Затем, выйдя наружу, Мария с Иосифом направляются в дом, принадлежащий, по-видимому, каким-то знакомым. Они перекусывают, и Мария там остается до тех пор, пока Иосиф не возвращается вместе с неким старичком. «Этот человек направляется той же самой дорогой, что и Ты. Одной Тебе придется идти совсем немного, и Ты прибудешь к Своей родственнице. Можешь на него положиться, я его знаю».

   ²Они снова взбираются на осликов, Иосиф провожает Марию до Ворот (не тех, в которые они въезжали, а других), и там они прощаются, и Мария едет одна со старичком, который разговорчив настолько же, насколько был молчалив Иосиф, и интересуется тысячей вещей. Мария терпеливо отвечает.

   Теперь небольшой сундук, который прежде все время вез осел Иосифа, находится перед Ней на седле, и на Ней уже нет большого плаща. Нет на Ней также и шали, что убрана в сундук, и Она прекрасна в Своем темно-синем платье и белом покрывале, защищающем Ее от солнца. Как Она красива!

   Старичок, видимо, немного глуховат, потому что Мария, всегда говорившая тихо, вынуждена отвечать довольно громко, чтобы быть услышанной. Но теперь и он утомился. Полностью исчерпав список своих вопросов и новостей, он дремлет в седле, позволяя везти себя ослу, хорошо знакомому с дорогой.

   Мария пользуется этой передышкой, чтобы собраться с мыслями и помолиться. Она что-то тихо напевает, глядя в синее небо и прижав руки к груди – должно быть, это какая-то молитва, – и Ее лицо от внутреннего переживания делается сияющим и блаженным.

   Больше я ничего не вижу.

   ³Даже сейчас, когда это видение прервалось, я – как и вчера – продолжаю оставаться рядом с Мамой, видимой моему внутреннему зрению так отчетливо, что я могу описать розоватый оттенок Ее щек, едва припухлых, но миловидно нежных, Ее ярко красный маленький рот и нежное сияние голубоватых глаз из-под темно-русых ресниц.

   Могу Вам рассказать, как расчесанные надвое волосы нежно, тремя волнами спадают по сторонам, наполовину закрывая маленькие розовые уши, а затем их светлый золотой блеск исчезает под головным покрывалом (ибо я вижу Ее с покрытой головой, в платье из прекрасного шелка и в мантии, тонкой, как покрывало, и все же непрозрачной, из той же материи, что и платье).

   Могу сказать, что платье как бы стянуто на шее при помощи манжеты и вдетой в нее тесьмы, концы которой завязаны спереди у основания шеи; что платье собрано на талии при помощи более толстой тесьмы, также из белого шелка, двумя кистями свисающей сбоку.

   Могу Вам даже сказать, что это платье, стянутое таким образом на шее и на талии, образует на груди семь округлых и мягких складок, единственное украшение этого в высшей степени целомудренного одеяния.

   Могу сказать о чистоте, что исходит от всего облика Марии, от Ее фигуры, столь изящной и гармоничной, что это делает Ее поистине ангелоподобной Женщиной.

   ⁴И чем дольше я смотрю на Нее, тем больше мучаюсь, думая о том, сколько всего Ее заставили выстрадать, и спрашиваю себя, как могли они не сжалиться над Ней, такой смиренной и благородной, такой изящной даже внешне.

   Смотрю на Нее и снова слышу все эти выкрики на Голгофе, направленные, в том числе, и против Нее, все эти издевательства и грубые шутки. Все эти проклятия, адресованные Ей как Матери Осужденного. Я вижу, как Она красива и безмятежна, сейчас. Но Ее нынешний вид не перечеркивает в моей памяти ни Ее трагического лица в те часы агонии, ни его безутешного выражения в Иерусалимском доме, после смерти Иисуса. И мне бы хотелось гладить и целовать эти нежно-розовые щеки, чтобы своими поцелуями устранить то мучительное воспоминание, которое, конечно, осталось в Ней, как и во мне.

   ⁵Вы не поверите, какой покой дает мне Ее присутствие рядом со мной. Думаю, что умереть, глядя на Нее, было бы так же сладко и даже слаще, чем прожить сладчайший час жизни. Все то время, пока я не могла видеть Ее такой, обращенной ко мне, я переживала Ее отсутствие, как переживают отсутствие матери. Теперь я снова ощущаю ту непередаваемую радость, что сопутствовала мне в декабре и в первые дни января. И я счастлива. Счастлива, несмотря на то что увиденная мною Страстная мука отбрасывает тень скорби на все мое счастье.

