ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
197. В Храме с Иосифом Аримафейским. Время воскурения благовоний
22 июня 1945.
1Петр просто величествен, когда в роли отца входит в Храмовую ограду, держа за руку Явé. Он шествует с такой выправкой, что даже кажется выше.
Все остальные сзади, группой. Иисус – последний и вовлечен в приватный разговор с Иоанном из Эндора, который, похоже, стесняется войти в Храм.
Петр спрашивает своего подопечного: «Ты тут когда-нибудь бывал?» – получая в качестве ответа фразу: «Когда родился, отец. Но я этого не помню», которая заставляет Петра от души рассмеяться. Он пересказывает ее товарищам, и они тоже смеются и добродушно подшучивают: «Наверное, ты спал, и поэтому…» или же: «Все мы, как ты. Не вспомним, когда сюда приходили с рождения».
2Иисус спрашивает то же самое у Своего протеже и получает аналогичный или похожий ответ, так как Иоанн из Эндора говорит: «Мы были прозелитами, и я прибыл сюда на руках у своей матери, именно на Пасху, потому что родился в начале Адара, и моя мать, а она была из Иудеи, как только смогла, отправилась в путь, чтобы своевременно преподнести Господу своего мальчика. Наверное, слишком рано… потому что она заболела и уже не поправилась. Мне не было и двух лет, когда я остался без матери. Первое несчастье в моей жизни. Но я был ее первенцем, оставшись единственным из-за ее болезни, и она гордилась, что умирает, оказав послушание Закону. Отец мне говорил: „Она умерла со спокойной душой, оттого что посвятила тебя Храму“… Бедная мать! Кого ты посвятила? Будущего убийцу…»
«Иоанн, не говори так. Тогда ты был Феликсом, теперь ты Иоанн. Не забывай о той великой милости, что оказал тебе Бог, всегда о ней помни. Но отбрось уныние по поводу того, кем ты был… Ты больше не возвращался в Храм?»
«О, да! В двенадцать лет и с тех пор всегда, пока… пока мог это делать… После, когда я мог бы прийти снова, я уже этого не делал, потому что я говорил Тебе, чему поклонялся, только одному: Ненависти… И как раз поэтому я не смею переступить эту ограду. Я чувствую себя чужаком в Доме Отца… Слишком давно я его покинул…»
«Ты вернешься сюда за руку со Мной, Сыном Отца. Если Я веду тебя к алтарю, то потому, что знаю, что все прощено».
Иоанн из Эндора внезапно всхлипывает и говорит: «Спасибо, мой Бог».
«Да, благодари Всевышнего. Видишь, каким пророческим духом обладала твоя мать, настоящая израильтянка? Ты муж, посвященный Господу и не выкупленный назад. Ты Мой, Божий, ученик – и поэтому будущий священник своего Господа в той новой эре и религии, что будет носить Мое имя. Я освобождаю тебя от всего, Иоанн. Спокойно ступай к Святилищу. Истинно говорю тебе, что среди проживающих в этой ограде есть многие, кто грешнее тебя и менее достойны приближаться к алтарю»…
3Петр тем временем изощряется, объясняя мальчику самое примечательное в Храме, но призывает себе в помощь других, более образованных, особенно Варфоломея и Симона, поскольку в своей отцовской роли чувствует себя комфортно с этими пожилыми. Они возле Храмовой сокровищницы[1] и собираются сделать свое пожертвование, когда их окликает Иосиф Аримафейский.
[1] Тут употреблено греческое слово газофилакия (казнохранилище).
«Вы здесь? Давно?» – говорит он после взаимных приветствий.
«Со вчерашнего вечера».
«А Учитель?»
«Он там, с новым учеником. Сейчас подойдет».
Иосиф смотрит на мальчика и спрашивает Петра: «Твой внучок?»
«Нет… да… в общем, по крови никто, по вере уже кое-кто, по любви всё».
«Не понимаю тебя…»
«Сиротка… поэтому по крови он никто. Ученик… поэтому по вере он уже кое-кто. Сын… поэтому по любви он всё. Учитель его подобрал… а я приласкал. На днях у него должно наступить совершеннолетие…»
«Уже двенадцать лет? Такой маленький?»
«Э!.. ну, Учитель тебе расскажет… Иосиф, ты добрый… один из немногих добрых, находящихся здесь… Скажи, ты не помог бы мне в этом деле? Понимаешь… я представляю его, как будто своего сына. Но я галилеянин, и у меня ужасная проказа…»
«Проказа?!» – вопросительно-испуганно выкрикивает Иосиф, отстраняясь.
