26 декабря 1946

  Иисус приближается к Вифании со стороны Ен-Шемеша. Они, должно быть, совершили действительно тяжелый переход по труднопроходимым тропам гор Адумим. Апостолы, у которых сбилось дыхание, с трудом следуют за Иисусом, Который идет стремительно, как если бы любовь несла Его на своих горячих крыльях. Улыбка освещает лицо Иисуса,  и Он идет впереди их всех, с поднятой головой, в мягком солнечном полуденном свете.

   Прежде чем они достигли первых домов Вифании, босоногий мальчик, который идет к источнику рядом с деревней с пустым медным кувшином, видит Его и издает крик. Он кладет кувшин на землю, и бросается бежать со всех своих маленьких ног к центру деревни.

   «Он, конечно, собирается сообщить всем о Твоем прибытии», — замечает Иуда Фаддей, улыбаясь, как и остальные, скорому… решению маленького мальчика, который, к тому же, оставил свой кувшин на милость первого прохожего.

   Маленький поселок, как это видно от источника, который расположен чуть повыше него, кажется тихим, как если бы он был пустынным. Только серый дым из труб указывает, что в домах женщины заняты приготовлением полуденной пищи, а низкие голоса мужчин в огромных молчаливых оливковых рощах и садах указывают на то, что мужчины работают. Даже в этих обстоятельства Иисус предпочитает тропинку, которая ведет вокруг задней части деревни, чтобы подойти к дому Лазаря не привлекая внимания жителей.

   Они прошли почти половину пути, когда услышали шаги мальчика, упомянутого выше, бегущего за ними; он бегом миновал их, а затем задумчиво остановился посреди тропы, глядя на Иисуса…

   Мир тебе, маленький Марк. Разве ты боишься Меня, что убегаешь?» — спрашивает Иисус, лаская его.

   «Нет, Господь, я не боюсь. Но уже много дней Марта и Мария посылают слуг на дороги, ведущие сюда, чтобы узнать, не идешь ли Ты, потому когда я увидел Тебя, то побежал, чтобы сказать им, что Ты идешь…»

   «Ты поступил правильно. Сестры приготовят свои сердца к встрече со Мной».

   «Нет, Господь. Сестры не приготовятся, потому что они не знают. Мне не позволили сказать им. Меня схватили, когда я вошел в сад и сказал: “Ребе здесь”, и прогнали меня со словами: “Ты лжец или глупец. Он больше не придет, потому что знает сейчас, что больше не может творить чудес”. И так как я сказал, что это действительно был Ты, они влепили мне две сильные пощечины, каких я раньше никогда не получал… Посмотри, какими красными стали мои щеки. Они горят! И они вытолкали меня, сказав: “Это тебе очищение за то, что смотрел на демона”. И я смотрел на Тебя, чтобы увидеть, неужели Ты стал демоном. Но я ничего такого не увидел… Ты всегда мой Иисус, прекрасный как ангел, как моя мама говорит мне».

   Иисус наклоняется, чтобы поцеловать его щечки, получившие оплеухи, со словами: «Они больше не будут гореть. Мне жаль, что тебе пришлось пострадать из-за Меня…»

   «А я не жалею, потому что за эти две оплеухи Ты дал мне два поцелуя», и он льнет к Его ногам, надеясь получить больше.

   «Скажи Мне Марк, кто были эти люди, которые прогнали тебя? Это были люди из дома Лазаря?» — спрашивает Фаддей.

   «Нет. Иудеи. Они приходят каждый день, чтобы выразить сочувствие. Их так много! Они остаются в доме и в саду. Приходят рано, а уходят поздно. Ведут себя как хозяева. Плохо обращаются со всеми. Разве Ты не видишь, что на улицах никого нет. В первый день люди остались, чтобы наблюдать… теперь… теперь только дети ходят вокруг, чтобы… О! Мой кувшин. Моя мама ждет воды… Она тоже меня побьет!…»

   Все смеются при виде его душевных страданий касательно перспективы дальнейших шлепков, и Иисус говорит: «Тогда поспеши…»

   «Дело в том… что я хотел пойти с Тобой и увидеть, как Ты сотворишь чудо…» — и он заключает: «… и увидеть их лица… чтобы отомстить за пощечины…»

   «Нет, это неправильно. Ты не должен желать мести. Ты должен быть добрым и прощать… Но твоя мать ждет воды…»

   «Я пойду с ним, учитель. Я знаю, где живет Марк. Я скажу женщине и затем присоединюсь к Тебе…» — говорит Иаков Зеведеев, убегая.

   Они вновь медленно пошли по тропе, а Иисус держит восхищенного мальчика за руку…

 Сейчас они у ограды сада. Идут вдоль нее. Множество лошадей привязаны к ней. охраняемые слугами их владельцев. Их шепот привлекает внимание нескольких иудеев, которые поворачиваются к открытым воротам, как только Иисус поставил стопу на границу сада.

   «Это Учитель!», — восклицает первый, увидев Его, и это слово полетело от группы к группе подобно шелесту ветра; оно распространяется подобно волне, пришедшей издалека и разбившейся о берег и достигшей также стен дома и проникшей в него, принесенная, конечно, многими присутствующими иудеями, или некоторыми фарисеями, раввинами и книжниками, или саддукеями, стоящими группами тут и там.

   Иисус идет очень медленно, тогда как люди, хотя и сбегаются со всех направлений, сторонятся той аллеи, по которой Он идет. Так как никто не приветствует Его, Он не приветствует никого, как если бы Он был неизвестен никому из многих людей, собравшихся здесь и глядящих на Него глазами полными злобы и ненависти, за исключением немногих, являющихся тайными учениками или, по крайней мере, праведными сердцем, и даже если они не любят Его как Мессию, уважают Его как праведного человека. И это Иосиф, Никодим, Иоанн, Елеазар, другой Иоанн, книжник, которого я видела во время умножения хлебов, и другой Иоанн, который кормил народ, который сошел с горы блаженств, Гамалиил со своим сыном, Иешуа,  Иоаким,  Манаил,  книжник Иоиль Абиджа, которого я видела у Иордана в эпизоде с Сабой, Иосиф Варнава, ученик Гамалиила, Хуза, который смотрит на Иисуса издалека, несколько робея смотреть на Иисуса после ошибки, которую он совершил, или, возможно, из-за страха о том, что могут подумать люди, который препятствует ему подойти к Нему как друг. Реальность состоит в том, что ни друзья, ни те, кто смотрят на Него без ненависти, ни враги не приветствуют Его. И Иисус также никого не приветствует. Он просто слегка поклонился, вступив на аллею. Затем Он пошел прямо, как если бы Он был чужим для большой толпы вокруг Него. Все это время маленький мальчик идет рядом с Ним в своих одеждах маленького бедного крестьянина и босой, но со светлым выражением лица, свидетельствующим о том, что он наслаждается, его живые темные глаза широко раскрыты, чтобы увидеть все… и бросить вызов всем…

