ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
207. Мать вспоминает о рождении Иисуса в Вифлеемской пещере
3 июля 1945.
1Оставив Вифанию, едва лишь забрезжил рассвет, Иисус со Своей Матерью, Марией Алфеевой и Марией Саломеей держит путь в сторону Вифлеема. За Ним следуют апостолы, а впереди шествует мальчик, находящий причину для радости во всем, что видит: в пробуждающихся бабочках, в поющих или клюющих что-то на тропинке птичках, в сверкающих алмазной росой цветах, в появившемся стаде, где много блеющих ягнят. Перейдя пенящийся и смеющийся среди камней поток к югу от Вифании, компания направляется в сторону Вифлеема между двумя рядами холмов, покрытых зеленью олив и виноградников, перемежающейся небольшими полями, где золотистые хлеба уже готовы к жатве. Долина прохладная, и дорога довольно удобная.
Симон Ионин выдвигается вперед, догоняя группу Иисуса, и спрашивает: «Отсюда пойдем в Вифлеем? Иоанн говорит, что в тот раз вы шли другой дорогой».
«Это правда, – отвечает Иисус. – Но это потому, что мы шли из Иерусалима. Эта будет короче. У гробницы Рахили, которую женщины хотят увидеть, мы разделимся, как вы загодя решили. А потом соберемся в Бет-Цуре, где Моя Мать желает остановиться».
«Ну да, мы договаривались… Но так было бы здорово, если бы мы все там побывали… особенно Мать… ведь, в конце концов, именно Она владычица Вифлеема с его пещерой, и Она действительно все хорошо знает… Услышать это от Нее… это было бы совсем иное, вот».
Иисус улыбается, глядя на Симона, который мягко намекает на свое желание.
«Что за пещера, отец?» – интересуется Марциам.
«Пещера, где родился Иисус».
«О, здорово! Я тоже туда пойду!..»
«Это было бы правда здорово!» – соглашаются Мария Алфеева и Саломея.
«Было бы чудесно!.. Словно вернуться назад… когда мир о Тебе еще не ведал, это правда, но еще и не испытывал к Тебе ненависти… Словно вновь обрести любовь тех простецов, что умели только верить и любить, смиренно и доверчиво… Отложить груз этой горечи, что давит Мне на сердце с тех пор, как Я знаю, что Тебя так ненавидят, положить его туда, в Твои ясли… Там еще должна оставаться нежность Твоего взгляда, Твоего дыхания, Твоей нерешительной улыбки… и это приласкало бы Мое сердце… В нем столько горечи!..» – Мария тихо плачет, мечтательно и печально.
«В таком случае идем туда, Мама. Веди нас Ты. Сегодня Ты – Наставница, а Я – внимающее Дитя».
«О, Сын! Нет! Все равно Учитель – это Ты…»
«Нет, Мама. Симон Ионин правильно сказал. Ты – Царица в земле Вифлеема. Это Твой первый замок. Мария из рода Давида, веди этот маленький народ в Свое обиталище».
Искариот хочет что-то сказать, но осекается. Иисус, увидев это и истолковав, говорит: «Если кто-нибудь из-за усталости или по иной причине не захочет туда пойти, пусть спокойно следует до Бет-Цура». Но никто не реагирует.
2Они продолжают путь по прохладной долине, что тянется с востока на запад. Потом сворачивают немного к северу, огибая выступающий холм, и выходят таким образом на ведущую из Иерусалима в Вифлеем дорогу прямо возле кубической гробницы Рахили, увенчанной небольшим круглым куполом. Все приближаются к ней с благоговейной молитвой.
«Тут мы с Иосифом останавливались… Все так же, как тогда. Только время года другое. Тогда был холодный день месяца Хаслев. Шел дождь, и дороги сделались топкими, потом подул ледяной ветер, а, наверное, ночью выпал иней. Дороги затвердели, но так как они были разбиты повозками и толпами народа, они были сплошь покрыты ямами, и Мой ослик сильно утомился…»
«А Ты нет, Мать Моя?»
