«Да, Учитель. То, что Ты говоришь, верно. Именно это и случилось со мной».

  3. «Но ты печален, хотя перемена должна была тебя осчастливить. Ты печален. Ты страдаешь. Ты живешь в изоляции. Ты смотришь на места, которые ты покинул. Ты похож на заключенную в клетку птицу, прижавшуюся к решеткам своей тюрьмы, смотрящей с большим сожалением на место, которое она любит. Я не прошу тебя не делать этого. Ты свободен. Ты можешь пойти и…»

   «Господь, возможно, Иуда говорил обо мне плохое, раз Ты говоришь это?»

   «Нет, Иуда не говорил со Мной. Он не говорил со Мной, но он говорил с тобой. Вот почему ты печален. И ты держишься обособленно, так как упал духом из-за этого».

   «Господь, если Ты все это знаешь, хотя никто не говорил Тебе об этом, Ты должен также знать, что я печален не потому, что желаю покинуть Тебя, не потому, что сожалею о том, что был обращен, или потому, что тоскую по прошлому… или потому, что боюсь людей, так как они могли бы внушить мне страх их наказаний. Я смотрел туда. Я смотрел в сторону Иерусалима. Но не потому, что я стремлюсь вернуться туда. Я имею в виду: вернуться туда, где я был раньше. Потому что я, конечно, страстно желаю, подобно всем, вернуться как израильтянин, который любит входить в Дом Божий и поклоняться Всевышнему, и я не думаю, что Ты можешь упрекнуть меня за это».

  «Я первый, в своей двойственной Природе, страстно ревную об этом алтаре и хотел бы видеть его окруженным святостью, как ему подобает. Как Сыну Божию, все, что почитает Его, является для Меня сладкозвучным голосом, и как Сын человеческий, как израильтянин, и, следовательно, Сын Закона, Я рассматриваю Храм и алтарь как самые святые места в Израиле, где наша человеческая природа может достигать Божественности и стать благовонной благодаря атмосфере, окружающей престол Бога. Я не отменяю Закон, Самуил. Он для Меня свят, потому что был дан Моим Отцом. Я совершенствую его и дополняю новыми частями. Как Сын Божий Я могу делать это. Мой Отец послал Меня для этого. Я пришел, чтобы учредить духовный Храм Моей Церкви, Храм, который не одолеют ни люди, ни демоны. И скрижали Закона будут в нем на почетном месте, потому что они вечны, совершенны, неприкосновенны. Заповеди “не совершай тот или иной грех”, содержащиеся в этих скрижалях, которые  лаконично и выразительно содержат в себе все необходимое для того, чтобы быть праведным в глазах Божьих, не отменяются Моим словом. Напротив! Я тоже даю вам эти десять заповедей. Я только говорю вам, чтобы вы соблюдали их в совершенстве, то есть не ради страха гнева Божия, но из любви к вашему Богу, Который является вашим Отцом. Я пришел, чтобы вложить ваши сыновние руки в руки вашего Отца. Как много веков эти руки были разъединены! Наказание разделило их. Грех разделил их. Сейчас, когда пришел Искупитель, грех вскоре будет отменен. Преграды падают. Вы вновь станете сыновьями Божьими».

   4. «Это правда. Ты добрый и Ты утешаешь. Всегда. И Ты знаешь. Поэтому я не буду говорить Тебе о своем беспокойстве. Но я спрашиваю у Тебя: почему люди так злы, безрассудны и глупы? Как и какими уловками могут они дьявольски воздействовать на нас для того, чтобы мы совершали злые поступки? И почему мы настолько слепы, что не видим реальных фактов и верим ложным? И как мы можем стать такими демонами? И как возможно оставаться таким, находясь рядом с Тобой? Я смотрел туда и думал… Да. Я думал о том, как много потоков яда исходит оттуда, чтобы сокрушить детей Израиля. Я думал о том, как мудрость раввинов может соединяться с таким беззаконием и несправедливостью, что представляют факты в ложном свете для того, чтобы обманывать людей. Я думал обо всем этом, потому что…» — Самуил, который говорил страстно, замолчал и опустил голову.

