28 октября 1946

   1. Иисус отпускает учеников Левия, Иосифа, Матфия и Иоанна, встречу с которыми я не видела, и доверяет им нового ученика Сидонию, прозванного Бартолмаем. Это происходит у первых домов Вифании. Пастухи уходят вместе с новичком и с семью другими мужчинами, бывшими с ними. Иисус смотрит им вслед, затем оборачивается к Своим апостолам и говорит: «А теперь подождем здесь Иуду Симонова…»

   «Ах! Ты заметил, что он ушел?» — с удивлением говорят они. «Мы думали, что Ты не знал об этом. Толпа была такой большой. А Ты все это время говорил, сначала с юношей, а потом с пастухами…»

   «Я заметил, что он ушел с самого начала. Ничто не ускользает от Моего внимания. Вот почему Я зашел в несколько дружественных домов, говоря им, чтобы они послали Иуду в Вифанию, если он будет искать Меня…»

   «Не дай Бог!» — ворчит другой Иуда сквозь зубы.

   Иисус смотрит на него, но делает вид, что не услышал, и продолжает говорить со всеми, так как видит, что все они того же мнения, что и Фаддей (лица, иногда, говорят лучше, чем слова).

   Пока будем ждать его возвращения, мы хорошо отдохнем. Это приободрит всех. Затем мы пойдем к Фекойе. Погода холодная, но она проясняется. Я буду проповедовать Благую Весть в этом городе, затем вернемся и пройдем через Иерихон, затем перейдем на другой берег. Пастухи сказали Мне, что Меня там ищут множество больных, и Я передал, чтобы они не отправлялись вновь в поиски Меня, а ждали Меня там».

   «Ну, тогда пойдем», — со вздохом говорит Петр.

   «Ты не рад тому, что идешь к Лазарю?» — спрашивает у него Фома.

   «Я рад».

   «То, как ты об этом говоришь, об этом, кажется, не свидетельствует».

   «Дело не в Лазаре. Это из-за Иуды…»

   «Ты грешник, Петр», — говорит Иисус, упрекая его.

   «Я грешник. Но… он, Иуда из Кериофа, разве он не грешит, когда покидает нас, когда ведет себя так нагло и обманывает нас?» — гневно вспыхивает Петр, так как он больше не может терпеть этого положения.

   «Он грешит. Но если он грешит, то вы не должны. Никто из вас не должен.    2. Помните, что Бог спросит с нас, — Я говорю: спросит с нас, потому что Бог Отец доверил этого человека Мне, прежде чем доверил его вам, — учитывая то, что мы сделали для того, чтобы искупить его».

   «И Ты надеешься достичь успеха, Брат? Я не могу в это поверить. Ты, я верю в это, Тебе известно прошлое, настоящее и будущее.  Итак, Ты не можешь ошибаться относительно этого человека. И… Но будет лучше, если я не скажу Тебе остального».

   «Способность хранить молчание – это действительно великая добродетель. Но тебе было бы лучше знать, что более или менее точное предвидение будущего не освобождает кого бы то ни было от упорных попыток спасения сердца от гибели до самого конца. Не впадайте в фатализм фарисеев, которые утверждают, что то, что предназначено, должно свершиться, и ничто не может предотвратить то, чему суждено исполниться, и, рассуждая таким образом, они оправдывают свои грехи и будут оправдывать свой заключительный акт ненависти в отношении Меня. Множество раз Бог ожидал жертвоприношения сердца, которое бы превозмогло его отвращение и негодование, его антипатию, даже если она оправдана, чтобы спасти дух из болота, в которое он погружается. Да, Я говорю вам.  Много раз Бог, Всемогущий, Который Есмь Все, ожидал от создания, которое есть совершенное ничто, принесет ли оно или не принесет жертву, обратится ли с молитвой, для того, чтобы осудить или не осудить его дух. Никогда не поздно, никогда не слишком поздно для того, чтобы пытаться и надеяться спасти душу. И Я дам вам доказательство этого. Даже на пороге смерти, когда оба, как грешник, так и праведник, который стремился к этому, собираются покинуть Землю, чтобы предстать перед первым судом Божьим, всегда можно спасти или спастись. Между чашей и губами, говорит пословица, всегда есть место для смерти. Я же, напротив, говорю: между крайним страданием и смертью всегда есть время для получения прощения для того или тех, кого мы желаем простить».