«О! У Меня был Ты!..» – и Она смотрит на Него с таким блаженным выражением лица, что это не может не растрогать.
Потом продолжает:
«Наступал вечер, и Иосиф был очень обеспокоен… все сильней дул резкий ветер… Люди, толкая друг друга, спешили в Вифлеем, и многие оскорбляли Моего ослика за то, что он так медленно идет, ища место, куда можно поставить копыта… Как будто он знал, что это Ты… и что Ты видишь Свой последний сон в колыбели Моей утробы. Было холодно… Но Я пылала. Я ощущала Твой приход… Приход? Ты мог бы сказать: „Мама, Я уже девять месяцев как был“. Да. Но теперь Ты словно приходил с Небес. Небеса наклонились, наклонились надо Мной, и Я видела их сияние… Видела, как Божество пылает от радости Твоего близкого рождения, и огни этого пламени проникали в Меня и воспламеняли, отвлекая Меня… от всего… Холод, ветер, толпа – ничего нет! Я видела Бога… Всякий раз Я с усилием пыталась вернуть Свой дух на землю и улыбалась Иосифу, который боялся, что Я замерзну или перетружусь, и вел ослика из опасения, что тот споткнется, и укутывал Меня в одеяло, опасаясь, что Я простужусь… Но ничего не могло случиться. Я не чувствовала тряски. Мне казалось, Я двигаюсь по звездному пути среди белоснежных облаков, и Меня поддерживают ангелы… и Я улыбалась… В первую очередь Тебе… Я смотрела сквозь преграду плоти, как Ты спишь сжав кулачки в Своей постельке из ярких роз, Мой бутон лилии… Затем улыбалась супругу, такому удрученному и опечаленному, чтобы его подбодрить… Потом людям, не ведающим, что они уже овеяны дыханием Спасителя…
Мы остановились возле могилы Рахили, чтобы дать передохнуть ослику, и чтобы немного перекусить хлебом и маслинами, нашими бедняцкими припасами. Но Я не испытывала голода. Не могла его испытывать… Я была насыщена Своей радостью… 3Мы снова тронулись в путь… Идите сюда. Я покажу вам, где мы встретили нашего пастуха… Не беспокойтесь, Я не ошибусь. Я вновь переживаю тот момент и узнаю́ каждое место, поскольку вижу все в ярком ангельском свете. Может, здесь снова присутствует ангельская рать, невидимая телесно, но видимая душам в своей сияющей белизне, и все открывается и становится ясным. Они не могут ошибаться и ведут Меня… к Моей и вашей радости. Вот Илья со своими овцами перешел с того поля на это, а Иосиф попросил у него молока для Меня. И там, на том лугу, мы остановились, пока он надоил этого теплого и питательного молока, давая Иосифу свои советы. Идите, идите сюда… Вот, вот тропинка вдоль последней долины перед Вифлеемом. Мы выбрали ее, потому что главная дорога поблизости от города была настоящим столпотворением из людей и ездовых животных…
4Вон Вифлеем! О! дорогая, дорогая земля Моих отцов, подарившая Мне первый поцелуй Моего Сына! Ты как на ладони, добрая и благоухающая, как хлеб, чье имя ты носишь[1], чтобы дать истинный Хлеб миру, умирающему от голода! Ты, в которой осталась материнская любовь Рахили, обняла Меня, как мать, святая земля Вифлеема Давидова, первый храм Спасителя, той утренней Звезды, рожденной от Иакова, что укажет всему Человечеству путь на Небеса! Посмотрите, как она красива этой весной! Но и тогда, несмотря на то что ее поля и виноградники были оголены, она была красива! Тонкий налет инея вновь заставлял сиять ее голые ветви, и они покрывались алмазной пылью, словно были окутаны неосязаемым райским покровом. В каждом доме дымилась труба ввиду предстоящего ужина, и дым, поднимаясь с уступа на уступ до самого этого гребня, заставлял и город выглядеть укутанным…
[1] Поскольку Вифлеем означает: дом хлеба.
