[1] ФЕКОЯ (прикрепление к земле, как например палатки; 2Цар 14:2-9, 23:26, 1Пар 9:28, 27:9, 2Пар 11:6, 20:20 и др.) — город на границах колена Иудина. В этот именно город Иоав послал к Давиду женщину, Фекоитянку, которая, притворившись плачущею и сильно огорченною, едва было не склонила Давида своим притворством возвратить к нему Авессалома. Город Фекоа первоначально построен и возобновлен Ашхуром, отцом Фекои, и затем укреплен Ровоамом (2Пар 11:6). Пр. Иеремия указывает на оный в одном из своих пророчеств, именно в следующем: и трубою трубите в Фекое (6:1). Пр. Амос находился в числе пастухов Фекойских, и здесь собирали сикоморы (Амос 1:1). Город находился в 20 римских милях на юге от Иерусалима и в шести от Вифлеема: он стоял на холме близ оконечности так называемой пустыни Фекойской (2Пар 20:20).

   29 октября 1946

   1. Их все еще только одиннадцать, когда они вновь отправляются в путь. Одиннадцать задумчивых потрясенных лиц вокруг печального лика Иисуса. Попрощавшись с сестрами Он, после минутного раздумья, говорит Симону Зелоту и Варфоломею: «Вы останетесь здесь и присоединитесь ко Мне в Фекойе, в доме Симона, или в доме Ники близ Иерихона, или у Бетабары, если он придет. И… служите Милосердию. Вы поняли?»

   «Не беспокойся, Учитель. У нас не будет недостатка в любви к нашему ближнему во всяком случае», — говорит Варфоломей, уверяя Его.

   «В какой бы час он не прибыл, сразу же отправляйтесь в путь».

    «Хорошо, Учитель. И… благодарим за доверие нам», — говорит Зелот.

  Они целуются и пока слуга закрывает ворота, а Иисус удаляется, два апостола возвращаются в дом вместе с сестрами.

  Иисус идет впереди, в одиночестве; Петр идет за Ним между Матфеем и Иаковом Алфеевым; за ними идут Филипп и Андрей, Иаков и Иоанн Зеведеевы. Последними, в таком же молчании, как и остальные, идут Фома и Иуда Фаддей. Но я ошиблась. Петр также молчит. Два его спутника обмениваются несколькими словами, но он, идущий между ними, не говорит. Он идет молча, с опущенной головой. Кажется, что он безмолвно беседует с камнями и травой, на которые ступает.

    Двое, идущие последними, ведут себя так же. Единственное отличие состоит в том, что тогда как Фома кажется погруженным в созерцание крошечной веточки ивы, которую он ощипывает листочек за листочком, и разглядывает каждый листочек после того как отщипывает его, как бы изучая его светло-зеленый оттенок на одной стороне и серебристый на другой, или рисунок его прожилок, Иуда Фаддей глядит прямо вперед. Я не знаю, смотрит ли он на пейзаж, который после того, как они перешли через горный гребень, являет несколько туманное великолепие равнины на рассвете, или же он смотрит только на прекрасные волосы Иисуса, отбросившего капюшон Своей мантии, чтобы Его голова ощутила на себе мягкий свет декабрьского солнца.

   2. И занятие Фомы, и созерцание Иудой Фомой пейзажа или Учителя, заканчивается одновременно. Фаддей опустил свои глаза и повернулся, глядя на своего спутника, тогда как Фома, превративший свою маленькую веточку в кнут наездника, поднимает свои глаза, чтобы посмотреть на Фаддея. Острый и в то же время добрый печальный взгляд, который встречается с таким же.

    «Это так, друг мой! Просто так!» — говорит Фома, как если бы он заканчивал речь.

    «Да, это так. И глубока моя печаль… И моя любовь к родственнику вовлечена…»

    «Я понимаю. Но… У тебя в твоем сердце мучения любви. Но что сказать обо мне? Меня мучит чувство раскаяния. И это даже хуже».

    «Раскаяние? У тебя нет причин для раскаяния. Ты хороший и преданный. Иисус доволен тобой и мы никогда не имели никаких оснований усматривать в тебе что-либо постыдное. Так как же в тебе может быть это чувство раскаяния?»

