7 октября 1946

   1. Иосиф – это не Иосиф Аримафейский, а старый галилеянин, друг сыновей Алфея, особенно старших, так как он был другом, и, возможно, дальним родственником старого Алфея, ныне умершего. И, если я не ошибаюсь, у него есть деловые отношения с сыновьями Зеведея, связанные с торговлей сушеной рыбой, так как рыба привозится с Генисаретского озера в столицу вместе с другими продуктами Галилеи, которые дороги галилеянам, эмигрировавшим в Иерусалим. Это я поняла из разговоров двух сыновей Алфея с Иоанном и Фомой.

    Тем временем Иисус приотстал с Манаилом, которому он поручает пойти к Иосифу Аримафейскому и Никодиму и попросить их навестить Его. Манаил немедленно уходит. Иисус на минутку вновь присоединяется к трем апостолам, еще раз попросив их быть осторожными «ради левита, спасшего нас», затем Он расстается с ними и, широко шагая, уходит по маленькой тропинке…

   2. Но Иоанн вскоре вновь присоединяется к Нему.

   «Почему ты вернулся?»

   «Мы не могли оставить Тебя одного… поэтому я пришел».

   «И ты думаешь, что смог бы защитить Меня один против такого множества?»

   «Я не уверен. Но, по крайней мере, я умру раньше Тебя. И я был бы доволен».

   «Ты умрешь многие годы спустя после Меня, Иоанн. Но не сожалей об этом. Если Всевышний оставляет тебя в этом мире, Он делает это, чтобы ты мог служить Ему и Его Слову».

   «А после…»

   «После ты продолжишь служить. Пока ты будешь жить, чтобы служить Мне, как оба наших сердца пожелают. Но ты будешь служить Мне также после твоей смерти».

   «Как смогу я делать это, мой Учитель? Если я буду на Небесах вместе с Тобой, я буду поклоняться Тебе. Я не смогу служить Тебе на Земле после того, как я расстанусь с ней…»

   «Ты действительно так думаешь? Что же, Я говорю тебе, что ты будешь служить Мне до Моего нового пришествия, последнего. Многое иссякнет перед последними временами, точно так, как иссякают реки, и из голубых, благотворно текущих водных потоков превращаются в пыльный прах и безводные камни. Но ты по-прежнему будешь рекой, эхом отражающей Мое слово и отражающей Мой свет. Ты будешь высочайшим светом, оставленным, чтобы напоминать людям о Христе. Потому что ты будешь полностью духовным светом, и в последние времена здесь будет битва тьмы против света, плоти против духа. Те, кто стойки в вере, обретут силу, надежду и утешение в том, что ты оставишь после себя, и что будет по-прежнему тобой… и, прежде всего, будет по-прежнему Мною, потому что ты и Я любим друг друга, и где ты, там и Я, и где Я, там и ты. Я обещал Петру, что Моя Церковь, которая будет иметь Мой Камень в качестве своей главы и основания, не будет уничтожена повторяющимися и все более и более свирепыми атаками Ада, но сейчас Я говорю тебе что то, что будет по-прежнему Мной, и то, что ты будешь оставлен в качестве света для тех, кто ищет Свет, не будет разрушено, невзирая на то, что Ад будет стараться уничтожить это всякими способами. Нет: даже более того! Также те, кто веруют в Меня несовершенным образом, потому что хотя они принимают Меня, они не примут Моего Петра, всегда будут поворачиваться к твоему маяку подобно лодкам без кормчих и компаса, который направит их во время штормов к свету, потому что свет означает также спасение».

   «Но что я должен оставить, мой Господь? Я… беден… невежествен… Но я люблю…»

   «Именно это: ты оставишь любовь. И любовь к твоему Иисусу станет словом. И многие, также среди тех, кто не будет принадлежать к Моей Церкви, кто не будет принадлежать к какой-либо церкви, но будет искать свет и утешение в качестве стимулов для своих неудовлетворенных душ, кто будет нуждаться в сострадании в своей печали, придут к тебе и найдут Меня».

   «Я хочу, чтобы первыми нашедшими Тебя были эти жестокие иудеи, эти фарисеи и книжники… Но от меня мало пользы…»

   «Ничто не может быть добавлено в полный сосуд. Но не расстраивайся… 3. Но вот мы у Иосифа. Постучись и давай войдем».