Все было целомудренным, сосредоточенным, ожидающим… Тебя, Тебя, Сын! Земля ощущала Твое пришествие… И вифлеемляне тоже бы это почувствовали, ведь они неплохие люди, даже если вы так не считаете. Они не могли нас приютить… В честные и добрые дома Вифлеема набились эти как всегда наглые, глухие и надменные люди, что и сейчас таковы, а они не могли ощутить Тебя… Сколько же было фарисеев, саддукеев, книжников, ессеев! О, их теперешнее бесчувственное состояние берет начало еще из их тогдашнего жестокосердия. В тот вечер они закрыли сердца для любви к своей бедной Сестре… и остались, и остаются во тьме. Отринув от себя любовь к ближнему, они с той поры отвергли Бога.
5Идите сюда. Пойдем к пещере. В город незачем заходить. Самых великих друзей Моего Младенца там больше нет. Зато есть дружелюбная природа с ее камнями, с ее ручьем, с ее дровами для разведения огня, природа, которая почувствовала пришествие своего Господа… Сюда, идите уверенно. Здесь мы свернем… Вон там – развалины башни Давида. О, они для Меня дороже царского дворца! Благословенные руины! Благословенный ручей! Благословенное дерево, что, как по волшебству, от ветра сбросило множество ветвей, чтобы мы могли найти дрова и развести огонь!»
Мария проворно спускается к пещере, переходит маленький ручей по доске, служащей мостом, выбегает на поляну перед развалинами, у входа в пещеру падает на колени, склоняется и целует землю. Все остальные следуют за Ней. Все тронуты… Мальчик, не оставляющий Ее ни на мгновение, словно бы слышит чудесную историю, и его темные глазки внимают словам и движениям Марии, не пропуская ничего.
Мария поднимается и входит внутрь со словами:
«Всё, всё как тогда!.. Но тогда была ночь… Иосиф перед тем, как Мне войти, зажег светильник. Тогда, только тогда, сойдя с ослика, Я поняла, насколько Я была уставшей и замерзшей… Нас приветствовал вол, Я придвинулась к нему, чтобы ощутить чуточку тепла и обосноваться на сене… Иосиф тут, где Я стою, разложил сено, сделав Мне постель, и высушил его для Меня, как и для Тебя, Сын, на огоньке, зажженном в том углу… потому что он был добр, как отец, в своей любви ангела-супруга… И, держась за руки, как брат и сестра, затерянные во тьме ночи, мы съели свой хлеб и сыр, а затем он пошел туда, чтобы поддержать огонь, и снял с себя плащ, чтобы перегородить этот проем… На самом деле он опустил полог перед Божьей славой, что сходила с Небес, перед Тобой, Мой Иисус… а Я поместилась на сене, в тепле этих двух животных, обернутая в свой плащ и с шерстяным покрывалом… Мой дорогой супруг!.. В тот трепетный час, когда Я была одна перед тайной Своего первого материнства, всегда полного неизвестности для женщины, а для Меня, в Моем необычайном материнстве, полного еще и загадочности, каково это – увидеть Сына Божьего, появляющегося из смертной плоти, он, Иосиф, был Мне как мать, был ангелом… утешением Моим… и тогда, и всегда…
