15 июля 1945.

   ¹Повинуясь данному распоряжению, маленькие группы апостолов одна за другой подходят к городским воротам. Иисуса пока нет. Но вскоре Он внезапно появляется из улочки, идущей вдоль стены.

   «Учителю, должно быть, повезло, – говорит Матфей. – Смотрите, как Он улыбается».

   Они идут Ему навстречу, вместе выходят из ворот и снова идут по главной дороге, что проходит мимо огородов предместья.

   Иисус их вопрошает: «Ну как? Как все прошло? Как успехи?»

   «Очень плохо», – в один голос отвечают Искариот и Варфоломей.

   «Почему? Что у вас приключилось?»

   «Нас едва не побили камнями. Нам пришлось убегать. Давайте уйдем подальше из этих варварских краев. Вернемся туда, где нас любят. Я здесь больше не буду говорить. Я и так не хотел говорить. Но потом позволил себя убедить, и Ты меня не удержал. А Ты ведь знал, как обстоят дела…» – Искариот раздражен.

   ²«Да что же с тобой случилось?»

   «Э! Я пошел с Матфеем, Иаковом и Андреем. Мы отправились на Судейскую площадь, потому что народ там утонченный и может потратить время и послушать выступающего. Мы решили, что говорить будет Матфей, наиболее подготовленный к общению с мытарями и их клиентами. И он начал с того, что сказал двоим, которые ссорились, оспаривая друг у друга поле в запутанном деле о наследстве: „Не стоит вам ненавидеть друг друга из-за того, что гибнет, и чтó вы не сможете унести с собой в следующую жизнь. Наоборот, любите друг друга, чтобы иметь возможность насладиться вечными благами, а они обретаются лишь в противостоянии своим дурным страстям, которые нужно преодолеть, чтобы стать победителями и обладателями Блага“. Ты ведь так говорил, верно? И он продолжал дальше, в то время как еще двое или трое приблизились послушать. „Послушайте Истину, которая учит этому мир, дабы мир обрел покой. Вы же видите, что из-за того и страдают. Из-за чрезмерного интереса к тому, что смертно. Но Земля – это еще не всё. Есть еще Небо, а на Небе есть Бог, так же как на Земле теперь есть Его Мессия, который послал нас объявить вам, что пришло время Милосердия, и что ни один грешник уже не скажет: ‚Меня не услышат‘, потому что кто истинно кается, тот прощен, того услышат, полюбят и пригласят в Божье Царство“. Теперь уже столпилось много народу, и были те, кто слушал с почтением, были и те, кто задавал вопросы, смущая Матфея. Сам-то я никогда ответов не даю, чтобы не портить выступление. А отвечаю каждому в конце. Пусть держат в уме то, что хотят сказать, и помалкивают. Но Матфей решил отвечать сразу же!.. И нас тоже начали вопрошать. Но был один, кто ухмылялся и говорил: „Вот еще один сумасшедший! Наверняка он из этого логова, из Израиля. Эти иудеи – сорняки, что распространяются повсюду! Вот они, их вечные выдумки! Послушать их, так сам Бог у них в приятелях! Они размахивают Им как мечом, Он у них на кончике языка. Вот, глядите! Теперь они приплетают своего Мессию. Какой-нибудь очередной безумец, который будет морочить нас, как это всегда случалось в прошлом. Чума на Него и на Его племя!“ Тогда я потерял терпение. Отодвинул назад Матфея, который продолжал говорить улыбаясь, словно ему оказывали почести, и заговорил сам, взяв за основу моего выступления Иеремию[1]: „Вот поднимаются воды с севера и делаются наводняющим потоком…“ (грохочущим потоком, – сказал я) „…ибо Божье наказание на вас, зловредное племя, будет как грохот многих вод, на деле же это будут полчища и воинства земные и небесные пращи, сообща приведенные в движение по приказу Глав Народа Божьего, дабы наказать вас за ваше упрямство, и при их грохоте вы утратите вашу крепость, падет ваша гордыня, вам изменит всё: ваши сердца, руки, чувства. Вы будете истреблены, остатки грешного острова, ворота Ада! Вы снова о себе возомнили, потому что были восстановлены Иродом? Но вы еще сильнее будете обриты, пока окончательно не облысеете; будете поражены всяческим карами в своих городах и весях, в долинах и на равнинах. Еще не умерло это пророчество…“ И я собирался продолжить, но они на нас бросились, и мы сумели спастись только благодаря каравану, что по воле Провидения проходил мимо по улице, поскольку уже полетели камни. Они попали в верблюдов, в их погонщиков, случился переполох, и мы удрали. После мы тихо сидели в каком-то дворике в предместье. А! больше я сюда не пойду…»

