать святой священник. И, поверь, среди этих святых священников всегда найдутся такие, что будут в состоянии даже умереть ради любви к Богу и к ближнему, и сумеют сделать это так тихо, развив в себе совершенство за всю свою столь же тихую жизнь, что мир даже не заметит их. Однако если этот мир еще не до конца погрязнет в разврате и идолослужении, то это благодаря им: подвижникам молчания и преданного трудолюбия. И у них будет твоя улыбка: чистая и застенчивая. Потому что всегда будут такие Андреи. По благодати Божьей и к счастью для этого мира, они будут!»

   «Не думал, что удостоюсь таких слов… Я ничего не сделал, чтобы их вызвать…»

   «Ты помог Мне привлечь душу к Богу. И это вторая, которую ты приводишь к Свету».

   «О! Зачем она сказала? Она обещала мне…»

   «Никто ничего не говорил. Но Я знаю. Когда твои усталые товарищи отдыхают, трое остаются бодрствующими у Живописной Воды. Апостол молчаливой и деятельной любви к грешным братьям. Создание, побуждаемое своей душой ко спасению. И Спаситель, который молится и бдит, ждет и надеется… Моя надежда: чтобы душа нашла свое спасение… Спасибо, Андрей. Продолжай и будь за это благословен».

   «О, Учитель!.. Только не говори ничего остальным… Говоря один на один с прокаженной на безлюдном побережье, разговаривая здесь с той, чьего лица я не вижу, я еще могу сотворить какую-то малость. Но если об этом узнают остальные, прежде всего Симон, и захотят прийти… я не смогу поделать уже ничего… Даже Ты не приходи… Поскольку мне стыдно говорить в Твоем присутствии».

   «Не приду. Иисус не придет. Но Дух Божий всегда приходит с тобой. Пойдем к дому. Нас зовут на трапезу».

   И между Иисусом и Его кротким учеником все заканчивается.

  ³Они еще едят и уже зажгли светильники, поскольку вечер наступает стремительно, да и резкий ветер подсказывает держать дверь закрытой, когда у входа доносится стук и раздается бодрый голос Иоанна.

   «С возвращением!»

   «Скоро вы обернулись!»

   «Ну и как там?»

   «Как вы нагружены!»

   Все говорят одновременно, помогая троим пришедшим освободиться от тяжелейших мешков, что у них за плечами.

   «Осторожно!»

   «Дайте нам поздороваться с Учителем».

   «Да погодите же!»

   Веселая домашняя суматоха от радости быть вместе.

   «Приветствую вас, друзья. Бог даровал вам ясные дни».

   «Да, Учитель. Но не радостные новости. Я это предвидел», – говорит Искариот.

   «Что такое? Что…» – живое любопытство.

   «Дайте им сначала подкрепиться», – говорит Иисус.

   «Нет, Учитель. Сначала мы вручим все то, что у нас есть для Тебя и для остальных. И первым делом… Иоанн, давай письмо».

   «Оно у Симона. Я боялся помять его, неся груз».

   Зелот, препиравшийся до тех пор с Фомой, который хотел поднести воду для его усталых ног, подбегает со словами: «Оно тут, в поясном кармане», и открывает этот внутренний карман своего широкого пояса из красной кожи, доставая оттуда сверток, теперь уже сплюснутый.

   «Это от Твоей Матери. Когда мы оказались возле Вифании, встретили Ионафана, который шел к Лазарю с этим письмом и многими другими вещами. Ионафан направляется в Иерусалим, так как Хуза приводит свой дворец в порядок… наверное, Ирод едет в Тивериаду… и Хуза не хочет, чтобы его жена находилась рядом с Иродиадой», – поясняет Искариот, пока Иисус развязывает узлы на свитке и разворачивает его.

   Апостолы шепчутся, в то время как Иисус с блаженной улыбкой читает слова Своей Мамы.

   ⁴«Послушайте, – говорит Он после, – здесь есть кое-что для наших галилеян. Моя Мать пишет:

   „Иисусу, Моему милому Сыну и Господину, мир и благословение.

