20 июля 1945.

   ¹Сопровождавшая отряд апостолов «свита» претерпела изменение. Козла уже нет, а вместо него – овца и два ягненочка. Жирная овца с полным выменем, ягнята – озорные, словно шалов­ливые ребята. Крохотное стадо, у которого не такой магический вид, как у большого и черного как смоль козла, но которое всех больше устраивает.

  «Я говорил вам, что у нас появится козочка, чтобы сделать из Марциама счастливого пастушка. Но вместо козочки, раз уж вы не желаете слышать о козах, появились овцы. Притом белые. Прямо как мечтал Петр».

   «Это точно! Мне казалось, я таскаю за собой Вельзевула!» – говорит Петр.

  «В самом деле, с тех пор как он с нами, произошла череда неприятных событий. Нас преследовало волшебство», – раздраженно подтверждает Искариот.

   «Тогда это доброе волшебство. Ибо что же такого плохого с нами произошло?» – безмятежно говорит Иоанн.

   Все подают свой голос, словно упрекая его за слепоту.

   «Да ты что: не видел, как нас осмеяли в Модине?»

   «И падение моего брата тебе кажется пустяком? Он мог погибнуть. Как бы мы его оттуда вытащили, если б он сломал себе ноги или позвоночник?»

   «А то, что было вчера ночью, ты воспринял как приятное развлечение?»

  «Я все видел, все учел – и благословил Господа, потому что с нами не стряслось ничего страшного. Зло приблизилось к нам и потом, как всегда, отступило, и столкновение с ним, очевидно, оставило добрые семена как в Модине, так и у виноградарей, прибежавших с уверенностью, что найдут по меньшей мере раненого человека, и с раскаянием в том, что оказались немилосердны, тáк им хотелось загладить вину; так же и у разбойников вчерашней ночью. Они не совершили никакого зла, а мы, то есть Петр, приобрели этих овечек взамен козла и в качестве подарка за спасение, и теперь у бедных есть много денег благодаря подаренным торговцами кошелькам и пожертвованиям женщин. И что самое ценное – все приняли слово Иисуса».

   «Иоанн прав, – говорят Зелот и Иуда Фаддей. И этот последний заключает: – Действительно похоже, будто все происходит благодаря ясному знанию будущего. Оказаться именно там, запоздав по причине моего падения, вместе с теми женщинами в драгоценностях, и с теми пастухами тучных стад, и с теми торговцами при деньгах – великолепной добычей для разбойников! ²Брат, скажи мне по правде: Ты знал, что это произойдет?» – спрашивает Фаддей Иисуса.

   «Я много раз говорил вам, что читаю в сердцах и что, если Отец не распорядится иначе, Мне небезызвестно то, что должно случиться».

   «Но тогда почему Ты иногда совершаешь ошибки, например, отправляешься к враждебным фарисеям или входишь в совершенно враждебные города?» – спрашивает Иуда Искариот.

   Иисус пристально-пристально глядит на него, а затем спокойно и неторопливо говорит: «Это не ошибки. Это неизбежность Моей миссии. Больные нуждаются во враче, а невежественные – в учителе. Как те, так и другие подчас отталкивают врача или учителя. Но последние, если это хороший врач и хороший учитель, продолжают ходить к тем, кто их отталкивает, поскольку это их долг. Я хожу. Вам бы хотелось, чтобы там, где Я появляюсь, прекращалось всякое противление. Я мог бы этого достичь. Но Я никого не принуждаю, а убеждаю. Принуждением следует пользоваться лишь в самых исключительных случаях и только тогда, когда вразумленный Богом дух понимает, что именно оно может убедить в том, что Бог есть, и что Он – самый сильный, или же в случаях, когда может быть спасена масса людей».

   «Как вчера вечером, да?» – спрашивает Петр.

   «Те разбойники вчера вечером испугались, увидев, что мы вполне готовы их встретить», – с явным пренебрежением говорит Искариот.

    «Нет. Их убедили произнесенные слова», – говорит Фома.

   «Как же! Держи карман шире! Прямо такие нежные души, которых можно убедить парой слов, даже если это слова Иисуса! Я помню тот случай, когда на меня со всей семьей и многими из Вифсаиды напали в ущелье Адумим!» – отвечает Филипп.

   «Учитель, скажи мне кое-что. Еще со вчерашнего дня хочу Тебя спросить. Что все-таки: Твои слова или Твоя воля – привело к тому, что ничего не случилось?» – вопрошает Иаков Зеведеев.

    Иисус молча улыбается.