[1] Пророчество Иеремии против филистимлян (Иер. 47).

   ³«Но извини, ты их оскорбил! Ты сам виноват! Теперь понят­но, почему они пришли такими враждебно настроенными и прогнали нас! – восклицает Нафанаил. И продолжает: – Слушай, Учитель. Мы, то есть Симон Ионин, я и Филипп, направились к той башне, что смотрит на море. Там были моряки и владельцы судов, грузившие товары для Кипра, для Греции и еще более отдаленных мест. И они бранили солнце, пыль и свой тяжелый труд. Поносили свою судьбу: судьбу филистимлян, находящихся в рабстве, как они говорили, у сильных мира сего, тогда как могли бы быть царями. И поносили Пророков, Храм и всех нас. Я хотел уйти оттуда прочь, однако Симон не пожелал, заявив: „Нет, наоборот! Именно с такими грешниками мы и должны общаться. Учитель поступил бы так, и мы тоже должны так поступить“. „Тогда говори ты“, – сказали мы с Филиппом. „А если у меня не выйдет?“ – сказал Симон. „Тогда мы тебе поможем“, – ответили мы. И тогда Симон, улыбаясь, направился в двум вспотевшим мужикам, что сидели на толстом тюке, который им никак не удавалось поднять на судно, и говорит:

   „Тяжелый, да?“

   „Не столько тяжелый, сколько мы уставшие. А надо закончить погрузку, поскольку этого требует хозяин. Хочет отчалить во время полного штиля, потому что вечером море разыграется, и надо бы преодолеть скалы, чтобы избежать опасности“.

   „Подводные скалы?“

   „Да. Там, где бурлит вода. Отвратительное место“.

   „Течения, да? Ну конечно! Южный ветер огибает мыс и сталкивается там с этим течением…“

   „Ты моряк?“

   „Рыбак. Пресноводный. Но вода – везде вода, а ветер – всюду ветер. Я тоже не раз хлебал, и мой груз не раз возвращался на глубину. Наше ремесло одновременно и славное, и скверное. Но во всем есть что-то приятное и скверное, что-то хорошее и плохое. Нет совершенно плохого места, как нет и совершенно жестокого народа. Немного доброй воли – и всегда можно договориться и обнаружить, что повсюду есть славные люди. Веселее! Я хочу вам помочь, – и Симон подозвал Филиппа. – Давай! Бери с той стороны, а я возьму с этой, и эти славные ребята проводят нас туда, на судно, к трюму“.

   Сначала они не хотели, эти филистимляне. Но потом согласились. Отнеся на место этот тюк, а также и другие, что были на палубе, Симон принялся расхваливать судно, как он это умеет, расхваливать море, город, так красиво открывающийся со стороны моря, интересоваться морской навигацией, иностранными городами. А все вокруг давай его благодарить, хвалить… Наконец, кто-то спросил:

   „А ты сам-то откуда? С Нила?“

   „Нет, с Галилейского моря. Но, как видите, я вовсе не тигр“.

   „Это правда. Ищешь работу?“

   „Да“.

   „Я тебя беру, если хочешь. Вижу, что ты способный моряк“, – сказал хозяин судна.

   „Наоборот, это я тебя беру“.

   „Меня? Но разве ты не сказал, что ищешь работу?“

   „Это так. Моя работа – приводить людей к Божьему Мессии. Ты – человек, следовательно, ты для меня – работа“.

