21 ноября 1946

   Люди, взятые в своей массе, люди, взятые индивидуально, всегда несколько ребячливы и дики, или, по крайней мере, примитивны, и, таким образом, всегда очень чувствительны ко всему имеющему вкус новизны, экстраординарности, и создающему радостную атмосферу. Приближающиеся торжества всегда имеют власть воодушевлять людей, как если бы празднество отменяло то, от чего они были печальными и усталыми. При первом приближении праздника, все находятся под влиянием своего рода воодушевления, легкой экзальтации, как если бы приближающееся было подобно барабанному бою дикарей в их идолопоклоннических празднествах или их воинственных предприятиях:

   Также и апостолы, в преддверии Праздника Светильников, находятся в этом состоянии беззаботности. Разговорчивые и веселые, они начинают строить планы, вспоминать прошлые празднества, оттенок меланхолии заметен в их разговорах, затем праздничная атмосфера вновь взбадривает их, побуждая к деятельности, чтобы все было в полной готовности к празднику. В доме Иоанна только несколько светильников? О! Дом Фомы в Раме полон ими! И Фома отправляется в Раму, чтобы принести их. Не хватает масла? О! У Элизы в Бетзуре много масла и она предлагает его. И Андрей и Иоанн отправляются в Бетзур за маслом. Для выпечки кексов необходим слабый огонь хвороста? Два Иакова отправляются в горы, чтобы собрать его. Не хватает муки, ячменя и меда для ритуального блюда? И Ника, которая почти оскорблена, потому что они никогда не просили ее о чем-нибудь, как если бы она была в Иерусалиме не просто чтобы дать им немного своего очень светлого меда, ячменя и муки из своего прекрасного поместья?  Итак, Петр и Симон Зелот идут к Нике, тогда как Иуда Алфеев помогает Элизе украшать дом, и даже старый Варфоломей принимает участие в общей радости и вместе с Филиппом белит задымленную кухню, чтобы она выглядела более приятно. Иуда Искариот зарезервировал за собой декоративную сторону и несколько раз приходит нагруженный ветвями вечнозеленых растений, издающими приятный смоляной запах и украшенными ягодами. Он красиво декорирует ими полки и окружение очага. И накануне Праздника маленький дом, кажется,  приготовился принять невесту, так изменилась медная кухонная утварь, ныне сияющая в свете светильников как солнце, зеленые ветви, украшают белые стены, а запах хлеба и кексов распространяется в воздухе уже пахнущем свежими ветвями.

    Иисус позволяет им делать то, что им хочется. Он кажется очень отстраненным от всех, Он очень задумчив и печален. Он отвечает тем, кто задает Ему вопросы с намерением получить похвалу за то, что они делают. И их вопросы дают мне возможность реконструировать работу проделанную учениками. Фактически они спрашивают: «Разве моя идея пойти домой и принести светильники, не хороша?»; или: «Разве Филипп и я не совершили хорошую работу, выбелив все? Кухня теперь чистая и приятная и кажется больше»; или: «Видишь, Учитель, Элиза счастлива.  Ей кажется, что она в своем доме и вернулась в то время, когда ее сыновья были с ней. Она сегодня пела, наполняя светильники своим маслом и замешивая муку молоком для ячменя»; или: «Хелкия может говорить что хочет. Но небольшое количество зелени выглядит прекрасно. В конце концов!… Если Творец создал ветви, то это означает, что мы должны использовать их, не так ли?» Они позволили мне реконструировать работу совершенную каждым из них. Но даже если Иисус отвечает на такие вопросы, которые неявно имеют в виду желание получить похвалу, Его ум отсутствует, как это легко видеть.

   2. Опустилась ночь. После последних приветствий жителей, которые прежде чем пойти домой собрались на кухне, чтобы пожелать спокойной ночи Учителю, в Нобе воцарилась тишина. Это время ужина. Это время отхода ко сну детей и стариков, тех, кто ослаб из-за болезни или возраста.

   Должно быть, существует обычай дарить подарки на Праздник Светильников, потому что как только старый Иоанн удалился в свою маленькую каморку рядом с кухней, я вижу Элизу и апостолов занятых прежде уже законченной одеждой, добавляя к ней полезные предметы, вырезанные из дерева и навес из сети, сделанной из маленьких веревок, окрашенных в красный, зеленый, желтый и индиго цвета, особая работа от рыбаков. Фома, Матфей, Варфоломей и Зелот осматривают эти подарки.