   Это узкий высокий дом, с низким товарным складом с дурно пахнущими штабелями товаров с одной стороны, и рядом с ним двор, темный из-за высокой стены, выглядящий почти как постоялый двор, какими были постоялые дворы в те дни: навесы для товаров, стойла для ослов, маленькие комнаты или общие спальни для гостей. В плохо вымощенном дворе бассейн, два низких темных стойла, простая кровля, подобная портику, примыкающая к дому с грубой дверью, открывающейся в склад. И за всем этим дом, о котором я упоминала, старый и темный, с узкой высокой дверью, которая открывается на три изношенные от старости каменные ступени.

   Иоанн стучится в дверь и ждет, пока откроется глазок, и в нем в тусклом свете появится морщинистое лицо старушки: «О! Иоанн! Я сейчас открою. Да пребудет с тобой Бог», — произносит рот на морщинистом лице, и дверь открывается с громким шумом засовов.

   «Я не один, Мария. Учитель со мной».

   «Мир также Ему, чести Галилеи, и счастлив этот день, приведший стопы Святого к дому истинного израильтянина. Войди, Господь. Я пойду и сразу сообщу Иосифу. Он совершает последние поставки товаров, потому что солнце садится рано в печальном месяце Этаним».

   «Оставь его с его работой, женщина. Мы останемся здесь до завтра».

   «Великая радость для нас. Мы долго ждали Тебя. Твой брат Иосиф тоже несколько дней тому назад прислал известия о Тебе. Но мой муж даст Тебе лучшие сведения, чем я. Сейчас, Ты можешь оставаться здесь… А я покину Тебя, Господь, потому что я заканчиваю печь хлеб. Он должен быть испечен до заката. Если есть что-нибудь, в чем Ты нуждаешься, Иоанн знает, где меня найти.

    «Иди с миром. Мы не нуждаемся ни в чем кроме гостеприимства».

   4. Некоторое время они оставались одни. Затем из-за занавеса, отделяющего комнату от коридора, появляется смуглое личико, бросающее искоса взгляды, испуганные и одновременно любопытствующие. «Кто этот мальчик?» — спрашивает Иисус у Иоанна.

   «Я не знаю, Господь. Его раньше здесь не было. На самом деле с тех пор как я с Тобой, я никогда не приходил сюда по делам моего отца. Иди сюда, дитя».

   Мальчик выходит вперед короткими шажками

   «Кто ты?»

   «Я не скажу тебе».

   «Почему?»

   «Я не хочу слышать плохие слова в свой адрес. Если вы их скажете, я отвечу, а Иосиф этого не хочет».

   «Это что-то новое! Учитель, что Ты думаешь об этом?» — и Иоанн смеется, забавляясь доводам маленького человечка.

   Иисус также улыбается и поднимает Свою руку, чтобы привлечь дитя к Себе и рассмотреть его. Затем Он говорит: «А ты знаешь, Кто Я?»

   «Да, я знаю! Ты Мессия, Который завоюет весь мир, тогда никаких плохих слов не будут говорить детям, таким как я»?

   «Ты ведь не из Израиля?»

   «Я обрезанный… и это было очень больно. Но…  но голодать тоже было больно и… и больше не иметь мамочки…и никого… и еще больно слышать, что тот… что мы…» — он заплакал, потеряв свою первоначальную уверенность в себе.

   «Он, должно быть, иностранный сирота, Иоанн. Иосиф, наверное, принял его из жалости и обрезал его…» — объясняет Иисус Иоанну, который удивлен рассуждениями и слезами ребенка. Иисус поднимает мальчика и усаживает его к Себе на колени. «Скажи Мне твое имя, дитя. Я люблю тебя, Иисус любит всех детей и маленьких сирот в особенности. У Меня тоже есть один, его зовут Марциамом и он…»

   «И я тоже, потому что я (его тоненький голосок становится едва слышимым шепотом) потому что я римлянин…»

   «Я говорил тебе. И ты ведь сирота?»

   «Да… Я не помню моего отца. Моя мама… да, я помню ее. Она умерла, когда я уже вырос… и я остался совсем один, и никто не хотел меня. От Кесарии пешком, шел за путниками, после того как хозяин ушел далеко вперед. И такой голодный. И если я говорил свое имя, удары. Потому что они понимали по моему имени, э?! Потом я пришел сюда, на праздник, и я был голодный. Я вошел в стоило вместе с караваном и спрятался в соломе, чтобы поесть корм и кароб[1] ослов.  Осел укусил меня и я завизжал, и они вбежали и хотели побить меня. Но Иосиф сказал: «Нет. Он сделал это, и Он сказал, что мы должны делать то, что делает Он. Я возьму мальчика и сделаю его израильтянином. И он взял меня и заботится обо мне вместе с Марией, и он дал мне другое имя, потому что мое… Но моя мама звала меня Марциалом…» — и слезы вновь стали стекать по его щекам.