   Марта вышла из дома с группой посетителей иудеев, среди которых Хелкия и Садок. Своей рукой она прикрывает от солнца свои глаза, уставшие от плача, так как они болят от света, чтобы увидеть, где Иисус. Она видит его, покидает сопровождающих ее и бежит к Иисусу, стоящему в нескольких шагах от источника, сияя в солнечном свете. Поклонившись, она падает к стопам Иисуса и целует их. И, заливаясь слезами, она говорит: «Мир Тебе, Учитель!»

   Иисус же, как только она приблизилась к Нему, говорит Ей: «Мир тебе!» и поднимает руку, чтобы благословить ее, отпустив руку мальчика, которого принимает Варфоломей и отводит его чуть назад.

   Марта продолжает: «Но нет больше мира для Твоей служанки». Все еще стоя на коленях,  она смотрит вверх на Иисуса и с горестным криком, который ясно слышен в установившейся тишине она восклицает: «Лазарь мертв! Если бы Ты был здесь, он бы не умер. Почему Ты не пришел раньше, Учитель?» В ее вопросе есть непреднамеренный тон упрека. Затем она вновь, подавленным тоном женщины, у которой нет силы для упрека, и чье единственное утешение состоит в воспоминании о последних действиях и желаниях родственника, которому она пыталась дать то, что он желал, и поэтому в ее сердце нет раскаяния, говорит: «Лазарь, наш брат, так долго звал Тебя!… Теперь, видишь!  Я горюю, а Мария плачет и не может успокоиться. И его здесь больше нет! Ты знаешь, как мы его любили! Мы надеялись, что все придет от Тебя!…»

  И слышится ропот жалости к женщине и упреков Иисусу, оправдывающий подразумеваемую мысль: «… и Ты мог бы удовлетворить нашу просьбу, потому что мы заслужили это своей любовью к Тебе, тогда как Ты разочаровал нас». И этот ропот переходит ль одной группы к следующей, так как люди качают головами и бросают насмешливые взгляды. Только несколько тайных учеников, смешавшихся с толпой смотрят на Иисуса сочувственно. А  Он, бледный и печальный, слушает горюющую женщину, говорящую с Ним. Гамалиил, сложив руки на груди, в своих широких богатых белых одеждах из очень тонкой шерстяной ткани, украшенных голубыми кистями, немного особняком, в группе молодых людей, среди которых и его сын и Иосиф Варнава, пристально глядит на Иисуса, без ненависти и без любви.

   Марта, вытерев свое лицо, заключает: «Но даже сейчас я надеюсь, потому что я знаю, что бы Ты ни попросил у Бога, Он даст Тебе». Скорбное героическое исповедание веры, произнесенное дрожащим плачущим голосом, с глазами полными тревоги и сердцем, пульсирующим последней надеждой.

   «Твой брат снова восстанет. Встань, Марта».

   Марта встает, склонившись из почтения к Иисусу, Которому она отвечает: «Я знаю, Учитель. Он восстанет вновь при воскресении в последний день».

   «Я есмь Воскресение и Жизнь.  Любой, кто поверит в Меня, даже если он умрет, будет жить. И каждый верующий и живущий во мне никогда не умрет. Ты веришь во все это?» Иисус, который до этого говорил  довольно тихим голосом, обращаясь только к Марте, повысил голос, когда говорил эти сентенции, в которых Он заявил о Своей власти Бога, и его идеальный тембр разносится подобно звукам золотой трубы в огромном саду. Присутствующие люди задрожали от эмоции подобной страху. Затем некоторые презрительно улыбаются, качая своими головами.

   Марта, в которую Иисус, кажется, желает вселить все более и более сильную надежду, держа Свою руку на ее плече, поднимает свою опущенную голову. Она поднимает ее к Иисусу, глядя своими печальными глазами в светлые глаза Христа, и, прижимая свои руки к груди с иным беспокойством, она отвечает: «Да, я верю, мой Господь. Я верю во все это. Я верю, что Ты Христос, Сын живого Бога, что Ты пришел в мир и что Ты можешь сделать все, что пожелаешь. Я верю. Я сейчас пойду сказать Марии», — и она быстро исчезает в доме.

   Иисус остается там, где Он был. То есть, Он делает несколько шагов вперед и приближается к клумбе, которая окружает бассейн источника. Клумба усеяна на одной стороне алмазными каплями от очень маленьких капелек воды от струи, сдуваемой легким бризом на эту сторону, и кажется посеребренной. Иисус, кажется, потерялся в созерцании рыб, извивающихся в прозрачной воде, и в игре описываемых ими серебряных запятых и золотых отражений в кристальной воде, сияющей в солнечном свете.

   Иудеи наблюдают за Ним. Они непроизвольно разделились на четко определенные группы. На одной стороне, перед Иисусом, все те, кто враждебны Ему, обычно разделенные друг с другом сектантским духом, но сейчас единодушные в противостоянии Иисусу. Рядом с Ним, за апостолами, к которым присоединился Иаков Зевдеев, находятся Иосиф, Никодим и другие, благожелательно расположенные к Нему. Подальше стоит Гамалиил, все еще на том же месте и в той же позе, но один, потому что его сын и ученики отошли от него и присоединились к двум главным группам, чтобы быть ближе к Иисусу.

   Мария выбегает из дома с ее обычным криком: «Раввуни!» и с протянутыми к Иисусу руками и падает к Его стопам, целуя их с глубокими рыданиями. Несколько иудеев, которые были в доме вместе с ней и последовали за ней, плачут вместе с ней с сомнительной искренностью. Максимин, Марселла, Сара, Наоми и все слуги с громкими и пронзающими душу причитаниями также последовали за Марией. Я думаю, что в доме никого не осталось. При виде плачущей навзрыд Марии у Марты потекли обильные слезы, и она тоже заплакала.