   «Вот. Я закончила», — говорит Элиза, вставая и стряхивая обрывки нитей с одежды.

   «В ней бедному старику будет тепло! Э! мы мужчины на самом деле действительно бедолаги без женщин. Я не знаю, на что мы были бы похожи без вас, проводя многие месяцы вдали от дома. Я могу сделать это, но если мне придется пришивать застежку!…» — говорит Петр, оценивая на ощупь одежду.

   «Ты сделала это очень быстро. Ты как моя жена», — говорит Варфоломей.

  «Я тоже закончил. Это было хорошее дерево. Податливое для резьбы, но в то же время крепкое», — говорит Иуда Фаддей кладя на темный стол маленький деревянный ящичек, который должен быть использован для соли или специй.

   «Моя, напротив, еще не закончена. Здесь твердая прожилка, с трудом поддающаяся резцу. Возможно, я не смогу закончить работу. И я сожалею. Вся ее красота состоит в темных прожилках в светлом дереве. Посмотри, Иисус, разве они не выглядят подобно горным гребням, нарисованным на дереве?» — говорит Иаков Алфеев, показывая вазу, Я не знаю, для какого использования она может быть предназначена, действительно прекрасной формы, с куполообразной крышкой и изящными прожилками на корпусе и крышке. Дерево крышки у ручки упорно сопротивляется.

   «Настойчиво продолжай и увидишь, что это может быть сделано, Докрасна раскали свой инструмент. Он будет вгрызаться в ее прожилки, и тогда ты справишься. Когда первый слой будет преодолен…» — отвечает Иисус, который наблюдал за его работой.

   «Но разве огонь не испортит ее?» — спрашивает Матфей.

   «Нет, если он будет использоваться искусно. Во всяком случае, либо так, либо ее придется выбросить».

   Иаков раскалил докрасна острый резец и прижал его красный конец к упрямой части. Запахло горящим деревом…

   «Этого достаточно. Теперь вырезай ее, и ты достигнешь успеха. Он помогает Своему двоюродному брату держать крышку, стиснув ее как в тисках.

   Острие дважды соскользнуло и коснулось пальцев Иисуса. «Убери Свою руку, Брат. Я бы не хотел поранить Тебя…» — говорит Иаков Алфеев. Но Иисус продолжает удерживать вазу. На третий раз острие инструмента заставило кровоточить большой палец Иисуса.

   «Ну вот! Видишь? Ты поранился! Дай мне посмотреть!»

   «Это пустяк. Две капли крови…» — отвечает Иисус, тряся Своим пальцем, чтобы стряхнуть кровь. «Тебе следует скорее высушить крышку. На ней остались пятна крови», — добавляет Он затем.

   «Нет. Оставь ее так! Она драгоценна в таком состоянии. Вытри Свой палец здесь, Учитель. Здесь, о мою вуаль. Твоя кровь – благословенная кровь», — говорит Элиза, окутывая руку  в свою льняную вуаль.

   Крышка, причина столь многих беспокойств, побеждена. Ваза окончена.

   «Сначала она хотела причинить какой-нибудь вред», — замечает Зелот.

   «Да! Затем оно было убеждено. Упрямое дерево!» — говорит Фома.

   «Железом, огнем и болью. Это звучит подобно одной из тех лаконичных фраз, столь дорогих римлянам», — утверждает Зелот.

   «Это мне напоминает, я не знаю почему, пророков в определенных частях. Мы тоже упрямое дерево… и будет применено железо, огонь и боль, чтобы мы стали хорошими?» — спрашивает Варфоломей.

   «Это действительно будет так. И этого будет еще не достаточно. Я работаю железом и Моей печалью, но не каждое сердце может подражать этому куску дерева… 3. Замолчите! Там кто-то снаружи… слышно шарканье ног…»

   Они прислушиваются. Не слышно никакого шума. «Это, наверное, был ветер. Учитель. В огороде сухие листья…»

   «Нет. Это были шаги…»

   «Ночное животное. Я ничего не слышу».

   «И я ничего не слышу, и я…»

   «Иисус вслушивается. Он, кажется, услышал. Затем Он смотрит вверх и пристально смотрит на Иуду из Кериофа, который также очень внимательно вслушивается. Более, чем кто-нибудь другой. Он глядит на него так внимательно, что Иуда спрашивает: «Почему Ты на меня так смотришь, Учитель?»

   Но ответа не последовало, потому что чья-то рука постучалась в дверь. Из четырнадцати лиц, освещенных лампадами, только лицо Иисуса осталось таким, каким было. Остальные переменили свой цвет.

