ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
359. В хижине Матфия около Явеша Галаадского
13 декабря 1945.
1Глубокая лесистая долина, из которой выступает Явéш Галаадский, оглашается шумом очень бурного ручья, что, пенясь, бежит к текущему неподалеку Иордану. Тени сумерек и пасмурный день усугубляют мрачный вид тех лесов, и поэтому на первый взгляд селение кажется унылым и негостеприимным.
Фома, как всегда, в хорошем настроении, несмотря на то, что его одежды пребывают в состоянии вынутого из чана полотна, а сам он с головы до пояса и от пояса до пят покрыт грязью, по которой шагает, говорит: «Хм! Не хотелось бы мне, чтобы спустя столетия это селение отомстило нам за тот скверный набег, что сделал на него Израиль[1]. Ладно! Пойдем пострадаем за Господа».
[1] Этот эпизод описан в Суд. 21.
Нет, их никто не бьет. Но отовсюду гонят, называя разбойниками и еще хуже, а Филиппу и Матфею приходится бежать во всю прыть, спасаясь от крупной собаки, которую натравил на них один пастух, когда они постучались в ворота его овчарни, попросив убежища на ночь, «хотя бы под одним навесом со скотиной».
«И что теперь будем делать?»
«У нас нет хлеба».
«И денег. Без денег не найти ни хлеба, ни крова!»
«А мы вымокшие, замерзшие и голодные».
«И ночь наступает. Хороши мы будем завтра утром после ночи, проведенной в лесу!»
Из двенадцати семеро ропщут в открытую, у троих недовольство написано на лице, и хоть они молчат, оно весьма красноречиво. Симон Зелот идет опустив голову и непроницаем. Иоанн как на углях и быстро переводит взгляд с ропщущих на Иисуса, а с Него на них, и на лице его нарисовано беспокойство. Иисус продолжает лично ходить и стучаться от дома к дому, терпеливо преодолевая переулки, превратившиеся в скользкие и вонючие болота, поскольку апостолы либо отказываются, либо делают это с опаской. Но Его нигде не принимают.
2Они на краю селения, где долина уже расширяется, переходя в пастбища Заиорданской равнины. Остаются еще редкие дома… И сплошные разочарования…
«Поищем в полях. Иоанн, у тебя получится взобраться на этот вяз? С вершины можно будет увидеть».
«Да, мой Господь».
«Вяз этот мокрый и скользкий. У парня ничего не выйдет, только покалечится. Так что вдобавок ко всему получим еще какую-нибудь рану», – ворчит Петр.
Иисус же смиренно: «Я сам заберусь».
«Вот этого не надо! – кричат они хором. И громче всех кричат рыбаки, прибавляя: – Если это опасно для нас, рыбаков, то на что же надеешься Ты, который никогда не карабкался на мачты и не лазил по канатам?»
«Я бы это сделал ради вас. Чтобы поискать для вас какое-нибудь укрытие. Мне-то всё равно, если Я и страдаю, то не от воды…» Сколько грусти, сколько призыва к сочувствию в Его голосе!
Кое-кто это слышит и умолкает. Другие, а именно Варфоломей и Матфей, говорят: «Теперь уже слишком поздно что-то предпринимать. Надо было думать об этом раньше».
«Да уж, и не капризничать, и не уходить из Пеллы невзирая на начавшийся дождь. Ты проявил упрямство и опрометчивость, и теперь мы все за это расплачиваемся. Что Ты теперь предпримешь? Будь у нас хорошо набитый кошелек, вот увидишь – все дома были бы открыты! А Ты!.. Почему Ты не сотворишь чудо, хоть какое-нибудь чудо для Своих апостолов, при том, что творишь их даже для людей недостойных?» – говорит Иуда из Кериота, жестикулируя как сумасшедший, и делает это настолько агрессивно, что остальные, хотя в глубине души отчасти с ним согласны, чувствуют потребность призвать его к уважению.