   «Мир тебе, Мария. Встань! Посмотри на Меня! Зачем так плакать, подобно человеку, лишившемуся надежды?» Иисус нагнулся, чтобы сказать эти слова вполголоса, Его глаза глядят на Марию, которая стоя на коленях и сидя на пятках, умоляюще протягивает руки к Иисусу и не в состоянии говорить, настолько глубоки ее рыдания: «Разве Я не говорил вам, чтобы вы надеялись за пределами всего достоверного, чтобы увидеть славу Божию? Или, быть может, в вашем Учителе перемена, что вы так подавлены?»

   Но Мария не слушает слов, цель которых – подготовить ее к слишком большой радости после столь сильных страданий, и сумев, наконец, заговорить, она кричит: «О! Господь! Почему Ты не пришел раньше? Почему Ты ушел от нас? Ты знал, что Лазарь болен! Если бы Ты был здесь, мой брат бы не умер. Почему Ты не пришел? Мне еще нужно было доказывать ему, что я любила его. Он должен был жить. Мне нужно было показать ему, что я непоколебимо держусь честности. Я причинила моему брату столько боли! И сейчас! И сейчас, когда я могла бы радовать его, он у меня взят! Ты мог бы оставить его со мной. Ты мог бы даровать бедной Марии радость утешить его, после того как она причинила ему столь глубокое горе. О! Иисус! Иисус! Мой Учитель! Мой Спаситель! Моя надежда!» — и она вновь рухнула на землю, челом к стопам Иисуса, которые еще раз омываются ее слезами, со стоном: «Почему Ты так поступил, Господь?! Даже приняв во внимание ненавидящих Тебя, которые сейчас радуются тому, что произошло… Почему Ты поступил так, Иисус?!» Но в тоне Марии нет упрека, как это было у Марты, это только боль и страдание женщины, которая горюет не только как сестра, но также как ученица, которая чувствует, что мнение о ее Учителе снизилось в сердцах многих людей.

   Иисус, наклонившийся очень низко, чтобы расслышать эти слова, которые она прошептала лежа лицом к земле, встает и говорит громким голосом: «Мария, не плачь! Твой Учитель тоже страдает из-за смерти Своего верного друга… из-за того, что позволил ему умереть…»

   О! Как насмешливы и какую злобную радость и ненависть источают лица врагов Христа! Они чувствуют, что Он побежден и ликуют, тогда как Его друзья становятся все печальнее и печальнее.

   Иисус говорит даже еще более громким голосом: «Но Я говорю вам, не плачьте. Встаньте! Посмотрите на Меня! Вы думаете, что Я, любящий вас так сильно, сделал это без причины? Можете ли вы поверить, что Я причинил вам такую боль напрасно? Пойдем. Пойдем к Лазарю. Где вы его положили?»

   Вопрос Иисуса обращен скорее не к Марии и Марте, которые не могут говорить, так как плачут даже еще громче, а ко всем остальным и, особенно, к вышедшим из дома вместе с Марией и выглядящим более расстроенными. Возможно это старшие родственники, я этого не знаю.

   И они отвечают Иисусу, Который явно огорчен: «Иди и посмотри», и они отправляются к гробнице, которая находится в конце сада, где грунт становится волнистым и жилы известняковой породы появляются на поверхности.

   Марта идет рядом с Иисусом, — заставившим встать Марию и сейчас ведущего ее, так как она ослепла от своих обильных слез, — показывая Иисусу, где находится Лазарь, и когда они подходят к этому месту она говорит также: «Вот здесь, Учитель, погребен Твой друг», — и она указывает на камень, заграждающий вход в гробницу.

   Иисусу, сопровождаемому всеми, нужно было пройти перед Гамалиилом, чтобы пойти туда, но ни Он, ни Гамалиил, не приветствуют друг друга. Гамалиил затем присоединяется к остальным, остановившись вместе с наиболее непоколебимыми фарисеями в нескольких метрах от гробницы, тогда как Иисус подходит к ней очень близко вместе с двумя сестрами, Максимином и теми, кого я сочла возможными родственниками. Иисус смотрит на тяжелый камень, заграждающий вход в гробницу, тяжелое препятствие между Ним и Его умершим другом, и Он плачет. Причитания сестер, а также близких друзей и родственников, становятся громче.

   «Отодвиньте этот камень», — внезапно закричал Иисус, утерев Свои слезы.

   Все удивлены, и ропот пробегает по толпе, которая стала больше, так как некоторые жители Вифании вошли в сад и последовали за гостями. Я вижу, как некоторые фарисеи касаются своих лбов и качают своими головами, подразумевая: «Он сумасшедший!» Никто не исполняет приказания. Даже самые преданные колеблются и чувствуют отвращение к этому.

   Иисус громким голосом повторяет свое приказание, еще больше удивив людей,  побуждаемых противоположными чувствами сначала реагировать так, как если бы они желали убежать с этого места, но непосредственно вслед за этим им хочется подойти поближе, чтобы увидеть, презрев свое отвращение к зловонию гробницы, которую Иисус пожелал открыть.

   «Учитель, это невозможно», — говорит Марта, стараясь сдержать свои слезы, чтобы быть в состоянии говорить. «Он находится там уже четыре дня. И Ты знаешь от какой болезни он умер! Только благодаря нашей любви мы смогли заботиться о нем… Сейчас, конечно, зловоние будет еще сильнее, несмотря на мази… Что Ты хочешь увидеть? Его гниение?… Это невозможно… также из-за нечистоты гниения и…»

   «Разве Я не говорил тебе, что если ты поверишь, то увидишь славу Божию? Отодвиньте этот камень. Я желаю этого!» Это крик божественной воли…

   Приглушенное «О!» исходит из всех уст. Лица бледнеют. Некоторые люди дрожат, как если бы ледяной ветер смерти подул на всех.

 Марта кивает Максимину, который приказывает слугам принести необходимые инструменты, чтобы сдвинуть тяжелый камень.

   Слуги убегают и возвращаются с кирками и прочными рычагами. Они работают, вставляя острия сияющих кирок между скалой и камнем, а затем, передвигая кирки прочными рычагами и, наконец, осторожно приподняв камень и позволив ему соскользнуть на одну сторону и перетащив его осмотрительно по скалистой стене. Заразное зловоние исходит и темного отверстия, заставив всех отступить.

   Марта вполголоса спрашивает; «Учитель, Ты хочешь спуститься туда? Если Ты этого хочешь, то тогда нужны факелы…» Но она бледнеет при мысли, что придется спуститься в гробницу.