   «Открой, открой дверь, Иуда из Кериофа!»

   «Нет, я не открою! Это могут быть злые люди, преднамеренно пришедшие ночью. Да не буду я тем, кто может причинить Тебе вред!»

   «Симон Ионин, открой ее, пожалуйста».

   «Меньше, чем когда-либо! Напротив, я собираюсь придвинуть к двери стол!» — говорит Петр и собирается сделать это.

   «Открой, Иоанн, и не бойся».

   «О! Если Ты действительно желаешь позволить людям войти, то я иду в комнату старика. Я не желаю видеть чего-либо», — говорит Искариот, покрывая четырьмя большими шагами пространство между ним и дверью комнаты старика, в которой он исчезает.

   Иоанн, стоя у двери и уже положив руку на ключ, бросает испуганный взгляд на Иисуса и бормочет: «Господь!…»

   «Открой и не бойся».

   «Конечно. Прежде всего нас тринадцать сильных мужчин. Там не может быть армии! Четырьмя ударами и несколькими пронзительными криками, — Элиза, удостоверься, что ты закричишь, если будет необходимо, — мы обратим их в бегство. Мы не в пустыне!» — говорит Иаков Зеведеев, снимает свою мантию и закатывает рукава своей туники или нижней рубашки, готовый к действию. Петр следует за ним.

   4. Иоанн все еще колеблясь, открывает дверь и выглядывает наружу. Он ничего не видит. Кричит: «Кто беспокоит?»

   Отвечает женщина приглушенным, страдающим голосом: «Женщина. Мне нужно увидеть Учителя».

   «Сейчас не время ходить по домам людей. Если ты больна, то почему ты пришла в это время? Если ты прокаженная, почему ты осмелилась войти в деревню? Если ты опечалена, возвращайся завтра. Уходи и занимайся своими делами», — говорит Петр, стоящий за Иоанном.

   «О! Помилуйте! Я совсем одна на дороге. Я замерзла и голодна. Я несчастная бедолага. Позовите ко мне Учителя. Он милостив…»

   Апостолы растерянно смотрят на Иисуса. Иисус очень суров и молчалив. Они закрывают дверь.

   «Что нам делать, Учитель?  Должны ли мы дать ей хотя бы немного хлеба. Здесь нет комнаты для нее. Идти по домам людей с незнакомой женщиной?…» — спрашивает Филипп.

   «Подождите. Я пойду и посмотрю», — говорит Варфоломей и берет светильник.

   «Тебе не нужно идти. Женщина не замерзла и она не голодна, и ей очень хорошо известно куда идти. Она не боится ночи. Но она несчастная бедолага, хотя она не больна и не прокаженная. Она проститутка и пришла, чтобы искусить Меня. Я говорю вам это, чтобы вы были в курсе, что Я знаю, чтобы вы были уверены, что Я знаю. Говорю вам также, что она пришла не по собственной прихоти; но она пришла, потому что ей заплатили за это». Иисус говорил громким голосом, так чтобы Его было слышно в смежной комнате, где находится Иуда.

   «И кто бы это мог быть? И почему?» — говорит Искариот, вновь появляясь на кухне. «Конечно не фарисеи, или книжники, или священники, если она проститутка. Не думаю я, что геродиане настолько…возмущены, чтобы предпринять все эти беспокойства, чтобы… Я сам не знаю почему».

   «Я скажу тебе почему. Чтобы иметь основания сказать, что Я грешник, тот, кто имеет отношения с публичными грешницами. И ты знаешь так же хорошо как Я, что это так. Говорю тебе также, что не проклинаю ее или тех, кто послал ее. Я все еще и всегда Милость. Я иду к ней. Если ты хочешь пойти со Мной, иди. Я иду к ней, потому что она действительно бедолага. Когда она говорит это, то думает, что лжет, потому что она молода, красива и хорошо оплачиваема, здорова и довольна своей бесславной жизнью. Но она несчастна. Это единственная истина среди всей ее лжи. Иди вперед Меня и присутствуй при нашем разговоре».

   «Нет, я не желаю присутствовать. Почему я должен присутствовать?»

   «Чтобы принести свидетельство тем, кто будет у тебя спрашивать об этом».

   «И кто, Ты думаешь, собирается спрашивать меня об этом? Нет вопросов, которые могут быть заданы среди нас, и других… Я не вижу кого-нибудь».

   «Будь послушным. Иди вперед».