  Ионафан, слуга своего Господа, принес Мне дары вежливости от Иоанны, которая просит у своего Спасителя благословения для себя, своего мужа и всего ее дома. Ионафан говорит Мне, что он по распоряжению Хузы идет в Иерусалим, имея повеление вновь открыть его дворец на Сионе. Я благодарю Бога за это обстоятельство, ибо таким образом могу передать Тебе Мои слова и Мои благословения. Мария Алфеева и Саломея также шлют поцелуи и благословения своим сыновьям. И, поскольку Ионафан был добр сверх всякой меры, здесь также приветы от жены Петра своему далекому мужу, равно как и домашние Филиппа и Нафанаила шлют им свои. Все ваши женщины, о дорогие и далекие мужчины, поработав иглой или на ткацком станке, или потрудившись в саду, посылают вам одежду для этих зимних месяцев, а также сладкий мед, советуя вам принимать его с хорошо нагретой водой в сырые вечера. Заботьтесь о себе. Это Меня просят передать вам ваши матери и супруги, и Я это говорю. В том числе и Моему Сыну. Мы ни в чем не ущемлены, поверьте. Насладитесь нашими скромными подарками, которые мы, ученицы учеников Христовых, дарим слугам Господним, а вы лишь обрадуйте нас, дав знать, что здоровы.

   Сейчас, любимый Мой Сын, Я думаю, что уже почти год, как Ты не вполне Мой. И Мне кажется, Я вернулась во времена, когда знала, что Ты уже здесь, поскольку чувствовала, как в Моей утробе бьется Твое маленькое сердце, но могла также сказать, что Тебя еще нет, поскольку Ты был отделен от Меня оградой, препятствовавшей Мне ласкать Твое любимое тело, и Я могла лишь преклоняться перед Твоим духом, о Мой дорогой Сын и досточтимый Бог. Вот и теперь Я знаю, что Ты здесь и что Твое сердце бьется вместе с Моим, нисколько не отделяясь от Меня, даже если оно отделено, но не могу Тебя приласкать, послушать, послужить Тебе, почтить Тебя, Мессия Господа и Его бедной служанки.

   Иоанна хотела, чтобы Я отправилась к ней и не оставалась на праздник Огней одна. Однако Я предпочла остаться здесь, с Марией, и зажигать огни. За Себя и за Тебя. Но будь Я даже самой великой царицей на Земле, способной зажечь тысячи и десятки тысяч огней, Я все равно была бы впотьмах, потому что тут нет Тебя. А вот тогда Я находилась в совершенном свете, в той темной пещере, когда Ты был у Меня на сердце, Мой Свет и Свет этого мира. Это будет в первый раз, как Я скажу себе: ‚Сегодня Мой Мальчик стал старше на год‘, а Моего Мальчика со Мною нет. И будет печальнее, чем в Твой первый день рождения в Матарии. Но Ты исполняешь Свое служение, а Я Свое. И Мы оба совершаем волю Отца и действуем ради славы Божьей. Это осушает всякую слезу.

   Дорогой Сын, из того, что Мне рассказывают, Я в курсе всего, что Ты делаешь. Как волны из открытого моря доносят голос просторов до уединенной бухты, так эхо Твоих святых трудов во славу Господа залетает в наш спокойный домик, к Твоей Маме, которая и ликует, и трепещет от этого, так как если все о Тебе и говорят, то не все это делают с одинаковым сердцем. Приходят друзья и облагодетельствованные, чтобы сказать Мне: ‚Да будет благословен Сын Твоего чрева‘, и приходят Твои враги, чтобы поранить Мое сердце словами: ‚Анафема Ему!‘ Но за таких Я молюсь, ведь они несчастные люди, еще более несчастные, чем язычники, которые приходят и спрашивают Меня: ‚Где этот маг, этот божественный человек?‘, и не знают, что в своем заблуждении произносят великую истину, потому что Ты действительно священник, по смыслу этого слова в древнем языке, и великий, и Ты божественен, о Мой Иисус. И Я отправляю их к Тебе, говоря: ‚Он в Вифании‘. Поскольку так Я должна отвечать до тех пор, пока Ты не распорядишься иначе. И молюсь за них, приходящих искать спасения для того, что тленно, дабы они нашли спасение для своего вечного духа. И умоляю Тебя, не расстраивайся из-за Моей печали. Ее уравновешивает такая большая радость от слов выздоровевших душой и телом.