   Иисус не отвечает ей. Он поднимает Свои глаза к небу, крестообразно протягивает Свои руки и молится очень громким голосом речитативом произнося слова: «Отец! Я благодарен Тебе за то, что слушаешь Меня. Я знаю, что Ты всегда слышишь Меня. Но Я говорю это для тех, кто присутствует здесь, для людей, окружающих Меня, чтобы они могли поверить в Тебя, в Меня, и что Ты послал Меня!»

   Он остается в таком положении еще мгновение, а затем начинает преображаться так, что, кажется, что он охвачен восторгом, тогда как, не произнося ни одного звука, Он говорит более сокровенные слова молитвы или поклонения. Я не знаю. Что я знаю, так это то, что Он стал существом настолько сверхчеловеческим, что на Него невозможно смотреть, не ощущая сердечного трепета. Его тело, кажется, стало легким, одухотворенным, более высоким и поднявшимся над землей. Хотя оттенки Его волос, глаз, кожи, одежды остались неизменными, — в отличие от того, что случилось во время преображения на горе Фавор, когда все стало светом и ослепительным блеском, — кажется, что Он излучает свет и что все Его тело стало светом. Кажется, что свет образует вокруг него сияющий нимб, особенно вокруг Его лица, поднятом к небу, Он, конечно, восхищен в созерцание Своего Отца.

   Он остается в таком положении некоторое время, затем Он становится Самим Собой,  Человеком, но могущественным и величественным. Он приблизился к порогу гробницы и протягивает Свои руки вперед, — до сих пор Он держал их в форме креста, с ладонями обращенными вверх, — сейчас с ладонями обращенными вниз, так что кисти Его рук оказались уже внутри отверстия гробницы и их белизна выделяется на фоне тьмы входа в гробницу. Его голубые глаза сверкают и это сверкание, предвещающее чудо, сегодня непереносимо. В молчащей тьме, мощным голосом и криком более громким, чем тот, которым Он на озере приказал ветру стихнуть, голосом, который я никогда не слышала во время сотворения любого другого чуда, Он кричит: «Лазарь! Выйди вон!» Его голос отражается эхом  в погребальной пещере и выходит из нее, распространяется по всему саду, он отражается от неровностями рельефа местности Вифании, я думаю, что он достигает до первых холмов за полями и затем возвращается обратно, повторяясь и затихая, подобно приказу, который не может быть не исполнен.  Определенно, что с бесчисленных направлений слышится вновь и вновь: «вон! вон! вон!»

   Все трепещут от эмоций и если любопытство приковывает каждого к его месту, то лица бледнеют, и глаза широко раскрываются, а рты уже закрываются непроизвольными криками удивления всех присутствующих.

   Марта, чуть позади и сбоку от Иисуса, кажется заворожено глядящей на Него. Мария, которая все это время не отходила от Учителя, упала на колени у входа в гробницу, прижав одну руку к груди, чтобы сдержать бьющееся сердце, а другой бессознательно и конвульсивно держась за край мантии Иисуса, и становится понятно, что она дрожит, потому что мантия слегка колеблется рукой, держащейся за нее.

   Что-то белое, кажется, появляется из самой глубины гробницы. Вначале это была просто короткая выпуклая линия, затем она приняла овальную форму, затем появляются более широкие и длинные линии. И мертвое тело, окутанное своими пеленами, медленно движется вперед, становясь все более видимым, более мистическим и более внушающим страх.

   Иисус отступает, незаметно, но постоянно, тогда как тело движется вперед. Таким образом, дистанция между ними остается постоянной.

   Мария была вынуждена отпустить край мантии, но она не сдвинулась с того места где была. Радость, эмоции, все пригвоздило ее к этому месту.

  «О!» — произносится все более и более ясно устами, которые прежде были закрыты беспокойством неизвестности: из едва различимого шепота оно становится произносимым в полный голос, из голоса оно превращается в мощный крик. Лазарь сейчас на пороге гробницы и остается там, неподвижный и молчаливый, подобный статуе из гипса, просто грубо высеченной и потому бесформенной. Это длинное нечто, утончающееся к голове и ногам, более толстое у туловища, жуткое как сама смерть, подобное привидению в белых бинтах на темном фоне зева гробницы. Так как на него светит солнце, то видно, как гнилая материя тут и там уже капает из-под бинтов.

  Иисус призывает громким голосом: «Развяжите его и пусть идет. Дайте ему одежды и пищу».

   «Учитель!…» — говорит Марта, и, возможно, она хотела бы сказать больше, но Иисус смотрит на нее, подчиняя ее Своими светящимися глазами и говорит: «Сейчас! Немедленно! Принесите одежду. Оденьте его в присутствии всех этих людей и дайте ему что-нибудь поесть». Он приказывает и никогда не оборачивается, чтобы посмотреть на тех, кто находится за Ним и вокруг Него. Он смотрит только на Лазаря и Марию, которая находится рядом со своим воскресшим братом, пренебрегая внушающими всем отвращение пропитанными гнилью бинтами, и на Марту, которая часто и тяжело дышит, как бы чувствуя биения своего сердца, и не зная, кричать ли ей от радости или плакать…

   Слуги бросились исполнять приказания. Наоми первая убежала и вернулась с одеждами сложенными на ее руке. Некоторые слуги развязывают бинты, закатав рукава и подоткнув свои одежды, чтобы они не коснулись капающей гнили. Марселла и Сара вернулись с амфорами с благовониями, в сопровождении слуг, несущих тазы и кувшины с горячей водой, от которой идет пар, или подносы с чашами молока, вина, фруктами, медовыми кексами.

   Очень длинные узкие бинты, я думаю, из льняной ткани, с каймой на каждой стороне, очевидно сотканные для этой цели, тяжелые от специй и гноя, разматываются подобно свиткам тесьмы с катушки и складываются в кучу на землю. Слуги отодвигают их в сторону палками. Они начали с головы, но даже там есть материя, которая, определенно, капала из носа, ушей и рта. Судариум, положенный на лицо, пропитался гнилостной материей, и лицо Лазаря, очень бледное и изможденное, с глазами, закрытыми помадой, помещенной в глазницы, с его слипшимися волосами и слипшейся редкой короткой бородой, все запачкано ею. Саван обмотанный вокруг его тела спадает медленно, по мере  разматывания бинтов, освобождая туловище, которое было окутано в течение нескольких дней, восстанавливая человеческую фигуру, которая ранее была превращена в нечто подобное огромной куколке. Костлявые плечи, изможденные руки, ребра, просто покрытые кожей, впалый живот начинают медленно появляться. И как только бинты снимаются, сестры, Максимин, слуги занимаются удалением первого слоя грязи и бальзамов, и они настойчиво и постоянно меняют воду, сделанную очищающей с помощью специй, пока кожа не становится чистой.