   „Но я же филистимлянин!“

   „И что это значит?“

   „То, что вы нас ненавидите и преследуете с незапамятных времен. Об этом всегда говорят ваши главные…“

   „Пророки, да? Но Пророки теперь – это голоса, которые больше не вещают. Теперь есть лишь один великий и святой Иисус. Он не вещает, а зовет дружеским голосом. Он не проклинает, а благословляет. Не приносит беды, а избавляет от них. Он не испытывает ненависти и не хочет, чтобы кого-то ненавидели. Но, напротив, всех любит и желает, чтобы мы любили даже своих врагов. В Его Царстве уже не будет победителей и побежденных, свободных и рабов, друзей и врагов. Не будет больше этих различий, что приносят зло и произошли от человеческой злобы, а будут только Его последователи, то есть люди, живущие в любви, в свободе, победившие всякую тяготу и скорбь. Я вас прошу: пожалуйста, поверьте моим словам и возжелайте к Нему прийти. Пророчества были записаны. Но Он еще более велик, нежели Пророки; и для тех, кто любит Его, пророчества эти отменяются. Видите, как красив ваш город? На Небе вы найдете еще более прекрасный, если сумеете полюбить нашего Господа Иисуса, Божьего Христа“.

   Так говорил Симон, простодушно и при этом вдохновенно, и все слушали его со вниманием и уважением. Да, с уважением. А потом откуда-то появились орущие горожане, вооруженные палками и камнями, увидели нас и по одежде признали в нас чужеземцев, и чужеземцев, теперь я понимаю, твоего племени, о Иуда, и посчитали, что мы одного с тобой пошиба. Если б нас не защитили те, что с судна, мы бы попали в переплет! Они спустили шлюпку и увезли нас морем, высадив на пляже возле тех садов, где мы были в полдень, а оттуда мы возвращались вместе с людьми, что выращивают цветы для здешних богачей. ⁴А ты, Иуда, все портишь! Что это за бесцеремонное обхождение?»

   «Это же правда».

   «Надо уметь ею пользоваться. Петр тоже не сказал неправды, но говорил умело!» – не соглашается Нафанаил.

   «О! что я? Я пытался поставить себя на место Учителя, думая: Он был бы кротким в таком духе, значит и я тоже…» – просто говорит Петр.

   «Мне нравится властное обращение. Оно более царственно».

   «Твое обычное представление! Ты не прав, Иуда. Уже год, как Учитель пытается его исправить. Но ты не поддаешься этим исправлениям. Ты так же упорствуешь в своем заблуждении, как те филистимляне, на которых ты накинулся», – упрекает Симон Зелот.

   «Когда ж Он меня поправлял на этот счет? И потом, у каждого свой метод, и он им пользуется».

   Симон Зелот даже вздрагивает, слыша эти слова, и смотрит на Иисуса, который молчит, и на этот напоминающий взгляд отвечает легкой улыбкой понимания.

   «Это не повод, – спокойно говорит Иаков Алфеев и продолжает: – Мы здесь, чтобы исправить себя, прежде чем исправлять других. Учитель в первую очередь стал учителем для нас. Он не стал бы им, если б не хотел, чтобы мы изменили наши привычки и представления».

   «Он был Учителем мудрости…»

   «Был? Он есть», – серьезно говорит Фаддей.

   «Сколько придирок! Ну хорошо, есть».

   «И в остальном Он тоже Учитель. Не только в мудрости. Его наставничество относится ко всему, что есть в нас. Он совершенен, мы несовершенны. Так будем же стараться стать, как Он», – мягко советует Иаков Алфеев.

   «Не вижу, где я погрешил. Всё это проклятое племя. Все они злобные».