   «Нет. Я не желаю подчиняться Тебе, и Ты не можешь вынуждать меня приблизиться к проститутке».

   «Эй! Кто ты? Первосвященник? Я пойду, Учитель, и без какого-либо страха заразиться», — говорит Петр.

   «Нет. Я пойду Сам. Откройте дверь».

   5. Иисус выходит в огород. В темную безлунную ночь невозможно что-нибудь разглядеть.

   Дверь кухни вновь открывается, и выходит Петр с лампадой. «Возьми это, по крайней мере, Учитель, если ты действительно не хочешь, чтобы я присутствовал», — говорит он громким голосом. А затем приглушенным голосом: «Помни, что мы за дверью. В случае нужды, позови…»

   «Да. Иди. И не ссорьтесь друг с другом».

   «Иисус берет лампаду и поднимает ее вверх, чтобы лучше видеть. За большим стволом орехового дерева человеческая фигура. Иисус делает два шага по направлению к ней и говорит: «Следуй за Мной». Он идет и садится на каменную скамью напротив дома, на восточной стороне.

   Женщина идет вперед, она покрыта вуалью и сутулится. Иисус кладет лампаду на камень рядом с Собой. «Говори». Его приказ настолько строг и суров, а Он настолько Божествен, что женщина вместо того, чтобы подойти и заговорить, отступает и ссутуливается еще больше, продолжая молчать.

   «Говори, говорю тебе. Ты хотела Меня видеть. Я пришел. Говори», — говорит Он с оттенком доброты в голосе.

   Молчание. «Тогда буду говорить Я. Я спрашиваю тебя: почему ты так сильно возненавидела Меня, что служишь тем, кто желает Моей гибели и хотят достичь этого любыми способами, и ищут все возможные причины для этого? Скажи мне. Что плохого Я сделал тебе, о несчастная женщина? Какое зло ты получила от Человека, Который даже не посмеялся над тобой в Своем сердце за образ жизни, пользующийся дурной славой, который ты ведешь?  Что? Разве ты была развращена Человеком, Который даже в сердце Своем не пожелал тебя, что ты возненавидела Его больше, чем ненавидишь тех, кто развратил тебя и презирают тебя каждый раз, когда они приходят к тебе. Отвечай Мне! Что сделал тебе Иисус из Назарета, Иисус сын человеческий, Которого ты едва ли узнаешь в лицо, встретившись с Ним на улице города, с Иисусом, Который не знает тебя в лицо и не прибегает к осторожности, учитывая твою дурную славу, и ищет только грязный искаженный образ твоей души, чтобы ознакомиться с ним и исцелить его? Так говори же!

   6. Разве ты не знаешь, Кто Я? Да, ты отчасти знаешь Меня. Нет, тебе известны самое большее две части. Ты знаешь, что я молод и что тебе нравится Моя внешность. Твоя необузданная чувственность говорит тебе об этом. И твой язык опьяневшей женщины признался в твоей чувственности тем, кто превратили ее в оружие, чтобы причинить Мне зло. Ты знаешь, что Я Иисус из Назарета, Христос. Тебе было сказано о том, Кто Я теми, кто, эксплуатируя твою чувственность, заплатили тебе, чтобы ты пришла сюда, чтобы искусить Меня. Они сказали тебе: “Он говорит, что Он – Христос. Толпа говорит, что Он Святой, Мессия. Он никто иной, как самозванец. Мы нуждаемся в доказательстве, что он жалкий человек. Дай нам это доказательство, и мы осыплем тебя золотом”. И так как ты, с остатком справедливости, последней частичкой сокровища справедливости, которое Бог поместил в твое тело с твоей душой, и которое ты разбила вдребезги и разбросала, не хотела причинить Мне зло, так как ты по-своему любила Меня, они сказали тебе: “Мы не причиним Ему вреда. Напротив! Мы уступим этого человека тебе, дав тебе средства, которые позволят Ему жить как царю рядом с тобой. Достаточно для нас, чтобы мы могли сказать себе, и при этом быть в мире со своей совестью, что Он простой человек. Нам нужно доказательство, что мы правы в том, что не верим, что Он Мессия”. Вот что они сказали тебе. И ты пришла. Но если бы Я уступил твоему соблазну, то Меня поглотил бы ад. Они готовы покрыть Меня грязью и арестовать. А ты являешься их инструментом для того, чтобы сделать это.

