24 февраля 1947

  «Позволь нам следовать за Тобой, Учитель. Мы не доставим Тебе беспокойств», — умоляют многие люди Ефраима, собравшиеся перед домом Марии Иаковлевой, выплакавшей все свои слезы, прислонившись к косяку своей широко раскрытой двери.

  Иисус посреди Своих двенадцати апостолов; подальше, в группе вокруг Его Матери, находятся Иоанна, Ника, Сусанна, Элиза, Марта и Мария, Саломея и Мария Алфеева.  Мужчины и женщины в дорожных одеждах, в подоткнутых и препоясанных туниках, оставляющих ноги свободными, в новых сандалиях, закрепленных не только на лодыжках, но и в нижней части их голеней с помощью маленьких плетеных кожаных ремешков, как обычно, когда отправляются в путь по непроходимым дорогам. Мужчины взяли на свои плечи также сумки учениц.

  Люди умоляют Иисуса позволить им следовать за Ним, тогда как малыши пронзительно кричат с поднятыми вверх маленькими личиками и ручками: «Поцелуй! Возьми меня на руки! Возвращайся, Иисус! Поскорее возвращайся, чтобы рассказывать нам много прекрасных притч! Я сохраню для Тебя розы моего сада! Я не буду есть каких-либо фруктов, чтобы сохранить их для Тебя! Возвращайся, Иисус! У моей маленькой овечки скоро будет ягненок, и я хочу дать Тебе овчинку с его шестью! И у Тебя будет туника, такая как у меня… Если Ты скоро придешь, я дам Тебе кексы, которые моя мама печет из ранней пшеницы…» Они щебечут подобно множеству маленьких птичек вокруг своего большого Друга, они тащат Его за тунику, виснут на Его поясе, пытаясь взобраться к Нему на руки, своей деспотической любовью не давая Ему возможности отвечать взрослым, потому что Ему непрерывно нужно целовать новые личики.

   «Назад! Достаточно! Оставьте Учителя в покое! Женщины! Заберите своих детей!» — кричат апостолы, желающие отправиться в путь в ранние утренние часы. И, протягивая руки, они мягко шлепают самых пронырливых и назойливых ребятишек.

   «Нет. Оставьте их. Их доброта для Меня свежее, чем эта роса. Оставьте их и Меня в покое. Позвольте Мне утешиться их любовью, которая чиста и свободна от интересов и беспокойства», — говорит Иисус, защищая Своих маленьких друзей, и так как Он протягивает Свои руки, Его широкая мантия свисает вниз и принимает их под свои синие защитные крылья. И малыши жмутся друг к другу в теплом синем матовом свете и счастливо умолкают, подобно цыплятам под материнскими крыльями.

   2. Наконец Иисус смог сказать взрослым: «Вы можете пойти со Мной, если думаете, что сможете сделать это».

   «А кто же остановит нас, Учитель? Мы на нашей территории!»

   «Зерновые на полях, виноградники и фруктовые сады нуждаются в вашей работе, и пришло время их стрижки и спаривания, а тем, которые зачали в прошлом сезоне, пришла пора принести приплод, и сейчас время заготовки сена…»

  Это не имеет значения, Учитель. Пожилые люди могут проследить за стрижкой и спариванием овец, а дети и женщины за их окотом, а также справиться с заготовкой сена. Сады и поля могут подождать. Потому что если зерно уже затвердевает в колос, то еще рано скашивать его, а виноградникам, оливковым рощам и фруктовым садам нужно только позволить, чтобы их обильные плоды созрели в солнечном свете. Мы ничего не сможем сделать для них, пока не придет пора уборки урожая, в точности как мать семейства, которая ничего не может сделать, чтобы испечь хлеб, пока тесто не созреет. Солнце является дрожжами фруктов. Сейчас его очередь действовать, тогда как прежде действовал ветер, опыляя цветущие ветви. Во всяком случае!… Если мы  могли бы потерять несколько гроздей винограда, или несколько плодов, или если бы плевелы задушили бы некоторые колосья пшеницы, то это было бы очень незначительным вредом в сравнении с потерей одного из Твоих слов!» — говорит старик, которого я всегда видела высоко почитаемым в деревне.

   «Вы правы. Так что пойдем. 3. Мария Иаковлева, Я благодарю  и благословляю тебя, потому что ты была для Меня доброй матерью. Не плачь! Совершающие благие деяния не должны плакать».

   «Ах! Я теряю Тебя и больше не увижу Тебя вновь!»

   «Мы, конечно, встретимся вновь».