6А потом тишина и сон опустились и окутали Праведника… дабы он не видел того, что для Меня было ежедневным Божьим целованием… И, после перерыва, связанного с человеческими надобностями, на Меня вдруг нашли волны безмерного восторга, идущие из райского моря, и вновь стали поднимать на все более высокие светящиеся гребни, неся с собою все выше и выше, в океан света: света, радости, мира, любви, – пока Я не потерялась в Божьем море, на Божьем лоне… Снова голос с Земли: „Ты спишь, Мария?“ О! такой далекий!.. Эхо, воспоминание о Земле!.. И такой слабый, что Моя душа не реагирует, и Я не осознаю, что отвечаю, пока поднимаюсь, поднимаюсь дальше в эту бездну огня, бесконечного блаженства, предвкушения Бога… прямо к Нему, к Нему… О! Ты ли это родился от Меня, или это Я родилась в ту ночь от триединого Сияния? Это Я породила Тебя, или Ты вобрал Меня в Себя, чтобы породить? Не знаю… А затем спуск от сонма к сонму, от светила к светилу, от облака к облаку, легкий, медленный, блаженный, безмятежный как у цветка, занесенного орлом в вышину и потом оброненного, который медленно опускается на воздушных крыльях, став еще красивее от жемчужины дождя, от похищенного у неба кусочка радуги, пока не оказывается на своей родной почве… Моя диадема – это Ты! Ты у Меня на сердце…
Сидя здесь и первым делом преклонив перед Тобой колени, Я Тебя полюбила. Наконец Я смогла полюбить Тебя без помех плоти, и отсюда пошла, чтобы вручить Тебя любви того, кто, как и Я, был достоин полюбить Тебя прежде других. А здесь, между этими двумя грубыми колоннами, Я посвятила Тебя Отцу. А здесь Ты первый раз отдыхал на груди у Иосифа… А потом Я Тебя спеленала, и мы вместе положили Тебя сюда… Я баюкала Тебя, пока Иосиф сушил у огня сено и сохранял в нем тепло, кладя его себе за пазуху, а потом туда, чтобы мы оба почтили Тебя, склонившись над Тобой вот так, как Я сейчас, и внимали Твоему дыханию, и увидели, до какого самоуничижения может дойти любовь, и проливали слезы, что, конечно, проливаются и на Небе, от неисчерпаемой радости видеть Бога».
7Мария, во время Своих воспоминаний ходившая туда и сюда, указывая на те или иные места, запыхавшаяся от любви, с блестящими от слез голубыми глазами и улыбкой радости на устах, в самом деле наклоняется над Иисусом, который, пока Она перебирала воспоминания, сел на массивный камень, и целует Его в голову, плача и воздавая Ему поклонение, как тогда…
«А потом пастухи… они тут, внутри, чтобы поклониться от своей доброй души, и великий вздох Земли, что проник вместе с ними, с их запахом человечества, запахом стад, сена; а снаружи и повсюду – ангелы, поклоняющиеся Тебе своей любовью, их пение, для человеческого существа неповторимое, и их Небесная любовь, и проникшее вместе с ними Небесное веяние, которое они несли в своем сиянии… Твое рождество, благословенный!..»
Мария преклонила колени рядом с Сыном и умиленно плачет, опустив голову на Его колени. Некоторое время никто не смеет заговорить. Более или менее взволнованные, они оглядываются вокруг, как будто среди паутины и шершавых камней надеются увидеть в красках описанную сцену…
Мария овладевает собой и говорит: «Вот, Я рассказала о бесконечно простом и бесконечно великом рождении Моего Сына. При помощи своего женского сердца, а не мудрости учителя. Больше ничего, поскольку это величайшее событие на Земле было скрыто под самой обычной видимостью».
8«А на следующий день? А после?» – спрашивают многие, среди которых две Марии.