   Вот у Марии были и есть горести посильнее Моих; не ко Мне одной направлены речи. Иосиф Алфеев хочет, чтобы Ты знал, что он во время своего недавнего путешествия по делам в Иерусалим был остановлен и подвергся из-за Тебя угрозам. Это были люди из Великого Совета. Я думаю, что их уведомили, что он имеет здесь некоторое влияние. Потому что иначе откуда знать, что Иосиф – глава семейства и Твой брат? Я рассказываю это Тебе из женского послушания. Но от Себя скажу: Я хотела бы быть поближе к Тебе. Чтобы поддержать Тебя. Но, опять-таки, решай Ты Сам, Премудрость Отца, и не бери в расчет Мои слезы. Симон, Твой брат, хотел было прийти к Тебе после этого случая. И вместе со Мной. Но его удержала погода, а еще больше опасение не найти Тебя, поскольку нам сказали, и с угрозой, что Ты не сможешь оставаться там, где находишься.

   Сын! Сын Мой! Обожаемый и святой Мой Сын! Я стою, воздев руки, как Моисей на горе, молясь за Тебя в сражении против врагов Божьих и Твоих врагов, Мой Иисус, которого не любит этот мир.

   Здесь умерла Лия, дочь Исаака. И Я от этого страдала, потому что она всегда была Моей доброй подругой. Но большее страдание – это Ты, далекий и лишенный любви.

   Я благословляю Тебя, Сын Мой, и прошу Тебя дать Твоей Маме такие же мир и благословение, какие Я передаю Тебе“».

   ⁵«Эти наглецы уже появляются в том доме!» – вскрикивает Петр.

   А Иуда Фаддей восклицает: «Иосиф… если бы он сумел удержать эту новость при себе. Но… ему не показалось, что это может нанести по Ней удар!»

   «Голос гиены не пугает живых», – изрекает Филипп.

 «Плохо, что они не гиены, они тигры. Они ищут живую жертву, – говорит Искариот и, обернувшись к Зелоту, – расскажи ты все, что мы узнали».

  «Да, Учитель. У Иуды были основания бояться. Мы ходили к Иосифу Аримафейскому и к Лазарю. И были там в качестве Твоих явных друзей. А потом мы с Иудой, будто бы я друг его детства, ходили к некоторым его друзьям с Сиона… И… Иосиф и Лазарь говорят, чтобы Ты немедленно уходил, в течение этих праздников. Не упорствуй, Учитель. Это ради Твоего блага. Эти друзья Иуды тогда сказали: „Имей в виду, что уже решено прийти и застигнуть Его врасплох, чтобы обвинить. Именно в эти праздничные дни, когда нет народа. Пусть удалится на некоторое время. Чтобы обмануть этих гадюк. Смерть Доры подстегнула их злобу и их страх. Поскольку они боятся больше, чем ненавидят. И этот страх заставляет их видеть то, чего нет, а ненависть – прибегать ко лжи“».

   «Всё, ну всё они про нас знают! Это невыносимо! И все искажают! И все преувеличивают. А когда им кажется, что для проклятия еще недостаточно, они измышляют. Мне противно, и у меня упадок сил. У меня появляется желание эмигрировать, отправиться… не знаю… далеко. Но прочь от этого Израиля, где всюду один грех…» Искариот подавлен.

   «Иуда, Иуда! Женщина, чтобы подарить миру человека, трудится девять месяцев. Тебе, чтобы дать миру познание Бога, хотелось бы обернуться быстрее? Не девять месяцев. Но тысячи лун нам потребуются. И подобно луне, что рождается и умирает каждый лунный месяц, показываясь нам новорожденной, затем полной, а затем ущербной, так и в мире, пока он существует, всегда будут возрастающие, полные и убывающие фазы веры. Но, даже когда она покажется умершей, она будет жива, так же как луна, которая есть, даже когда представляется исчезнувшей. И тот, кто потрудится ради этой веры, обретет полноту заслуг, даже если на Земле останется незначительное меньшинство верующих душ. Ну же, ну! Не будь легок на восторги в победах и на уныние в поражениях».

  «Но тем не менее… уходи отсюда. Мы-то пока еще не сильны. И чувствуем, что перед Синедрионом испытали бы страх. Я, по крайней мере… Остальные – не знаю… Но считаю опрометчивым искушать его. У нас не такие сердца, как у трех отроков во дворе Навуходоносора»^[1].

[1] Дан. 1: 6–7; 3:12 и далее.