    «Оно связано с воспоминанием. Воспоминанием о том дне, когда я решил следовать за новым Ребе, Который появился в Храме… Иуда и я были близки друг другу и мы восхищались поступками и словами Учителя. И мы решили искать Его… Я был более решительным, чем Иуда и почти тащил его. Он говорит обратное, но это так. В этом состоит мое раскаяние. Что я настаивал и заставлял его прийти… и тем самым принес вечное горе Иисусу. Но я знал, что Иуда был любим… многими, и думал, что он может быть полезным. Будучи таким же глупым, как те, кто могли думать только о царе Израиля более великом, чем Давид и Соломон, но все еще о царе… о царе, каким, как Он говорит, Он никогда не будет, я страстно желал видеть его среди учеников, так как он мог оказаться полезным!… Я надеялся на это. И только сейчас я понимаю, и понимаю все больше и больше, как прав был Иисус, не приняв его сразу, напротив, Он сказал мне, чтобы я не искал его… Такова причина моего раскаяния, говорю я вам! Раскаяния! Это не хороший человек».

   «Он не хороший. Но не превращай этого случая в основание для раскаяния. В твоих действиях не было злого умысла, поэтому ты невиновен. Я говорю тебе это».

   «Ты действительно в этом уверен? Или говоришь так, чтобы успокоить меня?»

   «Я говорю тебе это, потому что это истина. Не думай больше о прошлом, Фома. Это не поможет его искоренению…»

   «Это легко говорить! Но только подумай! Если из-за меня с учителем случится какое-нибудь несчастье… я болен сердцем и полон подозрений. Я грешник, потому что сужу ближнего, и мое суждение не милосердно. И я грешник потому, что должен верить словам Учителя… Он извиняет Иуду… Ты… веришь своему Брату?»

   «Во всем, кроме этого. Но не огорчайся. Мы все думаем об одном и том же. И Петр, который так взволнован, старается думать хорошо об этом человеке, и Андрей,  более кроткий, чем маленький ягненок, и Матфей, единственный среди нас, не чувствующий отвращения к любому грешнику. И такой любящий и чистый Иоанн, который так удачлив, что ему не нужно бояться зла или порока, поскольку он так полон милосердия и чистоты, что в нем не остается места для чего-нибудь еще. И мой брат также имеет это. Я имею в виду Иисуса. У Него, конечно, есть и другие мысли, и, таким образом, Он предусматривает все необходимое, чтобы удерживать Иуду… до тех пор, пока все попытки сделать его хорошим не станут тщетными».

   «Да. Но… что случится в конце? У него много… У него нет… Короче, ты понимаешь меня без слов. Насколько далеко он зайдет?»

   «Я не знаю… Возможно, он покинет нас… Возможно, он останется, выжидая, чтобы увидеть, кто окажется сильнее в этой борьбе: Иисус или Еврейский мир…»

   «И ничего больше? Ты не думаешь, что он уже служит двум господам?»

   «Это бесспорно».

   «А ты не боишься, что он может служить более многочисленным группам, чтобы причинить набольший вред Учителю?»

   «Нет, не думаю. Я не люблю его. Но я не могу поверить, что он…  По крайней мере не в настоящее время… Я бы точно боялся этого, если бы однажды толпа прекратила бы поддерживать Учителя. Если же, напротив, публичное одобрение провозгласило бы Его царем и нашим лидером, то я уверен, что Иуда бы покинул всех ради Него. Он эксплуататор… Пусть Бог воспрепятствует ему, и защитит Иисуса и всех нас!…»

   3. Оба понимают, что замедлили ход и оказались далеко позади своих спутников, и потому, больше не разговаривая, ускорили свои шаги, чтобы настичь их».

   «Что вы делали?» — спрашивает Матфей. «Учитель звал вас…»

   Фома и Фаддей быстро пошли к Иисусу.

   «О чем вы говорили друг с другом?» — спрашивает Иисус, пристально глядя на них.

   Оба смотрят друг на друга. Сказать Ему? Или нет? Искренность победила. «Об Иуде», — говорят они вместе.