   Когда лицо Лазаря было освобождено от покровов и его глаза открылись, он, прежде чем посмотреть на сестер, направил свой пристальный взгляд на Иисуса. И пока он смотрит на своего Иисуса с любовью и улыбкой на устах и со слезами, блестящими в его глубоко запавших глазах, он кажется рассеянным и не обращает внимания на то, что происходит вокруг. Иисус тоже улыбается ему, Его глаза блестят от слез и Он молча, ничего не говоря, направляет взгляд Лазаря к небу. Лазарь понимает и его губы зашевелились в молчаливой молитве.

   Марта думает, что он хочет что-то сказать, но еще не владеет своим голосом, и спрашивает: «Что ты говоришь мне, Мой Лазарь?»

   «Ничего, Марта. Я благодарил Всевышнего». Его произношение четкое, а голос громкий.

   Толпа вновь с удивлением произносит: «О!»

  Теперь он освобожден от пут и туловище его очищено со всех сторон, и на него можно надеть его короткую тунику, своего рода короткую рубашку, край которой опускается ниже его паха и падает на его бедра. Его заставляют сесть, чтобы освободить от пут его ноги и вымыть их. Как только они показались, Марта и Мария громко закричали, указывая на ноги и бинты. И тогда как на бинтах, обмотанных вокруг ног и на саване, расположенном под бинтами, гнилостная материя столь обильна, что стекает вниз по бинтам, ноги полностью исцелены. Только красные синюшные шрамы указывают на места пострадавшие от гангрены.

   Все люди громкими криками выражают свое изумление; Иисус улыбается и Лазарь тоже улыбается, взглянув на мгновение на свои исцеленные ноги, затем он вновь погружается в созерцание Иисуса. Кажется, что он никогда не удовлетворит свое желание видеть Его. Иудеи,  фарисеи, саддукеи, книжники, раввины подходят осторожно, чтобы не осквернить своих одежд. Они внимательно разглядывают Лазаря. Они внимательно смотрят на Иисуса. Но ни Лазарь, ни Иисус не обращают на них внимания. Они смотрят друг на друга, и все остальное ничего для них не значит.

   Сейчас на стопы Лазаря надевают сандалии, и он встает на ноги, быстро и твердо. Он берет тунику, которую ему передает  Марта и сам надевает ее, затягивает свой пояс, расправляет складки на одежде. И вот он, худой и бледный, но подобный всем остальным. Он вновь моет свои кисти и руки до локтей, закатав свои рукава. Чистой водой он вновь моет свою голову и умывает лицо, пока не чувствует, что он полностью чист, высушивает свои волосы и лицо, передает полотенце слуге и направляется прямо к Иисусу. Он простирается ниц. Он целует Его стопы.

   Иисус нагибается, поднимает его, прижимает его к Своей груди со словами: «Добро пожаловать домой, Мой дорогой друг. Да пребудешь ты в мире и радости. Живи, чтобы исполнить свое счастливое предназначение. Подними свое лицо, чтобы Я мог приветствовать тебя поцелуем». И Он целует Лазаря в щеки и получает поцелуи от него.

   Только после поклонения Учителю и поцеловав Его, Лазарь заговорил со своими сестрами и  поцеловал их; затем он целует Максимина и Наоми, которые плачут от радости, и некоторых из тех, кто, я думаю, связаны с семьей или являются очень близкими друзьями. Затем Он целует Иосифа, Никодима, Симона Зелота и еще нескольких.

   Иисус лично идет к слуге, который держит поднос с едой и берет медовый кекс, яблоко и кубок с вином и, предложив и благословив еду, предлагает ее Лазарю, чтобы он мог подкрепиться. И Лазарь ест со здоровым аппетитом человека, чувствующего себя хорошо. Следующее «О!» изумления произносится толпой.

   Кажется, что Иисус не смотрит ни на кого, кроме Лазаря, но в действительности Он наблюдает за всем и всеми, и когда Он увидел с какими яростными жестами Садок, Хелкия, Анания, Феликс, Дора и Корнелий, а также другие собираются уйти, Он говорит громким голосом: «Подожди на минутку, Садок. Я хочу поговорить с тобой и твоими друзьями».

   Они останавливаются со зловещим видом преступников.

   Иосиф Аримафейский делает жест, как если бы он был испуган, и кивает Зелоту, чтобы он удержал Иисуса. Но Он уже идет к враждебной и обозленной группе и уже громко говорит: «Садок, достаточно ли для тебя то, что ты видел? Однажды ты сказал Мне, что для того, чтобы поверить, тебе и подобным тебе нужно увидеть восстановленное в добром здравии разложившееся мертвое тело. Удовлетворен ли ты той гнилью, которую ты видел? Можешь ли ты признать, что Лазарь был мертв и что сейчас он жив и здоров, каким он не был на протяжении многих лет? Я знаю. Ты пришел сюда, чтобы искушать этих людей, чтобы усилить их горе и сомнения. Ты пришел сюда в поисках Меня, надеясь обнаружить Меня скрывающимся в комнате умирающего человека. Ты пришел не с чувствами любви и с желанием почтить умершего человека, но чтобы убедиться, что Лазарь был действительно мертв, и ты продолжал приходить, радуясь все больше по мере того, как проходило время. Если бы ситуация развивалась так, как ты ожидал, как ты верил, что она будет развиваться, то ты был бы прав в своем ликовании. Друг, Который исцеляет всех, но не исцеляет Своего друга. Учитель, Который вознаграждает веру всех, но не веру Своих друзей в Вифании. Мессия бессильный перед реальностью смерти. Вот что заставляло тебя ликовать. Затем Бог дал тебе Свой ответ.  Ни один пророк никогда не был способен собрать воедино то, что уже разложилось, и вдобавок к тому было мертвым. Бог сделал это. Это живое свидетельство того, Кто Я Есмь. Однажды Бог взял немного пыли и придал ей форму, и вдохнул в нее  дух жизни, и она стала человеком. Я был там, чтобы сказать: “Да будет создан человек по Нашему собственному образу и подобию”  Ибо Я являюсь Словом Отца. Сегодня Я, Слово, сказал тому, что было даже ничтожнее пыли, Я сказал гнили:  “Живи”, и разложившееся восстановилось и стало плотью, здоровой, живущей, дышащей плотью. Вот она смотрит на тебя. И к плоти Я присоединил дух, который в течении нескольких дней лежал на лоне Авраама. Я призвал его по Своей воле, потому что Я могу делать все, так как Я являюсь Живущим Существом, Царем царей, которому подчинены все создания и вещи. Что ты теперь собираешься Мне ответить?»