   «Нет. Не скажи, – вырывается у Фомы. – ⁵Иоанн ходил к самым простым людям: к рыбакам, что поставляют рыбу на рынок. И вот: посмотри на этот мокрый мешок. Это изысканная рыба. Они пожертвовали своим заработком и отдали его нам. Они вернулись в море, опасаясь, что утренний улов к вечеру будет несвежим, и позвали нас с собой. Казалось, мы на Галилейском озере, и уверяю тебя, что если о нем напоминало само место, а также лодки, полные внимательных лиц, то еще больше о нем напоминал Иоанн. Казалось, он второй Иисус. Сладкие, как мед, слова капали с его улыбающихся уст, а его лицо сверкало, как второе солнце. Как он напоминал Тебя, Учитель! Я был тронут. Мы провели в море три часа в ожидании, пока сети, растянутые между буями, не наполнятся рыбой, и это были три часа блаженства. Потом они захотели увидеть Тебя. Но Иоанн сказал: „Назначаю вам встречу в Капернауме“, как будто сказал: „Назначаю вам встречу на вашей городской площади“. Тем не менее они пообещали: „Мы придем“, и приняли это к сведению. Нам еще пришлось сопротивляться, чтобы нас не слишком нагрузили рыбой. Они отдали нам самую свеженькую. Пойдем приготовим ее. Сегодня вечером – большое пиршество в награду за вчерашний пост».

   «Что же ты таково сказал?» – озадаченно спрашивает Искариот.

   «Ничего особенного. Говорил об Иисусе», – отвечает Иоанн.

   «Но как ты о Нем рассказываешь! Иоанн тоже заимствовал из Пророков. Но повернул их другой стороной», – поясняет Фома.

   «Другой стороной?» – ошеломленно вопрошает Искариот.

   «Да. Ты взял из Пророков их терпкость, а он – сладость. Ведь, в конце концов, сама их строгость – это любовь, нетерпимая, если угодно, неистовая, но все равно любовь к людским душам, от которых они желали бы всецелой верности Господу. Не знаю, размышлял ли ты когда-нибудь об этом, ты, получивший образование среди книжников. Я – да, поскольку я ювелир. Золото тоже обстукивают молотком и плавят, но чтобы сделать его красивее. Не из ненависти. А из любви. Так и Пророки с душами. Я понимаю это, может быть, именно потому, что я ювелир. Он взял пророчество Захарии о Хадрахе и Дамаске и, дойдя до места: „Увидев это, Аскалон ужаснется, и Газа будет в великой печали, а также Экрон, ибо рассеялась его надежда. В Газе больше не будет царя“[2], – он принялся объяснять, как все это произошло по причине отступления человека от Бога, и – говоря о приходе Мессии, который есть любовь и прощение, – пообещал, что вместо жалкого царства, какого чада Земли желают для своего народа, люди, последующие за Мессией в Его учении, обретут вечное и нескончаемое царство на Небе. Это невозможно пересказать. Это надо слышать! Казалось, я слышу музыку, и меня возносят ангелы. Вот так Пророки, принесшие тебе побои, нам принесли превосходную рыбу».

[2] Захар. 9:5.

   Иуда сконфуженно молчит.

   ⁶«А вы?» – вопрошает Учитель двоюродных братьев и Зелота.

   «Мы пошли на верфи, где трудятся конопатчики. Мы тоже предпочли пойти к бедным. Но там были и богатые филистимляне, надзиравшие за постройкой своих судов. Мы не знали, кому из нас говорить, поэтому, как дети, стали играть на очки[3]. У Иуды выпало семь пальцев, у меня четыре, у Симона два. Очередь Иуды. И начал говорить он», – объясняет Иаков Алфеев.

[3] Видимо, это игра, известная как морра.

   «Что же ты сказал?» – интересуются все.