[1] Плоды рожкового дерева.

   «И Я буду звать тебя Марциалом, как твоя мама. Со стороны Иосифа было очень любезно сделать то, что он сделал. Ты должен любить его».

   «Да, но Тебя я должен любить больше. Он так говорит. Он всегда говорит: “Если однажды тебе посчастливится встретить Иисуса из Назарета, Мессию, полюби его всем существом, потому что это благодаря Ему вы были спасены от заблуждения». Мария, в другой комнате, говорила слугам, что Мессия в доме, и я пришел посмотреть на того, кто спас меня».

   «Я не знал, что Иосиф сделал это. Он был таким… скупым… Я бы никогда не подумал, что он может…… Бедный Иосиф! Скупой и ненавистный своим сыновьям. У них нет никакого уважения к его сединам».

   «Я знаю. Но видишь? Возможно, этот ребенок вселяет в него новую жизнь и… он забывает. Бог вознаграждает его таким образом за то, что он сделал для этого мальчика. Какое сейчас твое имя?»

   «Уродливое имя. Мне нравится только его начало, потому что оно напоминает мне мое: Манассия мое имя!… Но Мария, которая меня понимает, называет меня ”Ман“». И мальчик повторяет его с таким безутешным выражением, что Иисус и Иоанн не могли не улыбнуться.

   5. И Иисус, чтобы утешить его, объясняет: «Манассия – это имя, которое имеет особое значение для нас. Оно означает: Господь заставил меня забыть о всех моих страданиях. Иосиф дал его тебе, имея в виду, что ты заставишь его забыть о всех его печалях. И ты сделаешь это, дитя Мое, чтобы быть благодарным ему. Ты сам, своим новым именем, говоришь, что Господь так сильно возлюбил тебя, что дал тебе нового отца, новую мать и дом. Разве не так?»

    «Да, когда это объясняется так, да… Но Иосиф говорит, что я должен забыть и мой дом. Я не хочу забывать свою мать!»

   Иисус смотрит на Иоанна, и Иоанн смотрит на Учителя, и над темной головой мальчика они обмениваются многозначительными взглядами…

   «Твою мать нельзя забывать. Иосиф неясно выразился, или, скорее всего, ты его неверно понял. Он, конечно, имел в виду, что ты должен забыть все печали прошлого, скорбь о своем доме, Потому что сейчас у тебя есть этот и ты должен быть счастлив».

   «Ах! Тогда все в порядке. И Мария хорошо ко мне относится и старается меня порадовать. Даже сейчас она печет кексы. Я пойду и посмотрю, готовы ли они и принесу несколько и для Тебя», — и он соскальзывает с колен Иисуса и выбегает из комнаты. Звук шагов его босых ступней стихает в длинном коридоре.

   «Даже среди лучших из нас всегда присутствует эта жесткая тенденция. Они притязают на невозможное! Дети народа Божьего более суровы, чем Сам Бог! Бедное дитя! Можно ли ожидать, что ребенок забудет свою мать, потому что он сейчас обрезан? Я скажу Иосифу».

   «Я действительно не знал, что он это сделал. Мой отец, как многие Галилеяне, приезжает сюда на праздники. И он не говорил со мной об этом, как если бы ничего не знал… 6. Но я слышу голос Иосифа…»

   Иисус встал и Иоанн тоже, готовые приветствовать с надлежащим уважением входящего хозяина дома, который в ответ повторно кланяется и, наконец, опускается на колени у стоп Иисуса.

   «Встань, Иосиф. Я пришел, как ты видишь».

   «Прости меня, если я заставил Тебя ждать. Пятница всегда – напряженный день. Привет, Иоанн. Есть у тебя новости о Зеведее?»

   «Ничего со времени Кущей, когда я видел его».

   «Ну, тогда я могу сказать тебе, что он в добром здравии и также Саломея. Это свежие новости, полученные сегодня утром с последней партией рыбы. И я также могу сказать Тебе, Учитель, что у всех Твоих родственников все хорошо в Назарете. Человек, который пришел  оттуда сегодня, уйдет на следующий день после Субботы. Если Ты желаешь послать слово… Вы одни?»

   «Нет. Остальные скоро будут здесь…»

   «Прекрасно! Здесь есть комнаты для всех. Это верный дом. Я прошу прощения за то, что Мария была занята выпечкой хлеба, а я – продажами. Мы оставили вас одних… Нам не удалось почтить и составить Тебе компанию, как положено гостю. И великому гостю!»