   Иисус закончил предложение: «… потому что Иуда, Мой ученик, таков, каков он есть, и он огорчает Меня и Мое окружение и тех, кто приходит ко Мне, как сделал это с тобой. Я знаю. Иуда пытался отослать тебя отсюда, он делал оскорбительные намеки и насмехался над тобой….»

  «Не только надо мной. Он отравил мою радость от возвращения к справедливости. Он отравляет ее так искусно, что я думаю, что я здесь подобен предателю, предающему Тебя и себя. Себя, потому что я льщу себе надеждой, что я лучше, тогда как я буду причиной Твоей гибели. На самом деле я до сих пор не знаю себя… и если я встречу тех людей из Храма, я могу не исполнить своего предназначения и  стать… О! Если бы я сделал это тогда, то имел бы оправдание в том, что не знал Тебя и того, Кто Ты, потому что знал о Тебе то, что было мне сказано, чтобы сделать из меня проклятого человека. Но если бы я сделал это сейчас! Каким проклятием было бы проклятие быть предателем Сына Божьего! Я здесь… Да, размышлял. Я думал, куда бы я мог убежать, чтобы спастись от самого себя и от них. Я думал о побеге в какое-нибудь удаленное место, о том, чтобы присоединиться к евреям из диаспоры… Далеко, очень далеко, чтобы помешать демону заставить меня совершить грех… Твой апостол прав, не доверяя мне. Он знает меня, потому что он знает нас всех, зная наших лидеров… И он прав, сомневаясь во мне. Когда он говорит: “Разве ты не знаешь, что Он говорит нам, что мы должны быть слабыми. Просто представь себе: мы, Его апостолы, и мы были с Ним такое долгое время. А ты, зараженный старым Израилем, только что пришел, и пришел в такое время, когда обстоятельства заставляют нас содрогаться. Ты думаешь, что у тебя достаточно силы, чтобы остаться праведным?” – когда он говорит это, то он прав». Молодой человек приуныл и опускает свою голову.

   5. «Сколько горя сыны человеческие причиняют самим себе! Сатана действительно знает, как воспользоваться этой их склонностью, чтобы полностью запугать их и лишить радости, которая приходит к ним, чтобы спасти их. Потому что печаль духа, страх о завтрашнем дне и беспокойство всегда являются тем оружием, которое человек вкладывает в руки своего врага, который пугает его посредством тех самых иллюзий, которые человек сам вообразил. И есть другие люди, которые действительно заключают союз с Сатаной, чтобы помогать ему пугать своих братьев. Но, мой дорогой сын, разве нет Отца на Небесах? Отца, Который подобно этой расщелине в скале заботится об этой травинке, — эта расщелина полна земли и расположена таким образом, что влага росы, стекая по гладкому камню, собирается в этой тонкой бороздке, так чтобы эта травинка могла жить и цвести этими крошечными маленькими цветочками, которые не менее восхитительны в своей красоте, чем огромное солнце, сияющее над нами, поскольку и цветочки травы и солнце являются совершенными  творениями Творца, Отца, Который заботится о травинке, растущей на скале, – разве Он не позаботится об одном из своих сыновей, который твердо желает служить Ему? О! Бог поистине не разочарует человека в его “хороших” желаниях. Потому что это Он разжигает  их в ваших сердцах. Он провиденциально и мудро создает обстоятельства, поощряющие такие желания Его детей, и не только их, но в случаях, когда их желание почтить Его могло бы следовать по несовершенному пути, Он выпрямляет и совершенствует его так, чтобы оно могло следовать по правильному пути. Ты был среди последних. Ты верил, ты желал и был убежден, что славишь Бога, преследуя Меня. Отец увидел, что твое сердце не ненавидит Бога, но страстно стремится воздать славу Богу, удалив из мира Того, Кто, как тебе сказали, был врагом Бога и развратителем душ. Итак, Он  создал обстоятельства, чтобы исполнить твое желание воздать славу твоему Богу. И вот ты теперь среди нас. И можешь ли ты поверить, что Бог покинет тебя сейчас, когда Он привел тебя сюда? Только если ты покинешь Его, силы зла смогут одолеть тебя».