«На следующий день? О, очень просто! Я была матерью, которая кормит молоком своего младенца, моет и пеленает его, как это делают все матери. Подогревала взятую из ручья воду на огне, разожженном там, снаружи, чтобы дым от него не заставлял слезиться эти голубые глазки, а затем в самом защищенном углу купала Свое Дитя в старом ведре и одевала Его в чистое белье. И ходила на ручей стирать пеленки и развешивала их на солнце… а потом, радость из радостей, прикладывала Иисуса к Своей груди, и Он сосал, становясь более румяным и счастливым… В первый день, в самый теплый час Я пошла присесть там, снаружи, чтобы получше Его разглядеть. Сюда свет не попадает, только просачивается, а светильник и костер придавали всему странный вид. Я вышла наружу, на солнце… и вгляделась в воплотившееся Слово. Тогда Мать узнала Своего Сына, а Божья служанка – Своего Господа. Во Мне были сразу и женщина, и почитательница… Затем дом Анны… дни у Твоей колыбели, первые шаги, первое слово… Но это было потом, в свое время… И ничего, ничего, равного часу Твоего рождения… Только вернувшись к Богу, Я вновь переживу ту наполненность…»
«Но все-таки… отправиться в последний момент! Какая неосмотрительность! Почему бы не подождать? Указ[2] предусматривал отсрочку в исключительных случаях, таких как рождение или болезнь. Алфей рассказывал…» – говорит Мария Алфеева.
[2] Эдикт о переписи населения, см. Том I, 27.2.
«Подождать? О, нет! В тот вечер, когда Иосиф принес эту новость, Я и Ты, Сын, прыгали от радости. Это был зов… потому что Ты должен был родиться здесь и только здесь, как предсказывали Пророки[3]; и тот неожиданный указ был как милосердие Небес, изгладившее у Иосифа даже память о его подозрении. Это было то, чего Я ждала ради Тебя, ради него, ради иудейского мира и ради мира будущего до скончания веков. Было предсказано. И как было предсказано, так и произошло. Подождать! Может ли невеста откладывать свою мечту о свадьбе? Зачем ждать?»
[3] Михей 5: 1–2.
«Ну… из-за всего того, что могло бы случиться», – снова не унимается Мария Алфеева.
«У Меня не было никакого страха. Я покоилась в Боге».
«Но разве Ты знала, что все так обернется?»
«Мне этого никто не говорил, и Я об этом совсем не думала, настолько, что ради успокоения Иосифа Я позволила усомниться и ему, и вам в том, что время родов уже пришло. Но Я знала, это-то Я знала, что Свет мира родится в праздник огней»[4].
[4] Ханука или праздник Обновления (Ин. 10:22).
«А вот ты-то, мать, почему ты не проводила Марию? И отец почему об этом не подумал? Вы ведь тоже должны были пойти сюда! Почему мы все не пошли?!» – строго спрашивает Иуда Фаддей.
«Твой отец решил пойти после Обновления и сказал это брату. Но Иосиф не захотел ждать».
«Но по крайней мере ты…» – снова твердит свое Фаддей.
«Не упрекай ее, Иуда. По обоюдному согласию мы сочли правильным опустить завесу на тайну этого рождения».
«Ну а Иосиф знал, что произойдет, по тем знамениям? Если Ты этого не знала, как мог знать он?»
«Мы ничего не знали, кроме того, что Он должен родиться».
«И?»
«И божественная Премудрость направила нас так, как было нужно. Рождение Иисуса, Его присутствие в мире, должно было быть лишенным всего того, что могло бы показаться чудесным и раззадорить Сатану… Вы же понимаете, что нынешняя вражда Вифлеема к Мессии – это следствие первого проявления Христа. Дьявольская злоба воспользовалась этим откровением, чтобы пролить кровь, а пролив кровь, распространить ненависть. 9Ты удовлетворен, Симон Ионин, а то ты не говоришь и почти не дышишь?»
«Настолько… настолько, что кажется, будто я за пределами этого мира, в еще более святом месте, чем если бы я находился за Храмовой Завесой… До такой степени… что теперь, когда я увидел Тебя в этом месте и в свете происшедшего, я трепещу, что общался с Тобой – да, с уважением, – но просто как с великой женщиной, все равно женщиной. Теперь… теперь я уже не осмелюсь, как прежде, сказать тебе: „Мария“. Прежде Ты для меня была Мамой моего Учителя. Теперь, теперь я увидел Тебя на вершине тех небесных волн, увидел Тебя Царицей, и я, ничтожный, поступлю так, как подобает рабу, ведь я и есть раб», – и он повергается на землю, целуя ноги Марии.