   Никто не проронил ни слова.

   3. Иисус сейчас находится у тяжелых ворот, Он зовет слугу, который открывает их, входит и справляется о Лазаре.

   «О! Господь! Видишь? Я только что возвращаюсь после сбора прилистников и листьев камфарного дерева и кипарисовых ягод и других листьев и ароматных плодов, чтобы кипятить их в вине и смолах, и приготовить из них ванну для нашего хозяина. Его плоть отпадает кусками и зловоние ее невыносимо. Ты пришел, но я не знаю, позволят ли они Тебе войти…» Чтобы сам воздух не мог услышать, он переходит на шепот и шепчет: «Сейчас, когда уже невозможно скрывать язвы, госпожи больше никого не принимают… чтобы не… Ты знаешь… Лазаря действительно многие не любят…Кроме того многие, и по многим причинам были бы рады если… О! не хочу даже думать об этом, так как это ужас для всего семейства».

   «И они правы. Но не бойтесь. Этого несчастья не случится».

   «Но… сможет ли он выздороветь? Твое чудо…»

   «Он не выздоровеет. Но это послужит для славы Господней».

   Слуга разочарован… Иисус исцеляет всех, но ничего не делает здесь!… Но только вздох выражает его мысль. Затем он говорит: «Я пойду к госпожам, чтобы доложить о Тебе».

   Иисуса окружают апостолы, интересующиеся состоянием Лазаря. Они упали духом, когда Иисус сообщил им об этом. 4. Но вот уже подходят две сестры. Их цветущая, но столь различающаяся красота кажется потускневшей от печали и усталости от постоянных бдений у ложа Лазаря. Бледные, смиренные, исхудавшие, с усталыми глазами, когда-то такими блестящими, без колец или браслетов, одетые в два серых платья, они скорее похожи на служанок, чем на хозяек дома. Они опускаются на колени на расстоянии от Иисуса, не предлагая Ему ничего кроме слез. Безропотные молчаливые слезы, текущие из внутренних источников, которые невозможно остановить.

   Иисус подходит к ним. Марта протягивает свои руки, шепча: «Отойди от нас, Господь. Мы действительно сейчас боимся, что нарушили закон о проказе. Но мы не можем, о Боже, соблюдать это предписание в отношении нашего Лазаря!  Но, пожалуйста, не подходи к нам, так как мы нечисты, ибо не касаемся ничего, кроме язв. Мы одни. Потому что всех держим в отдалении, и все для нас оставляют на пороге, и мы берем это и моем и сжигаем вещи в комнате соседней с комнатой нашего брата. Видишь наши руки? Они изъедены каустической известью, которую мы используем для мытья посуды, которую возвращаем слугам. Мы думаем, что поступая так, мы менее виноваты», — и она плачет.

    Мария Магдалина, до сих пор молчавшая, стонет в свою очередь: «Мы могли бы позвать священника. Но… Я, я больше виновата, так как воспротивилась этому и сказала, что это не та ужасная проклятая болезнь, распространенная в Израиле. Это не она, это не она! Но столь многие ненавидят нас и так сильно, что они могли бы сказать, что это та самая болезнь. Твой апостол Симон был объявлен прокаженным за гораздо меньшее!»

   «Ты не священник и не врач», — говорит Марта всхлипывая.