   «Я не желаю этого. Мое желание искренне!» — утверждает юноша.

   «Так о чем же ты беспокоишься? О слове человека? Пусть его говорит. Он думает своей собственной мыслью. А человеческая мысль всегда несовершенна. Но Я позабочусь об этом».

   «Я не хочу, чтобы Ты упрекал его. Твоего заверения в том, что я не согрешу, для меня достаточно».

   «Я заверяю тебя. Этого с тобой не случится, потому что ты не желаешь, чтобы это случилось. Потому что смотри, сын, бегство в диаспору иди даже на край земли не помогло бы тебе предохранить свою душу от ненависти к Христу и от наказания за эту ненависть. Многие в Израиле не замарают себя Преступлением материально, но они не менее виновны, чем те, кто обвиняют Меня и исполняют приговор. Я могу говорить с тобой об этом. Потому что ты знаешь, что у них все уже приготовлено. Ты знаешь имена и мысли Моих самых безжалостных врагов. Ты сказал: “Иуда знает всех нас, потому что он знает всех Руководителей”. Но если он знает вас, также вас, незначительных, потому что вы подобны малым звездам рядом с большими планетами, то вы тоже знаете, что делается, как это делается и кто делает это, и какие планы составляются и какие средства изучаются… Потому Я могу говорить с тобой. Я не могу говорить об этом с другими… О том что Я могу пострадать и перенести, остальные не могут…»

   «Учитель, но как Ты можешь, зная об этом, быть таким… 6. Кто там идет по тропе?» Самуил встает, чтобы посмотреть. Он восклицает: «Иуда!»

   «Да. Это я. Мне сказали, что Учитель проходил здесь, но вместо этого нашел тебя. Тогда я вернусь обратно, оставив тебя с твоими мыслями», — и он смеется своим лукавым смехом, более мрачным, чем крик филина, так он неискренен.

   «Я тоже здесь. Меня хотят видеть в селе?» — говорит Иисус, появляясь из-за плеч Самуила.

   «О! Ты! Значит, ты был в хорошей компании, Самуил! И Ты тоже, Учитель…»

  «Да. Компания того, кто избирает справедливость, всегда хороша. Итак, ты искал Меня, чтобы побыть со Мной. Тогда иди сюда. Здесь есть место для тебя и также для Иоанна, если он был с тобой».

   «Он внизу, в деревне. В крепкой хватке других паломников».

   «Если там паломники, то Я должен идти».

   «Нет. Они останутся на весь завтрашний день. Иоанн разместил их на наших кроватях на время их пребывания у нас. Он рад делать это. Конечно, все его радует. Вы действительно похожи друг на друга. Я не знаю, как вам удается быть всегда счастливыми даже когда обстоятельства в высшей степени… беспокоящие».

   «Тот же самый вопрос собирался задать я, когда ты пришел!» — восклицает Самуил.

   «Ах! Ты тоже собирался? Значит ты не счастлив, и удивлен, что другие люди, в состоянии даже более… трудном, чем наше, могут быть счастливы».

   «Я не несчастлив. Я говорил не о себе. Но я думал о том, из каких источников может происходить безмятежность Учителя, так как Ему известно о Его будущем и все же Он ничем не огорчен».

   «Из небесных источников, конечно! Это естественно! Он Бог! Ты сомневаешься в этом! Может ли Бог страдать? Он выше страданий. Любовь Его Отца для Него подобна… подобна веселящему вину. И твердая уверенность в том, что Его поступки… являются спасением для мира являются для него веселящим вином. И потом…  Может ли Он иметь физические реакции, какие имеем мы, смиренные люди? Это противоречит здравому смыслу. Если Адам, когда он был невинным, не знал никаких печалей и скорбей, и никогда не узнал бы их, если бы оставался невинным, то Иисус… Сверхневинный, творение…  я не знаю, могу ли сказать так: нетварное существо Божие, или сотворенное, потому что у Него есть родственники… о! как много неразрешимых “почему” для будущих поколений, мой Учитель! Если Адам был свободным от печалей, потому что он был невинным, сможет ли кто-нибудь подумать, что Иисус должен страдать?»