Теперь уже Иисус говорит: «Симон, встань. Подойди сюда, поближе ко Мне».
Петр подходит к Иисусу слева, так как Мария стоит справа.
«Что мы сейчас такое?» – спрашивает Иисус.
«Мы? Ну, Иисус, Мария и Симон».
«Хорошо. Но сколько нас?»
«Трое, Учитель».
«Значит, троица. Однажды на Небе у Божественной Троицы явилась мысль: „Время отправиться Слову на Землю“, – и в порыве любви Слово пришло на Землю. А значит, разлучилось с Отцом и Святым Духом. Оно пришло на Землю действовать. Двое оставшихся на Небе созерцали деяния Слова, будучи как никогда едиными, чтобы Мысль и Любовь слились, поддерживая действующее на Земле Слово. Настанет день, когда с Неба придет повеление: „Время Тебе возвращаться, потому что все исполнено“, – и тогда Слово вернется на Небеса, вот так… (и Иисус отступает на шаг назад, оставив Марию и Петра на месте) и с высоты Небес будет созерцать деяния двоих, оставшихся на Земле, которые по святому побуждению станут едины как никогда, дабы смешать силу с любовью и сделать из этого средство для исполнения желания Слова: искупления мира посредством вековечного учительства Своей Церкви. А Отец, Сын и Святой Дух сделают из Своих лучей цепь, чтобы все крепче и крепче связать двоих, оставшихся на Земле: Мою Мать – любовь, и тебя – силу. Поэтому – да, ты должен относиться к Марии как к царице, но не как раб. Тебе так не кажется?»
«Все, чего Ты хочешь, то мне и кажется. Я уничтожен! Я – и сила? О! если я должен быть силой, тогда я определенно должен опираться на Нее! О, Мать моего Господа, не покидай меня, никогда-никогда!..»
«Не бойся. Я буду все время держать тебя за руку так же, как держала Моего Младенца, пока Он не стал способен ходить самостоятельно».
«А после?»
«А после буду поддерживать тебя Своей молитвой. Ну же, Симон. Никогда не сомневайся в Божьей силе. В ней не усомнились ни Я, ни Иосиф. И ты не должен сомневаться. Бог помогает нам ежечасно, если мы остаемся смиренными и верными… 10Теперь идите сюда наружу, к ручью, в тень этого доброго дерева: будь лето в разгаре, оно помимо тени подарило бы вам еще и свои яблоки; идите сюда. Поедим перед тем, как двигаться дальше… Куда, Сын мой?»
«В Ялу. Это близко. А завтра пойдем в Бет-Цур».
Они садятся в тени яблони, и Мария прямо прижимается к ее крепкому стволу.
Варфоломей неотрывно смотрит на Нее, такую юную и все еще одухотворенную Своими воспоминаниями, и, глядя, как Она принимает из рук Сына благословленную Им пищу и улыбается Ему любящими глазами, вполголоса произносит: «В тени ее я восседаю, и плоды ее сладки для гортани моей»[4].
Ему отвечает Иуда Фаддей: «Это верно. Она „изнемогает от любви“. Но, конечно, не скажешь, что Она „была разбужена под яблоней“»[5].
[4] Цитата из Песни песней 2:3.
[5] Песнь песней 2:5; 8:5.
«А почему нет, брат? Что знаем мы о тайнах Царя?» – откликается Иаков Алфеев.
А Иисус, улыбаясь: «Новая Ева была зачата Мыслью у основания райской яблони, чтобы Ее смех и Ее слезы обратили в бегство змея и обезвредили отравленный плод. Она сама сделалась деревом с плодами искупления. Приходите, друзья, и вкушайте от него. Потому что питаться его сладостью – значит питаться медом Божьим».
«Учитель, ответь мне, я давно хочу знать: Песнь, что мы цитируем, не есть ли предвидение о Ней?» – тихо спрашивает Варфоломей, пока Мария занята мальчиком и разговаривает с женщинами.