   Ты видишь, что Я не задаю тебе вопросов. Я говорю, потому что знаю, не нуждаясь в вопросах. Но если ты знаешь эти две вещи, то не знаешь третьей. Ты не знаешь, Кто Я, в дополнение к тому, что являюсь человеком и Иисусом. Ты видишь человека. Другие люди говорят тебе: “Он Назарянин”. Но Я говорю тебе Кто Я. Я Искупитель. Для того, чтобы искупать, нужно быть безгрешным, Смотри как Я попрал Мою возможную чувственность как мужчина. Как Я поступаю с этой отвратительной гусеницей, ползущей в темноте от одной кучи грязи к другой ради своей сладострастной чувственности. Вот как Я всегда топтал ее. Вот как Я попираю ее даже сейчас. И подобным же образом Я хочу избавить тебя от твоей болезни и попрать ее. Избавить тебя от нее, чтобы ты стала святой и здоровой. Потому что Я – Искупитель. Только это. Я принял тело человека, чтобы спасти вас, чтобы уничтожить грех, а не для того, чтобы грешить. Я принял его, чтобы удалить ваши грехи, а не для того, чтобы грешить вместе с вами. Я принял его, чтобы любить вас, но такой любовью, которая отдает свою жизнь,  свою кровь, свое слово, все, чтобы вести вас к Небесам, к Справедливости, а не для того, чтобы любить вас как животное. И даже не как человек, потому что Я более, чем человек.

   7. Знаешь ли ты в точности Кто Я? Ты не знаешь. Ты даже не знаешь значения того, что ты собиралась сделать. И Я прощаю тебе это, без твоих просьб об этом. Ты не знаешь. Но твоя проституция? Как могла ты жить в таком состоянии? Ты не была такой. Ты была хорошей. О! Бедняга! Разве ты не помнишь своего детства? Разве ты не помнишь поцелуев твоей матери? Ее слов? Часов молитвы? Слов Мудрости, которые ты слышала от своего отца, объяснявшего их по вечерам, и от главы синагоги по Субботам. Кто притупил твою совесть, и кто отравил тебя? Ты не помнишь? Ты не сожалеешь об этом? Скажи Мне! Ты действительно счастлива? Ты не отвечаешь? Я буду говорить вместо тебя, и Я говорю: нет, ты не счастлива. Когда ты просыпаешься, ты находишь свой позор на своей подушке, и вместе с ним первые ежедневные муки твоей совести. И голос твоей совести кричит и упрекает, пока Ты украшаешь себя и используешь ароматы, чтобы выглядеть приятно. Ты пахнешь печально известными ароматами лучших эссенций. И тошнотворным вкусом редких блюд. Твои драгоценности тяжелы как цепи. Таковыми они и являются. И пока ты смеешься и очаровываешь, что-то в тебе стонет. Ты напиваешься, чтобы преодолеть скуку и тошноту твоей жизни. И ты ненавидишь тех, кому ты ради денег говоришь, что любишь их. И ты проклинаешь себя. Твой сон тяжелый, с кошмарами. И мысль о твоей матери является мечом в твоем сердце. И проклятье твоего отца лишает тебя мира. И затем оскорбления тех, кто встречается тебе, жесткость тех, кто использует тебя, всегда безжалостно. Ты – товар. Ты продала себя. Покупатель использует купленные товары как ему угодно. Кто-то мучает их, истощает, топчет и плюет на них. Это право покупателя. Ты не можешь восстать… И разве в этом состоянии ты счастлива? Нет. Ты находишься в отчаянии. Ты в цепях. Ты мучаешься. На Земле ты грязная тряпка, на которую любой может наступить. Если, в какие-то моменты печали, ты ищешь утешения, поднимая свой дух к Богу, ты чувствуешь над собой, проституткой, гнев Божий. И что Небеса более закрыты для тебя, чем это было для Адама. Если ты заболеваешь, то испытываешь ужас перед смертью, ибо знаешь, какова твоя участь. Бездна ждет тебя.

   О! Несчастная женщина! И этого было недостаточно? Вдобавок к цепи своих грехов ты хотела бы также погубить Сына человеческого? Того, кто любит тебя? Единственного, Кто любит тебя?

   Потому что Он оделся плотью также ради твоей души. Я могу спасти тебя, если ты захочешь. Бездна Милосердной Святости склонилась над бездной твоего унижения и ждет, чтобы ты пожелала быть спасенной, чтобы извлечь тебя из бездны твоего разврата.  В своем сердце ты думаешь, что невозможно, чтобы Бог простил тебя. Ты основываешь эту свою мысль на сравнении Бога c миром, который не прощает тебя за то, что ты проститутка. Но Бог – не мир. Бог это Благость. Бог это прощение, Бог это любовь.