   Голова Иисуса склонилась. Он опять сел на траву Его лицо скрыто Его волосами. Поэтому я не могу видеть выражения Его лица.

  Самуил, стоя перед Иудой, который тоже стоит, отвечает: «Но если Он должен быть Искупителем, Он должен действительно страдать. Разве ты не помнишь Давида и Исайю?»

  «Я помню их! Но хотя они видели внешний облик Искупителя, но не видели нематериальной помощи, чтобы быть … скажем так: истязаемым, не чувствуя никакой боли».

   «Какую помощь? Человек может любить страдание или терпеть его со смирением, в зависимости от совершенства своего чувства справедливости. Но он всегда при этом будет чувствовать его. В противном случае… если бы он не чувствовал его… это не было бы страданием».

   «Иисус Сын Божий».

  «Но Он не призрак! У Него истинная Плоть! А плоть страдает, когда ее мучают. Он истинный Человек! И мысль человека страдает, если его оскорбляют и презирают».

   «Его союз с Богом исключает существование в нем таких человеческих чувств».

   7. Иисус поднимает голову и говорит: «Я торжественно говорю тебе, Иуда, что Я страдаю как всякий человек, и больше, чем любой человек. Но Я могу быть равным образом счастлив, наслаждаясь святым духовным счастьем (душ) достигших свободы от печали Земли, потому что они обнимают волю Божию как свою единственную невесту. Я способен чувствовать его, потому что Я превзошел человеческое понимание счастья, беспокойное счастье, как его представляет себе человек. Я не преследую того, что, по мнению людей, составляет счастье; но Я обретаю Свою радость в том, что прямо противоположно тому, в чем стремятся обрести ее люди. То, чего избегает и что презирает человек, ибо оно считается обременительным и печальным, является для Меня сладчайшим. Я не заинтересован в одном часе. Я обдумываю последствия, которые один час может привнести в жизнь вечную. Событие Моей (земной) жизни закончится, но плод его будет длиться. Мои страдания закончатся, но ценность Моих страданий не закончится. И что Я мог бы сделать с одним часом так называемого “состояния счастья” на Земле, часом за которым гнались годы и годы, когда этот час не может войти со Мной как наслаждение в вечную жизнь и Я насладился им один, не разделив его с теми, кого Я люблю?»

   «Но если Ты восторжествуешь, мы, Твои последователи, приняли бы участие в Твоем счастье!» — восклицает Иуда.

   «Вы? Но кто вы в сравнении с прошлыми, нынешними и будущими массами людей, которым Моя скорбь принесет радость? Я вижу далеко за пределами земного счастья. Я смотрю на сверхъестественное за ним. Я могу видеть, как мои страдания превращаются в вечное наслаждение для масс людей. И Я обнимаю страдание как величайшую силу для достижения совершенного счастья, которое состоит в любви к своему ближнему до степени страдания ради того, чтобы доставить ему радость, до степени смерти ради него.

   «Я не понимаю такого счастья», — констатирует Иуда.

   «Ты еще не мудр. Иначе ты бы понял это».

   «А Иоанн мудрый? Он более невежествен, чем я!»

   «С человеческой точки зрения он невежествен. Но ему известна наука любви».

   «Хорошо. Но я не думаю, что любовь может воспрепятствовать дубинкам быть дубинками и камням быть камнями и причинять боль телам, по которым они бьют. Ты всегда говоришь, что страдание дорого Тебе, потому что это любовь к Тебе.  Но когда Ты действительно будешь схвачен и истязаем, если это возможно,  то я не знаю, будешь ли Ты все еще придерживаться такого мнения. Тебе было бы лучше подумать об этом, пока Ты можешь избегнуть боли. Она будет ужасной. Ты знаешь? Если люди смогут схватить Тебя… о! у них не будет никакого уважения к Тебе!»