   Отзывается Матфей: «Я думаю, что это Его воля, которая превозмогла жестокость их сердец и чуть ли не парализовала ее, дав возможность произнести речь и всех спасти».

   «Я тоже считаю, что это так. Именно поэтому Он остался там один, поглядывая на заросли. Он держал их в подчинении Своим взглядом, Своим доверием к ним, Своим беззащитным спокойствием. У Него не было даже палки!..» – говорит Андрей.

   «Хорошо. Но это все говорим мы. Это наши мысли. А я хочу узнать это от самого Учителя», – говорит Петр.

   Происходят оживленные прения (Иисус в них не вмешивается) между утверждающими, что раз Иисус заявил, что никого не принуждает, то Он даже к этим разбойникам не стал бы применять силу (это говорит Варфоломей), и Искариотом, которого, хотя и не безоговорочно, поддерживает Фома, говорящим, что не может поверить, что человеческий взгляд на такое способен.

   Матфей возражает: «Еще и не на такое. Еще прежде, чем Его слова, меня обратил Его взгляд».

   «За» и «против» неистово сталкиваются, и каждый стоит на своем. Иоанн, подобно Иисусу, молчит и улыбается, опустив голову, чтобы скрыть свою улыбку.

   Петр переходит в нападение, поскольку ни одно из соображений товарищей его не убеждает. Подумав, он говорит, что взгляд Иисуса отличается от взгляда обычного человека, и хотел бы знать, потому ли, что Он – Иисус, Мессия, или потому, что

    Он все-таки Бог.

    ³Иисус берет слово: «Истинно говорю вам, что не только Я, но любой, прилепившийся к Богу посредством святости, чистоты и безукоризненной веры, сумеет сделать и это, и еще большее. Взгляд ребенка, если его дух соединен с Духом Божьим, может обрушить суетные святилища, не сотрясая их, как Самсон, вызвать кротость у диких зверей или звероподобных людей, отвратить смерть, одолеть духовные недуги, равно как слово ребенка, прилепившегося Господу и ставшего орудием Господа, может врачевать болезни, обезвреживать змеиный яд и творить любое чудо. Ибо в нем действует Бог».

    «А! я понял! – говорит Петр и все смотрит и смотрит на Иоанна. А затем громким голосом подводит итог своему внутреннему умозаключению: – Вот! Учитель, Ты смог это, потому что Ты Бог и потому что Ты Человек, соединившийся с Богом. И так же происходит с тем, кто умеет достичь, или уже достиг единения с Богом. Я понял! Правда понял!»

   «А ты не спросишь себя, где ключ к этому единению и в чем секрет такого могущества? Ведь не все этого достигают, хотя у многих есть одинаковые необходимые качества».

   «Правильно! Где же ключ к такой силе, чтобы соединиться с Богом и господствовать над всем? Какая-нибудь молитва или тайные слова…»

   «Недавно Иуда Симонов обвинял козла во всех превратностях, что с нами приключились. Нет, никаких заклятий с животными не связано. Отбросьте суеверия, ведь это то же, что идолопоклон­ство, и может причинить беды. Как не существует формул для совершения колдовства, так не существует тайных слов для совершения чудес. Есть только Любовь. Как Я сказал вчера вечером, Любовь утихомиривает буйных и насыщает жадных. Эта Любовь – Бог. Когда в вас Бог, и вы всецело обладаете Им вследствие совершенной любви, ваш взгляд становится огненным и попаляет всякого идола и низвергает его подобия, ваше слово становится мощью. И еще: взгляд становится оружием, которое обезоруживает. Невозможно противиться Богу, противиться Любви. Только дьявол противится ей, потому что он – законченная Ненависть, и вместе с ним противятся его сыны. Остальные – слабые люди, обладаемые какой-нибудь страстью, но не по своей воле продавшиеся дьяволу, – противиться ей не могут. Какова бы ни была их религия или даже отсутствие всякой веры, какова бы ни была степень их духовного невежества, их поразит Любовь, этот великий Победитель. Постарайся этого достичь, и побыстрее, и будешь творить то, что творят Божьи сыны и Богоносцы».

   ⁴Петр не сводит глаз с Иоанна; Зелот, сыновья Алфея, а также Иаков с Андреем тоже сообразительны и догадливы.

   «Но в таком случае, Господь, – говорит Иаков Зеведеев, – что же произошло с моим братом? Ты говоришь о нем. Это он – тот ребенок, что творит чудеса! Это он? Это так?»