Кажется, будто Иисус уже Осужденный и кротко глядит на своих палачей. И молчит. Это молчание, которое с некоторых пор всё чаще случается у Иисуса как прелюдия к Его «великому молчанию» перед Синедрионом, перед Пилатом и Иродом, отзывается во мне такой болью! Оно напоминает мне те паузы безмолвия, что можно услышать в стонах умирающего, паузы, которые означают не успокоение болей, а предвестие смерти. Мне кажется, оно кричит сильнее всяких слов, это молчание Иисуса, это Его безмолвие, в котором высказывается вся Его скорбь перед непониманием и отсутствием любви со стороны людей. И эта Его не возражающая кротость, и эта Его поза с немного опущенной головой создают у меня впечатление, будто Он уже связан и отдан на растерзание людской злобе.
«Почему Ты ничего не говоришь?» – спрашивают Его.
«Потому что Мои слова сейчас не были бы услышаны вашим сердцем… Пойдемте. Будем идти, чтобы не замерзнуть… И простите…»
Он быстро поворачивается, вставая во главе компании, где Ему частично сочувствуют, частично обвиняют, частично присоединяются к мнениям товарищей.
3Иоанн потихоньку отстает, но так, чтобы этого никто не заметил. Затем подходит к высокому дереву – кажется, это тополь или ясень – и, сбросив плащ и одежды, полуголый начинает с трудом на него взбираться, пока нижние ветви не делают подъем более легким. Он лезет выше и выше, как кошка. Иногда даже оступается, но выправляет положение. Он почти что на вершине. Внимательно вглядывается в горизонт при последнем свете дня, который здесь, благодаря открытой местности и некоему уменьшению плотности свинцовых облаков, ярче, чем в долине. Впивается взглядом во все стороны и наконец делает радостный жест. Быстро соскальзывает на землю, одевается и бежит, догоняя и обгоняя товарищей. Вот он рядом с Учителем. Говорит, часто переводя дыхание от бега и затраченных усилий: «Какая-то хижина, Господь… какая-то хижина к востоку… Но нужно вернуться назад… Я забрался на дерево… Идем, идем…»
«Тут Я согласен с Иоанном. Хотите идти с нами – идемте, в противном случае продолжайте двигаться до ближайшего селения вдоль реки. Там и свидимся», – серьезно и решительно говорит Иисус.
Все следуют за Ним по размокшим лугам.
«Но мы возвращаемся к Явéшу!»
«Я не вижу никаких домов…»
«Кто знает, что там увидел этот парень!»
«Может, какой-то сарай…»
«Или хижину прокаженного».
«Так мы вконец промокнем. Эти луга похожи на губки», – ворчат апостолы.
4Но то, что выглядывает из-за бревенчатого частокола, оказывается не хижиной прокаженного и не сараем. Да, это хижина. Широкая, приземистая, напоминающая простенький загон для скота, с наполовину соломенной крышей и стенами из глины, что с трудом удерживаются на месте с помощью четырех угловых столбов из грубых камней. Вокруг этой лачуги – ограда в виде частокола, а внутри – несколько огородных растений, с которых капает вода.
Иоанн подает голос. Показывается пожилой мужчина. «Кто это?»
«Паломники, направляемся в Иерусалим. Приюти нас во имя Божье!» – говорит Иисус.
«Непременно, это моя обязанность. Но вам не повезло. У меня мало места и нет кроватей».
«Не важно. По крайней мере, у тебя есть очаг».
Мужчина возится с замком и открывает. «Заходите, и да пребудет с вами мир».
Они проходят через крошечный огород. Входят в единственную комнату, служащую и кухней, и спальней. В очаге горит огонь. Всюду порядок и бедность. Никакой утвари, кроме самой необходимой.
«Вы видите: всё, что у меня есть, это большое и щедрое сердце. Но если вы приноровитесь… Есть у вас хлеб?»