«Не бойся!.. Моя проказа – принадлежать Иисусу! Для людей Храма, за редким исключением, – самая ненавистная из проказ».
«Не-ет! Не говори так!»
«Это правда, и приходится ее говорить… Поэтому боюсь, что они будут жестоки с малышом из-за меня и из-за Иисуса. Потом, я не уверен, насколько он знает Закон, Галаху, Агаду и Мидраши. Иисус считает, что знает достаточно…»
«Э! Ну если Иисус так считает, то не бойся!»
«Чтобы доставить мне неприятность, эти…»
«Ты так любишь этого малыша! Ты всегда держишь его при себе?»
«Не могу!.. Я все время в дороге… А мальчик мал и слаб…»
«Да я бы охотно ходил с тобой…» – говорит Явé, ободренный ласковым обращением Иосифа.
Петр сияет от радости… Но произносит: «Учитель говорит, что нельзя, и мы не станем… Но все равно мы будем видеться… Иосиф… поможешь мне?»
«Ну конечно! Я пойду с тобой. В моем присутствии они не поступят несправедливо. Когда? 4О! Учитель! Дай Мне Свое благословение!»
«Мир тебе, Иосиф. Приятно видеть тебя, и в добром здравии».
«Мне тоже, Учитель, и моим друзьям это также будет приятно. Ты в Гефсимании?»
«Был. После молитвы иду в Вифанию».
«К Лазарю?»
«Нет, к Симону. Там еще и Моя Мать, и мать Моих братьев, а также мать Иоанна и Иакова. Придешь Меня навестить?»
«Спрашиваешь! Это великая радость и великая честь. Благодарю Тебя. Я приду с некоторыми друзьями…»
«Поосторожней с друзьями, Иосиф!..» – советует Симон Зелот.
«О! вам они уже знакомы. Благоразумие гласит: „Пусть даже воздух не слышит“. Но когда вы их увидите, то поймете, что они – друзья».
«Если так…»
«Учитель, Симон Ионин рассказывал мне о церемонии, предстоящей этому малышу. Когда Ты подошел, я спрашивал, когда вы собираетесь ее провести. Я тоже хочу на ней присутствовать».
«В среду перед Пасхой. Хочу, чтобы он совершил свою Пасху как сын Закона».
«Очень хорошо. Решено. Я зайду за вами в Вифанию. А в понедельник приду со своими друзьями».
«Договорились».
«Учитель, я оставлю Тебя. Да пребудет с Тобой мир. Наступает час каждения»[2].
[2] Каждение в Храме совершалось утром и вечером, как это предписано в Исх. 30: 7–8.
«До свидания, Иосиф. Да пребудет с тобой мир. 5Явé, иди сюда. Этот час – самый торжественный во всем дне. Подобный бывает и утром. Но этот еще более торжественный. Утром начинается день. И хорошо, чтобы человек благословил Господа, дабы и от Него иметь благословение во всех своих трудах на протяжении дня. Но вечером это еще торжественнее. Меркнет свет, прекращается работа, наступает ночь. Меркнущий свет напоминает о грехопадении, и действительно: греховные деяния обыкновенно совершаются ночью. Почему? Потому что человека, уже не поглощенного работой, легче обвести Лукавому, который раскидывает свои приманки и свои мороки. Поэтому правильно, поблагодарив Бога за Его защиту в течение дня, попросить Его, чтобы Он удалил от нас ночные привидения и соблазны. Ночь, сон… это символы смерти. Но блаженны те, кто, прожив с Господним благословением, уснет не во мраке, а при ярком свете зари. Священник, приносящий жертву воскурения, делает это за всех нас. Молится за весь народ, общаясь с Богом, и Бог вручает ему Свое благословение для сынов Своего народа. Видишь, насколько велико служение священника?»
«Мне бы хотелось… Мне кажется, я стал бы еще ближе к маме…»
«Если всегда будешь хорошим учеником и хорошим сыном Петра, ты станешь таким. Теперь идем. Вот трубы возвещают, что настал этот час. Пойдем и благоговейно поклонимся Йеовэ́» (Иисус произносит это с удлиненным Й: Йиевэээ, очень певуче и с очень открытым последним э, почти что а, тогда как е, следующая за Й, наоборот, закрытая).