   «Ты вернешься сюда, Господь?» — спрашивает женщина, улыбаясь сквозь слезы. Когда?»

   «Я не вернусь, как сейчас…»

   «Тогда, где же мы встретимся вновь, если я, бедная старая женщина не могу пойти по дорогам мира в  поисках Тебя?»

    «На Небесах, Мария. В Доме нашего Отца, где есть место для иудеев и самарян, где есть место для тех, кто хочет любить Меня в духе и истине. Ты уже делаешь это, потому что ты веришь, что Я Сын истинного Бога…»

    «О! Я верю в это! Но нет надежды для нас, потому что один только Ты любишь нас, не делая различий».

    «Когда Я уйду, они (Он указывает на апостолов) придут вместо Меня. И в память обо Мне они не будут спрашивать, кем является тот, кто просит присоединения к стаду истинного и единственного Пастыря».

   «Я стара, Господь, я не смогу прожить так долго, чтобы увидеть это. Ты молодой и сильный, и Твоя Мать будет с Тобой в течение длительного времени, и те, кто любят Тебя и принадлежат к Твоему народу будут с Тобой… Почему Ты плачешь, о Мать Благословенного Господа?» — удивленно спрашивает она при виде слез, капающих из глаз Благословенной Девы.

   «У Меня нет ничего, кроме Моей печали… Прощай, Мария. Пусть Бог благословит тебя за то, что ты сделала для Моего Сына. И помни, что если твоя скорбь велика, то нет скорби большей, чем Моя, и никогда не будет на Земле. Никогда! Помни скорбную Марию из Назарета… Прощай!» И Мария плача отходит от старушки, поцеловав ее на пороге ее дома, направившись к женщинам вместе с Иоанном рядом с Собой. И Иоанн, со своей обычной слегка склоненной осанкой, и с лицом поднятым, глядящим на Нее, говорит: «Не плачь так Мария. Если многие ненавидят Твоего Иисуса, то многие и любят Его. Утешь Свой дух, Мать, глядя на тех, кто сейчас и в течение веков будут любить Твоего Сына всем своим существом», — и он заключает тихим голосом, почти шепча слова только для одной Марии, Которую он ведет и поддерживает за локоть, чтобы Она не споткнулась о камни на дороге, ослепнув от слез: «Не каждая мать будет способна увидеть свое дитя любимым… Многие будут печально восклицать: “Зачем я зачала его?”»

    4. Иисус присоединяется к ним, так как Мария и Иоанн остались одни, и идут чуть позади учениц. Иаков Алфеев идет с Иисусом. Остальные идут позади группой, задумчивые и печальные, как и ученицы, идущие впереди всех. Последними, группой, идут многие мужчины из Ефраима, негромко переговариваясь друг с другом.

   «Прощания всегда печальны, Мама. Особенно когда не знают, что конец является началом чего-то более совершенного. Это печальное последствие греха. И это остается даже после прощения. Но люди будут переносить это с большим мужеством, так как они будут иметь Бога своим Другом».

   «Ты прав, Иисус. Но есть скорбь, которую Бог позволяет нам вкусить, хотя Он самый по-отечески любящий Друг, какой может быть. Он такой со Мной. О! Бог добрый! Такой добрый. Я бы не хотела, чтобы Иаков и Иоанн, или кто-нибудь еще возмущались Моим слезам. Бог добр, Он всегда добр к бедной Марии. Я повторяла это Себе каждый день с тех пор, как Я стала способной думать. А сейчас… сейчас Я говорю это каждый час… каждую минуту. Чем больше нависает печаль, тем больше Я говорю это Самой Себе… Бог добр. Он даровал Тебя Мне: любящего святого Сына и такого, который даже только как тварь Божия, возмещает все скорби женщины… Он даровал Тебя Мне, бедной девушке, вознесенной до (служения) Матери Его воплощенного Слова… И радость от того, что Я могу называть Тебя “Сыном”, Господь, Которому Я поклоняюсь, так велика, что ни одна слеза не должна была бы вытекать из Моих глаз, какими бы ни были мучения, если бы Я была такой совершенной, как Ты учишь нас. Но Я бедная женщина, Сын! И Ты Мое Создание… И… какая мать сможет удержаться от плача, когда она узнает, что ее создание ненавидят, и она это знает?…         Сын, приди на помощь Твоей служанке… Конечно, все еще была во Мне гордость, когда Я думала, что Я сильная… Но тогда… время еще было отдалено… Сейчас оно уже пришло… Я чувствую это… Поддержи Меня, Иисус, Мой Бог! Если Бог позволяет Мне так страдать, то это, конечно, ради благой цели и Моего блага. Потому что если бы Он пожелал, Он бы позволил Мне страдать только из-за того, что происходит (сейчас)… Это Он сформировал Тебя в Моем чреве таким образом!… Сейчас… Вне всяких сравнений объяснение того, как Ты создал Самого Себя… Но Он желает, чтобы Я страдала… и да будет Он благословен за это… всегда. Но помоги Мне, Иисус. Помогите Мне все вы… все вы… потому что так горько море, в котором Мне предстоит утолять Мою жажду…»