   Он стоит перед ними, высокий, пылающий величием, истинный Судья и Бог. Они не отвечают.

   Он настаивает: «Этого все еще не достаточно для тебя, чтобы поверить, чтобы принять то, что неотвратимо?»

   «Ты сдержал, только одну часть обещания. Это не знамение Ионы…» — резко говорит Садок.

   «Ты получишь также и его. Я обещал, и Я сдержу свое обещание», — говорит Господь. И другой человек, который присутствует здесь, и ожидает другого знамения, тоже получит его. И так как он праведный человек, он примет его. Ты не примешь. Ты останешься тем, кто ты есть».

   Он оборачивается и видит Симона, члена Синедриона, Сына Элианны. Он пристально смотрит на него. Он оставляет предыдущую группу и когда оказался лицом к лицу с ним, Он говорит тихо, но резким голосом: «Тебе повезло, что Лазарь не помнит своего состояния среди мертвых! Что ты сделал со своим отцом, о Каин?»

   Симон бросается прочь с криком страха, который превращается в вой проклятия: «Да будешь Ты проклят Назарянин!», на что Иисус отвечает: «Твое проклятие поднимется к Небесам и с Небес Всевышний швырнет его обратно на тебя. Ты отмечен знаком, ты, негодяй!»

   Он возвращается к группам, которые изумлены, почти испуганы. Он встречает Гамалиила, который идет к дороге. Он смотрит на Гамалиила, который смотрит на Него. Иисус говорит ему не останавливаясь: «Будь готов, ребе. Знамение скоро придет. Я никогда не лгу».

   Сад медленно пустеет. Иудеи ошеломлены, но большинство из них распирает от гнева. Если бы взгляды могли испепелять, Иисус уже давно бы превратился в пепел. Уходя, они говорят и обсуждают происшедшее между собой, и они так расстроены своим поражением, что не в состоянии скрыть цель своего присутствия здесь под лицемерной внешностью дружбы. Они уходят, не попрощавшись с Лазарем и его сестрами.

   Некоторые задержались, так они были завоеваны Господом посредством чуда. Среди них Иосиф Варнава, который бросается на колени перед Иисусом, поклоняясь Ему. Книжник Иоиль Абиджа поступает так же перед тем как уйти. Также и другие, которых я не знаю, но они, должно быть, влиятельные люди.

   Тем временем Лазарь, окруженный своими самыми близкими удаляется в дом. Иосиф, Никодим и другие хорошие люди приветствуют Иисуса и уходят. Иудеи, которые были с Мартой и Марией уходят, отдав глубокие поклоны. Слуги закрывают ворота. В доме вновь воцаряется мир.

   Иисус осматривается. Он видит дым и огонь в дальнем конце сада, где находится гробница. В одиночестве, стоя посреди тропы Иисус говорит: «Гнилость это то, что уничтожается огнем… Гнилость смерти… Но никакой огонь не уничтожит разложение сердец… тех сердец… Даже огонь Ада. Оно будет длиться вечно… Как это ужасно!… Хуже, чем смерть… Хуже, чем гниение (плоти)… И… Но кто спасет тебя, о Человечество, если ты так любишь быть порочным? Ты хочешь быть порочным. И Я…  Мне нужно оторвать человека от его гробницы одним словом… и множеством слов … и множеством скорбей Я не смогу оторвать от греха человека, людей, человеческие нации». Он садится и руками подавленно закрывает Свое лицо…

   Слуга, проходящий мимо, видит Его. Он входит в дом. Вскоре после этого выходит Мария. Она идет к Иисусу ступая так легко, что кажется, что она не касается земли. Она приближается к Нему и тихо говорит: «Раввуни, Ты устал… Пойдем, мой Господь. Твои усталые апостолы пошли в другие дома, за исключением Симона Зелота… Ты плачешь, Учитель? Почему?…»

   Она опускается у стоп Иисуса… она наблюдает за Ним…

   Иисус смотрит на нее. Он не отвечает. Он встает и направляется к дому, следуя за Марией.

   Они входят в один из залов. Лазаря здесь нет, нет и Зелота. Но здесь Марта, она счастлива, преображена радостью. Они поворачиваются к Иисусу, объясняя: «Лазарь пошел в ванную комнату. Чтобы продолжить очищать себя. О! Учитель! Учитель! Что мне сказать Тебе?» Она обожает Его всем своим существом. Она видит, что Иисус грустен и говорит: «Тебе грустно, Господь? Разве Ты не счастлив, что Лазарь…» Тут она становится подозрительной: «О! Учитель, Мария не согрешила. Мария повиновалась. Только я не повиновалась. Я послала за Тобой… потому что я больше не могла терпеть их намеков на то, что Ты не был Мессией, Господь… и я больше не могла выносить всех этих страданий… Лазарь так хотел увидеть Тебя. Он так часто звал Тебя… Прости меня, Иисус».

   «Ты ничего не скажешь, Мария?» — спрашивает Иисус.

  «Учитель… я… я страдала тогда только как женщина. Я страдала потому что… Марта, поклянись, поклянись здесь, перед Учителем, что ты никогда не расскажешь Лазарю о его безумии… мой Учитель… Я узнала Тебя полностью, о Божественное Милосердие, во время последних часов Лазаря. О! Мой Бог! Как сильно Ты любил меня, что простил. Ты Бог, Ты, Чистый, Ты… если мой брат, который любит меня, но является человеком, только человеком, не простил бы мне все от всего сердца?! Нет. Я не права. Он не простил мне прошлого и когда его слабость в момент смерти притупила его благость, которая, я думаю, забвением прошлого, он закричал о своем горе и своем возмущении мной… О!…» Мария плачет…

   «Не плачь, Мария. Бог простил тебя и забыл. Душа Лазаря тоже простила и забыла, она желала забыть. Человек не способен забыть все. И когда плоть одолела ослабевшую волю своими последними страданиями, человек заговорил».