   Ты пришла ко Мне, будучи подкупленной, чтобы навредить Мне. Я торжественно говорю тебе, что Творец, ради того, чтобы спасти одно из своих созданий может превратить в добро то, что является злом. Если ты пожелаешь, то придя ко Мне, ты будешь превращена в добро. Не стыдись своего Спасителя. Не стыдись показать Ему свое обнаженное сердце. Даже если ты желаешь скрыть его, Он видит его и плачет над тобой. Он плачет. Он любит. Не стыдись раскаяния. Будь такой же смелой в раскаянии, какой была во грехе. Ты не первая проститутка, плачущая у Моих стоп, которая была Мной возвращена к справедливости… Я никогда не отвергал какой-либо личности, неважно, насколько виновной она была. Я всегда пытался привлечь грешников ко Мне и спасти их. Это Моя миссия. Я не ужасаюсь состоянию сердца. Я знаю Сатану и его деяния. Я знаю людей и их слабости. Я знаю состояние женщины, которая расплачивается, и справедливо, за последствия греха Евы более сурово, чем мужчины. Итак, Я знаю, как судить и как жалеть. И Я говорю тебе, что Я более суров с теми, кто заставляет женщин пасть, чем с женщинами, которые пали. В твоем случае, о несчастная женщина, Я более суров с теми, кто послал тебя, чем с тобой, которая пришла, не зная точно, для чего ты была нанята. Я бы предпочел, чтобы ты пришла побуждаемая желанием раскаяния, как другие твои сестры. Но если ты пойдешь навстречу желанию Бога, и превратишь злые деяния в надгробие твоей старой жизни, то Я скажу тебе слово мира…»

   8. Иисус, Который был суровым в начале, и становился все добрее и добрее, все еще остается таким… божественным, чтобы исключить все слабости чувств, а также всякую возможную ошибку в оценке Его благости. Сейчас Он замолчал, глядя на женщину, которая все это время стояла, склоняясь все больше и больше, примерно в двух метрах от Него, и в середине Его речи подняла свои руки к своему лицу, прижав к нему свою вуаль, двумя красивыми руками, выступающими на фоне темной мантии и украшенные кольцами. На запястьях рук, обнаженных до локтей, браслеты.

   Я не могла бы сказать, плакала ли она или нет. Если плакала, то так тихо, что я не слышала какого-либо всхлипывания и не видела какого-либо движения. Она так бесшумна в своей темной одежде, что выглядит как статуя. Затем совершенно внезапно она падает на колени и сворачивается калачиком на земле и действительно плачет не таясь. Затем, уныло лежа на земле, она начинает говорить: «Это правда! Ты действительно пророк… Все правда… Они заплатили мне за это… Но они сказали мне, что это было пари… Они бы нашли Тебя в моем доме… Но также рядом с Тобой…»

   «Женщина, Я хочу только выслушать историю твоих грехов…» — говорит Иисус, прерывая ее.

   «Это правда. Я не вправе обвинять кого-нибудь, потому что я навозная куча. Все верно. Я несчастлива… Я не наслаждаюсь богатствами, пирами, любовными связями… Я краснею, когда думаю о своей матери… Я боюсь Бога и смерти… Я ненавижу людей, которые нанимают меня. Все что Ты сказал верно. Но не прогоняй меня, Господь. Никто после моей матери никогда не говорил со мной так, как Ты. Нет, Ты говорил со мной даже с большей любовью, чем моя мать, которая в последние дни была со мной сурова из-за моего поведения… Я убежала из Иерусалима, чтобы не слышать ее больше… Но Ты… И все же Твоя доброта подобна снегу, подающему на огонь, пожирающий меня. Мой огонь затухает, это другой огонь. Он обжигал, но не давал света или тепла. Я была холодна как лед и пребывала во тьме. О! Как много я страдала по своей собственной воле! Как много бесполезного проклятого горя я причинила самой себе! Господь, через полуоткрытую дверь я сказала Тебе, что была несчастной женщиной и попросила быть милостивым ко мне. Они лгали, они научили меня сказать Тебе это, чтобы заманить Тебя в ловушку. Они сказали мне, что после этого, моя красота сделает остальное… 9. Моя красота! Мои одежды!…»