«Нет, есть горсть маслин…»
«Хлеба на всех у меня нет. Но я приготовлю вам кое-что из молока. У меня две овцы, мне их достаточно. Пойду их подою. Хотите дайте мне ваши плащи. Я развешу их в загоне, здесь на заднем дворе. Немного подсохнут, а завтра досушатся у огня».
Мужчина выходит, нагруженный кучей сырых тканей. Все сгрудились у огня и радуются теплу.
Мужчина возвращается с грубой циновкой, расстилает ее. «Снимайте свои сандалии. Я прополощу их от грязи и подвешу, чтобы они сохли. И дам вам теплой воды: смоете с ног глину. Циновка грубая, но чистая и плотная. Вам будет приятнее, чем на холодном полу».
Он снимает котелок, наполненный зеленоватой водой, так как в нем варятся какие-то овощи, и выливает половину воды в большую миску, а половину – в таз. Доливает холодной воды и говорит: «Вот. Это вам поможет. Омойтесь. Вот чистое полотенце».
А сам тем временем хлопочет у огня, дает ему разгореться, наливает молоко в котелок, ставит на огонь. И едва оно закипает, кладет туда какие-то зерна, которые мне напоминают или дробленый ячмень, или лущеное просо. И помешивает свою кашу.
5Иисус, омывшийся одним из первых, подходит к нему: «Бог да пошлет тебе благодать за твое человеколюбие».
«Я лишь возвращаю то, что от Него получил. Я был прокаженным. С тридцати семи лет до пятидесяти одного был прокаженным. Потом исцелился. Но в своем селении обнаружил, что у меня умерли родные, умерла жена, а дом разорен. И к тому же я был „прокаженный“… Пришел сюда и свил себе гнездо. Своими руками и с Божьей помощью. Сначала шалаш из осоки. Потом из дерева. Потом эти стены… И каждый год что-нибудь новое. В прошлом году оборудовал место для овец. Я их приобрел, изготовляя на продажу циновки и деревянную посуду. У меня есть яблоня, груша, смоковница, виноградная лоза. За домом есть клочок ячменного поля, перед ним – овощи. Четыре пары голубей и две овцы. Скоро у меня будут ягнята. Будем надеяться, что на этот раз – девочки. Благодарю Господа и большего не прошу. А Ты кто?»
«Галилеянин. У тебя нет предубеждений?»
«Никаких, хотя сам я из иудеев. Если б у меня были дети, кто-нибудь из них мог бы быть Твоим сверстником… Но для моих голубок я как отец… Я уж привык один».
«А на Праздники?»
«Наполняю им кормушки и ухожу. Беру внаём осла. Мчусь туда, совершаю празднество и возвращаюсь. И никогда не было, чтоб я не досчитался хоть одного листика. Бог добр».
«Да, и с добрыми, и с теми, кто не очень. Но добрые – под кровом Его крыльев».
«Да. Так и Исайя говорит… Меня Он точно защищал».
«Но ты, однако, был прокаженным», – замечает Фома.
«И стал бедным и одиноким. Но в том-то и благодать Божья – снова стать человеком и снова иметь пищу и кров. В моей беде примером для подражания мне был Иов[2]. Надеюсь так же, как он, удостоиться и Божьего благословения: не в богатстве, а в благодати».
[2] Иов также лишился родных, жены и всего имущества и заболел проказой, но в итоге его ждало благословение Божье (см. книгу Иова).
«Ты обретешь ее. Ты праведен. 6Как тебя зовут?»
«Матфий». И он снимает свой котелок, несет его к столу, добавляет туда масло и мёд, перемешивает, снова ставит на огонь и говорит: «У меня только шесть тарелок и мисок. Будете есть по очереди».
«А ты?»
«Принимающий гостей садится за стол последним. Сначала братья, которых привел Бог. Вот, готово. И это пойдет вам на пользу». Он разливает половником дымящуюся кашу в четыре тарелки и две миски. Деревянных ложек достаточно.
Иисус предлагает поесть самым молодым.
«Нет. Ешь Ты, Учитель», – говорит Иоанн.