   «Я сын Бога, как ты, Иосиф. Те, кто следуют Закону Бога, все равны».

   «Э! Нет. Ты это Ты. Я не так глуп, как эти иудеи. Ты Мессия!»

   «Это по воле Божьей. Но по Моей воле и обязанностям Я являюсь сыном Закона, как и ты».

   «Э! Те, кто клевещут на Тебя, не могут говорить и делать то, что Ты сейчас говоришь и всегда делаешь!»

   «Но ты делаешь многое из того, чему Я учу. 7. Я видел мальчика, Иосиф…»

   «Ах! Ты его видел? Он пришел! Он знал, что я не желаю этого! В Твоем случае… Я счастлив. Но это мог быть кто-нибудь еще…»

   «Так? И что бы тогда случилось?»

   «Это… Это мне не нравится, вот и все!»

   «Почему, Иосиф? Чтобы не слышать похвал себе? Твоя мысль похвальна. Но ребенок может подумать, что ты стыдишься показывать его…»

   «И это верно!»

   «Верно? Почему? Скажи Мне».

   «Хорошо. Мальчик не еврей, рожденный от евреев, и даже не от прозелитов, или от еврейки матери и язычника отца. Он сын двух римлян, свободной пары, которая жила в доме римлянина в Кесарии на море. Он содержал ребенка, пока оставался там. Но когда он ушел, то оставил ребенка, который остался один. Евреи, очевидно, не приняли бы его. Римляне… Ты знаешь каковы римляне… И эти римляне из Кесарии прежде всего! Мальчик просил милостыню…»

   «Да, Я знаю. Он прибыл сюда, и ты принял его. Бог отметил твой поступок на Небесах».

   «Я сделал ему обрезание! И изменил его имя. Его имя! Языческое! Идолопоклонническое! Но я не хочу, чтобы он общался с людьми и вспоминал свое прошлое».

   «Почему, Иосиф?» — ласково спрашивает Иисус, и продолжает: «Мальчик страдает от этого. Он вспоминает свою мать. Это понятно!»

   «Но также понятно, что я не хочу, чтобы меня критиковали за то, что я принял…»

   «Невинного. И ничего больше, Иосиф. Почему ты боишься человеческого мнения, когда высшее суждение, божественное, подтверждает, что твой поступок свят? Почему ты стыдишься, из уважения к общественному мнению, или из страха перед возмездием, хорошего дела? Почему ты хочешь подать мальчику пример двуличия, такого, которое возникает от перемены его имени и отказа от его прошлого из-за страха перед предрассудками? Почему ты хочешь привить ребенку презрение к его отцу и матери? Видишь, Иосиф, ты совершил похвальный поступок, но ты покрываешь его пылью, такими… несовершенными идеями. Ты подражал одному Моему поступку. Ты принял Мои слова. Что хорошо. Но почему ты не сделал подражание Мне совершенным, завершив его публично и сказав: “Да. Мальчик был римлянином. И я не чувствую к нему отвращения, потому что он сын Творца, такой же, как вы. Я только хотел, чтобы он был в нашем законе, и я сделал ему обрезание”? Действительно… Истинное обрезание вот-вот наступит и новое обрезание будет совершено в человеческих сердцах, с которых будут сняты удушающие кольца похоти, даже если ребенок остался бы невинным до того времени… Но Я не хочу упрекнуть тебя за это. Ты, еврей, принял правильное решение сделать его евреем. Но оставь ему его имя. О! В будущем как много людей названных Марциалами, Каями, и Феликсами, и Корнелиями, и Клавдиями и так далее, будут принадлежать Христу на Небесах! Это возможно также для мальчика, который ничего не знает о евреях и язычниках, и который станет взрослым, когда новый и истинный Закон будет утвержден вместе с новым Храмом и новыми священниками, и не так, как ты думаешь, и он будет исследован Богом и найден пригодным для Его нового Храма. Оставь его с его именем, данным ему его матерью. Оно все еще является для него материнской лаской. Я понимаю, что ты имел в виду, называя его Манассией. Но позволь ему быть Марциалом. А тем, кто спросит тебя о нем, ты можешь сказать: “Да, его зовут Марциалом. Почти как ученика Христа, которому Мария дала это имя”. Будь храбрым в добре, Иосиф. И ты будешь велик, так велик».

   «Учитель… как Ты хочешь. Я не хочу Тебя огорчать. И Ты думаешь, что… я поступил правильно также как человек?»

   «Да. Твоя печаль сделала тебя добрым. Потому все, что ты сделал, сделано хорошо. И этот поступок хороший».

   Разговор прерывается стуком в главную дверь.