   «Что он сделал? Перевернул страницу книги Жизни, прочел и познакомился с новыми тайнами. Больше ничего. Он ушел от вас вперед, потому что не задерживается, рассматривая каждое препятствие, взвешивая каждую трудность и прикидывая каждую пользу. А он уже не смотрит на Землю. Он видит Свет и безостановочно идет к нему. Оставьте же его в покое. Пламенно горящим душам не следует мешать в их горении, которое их услаждает и поглощает. Нужно дать им пылать. Это наивысшая радость и наивысшее напряжение. Бог дарует им мгновения ночи, ибо знает, что такой жар убьет души-цветы, если они будут постоянно находиться на солнце. Так же, как цветам полевым, Бог дарует этим душам-цветам тишину и духовную росу. Дайте поборнику любви отдохнуть, когда Бог позволяет ему отдыхать. Подражайте гимнасиархам, которые дают своим ученикам надлежащий отдых… Когда вы также достигнете того, чего он уже достиг, и большего – поскольку как вы, так и он пойдете дальше, – то осознаете ту потребность в чуткости, в тишине, в затененности, которую испытывают души, ставшие добычей и орудием Любви. Не думайте про себя: „Тогда я буду радоваться своей известности, а Иоанн – просто недотепа, ведь души ближних, как души детей, стремятся увлечься чудесным“. Нет. Когда вы достигнете этого, у вас будет такое же стремление к тишине и полумраку, какое сейчас у Иоанна. И когда Меня уже с вами не будет, помните, что если вам придется судить о чьем-то обращении или о степени чьей-то святости, за мерило всегда надо брать смирение. Если в ком-то продолжает оставаться гордость, не обманывайтесь насчет его обращения. И даже если кого-то называют „святым“, но им правит гордыня, будьте уверены, что он никакой не святой. Он может по-шарлатански и лицемерно прикидываться святым, изображать чудеса. Но он не таков. Его наружность лицемерна, а чудеса его – сатанинские. Вы поняли?»

   «Да, Учитель»… Все молчат, глубоко задумавшись. И если их уста остаются сомкнутыми, то их мысли ясно угадываются во взглядах и выражениях лиц. Исходящая от них великая жажда знания колеблется вокруг них, словно эфир…

   ⁵Зелот старается отвлечь товарищей, чтобы выиграть время и поговорить с ними наедине, и, конечно, еще раз попросить их помолчать. У меня сложилось впечатление, что именно Зелот большей частью несет это служение среди апостолов. Помимо того, что он прекрасно понимает Учителя, он еще координатор, примиритель и советник для своих товарищей.

   Сейчас он говорит: «Мы уже во владениях Иоанны. Вон то селенье, что находится в той ложбине, – это Бетэр. Тот дворец там на вершине – это ее родовой замок. Чувствуете в воздухе этот аромат? Это плантации роз, начинающие благоухать на утреннем солнце. Вечером ароматы набирают мощь. Но сейчас, в этой утренней свежести, на них приятно полюбоваться, пока они еще усеяны росой, словно миллионами бриллиантов, усыпавших миллионы раскрывающихся цветов. Когда солнце зайдет, все полностью распустившиеся цветы будут сорваны. Идемте. Хочу вам показать с возвышения вид на розарии, которые словно водопадом проливаются с вершины вниз по уступам с той стороны склона. Водопадом цветов, который потом снова поднимается волной по двум другим холмам. Это прямо амфитеатр: какое-то озеро цветов. Это изумительно. Дорога покруче, но заслуживает того, чтобы по ней пойти, поскольку с того обрыва открывается весь этот райский сад. А там мы доберемся и до замка. Иоанна живет там привольно, среди своих крестьян, что одни только и сторожат такое богатство. Но они так любят свою хозяйку, сделавшую из этих долин Эдем красоты и покоя, что стóят всех стражников Ирода. Вот, Учитель, посмотри. Взгляните, друзья». И движением руки он указывает на полукруг холмов, наводненных розариями.

   Куда бы ни посмотрел глаз – под высоченными деревьями, чье назначение – защищать от ветров, палящих лучей и града, видны розарии и розарии. Солнце и воздух свободно проходят под этот легкий навес, что служит покровом, но не давит и поддерживается садовниками в надлежащем порядке, а под ним счастливо растут красивейшие в мире розовые сады. Это мириады и мириады насаждений всяких видов роз. Розы карликовые, низкорослые, высокие и высоченные. Кустящиеся возле стволов деревьев, словно утыканные цветами подушки, растущие среди луговой зелени, или в виде изгородей вдоль тропинок, по берегам ручьев, вокруг оросительных бассейнов, разбросанных по этому парку, что вмещает в себя холмы, или же обвитые вокруг стволов деревьев и цветастыми шевелюрами перекидывающиеся от одного ствола к другому, образуя фестоны и гирлянды. Это действительно нечто сказочное. Тут присутствуют и переплетаются все размеры и все цветовые переливы, где рядом с оттенками слоновой кости чайных роз кроваво-красным полыхают лепестки других роз, а количественно доминируют классические розы цвета младенческих щечек, переходящего по краям в разбавленный розовым белый цвет.