   «Да, я не священник и не врач, но ты знаешь, что я сделала, чтобы быть уверенной в том, что говорю. Господь, я пошла и прошла по всей долине Генном, весь Силоам, все гробницы около Ен-Рогеля. Я пошла одетая как служанка, под вуалью, при первом свете зари, нагруженная пищей, лечебными водами, повязками и одеждами. И я раздавала, раздавала все. Я говорила, что таков был обет, который я дала для того, кого любила. И это была правда. Я только просила показать мне язвы проказы. Они, должно быть, думали, что я сошла с ума… Кто когда-либо желал видеть подобные ужасы?! Но после того, как я клала свои приношения на край скалы, я просила показать их мне. Они стояли выше меня, а я была гораздо ниже; они были удивлены, я испытывала отвращение; они плакали, и я плакала; и я смотрела и смотрела! Я смотрела на тела, покрытые чешуей, коростой, язвами. Я смотрела на изъеденные проказой лица, на белые волосы более жесткие, чем щетина, на глаза, источающие гной, на щеки, сквозь которые я могла видеть зубы, на черепа на живых телах, на руки, которые превратились в когти чудовищ, на ноги, напоминающие узловатые ветви… вонь, ужас, гниение. О! Если я грешила, поклоняясь плоти, если я наслаждала свои чувства зрения, обоняния, слуха, осязания тем, что было красивым, ароматным, гармоничным, мягким и гладким, о! я могу заверить вас, что мои чувства были очищены, смирившись от созерцания подобных зрелищ! Мои глаза забыли о соблазнах мужской красоты в созерцании этих чудовищ, мои уши искупили прошлые наслаждения мужскими голосами, слушая их грубые голоса, которые уже не звучали подобно человеческим голосам, мое тело содрогалось, мое обоняние испытывало отвращение… и все остатки культа собственного эго умерли, потому что я увидела, чем мы становимся после смерти… Но я вернулась с уверенностью, что Лазарь не прокаженный. Его голос не пострадал, его волосы и волосистые части тела были невредимы, и его язвы были другими. Нет, он не был прокаженным! А Марта огорчает меня, потому что она не верит, потому что она не успокаивает Лазаря, разубеждая его в том, что он нечист. Видишь? Он не желает видеть Тебя сейчас, когда он узнал, что Ты здесь, чтобы не заразить Тебя. Глупые страхи моей сестры лишают его и Твоего утешения!…»

   Ее страстная натура побуждает ее сердиться. Но увидев, что сестра ударилась в слезы и безутешно рыдает, она немедленно умеряет свою порывистость, обнимает и целует Марту со словами: «О! Марта! Прости меня! Горе заставило меня быть несправедливой! Это моя любовь к тебе и Лазарю желает убедить тебя! Моя бедная сестра! Какие мы бедные женщины!»

   «Ну, ну, не плачь так! Вы нуждаетесь в мире и взаимном сострадании, ради вас самих и ради него. Лазарь, во всяком случае, не прокаженный, говорю Я вам».

   «О! Пойди к нему, Господь. Кто может лучше Тебя судить о том, прокаженный ли он?» — умоляюще говорит Марта.

   «Разве Я уже не сказал тебе, что он не прокаженный?»

   «Да. Но как Ты можешь говорить это, когда Ты его еще не видел?»

   «О! Марта! Марта! Бог прощает тебя, потому что ты в горе и твой ум бредит! Мне жаль тебя. Я пойду к Лазарю и раскрою его язвы и…»

   «… и Ты исцелишь их!!!» — восклицает Марта, вставая.

   «Я уже говорил, что не могу сделать этого…  Но Я успокою вас, так как вы узнаете, что не нарушили закона относительно прокаженных. Пойдем…» И Он первым направился к дому, кивнув Своим апостолам, чтобы они не сопровождали Его.

   5. Мария побежала вперед, она открывает дверь, бежит по коридору, открывает другую дверь, которая ведет в небольшой внутренний двор, и, сделав еще несколько шагов, входит в полутемную комнату, загроможденную тазами, маленькими вазочками, амфорами, повязками… Чувствуется смешанный запах специй и гниения. Здесь есть вторая дверь напротив первой и Мария открывает ее, и, стараясь, чтобы ее голос звучал ясно и радостно, восклицает:

   «Учитель здесь. Он идет сюда, чтобы сказать тебе, что я права, мой дорогой брат. Ободрись и улыбнись, потому что сейчас сюда войдет наша любовь и мир!» — и она склоняется над своим братом, поднимает его на подушки, не обращая внимания на запах, который, несмотря на смягчающие средства, источает его изъязвленное тело, и она все еще, склонившись над ним, приводит в порядок его ложе, когда сердечное приветствие Иисуса зазвучало в слабо освещенной комнате, которая, кажется, осветилась божественным присутствием.

