7 августа 1947

   1. Плодородные лесистые горы, где расположена Гискала, дышат свежестью зеленой растительности, легкими ветерками, питают ручьями и изобилуют разнообразными прекрасными видами, которые можно созерцать с дороги, по мере того как она меняет свое направление. К северу – это цепи лесистых вершин, самых разнообразных зеленых оттенков. Я бы сказала, что Земля, кажется, возносит к синему небосводу все растительные красоты природы, предлагая их, с благодарным почтением, за воды и солнечные лучи, дарованные ей. К северо-востоку взгляд останавливается, очарованный созерцанием драгоценного камня Великого Ермона, меняющего свой цвет в соответствии с временем и светом и возносящему свою высочайшую вершину подобно гигантскому обелиску из алмаза, опала, очень бледного сапфира, или изысканного рубина, или из слегка закаленной стали – в зависимости от того, целует ли его солнце, или покинуло его. Рябь облаков, гонимых ветром, создает игру света на его вечных снегах. Затем взгляд спускается по изумрудным склонам к плоскогорьям, горным гребням, ущельям и остроконечным пикам, находящимся у основания царственного гиганта. Затем, обращаясь дальше к востоку, видны зеленые просторы плато Голана и Аврана ограниченных на их восточных окраинах горами, исчезающими в удаленной дымке, и разграниченных на западной стороне различными оттенками зеленого, простирающимися вдоль Иордана и обозначающими его долину. А на переднем плане, вблизи, лежат два озера, как два великолепных сапфира: озеро Мером посреди окружающей его хорошо орошаемой равнины, и Тивериадское озеро, привлекательное как изысканная пастель посреди окружающих его холмов, различных по форме и оттенкам, с берегами неизменно полными цветов: восточная греза с группами пальм, вершины которых качает бриз с близлежащих гор. Поэзия наших озер еще прекраснее благодаря покою их вод и культивации земель на его берегах. А затем к югу гора Фавор с ее характерной вершиной, и малый Ермон, совершенно зеленый, смотрящий на равнину Ездрилона, огромный простор которой явлен длинным горизонтом, не прерываемом горными цепями. Далее, к югу, высокие могучие горы Самарии простираются за пределы человеческого зрения к Иудее. Не видна только западная сторона, где должна быть гора Кармел и равнина, простирающаяся на север, к Птолемаиде, скрытые за горной цепью более высокой, чем та, с которой я смотрю. Это одни из самых прекрасных видов в Палестине.

   2. Иисус идет по дороге среди гор, временами один, временами же вместе с тем или иным апостолом.

   Он останавливается  один раз, чтобы приласкать детей пастуха, играющих возле стада. Пастух, узнавший в Нем Ребе по описанию других людей, видевших Иисуса, предлагает Ему молоко со словами: «Для Тебя и Твоих друзей».

   Он вновь останавливается, чтобы выслушать пожилую женщину, которая, не зная, кто Он, рассказывает Ему о своих семейных неприятностях, происходящих из-за строптивости и неуважительного отношения невестки.

   Хотя Ему жалко эту женщину, Иисус уговаривает ее проявить терпение и убедить свою невестку быть добрее примером своей собственной доброты: «Ты должна быть для нее матерью, даже если она не твоя дочь. Будь искренней: если бы она была не твоей невесткой, а твоей дочерью, казались ли бы тебе ее проступки такими же серьезными?»

   Женщина задумывается… а затем признается: «Нет… Но дочь всегда дочь…»

   «А если бы одна из твоих дочерей сказала тебе, что в доме ее мужа свекровь плохо относится к ней, что бы ты сказала?»

   «Что она плохая. Потому что ей следует доброжелательно научить обычаям этого дома, — так как каждая семья имеет свои собственные обычаи, — особенно если жена молодая. Я бы сказала, что ей следует вспомнить то время, когда она сама была новобрачной, и как она радовалась тому, что была любима своей свекровью, если она была удачлива и свекровь была хорошей, и как она страдала, если она была плохой. Что она не должна причинять страданий своей невестке, потому что сама не страдала, или не причинять ей страданий, потому что сама знакома с подобными страданиями. О! Я бы защищала свою дочь!»

   «Сколько лет твоей невестке?»

   «Ей восемнадцать лет, Ребе. Она замужем за Иаковом уже три года».

   «Она очень молода. Она верна своему мужу?»

   «О! Да. Она домоседка и полна любви к нему и к маленькому Леви и к маленькой дочке, которую зовут Анной, как меня. Она родилась во время Пасхи… Она такая красивая!…»

   «Кто хотел, чтобы ее назвали Анной?»

   «Мария хотела! Леви было именем тестя, и Иаков назвал своего первого сына его именем, а когда Мария родила девочку, она сказала: “Мы дадим ей имя твоей матери”».