   «Я не возмущаюсь этому, Господь. Это помогло мне полюбить Тебя больше,  и больше полюбить Лазаря. Но именно с этого момента я тоже захотела, чтобы Ты был здесь… Потому что было слишком мучительно думать, что Лазарь должен умереть не в мире из-за моей ошибки… и позже, когда я услышала, как иудеи осмеивают Тебя… когда я увидела, что Ты не приходишь даже после его смерти, ни даже после того как я повиновалась Тебе, надеясь за границами всего достоверного, надеясь до того момента, когда гробница была открыта, чтобы принять его, тогда мой дух страдал. Господь, если мне нужно что-нибудь искупить, а мне определенно это нужно, я искуплю…»

   «Бедная Мария! Я знаю твое сердце. Ты заслужила чуда и пусть это укрепит тебя в надежде и вере».

   «Мой Учитель, сейчас я всегда буду надеяться и верить. Я больше никогда не буду сомневаться, Господь. Я буду жить по вере. Ты сделал доступной для меня веру в невозможное».

   «А что скажешь ты, Марта? Ты научилась этому? Нет. Еще нет. Ты Моя Марта. Но ты еще не Моя совершенная поклонница. Почему ты действуешь, но не созерцаешь? Созерцание более свято. Понимаешь? Твоя сила, так как она слишком склонна к земным вещам, плодоносит ради установления земных материй, так что временами кажется, что нет средства от этой болезни. На самом деле земные материи не излечимы без вмешательства Бога. Вот почему человеческие создания должны быть способны верить и созерцать, и любить всеми силами всего своего существа, мыслью, душой, плотью, кровью; Я повторяю: всеми силами человека. Я хочу, чтобы ты была сильной, Марта. Я хочу, чтобы ты была совершенной. Ты не повиновалась, потому что ты не верила и не надеялась полностью, и ты не верила и не надеялась, потому что ты не любила абсолютно. Но Я отпускаю тебе этот грех. Я прощаю тебя, Марта. Сегодня Я воскресил Лазаря. Я дам тебе сейчас более сильное сердце. Я дал ему жизнь. Я вдохнул в тебя силу, чтобы любить, верить и надеяться совершенным образом. Теперь будь счастлива и пребывай в мире. Прости тех, кто оскорблял тебя в эти прошедшие дни…»

   «Господь, я согрешала в этом. Недавно я сказала старому Анании, который насмехался над Тобой в предшествующие дни: “Кто победил? Ты или Бог? Твои насмешки или моя вера? Христос есть Живущее Существо и Истина. Я знаю, что Его слава будет сиять еще ярче. А ты, старик, сделай себе новую душу, если ты не хочешь узнать, что такое смерть”.

   «Ты сказала истину, но не борись с порочными, Мария. И прощай. Прощай, если ты хочешь подражать Мне… 15. Вот и Лазарь. Я слышу его голос».

   В самом деле, входит Лазарь, он одет в свежую одежду, чисто выбрит, причесан и надушен. С ним Максимин и Зелот. «Учитель!» Лазарь еще раз становится на колени, поклоняясь.

   Иисус кладет ладонь на его голову и улыбаясь говорит: «Испытание окончено, друг Мой. Для тебя и для твоих сестер. Сейчас будь счастлив и силен в служении Господу. Что ты помнишь, друг Мой, о прошлом? Я имею в виду твои последние часы?»

   «Огромное желание увидеть Тебя и великий мир в любви моих сестер».

   «О чем ты сожалел больше всего, умирая?»

   «О Тебе, Господь, и о моих сестрах. О Тебе, потому что я не был бы способен служить Тебе, о них… потому что они были всей моей радостью…»

   «О! Я, брат!» — говорит Мария со вздохом.

   «Ты больше, чем Марта. Ты дала мне Иисуса и меру того, Кто есть Иисус. А Иисус дал тебя мне. Ты дар Божий, Мария».

   «Ты говорил это также когда умирал…» — говорит Мария и внимательно вглядывается в лицо своего брата.

   «Потому что это моя постоянная мысль».

   «Но я так глубоко огорчала тебя…»

  «И моя болезнь была мучительной. Но посредством нее, я надеюсь,  я искупил ошибки старого Лазаря и что я воскрес очищенным, чтобы быть достойным Бога. Ты и я, мы двое воскресли вновь, чтобы служить Господу, и Марта между нами, так как она всегда была миром этого дома».

   «Ты слышишь это, Мария? Лазарь говорит слова мудрости и истины. Я сейчас уйду и оставлю вас с вашей радостью…»

   «Нет, Господь. Останься здесь, вместе с нами. Оставайся в Вифании и в моем доме. Это будет прекрасно…»

   «Я останусь. Я хочу возместить вам за ваши страдания. Марта, не грусти. Марта думает, что она огорчила Меня. Но Моя печаль не о тебе, но о тех, кто не желает быть искупленным. Они ненавидят все больше и больше. Их сердца отравлены… Ну… давайте простим…»

   «Простим, Господь», —  говорит Лазарь со своей мягкой улыбкой… и все заканчивается на этом слове.

……….

   Иисус говорит: «Диктовка, датированная 23-им марта 1944 года о Воскресении Лазаря, может быть вставлена здесь».

   23 марта 1944

   Иисус говорит:

   «Я мог бы заблаговременно вмешаться, чтобы предотвратить смерть Лазаря. Но Я не хотел делать этого. Я знал, что его воскресение будет обоюдоострым оружием, ибо оно обратит праведных нравом иудеев, но в неправедных возбудит еще большую злобу и враждебность. Последние, из-за этого финального удара Моего оружия, приговорят Меня к смерти. Но Я пришел для этого, и настало время, когда это должно было быть исполнено. Я мог бы уйти немедленно, но Мне нужно было убедить самых упрямых и недоверчивых людей посредством воскрешения из далеко зашедшего разложения и гниения. Также и мои апостолы, предназначенные для распространения Моей Веры, нуждались в вере, поддержанной чудесами первостепенной значимости.

   В Моих апостолах было так много человеческого. Я всегда говорил это. Оно не было неодолимым препятствием, напротив, это было логическим следствием их состояния людей, призванных стать Моими апостолами, когда они были уже взрослыми. Образ мысли, состояние духа личности не может быть изменен в течение одного-двух дней. И, в Своей мудрости, Я не желал избирать и воспитывать детей доводя их до соответствия Моей мысли, чтобы превратить их в Моих апостолов. Я мог бы так поступить, но Я не хотел делать этого, чтобы души (в дальнейшем) не могли бы упрекать Меня за презрение к тем, кто не были невинными, и не могли бы оправдываться под тем предлогом, что и Я Сам также ясно дал понять, что те, чей характер уже сформировался, не могут измениться. Нет. Все может быть изменено если человек желает этого. Действительно, Я превратил трусливых, сварливых, корыстных, чувственных людей в мучеников, святых и евангелизаторов мира. Только те, кто не желают, не могут измениться.