   «Давайте произнесем молитву. Нас четверо, любящих Тебя всем своим сердцем, Мама. Здесь: Я, Твой Сын, Иоанн и Иаков, которые любят Тебя, как если бы ты была их Матерью… Наш Отец, сущий на Небесах…» — и Иисус, управляя маленьким хором из трех голосов, которые следуют за Ним вполголоса, произносит Молитву Господню, подчеркивая определенные высказывания, такие как: «да будет воля Твоя»… «не введи нас в искушение». Затем Он говорит: «Хорошо. Отец поможет нам исполнить Его волю, даже если наша слабость как человеческих существ такова, что мы думаем, что неспособны исполнить ее, и Он не введет нас в искушение думать, что Он не так  добр, потому что в то время как мы пьем из очень горькой чаши, Он пошлет Своих ангелов, чтобы утереть горечь с наших губ небесным утешением». Иисус держит за руку Свою Мать, Которая  храбро борется  со Своими слезами, удерживая их в глубине своего сердца. Два апостола рядом с ними: Иоанн рядом с Марией и Иаков Алфеев рядом с Иисусом, и они глядят на Них, глубоко тронутые.

   5. Ученицы снова и снова оглядываются назад, слыша плач Марии и молитву трех. Но они воздерживаются, и не присоединяются к ним.

  Позади апостолы спрашивают друг у друга: «Но почему Мария так плачет? Я сказала апостолы, но имела в виду всех их за исключением Иуды из Кериофа, который идет совершенно один, и выглядит очень задумчивым, почти мрачным, настолько, что Фома замечает это и говорит остальным:

  «Но что случилось с Иудой, почему он так выглядит? Он выглядит как приговоренный к смерти!»

   «Кто знает?! Возможно, он боится возвращаться в Иудею», — отвечает Матфей.

   «Я… Что сказал тебе Учитель о деньгах?» — спрашивает Зелот.

      «Ничего особенного. Он сказал мне: “Мы вновь возвращаемся к прежней ситуации. Иуда будет казначеем, а вы будете раздавать милостыню. Ученицы желают помочь нам с расходами”. Я не поверил, что это правда! Я имел дело с таким количеством денег, что возненавидел их».

  «Женщины-ученицы очень хорошо помогают. Эти сандалии такие надежные… Их не чувствуешь даже когда поднимаешься в гору. Интересно, сколько они стоят!» — говорит Петр, глядя на свои ноги, обутые в новые сандалии, защищающие как пятки, так и носки и удерживаемые на лодыжках тонкими кожаными ремешками.

  Их нашла Марта. Видна ее богатая предусмотрительная рука. Раньше мы так же привязывали их, но шнурки были мучением. Мы не теряли подошв, но теряли кожу на наших ногах…» — говорит Андрей.

    «И они повреждали пятки и носки… Вот почему тот, кто идет за нами всегда носил такие как эти!» — говорит Петр, указывая на Иуду из Кериофа.

   6. Дорога взбирается к гребню горы. Оглянувшись назад можно увидеть Ефраим, весь белый на солнце, и деревня кажется им уже оставшейся далеко внизу…

Десять апостолов смешались с ученицами, чтобы помочь им подниматься по дороге, которая в этом месте очень крутая, и Варфоломей, оставшийся позади, говорит людям из Ефраима: «Вы указали нам очень трудную дорогу, друзья мои».

   «Да, но за этим лесом есть хорошая дорога, которая выведет вас к Силому в короткое время. Так что вы сможете отдохнуть там дольше, чем если бы вы прибыли туда ночью по другой дороге», — отвечает один из них.

    «Ты прав. Чем труднее дорога, тем скорее она приведет нас к нашему месту назначения».

   «Ваш Учитель знает об этом. Именно поэтому Он не жалеет Себя! Ах! Мы никогда не забудем!… Прежде всего, что Он помог нам в эти последние дни, хотя услышал такие несправедливые оскорбления из уст некоторых людей из нашего региона. Он один добр, и потому Он помогает также ненавидящим Его».