   «Разве ты не думаешь, что это свидетельствует о любви и уважении?» Женщина задумалась… Иисус настаивает: «Она целомудренна, она любит свой дом, она любящая жена и мать, она старается доставить тебе радость… Она могла бы дать своей дочери имя своей собственной матери, но вместо этого назвала ее твоим именем… она почитает твой дом своим поведением…»

   «О! Это правда. Она не похожа на эту негодяйку Иезавель».

   «Ну, тогда! почему же ты жалуешься и рассказываешь о ней другим людям? Тебе не кажется, что ты используешь две меры и судишь о своей невестке иначе, чем судила бы о своей дочери?…»

   «Беда в том… в том… что она лишила меня любви моего сына. Прежде он был для меня всем, сейчас же он любит ее больше чем меня…» Истинная причина предубеждения свекрови, наконец, излилась из сердца женщины вместе со слезами из ее глаз.

   «Отказывал ли тебе сын в каком-либо твоем желании? Пренебрегал ли он тобой с тех пор как женился?…»

   «Нет. Я не могу такого сказать. Но, короче, сейчас он принадлежит своей жене…» – и она плачет и еще громче стонет.

   3. Иисус улыбается мягкой сострадательной улыбкой ревнивой старухе. Но Он как всегда доброжелателен и не упрекает ее. Чувствуя жалость к страдающей матери, Он пытается исцелить ее и кладет ей, ослепленной слезами, руку на плечо, как бы желая направить ее, возможно также, чтобы она ощутила в этом прикосновении любовь, которая могла бы утешить и исцелить ее, и говорит ей: «Мать, а разве не правильно, что это так? Твой муж так же отнесся к тебе, и его мать не потеряла его, как ты говоришь и думаешь, но она чувствовала, что он принадлежит ей меньше, потому что твой муж разделил свою любовь между своей матерью и тобой. И отец твоего мужа, в свою очередь, перестал полностью принадлежать своей матери, чтобы любить мать своих детей. И так далее от поколения к поколению в прошлом, вплоть до времени Евы: первой матери, увидевшей, что ее сыновья разделяют со своими женами ту любовь, которую они прежде питали исключительно к своим родителям. Но разве книга Бытия не говорит: “Это, наконец, кость от моих костей и плоть от моей плоти… Вот почему человек оставит своего отца и мать и соединится со своей женой и станут они одной плотью”. Ты можешь возразить: “Это было слово мужчины”. Да, но какого мужчины? Он был в состоянии невинности и благодати. Он, таким образом, отражал без какой-либо тени Мудрость, создавшую его, и ему было известно о ее истине. Благодаря Благодати и своей невинности он в полной мере обладал также другими дарами Божьими. Так как его чувства были подчинены его разуму, его ум не скрывал в себе испарений похоти. И поскольку знание соответствовало его состоянию, то он говорил слова истины. Итак, он был пророком. Потому что ты знаешь, что пророком называется человек, который говорит во имя других людей. И так как истинные пророки всегда говорят о предметах, относящихся к духу и будущему, даже если имеют в виду, по всей видимости, настоящее время и тело, — потому что в грехах плоти и в событиях настоящего времени заложены семена будущих наказаний, или события будущего имеют свои корни в событиях древности: к примеру, приход Спасителя берет начало от адамова греха, и наказания Израиля, предсказанные пророками, были вызваны поведением Израиля, — то Тот, Кто побуждает их уста произносить духовные истины, может быть только Вечным Духом, Который видит все в вечном настоящем. И Вечный Дух говорит через святых, потому что он не может обитать в грешниках. Адам был святым, потому что справедливость в нем была завершенной и в нем присутствовала всякая добродетель, потому что Бог вложил полноту Своих даров в Свое создание. Сейчас человек должен тяжело трудиться, чтобы достичь справедливости и стать обладателем добродетелей, ибо в нем присутствуют злые побуждения. Но таких побуждений не было в Адаме, напротив, Благодать сделала его мало чем уступающим Богу, своему Творцу. Итак, его уста произносили слова благодати. И вот эти правдивые слова: “Человек оставит своего отца и мать ради женщины и соединится со своей женой, и станут они одной плотью ”. И это такая абсолютная истина, что Всеблагой Господь для того, чтобы утешить матерей и отцов включил в Закон пятую заповедь: “Почитай отца своего и матерь твою”. Эта заповедь не теряет своей силы при вступлении человека в брак, но продолжает свое действие и после этого. Прежде добрые люди инстинктивно чтили своих родителей также и после того, как покидали их, чтобы создать новую семью. Со времен Моисея это одно из требований Закона. И целью этого является смягчение печали родителей, которых очень часто забывают их дети после того как вступают в брак. Но Закон не отменяет пророческих слов Адама: “ Человек оставит своего отца и мать ради жены”.  Это были справедливые слова, и они все еще в силе. Они отражают мысль Бога. А мысль Бога неизменна, потому что она совершенна. 4. Поэтому, мать, ты должна принять без эгоизма любовь твоего сына к его жене. И ты тоже будешь счастлива. С другой стороны, всякая жертва на Земле компенсируется. Разве тебе не приятно целовать своих внуков, детей твоего сына? И разве вечер твоей жизни не будет мирным и твой последний сон безмятежным благодаря нежной любви дочери рядом с тобой, которая заняла место тех дочерей, которых больше нет в твоем доме?…»