   Все стоят, пораженные этой красотой.

   «А что она со всем этим делает?» – интересуется Филипп.

   «Наслаждается», – отвечает Фома.

  «Не только. Еще извлекает из них эфирные масла, давая работу сотням слуг из числа садовников и работников, приставленных к масляным прессам. Римляне падки на это. Ионафан мне рассказывал, показывая отчеты о последнем урожае. ⁶А вон и Мария Алфеева с мальчиком. Они нас увидели и зовут других женщин…»

   Действительно, Иоанна и обе Марии под предводительством Марциама, который сбегает вниз, вытянув руки, уже готовые обнять Иисуса и Петра, быстро подходят и земно кланяются перед Иисусом.

   «Мир всем вам. Где Моя Мать?»

  «В розариях, Учитель. С Элизой. О, она совсем исцелилась! Способна противостоять целому миру и следовать за Тобой. Спасибо, что дал мне в этом поучаствовать».

   «Это тебе спасибо, Иоанна. Видишь, как полезно оказалось прийти в Иудею? Марциам, вот тебе подарки. Эта красивая фигурка и эти прекрасные овечки. Нравятся они тебе?»

   Мальчик замирает от радости. Он тянется к Иисусу, склонившемуся, чтобы вручить ему куклу, и оставшемуся в этом положении, чтобы заглянуть ему в лицо, и обнимает Его за шею, целуя Его со всей пылкостью, на какую способен.

   «Ты сделаешься таким же кротким, как эти овечки, а потом станешь хорошим пастухом для верующих в Иисуса. Не правда ли?»

   Марциам, прерывисто дыша, с радостно загоревшимися глазами отвечает: да, да, да.

  «Теперь ступай к Петру, а Я пойду к Марии. Вижу там, вдоль изгороди из роз, скользит краешек Ее покрывала».

  Он спешит к Марии и у поворота тропинки прижимает Ее к груди. После первого целования Мария, все еще запыхавшаяся, поясняет: «Сзади идет Элиза… Я поспешила поцеловать Тебя… потому что не поцеловать Тебя, Сын Мой, Я не могла… а целовать Тебя в ее присутствии не хотела… Она сильно изменилась… Но ее сердце все равно страдает при виде чужой радости, в которой ей навсегда отказано. Вот она подходит».

   Элиза ускоряется на последних шагах и падает на колени, чтобы поцеловать одежду Иисуса. Это уже не та безутешная женщина из Бет-Цура, но пожилая, строгая женщина, отмеченная печатью скорби, следы которой, оставшиеся у нее на лице и во взгляде, придают ей внушительности.

   «Да будешь Ты благословен, мой Учитель, ныне и вовеки за то, что вернул мне то, что я утратила».

   «А тебе еще большего мира, Элиза. Я рад встретить тебя здесь. Вставай».

   «Я тоже рада. Мне столько всего надо сказать Тебе, Господь, и столько всего спросить».

   «У нас будет уйма времени, поскольку Я остановлюсь здесь на несколько дней. Иди сюда, Я познакомлю тебя с твоими соучениками».

  «О!! Так значит, Ты уже понял, чтó я хотела Тебе сказать?! Что хочу возродиться к новой жизни: к Твоей жизни; снова обрести семью: Твою семью; и детей: Твоих детей, как Ты сказал, говоря о Ноемини в моем доме в Бет-Цуре. Новая Ноеминь – это я по милости Твоей, мой Господь. Будь же Ты за это благословен. Я больше не горестная и не бесплодная. Я опять буду матерью. И, если Мария позволит, немного и Твоей матерью, а не только матерью сынов Твоего учения».

   «Да, будешь. Мария не станет ревновать по этому поводу, а Я буду любить тебя так, что тебе не придется пожалеть о том, что пришла. А теперь пойдем к ним, желающим сказать тебе, что они любят тебя как братья».

   Иисус берет ее за руку и ведет к ее новой семье. Путешествие в ожидании Пятидесятницы закончилось.