«Нет, нет. Надо, чтобы Иуда насытился и увидел, что у Моих чад всегда есть пища».
Искариот меняется в лице, но ест.
«Ты рабби?»
«Да. Это Мои ученики».
«Я ходил к Крестителю, когда тот был в Вифаваре. Ничего не знаешь о Мессии? Говорят, что Он пришел и что Иоанн на Него указал. Когда хожу в Иерусалим, я всегда надеюсь Его увидеть. Но так ни разу и не довелось. Я совершаю обряд и не задерживаюсь. Наверное, поэтому я Его и не встречаю. Я тут изолирован, да и… народ в Перее недобрый. Я разговаривал с пастухами, они приходят сюда на пастбища. Они знали Его, рассказывали мне. Какие слова! И притом сказанные Им!..»
Иисус Себя не раскрывает. Сейчас Его очередь есть, и Он безмятежно предается этому занятию рядом с добрым стариком.
«Ну что? Как быть со сном? Я уступлю вам кровать. Но она только одна… Сам пойду к овцам».
«Не надо, мы сами туда пойдем. Уставшему и сено подойдет».
Ужин закончен, и они решают лечь спать, чтобы выступить на рассвете. Но старик настаивает, и на его кровать отправляется сильно простуженный Матфей.
7Но рассвет – это просто потоп. Как выступать под таким водопадом? Они прислушиваются к старику и остаются. Между тем их одежды вычищены и высушены, сандалии смазаны, а конечности отдохнули. Старик опять варит для всех ячмень в молоке, а после кладет в золу яблоки: их еда. И они трапезничают, когда снаружи доносится чей-то голос.
«Еще один паломник? Что будем делать?» – говорит старик, но встает и выходит, завернувшись в непромокаемое покрывало из сырой шерсти.
В кухне тепло от огня, но не от хорошего настроения. Иисус молчит.
Старик возвращается с выпученными глазами. Смотрит на Иисуса, смотрит на остальных. Он как будто испуган… Вид у него неуверенный и вопрошающий. Наконец он произносит: «Среди вас Мессия? Скажите, а то люди из Пеллы Его ищут, чтобы почтить Его за какое-то совершенное Им великое чудо. Они со вчерашнего вечера стучались во все дома до самой реки, до ближнего селения… А сейчас, на обратном пути, вспомнили обо мне. Кто-то указал им на мой дом. Они снаружи, с повозками. Столько народу!»
Иисус поднимается. Двенадцать реагируют: «Не ходи туда. Раз Ты говорил, что было благоразумно не останавливаться в Пелле, то какой смысл Тебе показываться сейчас!»
«Так значит!.. О, Благословенный! Благословен Ты и Тот, кто Тебя послал. И я, что принял Тебя! Ты Рабби Иисус, тот самый… О!» Мужчина уже на коленях в земном поклоне.
«Это Я. Но позволь Мне пойти к тем, кто Меня ищет. Потом Я вернусь к тебе, добрый человек». Он освобождает Свои лодыжки, за которые ухватился старик, и выходит на затопленный огород.
8«Вот Он! Вот Он! Осанна!» Все выпрыгивают из повозок. Это и мужчины, и женщины; среди них и вчерашний слепой юноша, и его мать, и женщина из Герасы. Не обращая внимания на грязь, они падают на колени и умоляют: «Вернись, вернись назад! К нам, в Пеллу».
«Нет, в Явеш, – кричат другие, понятно, жители Явеша. – Мы хотим Тебя видеть! Мы раскаиваемся, что Тебя прогнали!» – кричат те, что из Явеша.
«Нет, к нам. В Пеллу, где живо Твое чудо. Им – зрение, нам – просвещение души».
«Не могу. Я иду в Иерусалим, там вы Меня найдете».
«Ты сердишься, что мы Тебя выгнали».
«Тебе неприятно, ведь Ты знаешь, что мы поверили клевете грешника».
Мать Марка плачет и закрывает лицо.