   «Как Ты узнал, что мои дочери, которые все старше моего сына, замужем и живут далеко?… Ты тоже пророк? Ты Ребе. Я могу сказать это по кисточкам на Твоей мантии, но даже если бы их у Тебя не было, Твои слова обнаруживают это. Потому что ты говоришь как великий  учитель. Ты, вероятно, друг Гамалиила? Он был здесь буквально позавчера. Сейчас я не знаю… И с ним были многие раввины и многие из его любимых учеников. Возможно, Ты прибыл поздно».

   «Я знаю Гамалиила. Но Я не хожу к нему. Я даже не хожу в Гискалу….»

   «Но Кто Ты? Ты, конечно, раввин. И Ты говоришь даже лучше, чем Гамалиил…»

   «Тогда… делай то, что Я сказал тебе. И ты обретешь мир. До свидания, мать. Я пойду Своей дорогой. Ты, конечно, идешь в город».

   «Да, мать!… Другие раввины не так смиренны с бедной женщиной. Та, Которая родила Тебя, конечно, святее чем Юдифь, если Она дала Тебе такое сердце, доброе ко всем творениям».

   «Она действительно святая».

   «Назови мне Ее имя»

   «Мария».

   «А Твое?»

   «Иисус».

   «Иисус!…» Маленькая старушка пришла в замешательство от изумления. Новость парализовала ее и пригвоздила к тому месту, где она ее услышала.

   «До свидания, женщина. Да пребудет с тобой мир», — и Иисус быстро уходит, Он чуть ли не убегает, прежде чем она оправится от шока.

   А апостолы следуют за Ним энергичными широкими шагами, в развевающихся одеждах, и напрасно женщина кричит им вслед и умоляет: «Остановись, Ребе Иисус! Остановись! Я хочу Тебе что-то сказать…» Они замедляют свой шаг, когда густо поросшие лесом горы вновь скрывают из виду дорогу, ведущую в Гискалу, от которой отходит их мулья тропа.

   5. «Как хорошо Ты объяснял женщине», — говорит Варфоломей.

   «Урок наставника! Жаль, что она была одна…» — замечает Иаков Алфеев.

   «Я хочу запомнить эти слова…» — восклицает Петр.

   «Женщина поняла, или почти поняла. Сейчас она расскажет о Тебе в городе…» — говорит Фома.

   «При условии, что она не раздразнит ос, послав их вслед за нами», — бормочет Иуда из Кериофа.

   «О! Мы сейчас уже очень далеко!… И в таких лесах не остается следов, так что мы можем не беспокоиться», — оптимистично говорит Андрей.

   «Даже если бы нас настигли!… Я восстановил мир в семье», — отвечает Иисус.

   «Какие они странные. Все свекрови одинаковы!» — говорит Петр.

   «Нет. Мы встречали нескольких хороших. Разве ты не помнишь свекровь Джерусы из Доко? И свекровь Дорки из Кесарии Филипповой?»

   «Конечно, Иаков… Есть несколько хороших…» — соглашается Петр, но он, конечно, думает, что его теща – это пытка.

   «Давайте остановимся и поедим. Затем мы отдохнем, так, чтобы достичь селения в долине до наступления ночи», — распоряжается Иисус. И они останавливаются в зеленой лощине, похожей на внутренность огромной изумрудно-зеленой раковины, инкрустированной в гору и раскрытой для приема паломников в своем мире. Свет здесь мягкий, несмотря на дневное время, так как высокие могучие деревья образуют шелестящий свод над лужайкой. Жары здесь нет благодаря ветерку, дующему с гор. Маленький источник изливает серебристый ручеек между двумя темными скалами и, тихо журча в проложенном им крошечном русле шириной примерно в пядь, исчезает среди густых трав, скрытый высокими, колышущимися на легком ветру стеблями по обе его стороны. Затем он ниспадает крошечным водопадом на скалу внизу. Между двумя большими древесными стволами можно любоваться далеким туманным горизонтом, глядя в сторону гор Ливана, и это замечательно.