   «Я знаю. Но Я хотел проверить вашу искренность. Вы бы огорчили Меня, если бы солгали… Но больше не говорите о нем, и особенно в таком духе. Существует так много вещей, о которых вы можете говорить. Зачем всегда унижать чье-либо достоинство, принимая во внимание то, что очень, нет слишком материально? Исайя говорит: “Больше не надейтесь на человека, чье дыхание только в ноздрях его”[2]. Я говорю вам: перестаньте анализировать этого человека и заботьтесь о своем духе. Животное, которое находится в нем, его чудовище, не должно привлекать вашего внимания и вашего суждения; но любите его дух скорбящей активной любовью. Освободите его от чудовища, которое заключило его под стражу. Вы не знаете»…

[2] Ис. 2. 22

   Он оборачивается, чтобы позвать остальных семерых: «Идите все сюда, потому что то, что Я собираюсь сказать, полезно для всех, так как у всех вас одни и те же мысли в ваших сердцах… Разве вы не знаете, что вы научились большему благодаря Иуде из Кериофа, чем от какой-либо иной личности? Вы встретите многих Иуд и очень немногих Иисусов в своем апостольском служении. Иисусы будут добрыми, хорошими, чистыми верными, покорными, благоразумными, свободными от жадности. Их будет очень немного… Но сколь многих Иуд из Кериофа вы, ваши последователи и ваши преемники найдут на путях этого мира! И для того, чтобы быть учителями и знать, вы должны пройти эту школу… Своими недостатками он показывает вам, что есть человек; Я же показываю вам, каким должен быть человек. Оба эти примера одинаково необходимы. Хорошо изучив оба, вы должны пытаться превратить первого в последнего… И пусть Мое терпение будет вашим правилом».

   4. «Господь, я был большим грешником, и я, конечно, также пример грешника. Но я бы хотел, чтобы Иуда, который не такой грешник каким был я, обратился бы так, как обратился я. Гордыня ли, говорить это?»

   «Нет, Матфей, это не гордыня. Говоря это, ты чтишь две истины. Первая утверждается в этом высказывании: “Добрая воля человека творит божественные чудеса”, и это верно.  Вторая состоит в том, что Бог бесконечно любил тебя, с тех времен, когда ты ничего не думал об этом, и Он сделал это, потому что Ему было известно о твоей способности к героизму. Ты являешься плодом двух сил: твоей воли и любви Бога. И Я ставлю твою волю на первое место, потому что без нее любовь Божия была бы тщетной. Тщетной, бездейственной…»

   «Но разве Бог не мог нас обратить помимо нашей воли?» — спрашивает Иаков Алфеев.

   «Конечно мог бы. Но человеческой воле все еще требовалось бы утверждаться в обращении, обретенном чудесным образом».

   «Итак, такой воли не было и нет в Иуде, ни перед тем, как он узнал Тебя, ни сейчас…» — импульсивно говорит Филипп. Кто-то смеется, кто-то вздыхает.

   Только один Иисус защищает отсутствующего апостола: «Не говори так! Она у него была и есть сейчас. Но злой закон плоти периодически одолевает ее. Он болен. Бедный больной брат. В каждой семье есть слабые или больные члены, кто-то кто является болью, беспокойством, бременем семьи. И все же, разве болезненное дитя не любимо больше всех своею матерью? И разве несчастному брату не служат более всего его братья? Разве не ему отец дает лакомство, взяв его со своей тарелки, чтобы обрадовать его, чтобы дать ему почувствовать, что он не обуза и, таким образом, облегчить ему бремя его болезни?»

   «Это верно. Это именно так. Моя сестра-близнец была болезненной в детстве. Я забрал себе всю крепость и выносливость. Но любовь всей семьи так сильно помогла ей, что сейчас она пышущая здоровьем жена и мать», — говорит Фома.

   Поступайте со своим духовным братом точно так же, как было бы уместно поступать с нездоровым братом. Я не попрекнул его ни единым словом. Не будьте более суровыми, чем Я. Ваша терпеливая любовь является самым резким упреком, на который невозможно возразить. Я оставлю Матфея и Филиппа в Фекойе, чтобы они ждали Иуду… Пусть первый помнит, что он был грешником, а второй, что он отец…»

   «Да, Учитель. Мы будем помнить об этом».

   «В Иерихоне, если Иуда еще не присоединится к нам, Я оставлю Андрея и Иоанна, и пусть они помнят, что безвозмездные дары Божьи не даются в одинаковой мере всем… 5. Но пойдите к тому старику, который идет там по дороге шаткой походкой. Город близок. На вашу милостыню он сможет купить себе немного хлеба».

