11 ноября 1945.

   ¹«Господь, этой ночью я подумал… Зачем Тебе ходить так далеко, а потом возвращаться в Финикийские края? Давай схожу я с кем-нибудь еще. Продам Антония… Мне его жаль… но теперь он больше не нужен, да и в глаза будет бросаться. И пойду навстречу Филиппу и Варфоломею. Они могут идти только той дорогой, и я их обязательно встречу. И Ты можешь быть уверен, что я не проговорюсь. Я не хочу Тебя огорчать… Ты здесь отдохни с остальными, а мы избавим всех от той дороги на Йифтаэль… и сэкономим время», – говорит Петр, пока они выходят из дома, где ночевали. И выглядят не так пугающе, поскольку на них чистые одежды, а их бороды и волосы опытной рукой приведены в порядок.

   «Твой замысел неплох. Не стану тебе препятствовать. Сходи, пожалуйста, с тем из товарищей, с кем хочешь».

   «В таком случае с Симоном. Господь, благослови нас».

   Иисус обнимает их со словами: «Поцелуем. Ступайте».

   Все смотрят, как они уходят, быстро спускаясь к равнине.

   «Какой он добрый, Симон Ионин! За эти дни я сумел оценить его, как никогда прежде», – говорит Иуда Фаддей.

   «Я тоже, – говорит Матфей. – Никакого себялюбия, никакой гордыни, никакой придирчивости».

   «Он никогда не имел преимуществ от того, что он старший. Наоборот! Казался последним из нас, сохраняя при этом свое место», – дополняет Иаков Алфеев.

   «Нас это не удивляет. Мы знакомы с ним многие годы. Он вспыльчивый, но совершенно добродушный. Да вдобавок такой честный!» – говорит Иаков Зеведеев.

   «Мой брат добр, хотя и грубоват. Но с тех пор, как он с Иисусом, он сделался вдвойне добрым. У меня совсем другой характер, и иногда он из-за этого сердился. Но это потому, что он понимал, как я страдаю от такого характера. Расстраивался-то он за меня. Когда это осознаёшь, начинаешь с ним соглашаться», – говорит Андрей.

   ²«В эти дни мы всегда понимали друг друга и были единодушны», – высказывает свое убеждение Иоанн.

   «Ну да! Я тоже это заметил. Целый месяц и даже в минуты крайнего возбуждения у нас никогда не было размолвок… Разве иногда… не знаю, почему…» – размышляет вслух Иаков Зеведеев.

   «Почему? Да это понять нетрудно! Потому что мы были честны в своих намерениях. Не совершенны, но честны. И поэтому одобряли предложенное кем-нибудь благо, и отклоняли то ошибочное, на которое указывал кто-нибудь из нас, хотя раньше мы сами не умели этого распознавать. Почему? На это нетрудно ответить! Потому что у нас у восьми было одно стремление: поступать так, чтобы порадовать Иисуса. Вот и всё!» – восклицает Фаддей.

   «Не думаю, чтобы у остальных были какие-то иные стремления», – примиряюще говорит Андрей.

   «Нет. Ни у Филиппа, ни у Варфоломея их нет, несмотря на то что последний очень пожилой и очень израильтянин… Ни у Фомы, хотя в том гораздо больше человеческого, чем духовного. Я бы погрешил на них, если бы обвинил их в… Иисус, Ты прав. Прости. Но если бы Ты знал, каково мне видеть, как Ты страдаешь. Да еще из-за него! Я Твой ученик, как все остальные. Но кроме того я Твой брат и друг, и во мне течет горячая кровь Алфея. Иисус, не гляди на меня так строго и печально. Ты Агнец, а я… лев. И, поверь, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не разорвать лапой сети клеветы, что Тебя опутывают, и не разорить то логово, где прячется настоящий враг. Мне бы увидеть его истинное духовное лицо, чтобы назвать его по имени… и наверное оно такое же лживое; а если бы мне удалось опознать его безошибочно – то и пометить его клеймом, так чтобы навсегда отбить у него охоту Тебе вредить», – пылко произносит Фаддей, которого с самого начала его речи пытался удержать выразительный взгляд Иисуса.

   Иаков Зеведеев говорит в ответ: «Тебе бы пришлось заклеймить половину Израиля… Но Иисус всё равно будет продолжать действовать. Ты сам видел в эти дни, способно ли что-либо противиться Иисусу. ³Чем займемся теперь, Учитель? Ты уже здесь проповедовал?» 

   «Нет. Я достиг этих склонов менее, чем день назад. Ночевал в этой роще».

   «Почему они не стали с Тобой общаться?»

   «Их сердце отвергло Странника… У Меня не было денег…»

   «Значит, это каменные сердца! Чего они испугались?»

   «А вдруг Я какой-нибудь разбойник… Но не важно. Мой Небесный Отец устроил так, что Я встретил козу, потерявшуюся или сбежавшую. Идемте, Я вам ее покажу. Она живет в зарослях со своим козленком. Но, увидев Меня, не убежала. Более того, позволила Мне попить ее молока прямо из-под вымени… словно Я тоже ее новорожденное дитя. И Я заснул рядом с ней, а козленочек – чуть ли не у Меня на груди. Бог благ со Своим Словом!»

   Они идут к месту вчерашней встречи, в густые и колючие заросли. Посреди них стоит столетний дуб, неизвестно как выживающий, поскольку он расколот у основания, как если бы под ним разверзлась земля и расщепила его могучий ствол, стоит весь увитый зеленым плющом и ежевикой, на которой пока еще нет листвы. А около пасется коза со своим козленком, и увидав столько людей, она выставляет рога, защищаясь. Но затем узнает Иисуса и успокаивается. Они кидают ей хлебные корки и отходят.

   «Я спал там, – поясняет Иисус. – И там бы и остался, если бы вы не пришли. Я уже испытывал голод. Цель поста была достигнута… Не было смысла настаивать на других вещах, которых уже не изменить»… Иисус опять печален…

   Шестеро молча переглядываются.

   «А сейчас? Куда пойдем?»

   «Сегодня останемся здесь. Завтра спустимся и будем проповедовать по пути в Птолемаиду, а затем отправимся к границам Финикии, чтобы возвратиться сюда до наступления субботы».

   И они медленно идут обратно в селение.