   Женщина встает. Сейчас, когда она стоит, я вижу, что она высокая. Она срывает с себя вуаль и мантию и является в своей истинной красоте женщины шатенки с очень белой кожей. Ее глаза, увеличенные бистром[1]. большие и красивые и они имеют вид изумленной невинности, что странно обнаружить в этом типе женщины. Возможно, они были уже омыты ее слезами. Женщина рвет и топчет материю своей мантии. Она рвет на куски свою вуаль, срывает с них драгоценные пряжки и бросает их на землю, снимает свои кольца и браслеты, срывает прочь украшения со своей головы, завладевает своими вьющимися локонами, усеянными сияющими застежками и срывает и взъерошивает их, уничтожая их искусственную красоту в яростном, даже пугающем жертвоприношении. Она жестоко растягивает свое ожерелье и бросает его на землю, ее стопы, обутые в узорные сандалии, топчут драгоценности, давя их; ее драгоценный пояс и пряжка, скрепляющая ее платье на груди в изящном стиле, удостоились той же участи. И пока все это происходит,  она приглушенным задыхающимся голосом повторяет: «Прочь! Проклятые вещи. Прочь! Вы и те, кто их мне дали. Прочь, моя красота! Прочь. Мои волосы. Прочь, белый как жасмин цвет моего лица!» Стремительным движением она хватает острый камень, который увидела на земле и бьет им по своему лицу и рту пока они не стали кровоточить, царапает лицо накрашенными ногтями. Кровь капает из ее ран, лицо распухло от ударов… затем ее ярость утихает, и, задыхаясь, в изнеможении, обезображенная, всклокоченная, в разорванных одеждах запятнанных кровью и землей, она бросается на землю к стопам Иисуса со стоном: «Теперь Ты можешь простить меня, если Ты видишь мое сердце, потому что ничего не осталось от моего прошлого, ничего от… Ты победил, Господь,  своих врагов и мою плоть… Прости мои грехи…»

[1]  Бистр – темно-коричневая краска.

   «Я уже простил тебя, когда пришел чтобы встретиться с тобой. Встань и больше не греши».

   «Скажи мне, что я должна делать, так, чтобы я смогла сделать это».

   «Уйди из тех мест, где ты грешила, от тех, кто знает кто ты. Твоя мать…»

   «О! Мой Господь! Она больше не примет меня. Она ненавидит меня, так как мой отец умер из-за меня, прокляв меня».

   Если Бог, Который является Богом, принимает тебя, поскольку Он – Отец, может ли твоя мать не принять тебя, ибо она родила тебя и является женщиной, как и ты? Иди к ней со всем смирением. Плачь у ее стоп, как плакала у Моих. Полностью исповедайся ей, как сделала это передо Мной. Расскажи ей о своих страданиях. Умоляй ее о милости. Твоя мать годами ждала этого мгновения. Она ждала его, чтобы умереть в мире. Переноси ее слова любящего упрека, как переносила Мои. Я был для тебя незнакомцем, и все же ты выслушала Меня. Она твоя мать. Поэтому ты вдвойне обязана слушать ее с уважением».

   «Ты – Мессия. Ты больше, чем моя мать».

   «Сейчас ты говоришь это. Но когда ты пришла, чтобы искусить Меня, ты не знала, что Я Мессия, и все же ты выслушала Мои слова».

   «Ты так отличаешься от людей… так… Ты святой, о Иисус из Назарета!»

   «Твоя мать свята как мать и как создание. Благодаря ее молитвам ты обрела милость Божию. Мать всегда свята! И Бог желает, чтобы она почиталась».

   «Я была с ней непочтительна. Все село знает об этом».

   «Это еще одна причина, почему ты должна пойти к ней и сказать: “Мама, прости меня”. И это еще одна причина для того, чтобы посвятить ей свою жизнь, чтобы возместить ей за те боли, которыми она страдала из-за тебя».

   «Я сделаю это… 10. Но… Господь, не посылай меня обратно в Иерусалим. Они ждут меня… и я не знаю, смогу ли я сопротивляться их угрозам… Позволь мне остаться здесь до рассвета, а затем…»

   «Подожди на минутку».

   Иисус встает, идет к двери кухни, стучится, и когда дверь открывается, говорит: «Элиза выйди».

   Элиза подчиняется. Иисус ведет ее к женщине, которая увидев другую женщину, к тому же пожилую,  идет к ней, с жестами стыда, пытаясь прикрыть свое лицо и нескромное платье тем, что осталось от ее разорванных мантии и вуали.