   Иисус смотрит на него. Он очень бледен. Его широко раскрытые глаза, кажется, видят за Иудиным лицом, все мучения, ожидающие Его, и все же, хотя и печальные, они остаются кроткими и добрыми, и, прежде всего, безмятежными: два прозрачных глаза Невинного, пребывающего в мире.  Он отвечает: «Я знаю. Я знаю также то, чего ты не знаешь. Но Я надеюсь на милость Божию. Тот, Кто милостив к грешникам, будет милостив также ко Мне. Я буду просить Его не о том, чтобы не страдать, но чтобы Я смог перенести страдания. 8. А теперь пойдем. Самуил, пойди чуть быстрее нас и скажи Иоанну, что Я скоро буду в селе.

   Самуил кланяется и быстро уходит. Иисус начинает спускаться.

  Тропа настолько узкая, что они идут по ней один за другим. Но это не мешает Иуде говорить: «Ты слишком доверяешь этому человеку, Учитель. Я говорил Тебе кто он. Он самый горячий и легковозбудимый ученик Ионафана. Конечно, сейчас уже поздно. Ты вверил Себя в его руки. Он шпион рядом с Тобой. А Ты несколько раз думал, что шпионом был я, и остальные думали так больше, чем Ты! Я не шпион».

   Иисус останавливается и оборачивается. Печаль и величие смешались на Его лице и в Его глазах, пристально смотрящих в лицо Своего апостола. Он говорит: «Нет. Ты не шпион. Ты демон. Ты украл у Змея исключительное право совращать и обманывать ради того, чтобы отвращать людей от Бога. Твое поведение не является ни камнем, ни дубинкой,  но оно ранит Меня больше, чем удар камнем или дубинкой. О! Среди Моих жестоких страданий не будет страдания более великого, чем страдание, причиненное Мне твои поведением, терзающего Мученика». Иисус закрывает Свое лицо руками, как если бы Он хотел скрыть, что испытывает такой большой ужас, а затем начинает бежать вниз по тропе.

   Иуда кричит Ему вслед: «Учитель! Учитель!  Почему Ты огорчаешь меня? Этот лжец, конечно, клеветнически донес на меня Тебе… Послушай меня, Учитель!»

   Иисус не слушает. Он бежит, Он летит вниз по склону. Он не останавливается, когда пробегает мимо дровосеков и пастухов, приветствующих Его. Он бежит, машет им рукой, но не останавливается. Иуда сдается и умолкает…

   9. Они были уже почти внизу, когда встретили Иоанна, который, со своим светлым лицом, светящимся безмятежной улыбкой, поднимается к ним. Он держит за руку маленького мальчика, который лепечет, пока сосет медовый сот.

  «Учитель, это я! Там люди из Кесарии Филипповой. Они услышали, что Ты здесь, и пришли. Как это странно! Никто ничего не говорил, но все знают, где Ты находишься! Сейчас они отдыхают. Они очень устали. Я пошел и попросил Дину дать мне молока и меда, потому что среди них есть больной. Я уложил его в мою кровать. Я не боюсь. А маленький Анна захотел пойти со мной. Не прикасайся к нему, Учитель, он весь липкий от меда», — и добрый Иоанн, на тунике которого много капель и следов измазанных медом пальцев, смеется. Он смеется, пытаясь удержать Мальчика, который хотел бы пойти и предложить Иисусу свой наполовину высосанный медовый сот и кричит: «Пойдем. Там их так много для Тебя!»

   «Да. У Дины извлекают соты. Я знаю. Ее пчелы роились недавно», — говорит Иоанн.

   Они вновь трогаются в путь и достигают первого дома, где пчеловоды все еще поднимают обычный оглушительный шум рядом с ульями, я не знаю в точности почему. Рои пчел, — они выглядят как большие гроздья странного винограда, — свисают с некоторых ветвей и несколько человек берут их, чтобы вселить их в новые ульи. Чуть подальше раздается неустанное жужжание пчел прилетающих и вылетающих из уже заселенных ульев.

   Мужчины приветствуют Иисуса, а женщина подходит к Иисусу с несколькими отличными медовыми сотами и предлагает их Ему.