«С самого начала Писание говорит о Ней, и о Ней будет говориться в грядущих книгах, доколе человеческая речь не превратится в вековечную осанну вечного Божьего Града», – и Иисус переключается на общение с женщинами.
«Как ощущается, что Она из рода Давида! Какая мудрость, какая поэзия!» – говорит Зелот, беседуя с товарищами.
11«Вот, – вмешивается Искариот, который, все еще находясь под впечатлением предыдущего дня, говорит мало, хотя и старается выглядеть так же непринужденно, как раньше, – вот, мне хотелось бы понять, почему вообще должно было произойти это Воплощение. Только Бог может так победно высказываться о Сатане. Только Бог может обладать искупительной силой. И это я не подвергаю сомнению. Но мне все-таки кажется, что Слово могло бы уничижаться не до такой степени, чтобы быть рожденным, как все остальные люди, подвергая Себя всем перипетиям детства и тому подобное. Неужели Он не мог явиться в человеческом облике уже взрослым, с внешностью взрослого человека? Или, если Он так хотел иметь мать, выбрать ее Себе, но в качестве приемной, как выбрал отца? По-моему, я как-то спрашивал Его об этом, но Он не дал мне исчерпывающего ответа, или я этого не помню».
«Спроси Его! Раз уж мы затронули эту тему…» – предлагает Фома.
«Я нет. Я рассердил Его и еще не чувствую себя прощенным. Спросите Его вы за меня».
«Ну извини! Мы-то принимаем все без лишних разъяснений, и именно мы должны задавать вопросы? Это нечестно!» – возражает Иаков Зеведеев.
«Что там нечестно?» – спрашивает Иисус.
Молчание, потом Зелот, выступая в роли переводчика, повторяет вопросы Иуды из Кериота и ответы остальных.
«Я не держу обиды. Это первое. Я делаю те замечания, которые должен сделать, переживаю и прощаю. Это для того, кто все еще испытывает боязнь – плод своего смущения. Что касается Моего реального Воплощения, скажу: справедливо, что оно было именно таким. В будущем многие и многие впадут в заблуждения относительно моего Воплощения, приписывая Мне именно те ошибочные облики, какие Иуда хотел бы, чтобы Я принял. Человек, обладающий видимой телесностью, но на самом деле изменчивый, как игра света, благодаря чему Я вроде был, а вроде и не был бы плотью. И материнство Марии было и не было бы настоящим. Я – воистину плоть, и Мария – воистину Мать воплощенного Слова. Если час Моего рождения был одним лишь восторгом, так это потому, что Она – новая Ева без бремени греха и без наследственного наказания. Но почивать в Ней для Меня не было унижением. Разве была унижена манна, заключенная в Скинии? Нет, напротив: находясь в том жилище, она была почитаема. Другие скажут, что Я, не будучи реальной плотью, не пострадал и не умер во время Моего пребывания на Земле. Да, не имея возможности отрицать, что Я был здесь, они будут отрицать Мое реальное Воплощение или Мою истинную Божественность. Нет, воистину Я с Отцом навечно Одно целое, и соединен с Богом как Плоть, потому что воистину возможно, чтобы Любовь достигла недостижимого в своем Совершенстве, облекшись в Плоть ради спасения плоти. На все эти заблуждения отвечает вся Моя жизнь, источающая кровь от рождения и до смерти и подверженная всему тому, что свойственно человеку, кроме греха. Да, Я родился от Нее. И это ради вашего блага. Вы не представляете, насколько смягчилось Правосудие с тех пор, как Женщина стала его соработницей. Я исполнил твое желание, Иуда?»
«Да, Учитель».
«Поступай и ты со Мной так же».
Искариот смущенно опускает голову, похоже, действительно тронутый такой добротой.
Привал продолжается в прохладной тени яблони. Кто-то спит, кто-то подремывает. Мария же встает и возвращается в пещеру, и Иисус следует за Ней…