   «Послушай, Элиза. Я немедленно покидаю этот дом. Ты скажешь Моим ученикам, чтобы они присоединились ко Мне у Иродовых ворот на рассвете. Все, за исключением Иуды, который должен пойти со Мной. Ты возьмешь эту женщину, чтобы она спала с тобой. Ты можешь занять Мою кровать, потому что Я не вернусь в Ноб в течение длительного времени. Завтра, когда Иоанн проснется, ты вместе с ним отведете эту женщину туда, куда она вам скажет. Ты дашь ей обычное платье и одну из твоих мантий. И вы поможете ей во всем».

   «Хорошо, Господь, я сделаю все, что Ты пожелаешь. Мне жаль Иоанна…»

   «Мне тоже жаль. Я хочу, чтобы он был счастлив, но человеческая ненависть не позволяет Сыну человеческому даровать час радости праведному человеку…»

   «А после, Господь?»

   «После? Ты можешь вернуться в Бетзур и ждать… До свидания, Элиза, Пусть Мои благословения и Мой мир пребудут с тобой. До свидания, женщина. Я вверяю тебя матери и праведному человеку. Но если ты думаешь, что тебе  следует вернуться, чтобы забрать то, что принадлежит тебе…»

   «Нет. Я не желаю иметь что-либо из прошлого».

   «Моя дорогая, ты не можешь оставить все заброшенным. У тебя нет слуг или родственников?» — спрашивает Элиза.

   «У меня только служанка… и…»

   «Тебе придется уволить ее, тебе придется…»

   «Я умоляю тебя сделать это, когда ты вернешься. Помоги мне полностью выздороветь, женщина. В ее голосе звучит истинное страдание.

   «Да, дочь моя, я сделаю это. Не надо терзаться. Мы обсудим все завтра. Теперь пойдем со мной наверх», — и Элиза берет ее за руку и ведет в одну из двух маленьких комнат.

   11. Затем она быстро спускается вниз и говорит: «Я думаю, что было бы хорошо, если все они видели Тебя без нее, Господь. Они также не должны знать, где она. Эти драгоценности…» Она нагибается, чтобы как может собрать кольца и браслеты, пряжки и заколки, пояс, а также множество бусин разорванного ожерелья. «Что мы будем с этим делать?» — спрашивает она.

   «Пойдем со Мной. Ты права. Лучше, если они увидят Меня».

   Они входят на кухню. Все с любопытством смотрят на Иисуса. Старик тоже встал, вероятно, разбуженный спором.

   «Элиза, отдай эти драгоценные предметы Фоме. А завтра, Фома, ты продашь их какому-нибудь ювелиру. Они будут использованы для бедных. Да, это драгоценности женщины, той женщины. И это ответ тем, кто думает, что человеческая плоть может искусить Сына человеческого и отклонить Его от Своей миссии. И это также совет тем, кто ненавидит Меня, что все ухищрения найти проступки, в которых можно было бы обвинить Меня, бесполезны. Иоанн, Элиза скажет тебе, что тебе нужно будет сделать. Я благословляю вас…»

   «Ты покидаешь меня, Господь?» Старик опечален.

   «Я должен. До свидания. Да пребудет с тобой мир». Он обращается к апостолам: «Идите и отдыхайте. Все за исключением Иуды, который пойдет со Мной». 

   «Куда? Сейчас ночь», — возражает Иуда.

   «Молиться. Это тебе не повредит. Или ты боишься ночного воздуха, если ты дышишь им со Мной?»

   Иуда опускает голову и с неохотой берет свою манию, пока Иисус берет Свою.

   «Завтра на рассвете у Иродовых ворот Мы пойдем в Храм и…»

   «Нет!» Это «нет» единодушно. Но громче всех «нет» Иуды.

   «Мы пойдем в Храм. Разве ты не сказал, что ты убедил их оставить Меня в покое?»

   «Это правда».

   «Тогда мы пойдем в Храм. Пойдем», — и Он направляется к выходу.

   «И это конец праздника, который мы готовили…» — говорит Петр со вздохом.

   «Ты должен был сказать, что он закончился прежде, чем начался», — отвечает Иаков Зеведеев.

   Иисус уже на пороге открытой двери. Он оборачивается и благословляет их, затем исчезает в ночи.

   На кухне все они поражены немотой. Наконец Матфей спрашивает у Элизы: «Но что случилось, в конце концов?»

   «Я не знаю. Там была женщина, которая плакала. И Он сказал мне то, что сказал вам. Кто она была, откуда и почему она пришла, я не знаю…»

   «Хорошо. Пойдем…» И все они уходят, за исключением Матфея и Варфоломея, которые спят в доме.