   «Учитель, Ты не боишься…Я…»

   «Ты болен! И ничего больше.  Лазарь, правила были наложены так всеобъемлюще и строго из понятной предосторожности. Потому что в некоторых случаях заразных заболеваний лучше быть излишне осмотрительными, чем неосмотрительными. Но ты не заразен, Мой бедный дорогой друг, ты не нечист. В самом деле, Я не думаю, что Мне недостает осмотрительности в отношении Моих братьев, если Я обниму и поцелую тебя», — и Он целует его, обнимая его истощенное тело.

   «Ты воистину есть Мир! Но Ты еще не видел меня. Мария сейчас раскроет этот кошмар. Я уже мертвое тело, Господь. Я не знаю, как мои сестры могут выдерживать…»

   Я не знаю, так ли страшны и отвратительны язвы у варикозных вен на его ногах. Прекрасные руки Марии слегка массируют их, тогда как своим чудесным голосом она отвечает: «Твои язвы – розы для твоих сестер. Только из-за того, что ты страдаешь, это розы с шипами. Вот, Учитель. Видишь? Язвы проказы не такие!»

   «Нет. Они не такие. Это плохая болезнь и она поглотит тебя, но она не опасна. Верь своему Учителю! Ты можешь закрыть их, Мария. Я увидел».

   «Ты действительно не собираешься коснуться их?» — спрашивает Марта со вздохом, продолжая надеяться.

   «В этом нет необходимости. Не из брезгливости, а чтобы не раздражать язвы».

   Марта, более не настаивая, склоняется над тазом, содержащим пряное вино или уксус, и, погрузив в него несколько льняных повязок, передает их своей сестре. Молчаливые слезы капают в красноватую жидкость… Мария перевязывает бедные ноги и вновь накрывает одеялом стопы Лазаря, неподвижные и желтоватые, как у мертвеца.

   6. «Ты один?»

    «Нет. Все со Мной, за исключением Иуды из Кериофа, оставшегося в Иерусалиме. Он придет… Нет, поскольку Я уже ухожу, пошли его к Бетабаре. Я буду там. И скажи ему, чтобы ждал Меня там».

   «Ты так скоро уходишь…»

   «И скоро вернусь. Скоро будет Праздник Посвящения. Я буду с тобой в эти дни».

   «Я не смогу почтить Тебя во время Праздника Светильников…»

    «В этот день Я буду в Вифлееме. Я должен еще раз увидеть Мою колыбель».

   «Ты печален… Я знаю… О! И я ничего не могу сделать!»

   «Я не печален. Я Искупитель… Но ты устал. Не стремись бодрствовать, Мой дорогой друг…»

   «Я хочу почтить Тебя…»

   «Спи. Мы встретимся позже…» — и Иисус бесшумно удаляется.

   «Ты увидел, Учитель?» — спрашивает Марта, когда они вышли во двор.

   «Да, увидел. Мои бедные ученики… Я плачу вместе с вами… Но Я поистине доверяю вам по секрету, что Мое сердце изъязвлено гораздо больше, чем ваш брат. Печаль гложет Мое сердце…» — и Он смотрит на них с такой глубокой печалью, что они забывают о своих скорбях из-за Него, и так как они женщины и это не позволяет им обнять Его, то они ограничиваются целованием Его рук и туники и служением Ему в качестве любящих сестер. Они служат Ему в маленькой комнате и затопляют Его своей любовью.

   По ту сторону двора слышатся громкие голоса апостолов… Все голоса, за исключением голоса плохого ученика. И Иисус слушает и вздыхает… Он вздыхает и терпеливо ждет беглеца.