   Я любил и до сих пор люблю маленьких и слабых людей, — ты являешься примером этого, — при условии, что они готовы любить и следовать за Мной, и Я превращаю таких “ничтожеств” в Моих возлюбленных, Моих друзей, Моих служителей. Я по-прежнему использую их, и они являются непрекращающимся чудом, которое Я творю, чтобы вести других к вере в Меня, и не убивать возможности чудес. Как ослабла эта возможность в настоящее время! Подобно лампе, в которой не хватает масла, она пребывает в муках смерти, убитая скудной или отсутствием веры в Бога, творящего чудеса.

   Существует две формы настойчивости  в просьбах о чуде. Одни Бог удовлетворяет с любовью. Он презрительно поворачивается спиной к другим. Первые просят так, как Я учил просить, без недостатка доверия и без устали, и не признают, что Бог может не дать просимое, потому что Бог добр и тем, кто добр. Дает, потому что Бог всемогущ и может делать все. Это любовь и Бог слышит тех, кто любит. Последние же (просьбы) являются властолюбием мятежников, которые желают, чтобы Бог был их слугой, и хотят принизить Его до своей порочности и дал им то, чего они не дают Ему: любви и послушания. Эта форма является оскорблением, которое Бог наказывает, лишая Своей благодати.

   Вы жалуетесь, что Я больше не творю коллективных чудес. Как мог бы Я творить их? Где те общины, которые веруют в Меня? Где истинные верующие? Сколько истинных верующих в общинах? Подобно цветам, выжившим в лесу, сожженном огнем, Я вновь и вновь вижу выжившие души. Сатана сжег остальные своими учениями. И он будет сжигать их все больше и больше.

   Я умоляю вас помнить Мой ответ Фоме, в качестве вашего сверхъестественного правила. Невозможно быть Моим истинным учеником, если человек не может придать человеческой жизни того важного значения, которого она заслуживает: быть средством завоевания истинной Жизни, а не целью. Тот, кто желает спасти свою жизнь в этом мире, потеряет вечную Жизнь. Я говорил вам, и Я повторяю это. Что такое испытания? Проходящие облака. Небо остается и ожидает вас после этих испытаний.

   Я завоевал для вас Небеса Своим героизмом. Вы должны подражать Мне. Героизм не отложен в сторону специально для тех, кто должны пострадать как мученики. Христианская жизнь является вечным героизмом, потому что она является вечной битвой против мира, демона и плоти. Я не принуждаю вас следовать за Мной. Я оставляю вас свободными. Но Я не желаю, чтобы вы были лицемерами. Или со Мной и в любви ко Мне, или (восставая) против Меня. Вы не можете обмануть Меня. Нет, Я не могу быть обманутым, и Я не заключаю союзов с Врагом. Если вы предпочитаете его Мне, то вы не можете думать, что вы можете иметь Меня своим Другом в то же самое время. Или он, или Я. Сделайте свой выбор.

   Горе Марты отличается от горя Марии из-за различия психики двух сестер и из-за их различного поведения. Счастливы мы, если вели себя таким образом, что не испытываем угрызений совести из-за того, что огорчали человека, который сейчас мертв и не может более быть утешен за те огорчения, которые ему причинили мы. Но насколько более счастлив тот, у кого нет угрызений совести из-за того, что они огорчали своего Бога, Меня, Иисуса, и не боятся того дня, когда они встретятся со Мной, напротив, они тоскуют по нему, как о радости, о которой трепетно мечтали всю жизнь, и которая, наконец-то, достигнута.

   Я ваш Отец, Брат и Друг. Так почему же вы так часто Меня оскорбляете? Разве вы знаете, как долго еще вам предстоит жить? Жить, для того, чтобы совершить возмещения? Нет, вы не знаете этого. Поэтому поступайте добродетельно час за часом, день за днем. Всегда добродетельно. И вы будете всегда радовать Меня. И даже если скорби приходят к вам, потому что скорби – это освящение, это миро, которое предохраняет вас от гнили чувственности, вы всегда должны быть уверены, что Я люблю вас, — и что Я люблю вас также и в этих скорбях, — и вы всегда будете иметь мир, который происходит из Моей любви. Ты, Мой маленький Иоанн, знаешь, могу ли Я утешать также в скорби.

   В Моей молитве Отцу повторяется то, что Я сказал вначале: было необходимо пробудить непроницаемость сознания иудеев и мира в основном посредством главного чуда. И воскресение человека, который был погребен четыре дня и сошел в могилу после длительной, хронической, отвратительной и хорошо известной болезни не было событием, которое могло оставить людей равнодушными или вызвать сомнения. Если бы Я исцелил его, когда он был жив, или если бы Я вдохнул в него дух, как только он испустил последнее дыхание, язвительность врагов могла возбудить сомнения в истинности чуда. Но зловоние трупа, пропитанные гнилью бинты, длительность пребывания в гробнице не оставляли места сомнениям. И, чудо в чуде, Я пожелал, чтобы Лазарь был освобожден от погребальных пелен и очищен в присутствии всех, чтобы они увидели, что не только жизнь, но также здоровье членов было восстановлено там, где прежде изъязвленная плоть распространяла зародыши смерти в крови. Когда Я даю благодать, Я всегда даю больше, чем вы просите.

   Я плакал перед могилой Лазаря. И множество имен было дано Моим слезам. А тем временем вы должны помнить, что благодать обретается посредством печали, смешанной с непоколебимой верой в Вечного Отца. Я плакал не столько из-за потери Моего друга и из-за скорби сестер, а из-за трех мыслей, которые всегда пронзали Мое сердце, подобно трем острым когтям, которые тогда всплыли на поверхность более живо, чем когда-либо, подобно взмученным глубинам.

   Выяснение степени разорения, которое Сатана наносит человеку, совращая его во Зло. Крушение человечества, наказанием за которое является скорбь и смерть. Физическая смерть, символ и живая метафора духовной смерти, которую грех причинил душе, швырнув ее в инфернальную[1] тьму, тогда как она была предназначена, подобно царице, жить в царстве Света.

[1] Инфернальный – адский.