   «Я честно рассказал, кто я такой, добавив, что обращаюсь к их гостеприимству с просьбой благосклонно отнестись к слову странника, который видит в них своих многочисленных братьев, имеющих общее с ним происхождение и общую участь, а также к его необычной, но исполненной любви надежде привести их с собой в дом Отца и навеки назвать их „братьями“ при великом ликовании Неба. Затем я продолжил: „Наш пророк Софония сказал: ‚Страна приморская станет землею пастухов… там будут их пастбища, а вечерами они будут отдыхать в домах Аскалона‘“[4], и развил свою мысль так: „К вам прибыл верховный Пастырь. Вооруженный не стрелами, а любовью. Он протягивает к вам руки и показывает вам Свои святые пастбища. Он не вспоминает о прошлом, разве только сопереживая с людьми то огромное зло, что они, словно неразумные дети, причиняли и причиняют друг другу своей ненавистью, тогда как могли бы избежать многих скорбей, любя друг друга, потому что они братья. Эта земля“, – сказал я, – „станет местом святых пастырей, служителей верховного Пастыря, которые уже знают, что обретут здесь свои самые богатые пастбища и самые лучшие стада, и на склоне их жизни сердце их сможет успокоиться, вспоминая о ваших сердцах, о сердцах ваших детей, что роднее дружеских домов, поскольку хозяином их будет Иисус, наш Господь“. Они меня поняли. Стали меня расспрашивать, точнее, стали нас расспрашивать. И Симон рассказал о своем исцелении, а мой брат – о Твоей доброте к бедным. Доказательство: вот оно. Этот набитый кошелек для бедных, которых мы встретим по пути. Так что и нам Пророки не принесли ничего плохого…»

[4] Соф. 2: 6–7.

   Искариот не подает голоса.

   ⁷«Ладно, – успокаивает Иисус, – в следующий раз Иуда справится лучше. Делая так, он считал, что поступает правильно. Поэтому, действуя с честным намерением, он никоим образом не согрешил. Я и им тоже доволен. Быть апостолом нелегко, но можно научиться. Об одном Я жалею: что у Меня не было этих денег раньше, и Я не встретил вас. Они бы Мне очень пригодились для одной несчастной семьи».

   «Мы можем вернуться назад. Еще не поздно… Но, Учитель, извини: как Ты ее нашел? Чем Ты занимался? Правда, ничем? Не проповедовал?»

   «Я? Гулял. Своим молчанием сказал одной блуднице: „Оставь свой грех“. Встретил мальчика, довольно шаловливого, и благовествовал ему, обменявшись с ним подарками. Я ему подарил застежку, которую Мария Саломея пристегнула к Моей одежде в Вифании, а он Мне подарил вот это свое творение, – и Иисус вынимает из облачения карикатурную куклу. Все рассматривают ее и смеются. – Потом пошел взглянуть на роскошные ковры, которые изготавливает один человек из Аскалона, чтобы продавать их в Египте и в иных краях… потом утешил одну девочку, оставшуюся без отца, и исцелил ее мать. И все».

   «И Тебе кажется, это мало?»

   «Да. Потому что нужны были еще и средства, а у Меня их не было».

   «Но давайте мы вернемся назад, те кто… никому не досадил», – говорит Фома.

   «А твоя рыба?» – шутит Иаков Зеведеев.

   «Рыба? Смотри. Вы, которые… несете на себе анафему, идите к старику, что нас приютил, и начинайте готовить. А мы отправимся в город».

   «Хорошо, – говорит Иисус, – Только Я покажу вам этот дом издали. Там, наверное, людно. Я заходить не буду: они станут Меня удерживать. Не хочу оскорбить ожидающего нас хозяина, оставив без внимания его приглашение. Неучтивость – все то же немилосердие».

   Искариот еще ниже опускает голову и делается лиловым: до такой степени меняется цвет его лица при воспоминании о том, сколько раз впадал он в этот грех.

   Иисус подводит итог: «Вы пойдете в тот дом и отыщете ту девочку, она там одна такая, не ошибетесь. Дадите ей этот кошелек и скажете: „Это тебе посылает Бог за то, что ты сумела поверить. Для тебя, для мамы и твоих братиков“. Больше ничего. И сразу возвращайтесь назад. Идемте».

   Их группа разделяется: Иисус с Иоанном, Фомой и двоюродными братьями идут в город, тогда как остальные направляются к дому филистимлянина-зеленщика.