   «Учитель, мы не можем. Иуда ушел вместе с кошельком…» — говорит Петр. « И сестры нам ничего не дали».

   «Ты прав, Симон. Они были потрясены скорбью, и мы  были потрясены, как и они. Это не важно. У нас есть немного хлеба. Мы молодые и сильные. Давайте отдадим его старику, чтобы он не упал на дороге».

   Они ищут в своих сумках и собирают несколько кусочков хлеба и отдают его старику, который смотрит на них с удивлением.

   «Ешь, ешь!» — подбадривает его Иисус. Он дает ему пить из Своей фляги, и спрашивает у него, куда он идет.

   «В Фекойю.  Там завтра будет большой рынок. Но я ничего не ел со вчерашнего дня».

   «Ты одинок?»

   «Более чем одинок… Мой сын выгнал меня из дома…» Старческий голос надрывает сердце.

   «Бог откроет тебе врата Своего Царства, если ты сможешь поверить в Его милость».

   «И поверить в Его Мессию. Но для моего сына нет Мессии, потому что тот, кто ненавидит Его так сильно, что ненавидит своего отца, который любит Его, не может иметь Мессию».

   «Он из-за этого выгнал тебя?»

   «Да, из-за этого. И потому, что он не мог лишиться дружбы некоторых людей, которые преследуют Мессию. Он желал показать им, что его ненависть сильнее, чем их, так как она превосходит зов кровного родства».

   «Как это ужасно!» — восклицают все.

   «Было бы еще ужаснее, если бы я думал так же, как мой сын», — импульсивно говорит старик.

   «Но кто он? Если я правильно понял, он должен быть одним из тех, у кого есть власть и влияние…» — говорит Фома.

   «О человек, не следует отцу упоминать имени своего виновного сына, чтобы подвергнуть его презрению. Я могу сказать, что мне холодно и я голоден, хотя  тяжело трудясь, я увеличил богатство семьи, чтобы мой сын был счастлив. Но не более этого. Прими во внимание, что кроме того, что я из Иудеи и он из Иудеи, и что мы, таким образом, принадлежим к одной и той же расе, но имеем различные мнения, все остальное не имеет никакого значения».

   «Но поскольку ты праведный человек, ты не просишь чего-нибудь от Бога?» — доброжелательно спрашивает Иисус.

   «Чтобы Он коснулся сердца моего сына и внушил ему веру в то, во что верю я».

   «Но для самого себя, просто для себя, ты не собираешься ничего просить?»

   «Встретить Того, Кто, по моему мнению, является Сыном Божьим. Почтить Его и затем умереть».

   «Но если ты умрешь, ты Его больше не увидишь. Ты окажешься в Лимбе…»

   «Только на короткое время. Ты ведь раввин, не так ли? Я не очень хорошо вижу… Мой возраст… многие слезы, и также голод… Но я вижу кисточки на Твоем поясе… Если Ты хороший раввин, а я думаю, что это так,  То Ты также должен знать, что пришло время, я имею в виду время указанное Исайей. И приходит час, когда Агнец возьмет на Себя все грехи мира и понесет все наши беды и скорби и будет, поэтому, пронзен и принесен в жертву, чтобы мы могли восстановить наше здоровье, и могли заключить мир с Вечным Отцом. Затем наступит мир также и в душах… Я надеюсь на это, полагаясь на милость Божию».

   «Ты когда-либо видел Учителя?»

   «Нет. Я только слышал Его в Храме во время праздников. Но я мал ростом, а с возрастом стал еще ниже, и не очень хорошо вижу, как я сказал. Поэтому, если я вхожу в середину толпы, то я не вижу, потому что передо мной кто-то стоит, если же я стою вне толпы, то не вижу, потому что нахожусь слишком далеко. О! Я бы с удовольствием увидел Его! Хотя бы один раз!»

   «Ты увидишь Его, отец. Бог удовлетворит тебя. 6. А есть ли у тебя место, куда пойти в Фекойе?»

   «Нет. Я расположусь под портиком или у какой-нибудь двери. Сейчас я привыкаю к этому».

   «Пойдем со Мной.  Я знаком с хорошим израильтянином. Он примет тебя во имя Иисуса, Галилейского Учителя».

   «Но Ты тоже галилеянин. Это можно сказать по Твоему произношению».