   «Почему вы лишаете себя их? Вы уже дали Иоанну несколько сотов…»

  «О! Мои пчелы сделали много меда. Для меня удовольствие предлагать мед. Но, пожалуйста, благослови новые рои. Посмотри, там снимают последний рой. В этом году мы удвоили количество ульев».

   Иисус подходит к крошечным домикам пчел и благословляет их один за другим поднимая Свою руку среди гудения рабочих пчел, которые не прекращают работать.

   «Они все радостны и возбуждены. Новый дом…» — говорит мужчина.

  «И новая свадьба. Они действительно выглядят подобно женщинам, готовящимся к свадебному празднеству», — говорит другой мужчина.

  «Да, но женщины больше разговаривают, чем работают. Пчелы, наоборот, работают в молчании, и они работают также в дни свадебных празднеств. Они работают все время, чтобы построить свое царство и свое богатство», — отвечает третий мужчина.

   10. «Всегда работать в добродетели – это правомерно, нет, это послушание долгу. Работать только ради выгоды, нет, это не соответствует закону, и не является послушанием долгу. Так поступать могут только те, кто не знает, что у них есть Бог, Которого следует чтить в Его день. Работать в тишине – это заслуга, чему каждому следует научиться у пчел. Потому что все святое совершается свято в молчании. Будьте подобны вашим пчелам в справедливости. Неустанными и молчаливыми. Бог видит. Бог вознаграждает. Мир вам», — говорит Иисус.

   А оставшись наедине со Своими апостолами, Он говорит: «Я предлагаю пчел в качестве модели в особенности для тружеников Божьих. В тайне улья они откладывают мед, образовавшихся в их внутренностях благодаря неустанной работе над благотворными венчиками (цветов). Их усталость как таковая даже не проявляется, так как они делают это с такой огромной доброй волей, летая, подобно золотым точкам, от цветка к цветку, а затем, нагруженные нектаром, несут его в улей, чтобы переработать его в мед в охраняемой уединенности сотовых ячеек. Людям следует подражать им, избирая уроки,  здравые учения и дружеские связи, способные производить соки истинной добродетели, затем живя в изоляции, чтобы переработать то, что было активно собрано, добродетель, справедливость, которые подобны меду, извлеченному из многих благотворных элементов, среди которых одним из самых важных является добрая воля, без которой соки, собранные тут и там были бы бесполезными. Необходимо также смиренно размышлять, в тайне своего сердца, о  добре, которое мы  видели и слышали, не завидуя, если царица пчел рядом производит пчел, то есть, если есть кто-то, кто более праведен, чем тот, кто размышляет. Как царицы, так и труженики необходимы в улье. Было бы несчастьем, если бы все они были бы только царицами или только рабочими. Как первые, так и последние тогда бы умерли. Потому что матки не имели бы пищи для произведения потомства, если бы у них не было рабочих, а рабочие не могли бы больше существовать, если бы царицы не производили потомства. Царицам не следует завидовать. У них есть своя работа и свое покаяние. Они видят солнце, но только однажды, в их единственном брачном полете. До него и после него они находятся в постоянной изоляции среди янтарного цвета стен улья. Каждый имеет свое задание, и каждое задание является предписанием, и каждое предписание является ответственностью, но также честью. И рабочие пчелы не тратят времени даром, и не совершают опасных полетов вокруг больных или ядовитых цветов. Они не совершают рискованных попыток. Они не терпят неудач в исполнении своей миссии, они не восстают против цели, ради которой они были сотворены. О! Восхитительные маленькие существа! Сколь многому вы учите людей!… Иисус замолчал, погрузившись в Свои размышления.

   11. Иуда внезапно вспомнил, что ему нужно пойти, я не знаю куда, и он почти убегает. Иисус и Иоанн остаются (наедине). Иоанн незаметно смотрит на Иисуса проницательным взглядом обеспокоенной любви. Иисус поднимает голову, слегка поворачивается, встречая взгляд Своего Возлюбленного апостола, устремленный на Него. Его лицо светлеет, когда ОН привлекает Иоанна к Себе.

   Иоанн на ходу обнимает Его и спрашивает: «Иуда опять огорчил Тебя, да?» И он, должно быть, расстроил также Самуила».