   Трудно рассказать и объяснить то, что я испытываю, и что началось с 11 февраля, с того вечера, когда я увидела, как Иисус претерпевает Свои Страсти. Это было зрелище, которое коренным образом изменило меня. Умри я сейчас или через сотню лет, это видение все равно останется таким же по своей силе и воздействию. Раньше я размышляла о скорбях Христовых. Теперь я проживаю их, поскольку мне достаточно одного слова, одного взгляда на какой-нибудь образ, чтобы снова начать переживать то, что я пережила в тот вечер, и ужасаться тем пыткам, и мучиться от Его одинокого исхода. И даже если бы ничто не напоминало о том, само это воспоминание терзает меня.

   Мария начинает говорить, и я умолкаю.

    ⁶Мария говорит:

   «Я скажу немного, потому что ты очень устала, дочь Моя. Лишь привлеку твое внимание и внимание тех, кто читает, к неизменной привычке – Иосифа и Моей – всегда на первое место ставить молитву. Усталость, спешка, заботы, дела – не были вещами, препятствующими молитве, наоборот: они ей содействовали. Она всегда была царицей среди наших занятий. Нашим утешением, нашим светом, нашей надеждой. Если в минуты печали она была поддержкой, то в счастливые минуты – песней. Но все время она была постоянной спутницей нашей души. Тем, что отрывало нас от земли, от этого изгнания, и возносило ввысь, к Небу, нашей Отчизне.

   Не только Я, уже имевшая в Себе Бога, так что Мне достаточно было лишь взглянуть на Свое чрево, чтобы начать славить Пресвятого, но также и Иосиф, молясь, чувствовал единение с Богом, поскольку молитва наша была настоящим благоговейным поклонением от всего существа, которое сливалось с Богом, поклоняясь Ему и будучи Им объято. И, заметьте, что и Я тоже, при том, что уже носила в Себе Предвечного, не считала Себя избавленной от трепетного почтения к Храму. Самая великая святость не избавляет от осознания себя ничтожным в сравнении с Богом и от смирения этого ничтожества в беспрерывной осанне во славу Божию, коль скоро Он позволяет нам это.

   ⁷Вы бессильны, несчастны, полны недостатков? Взывайте к святости Господа: „Свят, Свят, Свят!“ Призовите Его, этого Святого и Благословенного, на помощь в вашей нужде. Он придет и передаст вам Свою святость. Вы святы и исполнены перед Ним заслуг? Все равно взывайте к святости Господа. Она, поскольку беспредельна, еще более увеличит вашу святость. Ангелы, существа, превосходящие слабость человеческой природы, ни на миг не перестают воспевать свое славословие, и их сверхъестественная красота возрастает при каждом призывании святости нашего Бога. Подражайте ангелам.

   Никогда не лишайте себя молитвенной защиты, на которой претыкаются орудия Сатаны, козни мира сего, похоти плоти и гордыня ума. Никогда не откладывайте это оружие, которым открываются Небеса, откуда изливается благодать и благословение.

   Земле нужно окунуться в молитву, чтобы очиститься от грехов, навлекающих наказание Божье. И, учитывая, что молящихся немного, эти немногие должны молиться так, как будто их множество. Должны приумножать свои горячие молитвы, дабы те набрали необходимый вес для достижения благодати. Молитва горячая – когда она приправлена истинной любовью и жертвенностью.

   ⁸А то, что ты, дочь, переживаешь помимо своих собственных еще и Мои страдания, и страдания Моего Иисуса, это хорошо. Это богоугодно и достойно похвалы.

   Мне очень дорого твое сострадательное участие. Хочешь Меня поцеловать? Поцелуй раны Моего Сына. Пролей на них бальзам своей любви. Духовно Я ощущала боль от бичей и от шипов, муку от гвоздей и от креста. Но равным образом Я чувствую всякую ласку, подаренную Моему Иисусу, и это для Меня как множество поцелуев. Вот ты и попробуй. Я Царица Небесная. Но всегда остаюсь Матерью…»

    А я пребываю в блаженстве.