   «Да… Ты устал? Но мы уже дошли до первых домов. Скоро ты сможешь отдохнуть и немного освежиться».

   Иисус наклоняется, чтобы что-то сказать Петру, а Петр отходит в сторону, чтобы передать остальным то, что сказал Иисус, но я не слышу, что он говорит. Затем Петр ускоряет свой шаг и входит в город вместе с сыновьями Алфея и Иоанном. Иисус следует за ними вместе с остальными, соразмеряя Свои шаги с шагами бедного старика, который больше не говорит, так как он устал, и так он идет за Андреем и Матфеем.

   Город кажется опустевшим. Сейчас полдень и многие люди уже дома, чтобы принять пищу. Через несколько метров они встречают Петра, который говорит: «Это сделано, Господь. Симон примет его, потому что Ты привел его, и он благодарит Тебя за то, что Ты думаешь о нем».

   «Давайте благословим Господа! Есть еще праведники в Израиле. Этот старик один из них, а Симон – еще один. Все еще есть немного хороших милосердных людей, верных Господу. И это компенсирует столько горечи. Это позволяет надеяться, что божественная справедливость будет смягчена ради этих праведников».

   «Однако… Чтобы сын изгнал из дома своего отца, чтобы не потерять дружбы какого-то влиятельного фарисея…!»

   «Их ненависть к Тебе может дойти до такой степени! Я потрясен!» — говорит Филипп.

   «О! Вы увидите гораздо большее, чем это!» — отвечает Иисус.

   «Большее? Но что может быть больше, чем отец, изгнанный из дома за то, что он не ненавидит Тебя? Грех этого человека ужасен!…»

   «Более ужасным будет грех народа против своего Бога… Но давайте подождем старика…»

   «Кем может быть его сын?»

   «Фарисеем!»

   «Членом Синедриона!»

   «Раввином». Мнения различны.

   «Негодяем. Не исследуйте. Сегодня он ударил своего отца. Завтра он ударит Меня. Вы можете видеть, что грех Иуды, его самовольный уход недисциплинированного сына, ничто в сравнении с этим грехом. И все же Я буду молиться за этого неблагодарного сына, за этого еврея, который оскорбляет своего Бога. Чтобы он мог исправить свои пути. И вы делайте то же самое. Пойдем, отец. Как тебя зовут?»

   «Элианной. Я никогда не был счастлив! Мой отец умер прежде моего рождения, а моя мать умерла, дав мне рождение. Мать моей матери, воспитавшая меня, назвала меня двумя именами моего отца и моей матери, соединенными вместе».

   «Ты, муж, поистине Илий, а твой сын подобен Финеесу[3]», — говорит Филипп, мысли которого все не могут успокоиться из-за такого греха.

[3] 1 Цар.1. 9-17, 2. 11-35, 3. 1-20, 4. 1-18.

   «Не дай Бог, муж. Финеес умер грешником, и он умер, когда ковчег был пленен. Это было бы несчастьем для его души и для всего Израиля», — отвечает старик.

   7. «Послушай, этот дом дружествен Мне, и что бы Я ни попросил, Я это получаю. Он принадлежит некому Симону, праведнику в очах Божьих и человеческих. Он примет тебя ради Меня, если ты захочешь остаться здесь», — говорит Иисус, прежде чем постучаться в дверь.

   «Я должен выбрать? Я призываю благословения Небес на тех, кто дает мне хлеб и приют милосердия. Но я хочу работать. Не стыдно быть слугой. Стыдно грешить…»

   «Мы скажем Симону», — говорит Иисус, глядя с улыбкой сострадания на маленького старичка, сокрушенного лишениями и горем.

   Дверь открывается: «Войди, Учитель, мир Тебе и тем, кто с Тобой. Где тот брат, которого Ты привел ко мне? Чтобы я мог дать ему поцелуй мира и приветствия», говорит человек примерно пятидесяти лет.

   «Вот он. И да вознаградит тебя Господь».

   «Я вознагражден. Ты мой гость. Тот, кто принимает Тебя, принимает Бога. Я не ждал Тебя, и не могу почтить Тебя так, как хотел бы. Но я слышал, что Ты через несколько дней пойдешь обратно, и я буду готов принять Тебя так, как Тебе подобает».