   «Почему? Он что-то сказал тебе?»

   «Нет. Но я понял. Он только сказал: “Вообще говоря, когда кто-то живет рядом с человеком, который действительно добр, он становится добрым. Но не Иуда, хотя он жил с Учителем в течении трех лет. Он развращен в глубине своего сердца, и доброта Христа не проникает в него, настолько он исполнен порочности”. Я не знал, что сказать, потому что это правда… Но почему Иуда такой? Возможно ли, что он никогда не изменится? И все же…мы все прошли те же самые уроки… и когда он пришел в нашу среду, он не был сколько-нибудь хуже нас…»

   «Мой Иоанн! Мое кроткое дитя!» Иисус целует его в лоб, такой открытый и чистый, и шепчет сквозь его прекрасные, слегка волнистые волосы: «Есть люди, которые, кажется, живут для того, чтобы уничтожать добро, которое есть в них. Ты рыбак и ты знаешь, что делает парус, когда в него ударяет ураган. Он наклоняется настолько низко к воде, что почти переворачивает лодку и становится для нее опасным, так что порой необходимо свернуть его и, таким образом, остаться без крыльев, которые нужны для полета к гнезду, потому что парус, пораженный ураганом, перестает уже быть крылом, но становится балластом, который тянет ко дну, к смерти, а не к спасению. То же самое случается со многими душами. Достаточно, чтобы ураган страстей утих, и душа которая была согнута и почти потоплена тем… тем, что не является хорошим, начинает стремиться ко Благу».

   «Да, Учитель. Но… так… скажи мне… достигнет ли Иуда когда-нибудь Твоей гавани?»

   «О! Не заставляй Меня смотреть в будущее одного из Моих дражайших апостолов! Передо Мной будущее миллионов душ, для которых Мои страдания будут бесполезны!… Передо Мной все низменные поступки мира… Тошнота и отвращение одолевают Меня. Отвращение при виде мерзостей, которые подобно реке покрывают и покроют Землю, различными путями, но всегда ужасными для Совершенства, до конца времен. Не заставляй Меня смотреть! Позволь Мне утолить Мою жажду и обрести утешение в весне, у которой нет вкуса порчи и гниения, и позволь Мне забыть кишащую паразитическими червями гнилость слишком многих людей, глядя только на тебя, Мой мир!» — и Он целует его вновь между бровей, заглядывая глубоко в прозрачные глаза чистого любящего апостола…

   12. Они входят в дом. Самуил на кухне рубит дрова, чтобы сэкономить работу старой женщине, когда она разжигает огонь.

   Иисус спрашивает у женщины: «Паломники спят?»

   «Я так думаю. Я не слышу никакого шума. Я собираюсь отнести эту воду лошадям. Они в дровяном складе».

   «Я сделаю это, мать. Ты лучше пойди к дому Рахили. Она обещала мне немного свежего сыра. Скажи ей, что я заплачу ей в Субботу», — говорит Иоанн, поднимая два ведра полные воды.

   На кухне остались только Иисус и Самуил. Иисус подходит к молодому человеку, который, склонившись над огнем, дует, чтобы разжечь пламя, и кладет Свою ладонь на его плечо со словами: «Иуда прервал нас там… Я хочу сказать тебе, что Я пошлю тебя с Моими апостолами на следующий день после Субботы. Возможно, ты предпочитаешь…»

   «Благодарю Тебя, Учитель. Я сожалею, что не буду рядом с Тобой. Но в Твоих апостолах я снова найду Тебя. Да, я предпочитаю быть подальше от Иуды. Я не осмеливался попросить Тебя…»

   «Хорошо. Это решено. И имей сострадание к нему. Как это делаю Я. И не рассказывай Петру или кому-либо еще…»

   «Я умею держать свой язык за зубами, Учитель».

   «Ученики придут позже. Среди них Герма и Стефан, и Исаак, два мудрых человека и праведник, и многие еще. Тебе понравится быть среди истинных братьев».

  «Да, Учитель Ты понял и помогаешь мне. Ты поистине хороший Учитель», — и он наклоняется, чтобы поцеловать руку Иисуса.