     «Вы не ненавидите Его».

   «Нет, мы не ненавидим. Но есть очень многие, кого мы не ненавидим, и все же нас ненавидят без какой-либо причины».

     «Поступайте так, как поступает Он, без всякого страха, и вы увидите, что…»

    «Тогда, почему бы и вам не поступить так же? Это то же самое. Мы здесь, вы – там, и между нами гора: воздвигнутая общими ошибками. Наверху: всеобщий Бог. Тогда почему ни мы, ни вы не взбираемся по склонам, чтобы встретиться наверху, у стоп Божьих, рядом друг с другом?»

  Варфоломей понимает справедливый упрек, потому что при своем неоспоримом достоинстве, в нем есть навязчивая идея принадлежности к Израилю, и он непреклонен ко всему, что не Израиль. Он меняет предмет разговора, не дав прямого ответа, и говорит: «Не нужно подниматься. Бог спустился вниз, и находится среди нас. Достаточно следовать Ему».

   «Следовать Ему, мы согласны. Мы хотели бы сделать это. Но если мы пойдем в Иудею вместе с Ним, разве мы не повредим Ему? Тебе также известно в чем Его обвиняют, и в чем обвиняемся мы: в том, что мы самаряне, то есть, демоны».

   Варфоломей вздыхает и отходит от них, сказав: «Меня зовут, мне нужно пойти…» и ускоряет свой шаг.

   Ефраимляне смотрят ему вслед, и кто-то из них шепчет: «Ах! Он не похож на Него! Как много мы теряем, теряя Его!» — сопроводив эти слова жестом разочарования.

   7. «Знаешь ли ты, Элиас, что вчера вечером Он дал большую сумму денег главе синагоги, который передаст ее Марии Иаковлевой, так что она больше не будет страдать от мук голода?»

    «Нет, я не знал. Почему Он не дал деньги ей?»

   «Он не хотел , чтобы она Его благодарила. Она еще не знает. Я узнал, потому что глава синагоги сказал мне, чтобы спросить моего совета, должен ли он купить собственность ее Иоанна, которую ее брат хочет продать, или же он должен отдавать ей деньги понемногу. Я посоветовал ему купить собственность Иоанна. Она даст ей достаточно зерна, масла и вина, чтобы жить не голодая. А деньги…Это…»

    «Так это действительно большая сумма?!» — спрашивает третий мужчина.

  «Да. Наш глава синагоги получил довольно большую сумму также для других бедных людей в городе и окрестных деревнях. Чтобы “они также могли справить Праздник Опресноков, чтобы приветствовать Новое время”, как сказал Учитель».

    «Он, должно быть, сказал “новый год”».

   «Нет. Он сказал: “новое время”. Фактически глава синагоги не собирается использовать эти деньги до Праздника Опресноков».

   «О! А что Он имел в виду?» — спрашивают многие.

   «Что это значит? Я не знаю. Никто не знает. Не знает даже Иоанн, Его любимый апостол, не знает и Симон Ионин, который является главой учеников. Я спрашивал у них, и первый побледнел, а второй погрузился в мысли, как желающий догадаться».

   «А что скажешь об Иуде из Кериофа? Он важный среди них. Возможно важнее, чем другие двое. Он знает все, так он говорит. Он может знать также и об этом. Пойдем и спросим у него. Он любит говорить о том, что знает».

   Они спешат, чтобы настигнуть Иуду, который идет один, как вначале, совершенно один, сейчас, на дороге, потому что остальные скрылись за поворотом дороги, и кажется что их проглотили зеленые заросли на склоне.

   «Иуда, послушай нас. Учитель сказал, что Он желает великого празднества во время Праздника Опресноков, чтобы приветствовать новое время. Что Он имеет в виду?»

   «Я не знаю.  Разве я в уме у Учителя? Спросите у Него, поскольку Он так сильно любит вас», — и он ускорил свой шаг, оставив их разочарованными.

   «И он тоже не ровня Учителю. Нет никого, кто имел бы Его сострадание…» — говорят они, качая головами.

   «Ну, разве мы следуем за ними? Мы следуем за Ним! И мы поступаем правильно. Пойдем. Возможно, мы сможем узнать из Его уст, прежде чем Он пойдет в Иудею, что Он хотел сказать».

   И они ускоряют свое движение, присоединяясь к остальным, отдыхающим в лесу вековых дубовых деревьев, обращенном к одному из прекраснейших видов в Палестине.