   Сейчас они в комнате, где стоят сосуды готовые для омовения, от которых исходит пар. Старик в нерешительности стоит у двери, но хозяин дома берет его за руку и заставляет его сесть. Он хочет снять с него сандалии и служить ему так, как если бы он был царем, а затем обуть его ноги в новые сандалии. А старик тем временем говорит: «Зачем? Зачем все это? Я пришел служить, а ты служишь мне! Это не правильно».

   «Это правильно, муж. Я не могу следовать за Ребе, потому что я должен помогать здесь, в доме. Но как последний ученик святого Учителя я стараюсь исполнять Его слова на практике».

   «Ты хорошо знаешь Его. Действительно, ты знаешь Его, потому что ты хороший. Многие в Израиле знают Его, но как? Своими глазами и своей ненавистью. Следовательно, они не знают Его. Мужчина познает женщину, когда он знает о ней все и обладает ею полностью. То же самое с Иисусом из Назарета, Которого я не знаю своими глазами, но Которого я знаю лучше, чем многие люди, потому что я верю, что Мудрость пребывает в Нем. Но ты действительно знаешь Его, и внешне и Его учение».

   Мужчина смотрит на Иисуса, но ничего не говорит.

   Старик заключает словами: «Я сказал этому ребе, что хочу работать…»

   «Хорошо. Мы найдем для тебя работу. А сейчас пойдем к столу. Учитель, Твои ученики скоро придут. Можем ли мы сесть за стол прямо сейчас, или Ты предпочитаешь подождать их?»

   «Я предпочитаю подождать их. Но если тебе нужно сделать какую-нибудь работу…»

   «О! Учитель. Ты знаешь, что моя работа это повиновение Твоему последнему приказу».

   8. Начиная с этого момента у старика появились сомнения относительно идентичности Человека, который помог ему на дороге, и он вновь и вновь смотрит на Него, затем он смотрит на Его спутников… старательно… обходя их и рассматривая. Входят сыновья Алфея вместе с Иоанном. Иисус обращается к ним по именам.

   «О! Всевышний Боже! Так… это был Ты!» — восклицает старик и простирается ниц, благоговея перед Ним.

   Остальные удивлены не менее, чем он сам. Он узнал Учителя таким странным образом! Петр и в самом деле спрашивает у него: «Что такого особенного в этих именах, таких обычных в Израиле, что они заставили тебя подумать, что ты находишься в присутствии Мессии?»

   «Потому что я знаю Иуду. Он всегда приходит к моему сыну. И…» — старик замолчал, как бы почувствовав смущение при упоминании о своем сыне…

   «Но я никогда не видел тебя, человек», — говорит Фаддей, встав перед ним и нагнувшись, чтобы оказаться лицом к лицу с ним.

   «И я тоже не знаю тебя. Но один Иуда, ученик Христа, часто заходит к моему сыну, и я слышал, как он говорил об Иоанне, об Иакове, и о Симоне, друге Лазаря из Вифании и о столь многих других вещах… Когда я услышал три имени, известных как имена самых близких учеников Учителя! И Он, такой хороший!… Я, наконец, понял! Но где другой Иуда?»

   «Его здесь нет. Но это верно. Это Я. Господь благ, отец. Ты хотел увидеть Меня, и ты увидел Меня. Давайте благословим милость Божию… Не отодвигайся Елианна. Ты был рядом со Мной, когда Я был для тебя только Путником и никем больше. Но сейчас, когда Я являюсь Целью? Ты не знаешь, как сильно твое сердце утешило Меня! Ты не можешь этого знать.  Я, а не ты, Я Тот, Кто получил наибольшее… Когда три четверти Израиля, и даже более, ненавидят Меня в такой степени, что становятся преступниками, когда слабые сходят с Моего пути, когда шипы неблагодарности, ненависти, клеветы пронзают Меня со всех сторон, когда Я не  могу найти облегчения в мысли о том, что Мое Жертвоприношение будет спасением для Израиля, встреча с подобным тебе, отец, является компенсацией за Мою печаль… Ты не знаешь… Никто из вас не знает о все более и более глубокой печали Сына человеческого. Я жажду любви… и слишком многие сердца являются иссохшими источниками, к которым Я приближаюсь тщетно… Но пойдем…»

   И привлекая старика к Себе, Он входит в комнату, где уже накрыты столы…