«Скажи ты, Йаия, Тому, кто тебя полюбил, пусть вернется».
«Вы найдете Меня в Иерусалиме. Ступайте и проявите стойкость. Не будьте подобны ветрам, что дуют во все стороны. До свидания».
«Нет, иди с нами. Мы похитим Тебя силой, если не пойдешь».
«Вы не поднимете на Меня руки. Это идолопоклонство, а не истинная вера. Вера уверена, даже если не видит. Она стоит твердо, даже если на нее нападают. Она возрастает даже без чудес. Я остаюсь у Матфия, который сумел поверить, ничего не видя, и который праведен».
«Прими хотя бы наши подарки. Деньги, хлеб. Нам сказали, что вы отдали всё, что имели, Йаие и его матери. Бери повозку. Поедешь на ней. Оставишь ее в Иерихоне у Тимона, хозяина гостиницы. Возьми ее. Дождь идет и будет идти, а Ты укрыт. И доедешь быстро. Покажи, что не испытываешь к нам ненависти».
Они по ту сторону изгороди, Иисус по эту, глядят друг на друга, и те, кто по ту сторону, возбуждены. Позади Иисуса на коленях, разинув рот, стоит старый Матфий, а дальше, на ногах, стоят апостолы.
Иисус простирает руку и говорит: «Я приму дары для бедных, но не приму повозку. Я Бедняк из бедняков. Не упрашивайте. Йаия, ты, женщина, и ты, из Герасы, идите сюда: Я благословлю вас отдельно». И когда Матфий открыл изгородь, и они подошли, Он гладит и благословляет их, а потом отпускает. Затем благословляет остальных, что столпились у порога и передают апостолам деньги и съестные припасы, и тоже отпускает.
9Возвращается в дом…
«Почему Ты не стал с ними говорить?»
«Говорит Мое чудо с двумя слепцами».
«Почему не взял ту повозку?»
«Потому что лучше идти пешком». И обращается к Матфию: «Я и так воздал бы тебе Своим благословением. Теперь же могу прибавить к нему немного денег, чтобы возместить тебе затраченное на нас…»
«Нет, Господь Иисус… Не нужно. Я делал это от чистого сердца. А теперь, теперь делаю это, служа моему Господу. Господь не платит, Он не обязан. Это я оказался получающим, а не Ты! О, этот день! Он будет в моей памяти до следующей жизни!»
«Ты правильно сказал. Ты увидишь, что твое милосердное отношение к паломникам записано на Небесах, как и твоя готовность верить… Как только немного прояснится, Я покину тебя. Они ведь могут вернуться. Они настойчивы, пока под впечатлением чуда, а потом… безразличны, как прежде, а то и враждебны. Я уйду. До сих пор Я делал остановки, пытаясь их обратить. Теперь – приду и пройду мимо, не останавливаясь. Пойду навстречу Своей судьбе, которая Меня подгоняет. Меня подстегивают Бог и человек, и Я больше не могу останавливаться. Меня побуждает любовь, и Меня побуждает ненависть. Кто любит Меня, тот может следовать за Мной. Но Учитель больше не будет гоняться за строптивыми овцами».
«Неужто они не любят Тебя, Божий Учитель?» – спрашивает Матфий.
«Они Меня не понимают».
«Скверные они».
«Они отягощены своими хотениями».
Мужчина уже не отваживается общаться так запросто, как прежде. Кажется, будто он находится перед алтарем. Иисус же теперь, когда Он больше не является Незнакомцем, наоборот, менее скован и разговаривает со стариком, как с каким-нибудь родственником.
И так проходят часы до начала полудня. Разрывы в тучах предвещают временное прекращение дождя. Иисус дает команду выступать. И, пока старик уходит за их высохшими плащами, Он кладет в один ящичек несколько монет, а в кадку для теста велит положить хлеб и сыр.
Старик возвращается, и Иисус его благословляет. А потом снова пускается в дорогу и еще раз оборачивается посмотреть на седую голову, что выглядывает из-за темного частокола.