ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
81. У брода через Иордан с пастухами Симеоном, Иоанном и Матфием. План освобождения Крестителя
18 января 1945.
1Вновь я вижу брод через Иордан: зеленая дорога, примыкающая к реке как с одной, так и с другой стороны, сильно утоптанная путешественниками благодаря ее тенистости. Вереницы осликов, бредущих туда и оттуда, и люди вместе с ними. У речной кромки трое мужчин пасут несколько овец. На дороге Иосиф в ожидании смотрит то вверх, то вниз.
Вдалеке, там, где одна дорога вливается в другую, прибрежную, появляется Иисус с тремя учениками. Иосиф зовет пастухов, и последние гонят овечек по дороге, заставляя их идти по травянистому берегу. Они быстро продвигаются навстречу Иисусу.
«Я вряд ли осмелюсь… Что я скажу Ему в качестве приветствия?»
«О! Он такой добрый! Скажешь Ему: „Да пребудет с Тобой мир“. Он тоже всегда так здоровается».
«Он-то да… А мы…»
«А кто такой я? Я даже не из числа Его первых почитателей, а Он так любит меня… о, как любит!»
«Который из них Он?»
«Тот, кто повыше и посветлее».
«Скажем Ему про Крестителя, Матфий?»
«О, конечно!»
«Не подумает, что мы предпочитаем Ему Крестителя?»
«Нет же, Симеон. Он – Мессия, видит сердца, а в наших Он увидит, что и в Крестителе мы искали Его».
«Ты прав».
И вот, наконец, обе группы в нескольких метрах друг от друга. Иисус уже улыбается Своей улыбкой, которую невозможно описать. Иосиф ускоряет шаг. Овцы тоже переходят на рысцу, подгоняемые пастухами.
«Мир да пребудет с вами, – говорит Иисус, воздевая руки, как для объятий. И уточняет: – Мир тебе, Симеон; вам, Иоанн и Матфий, Моим последователям и последователям Иоанна Пророка! Мир тебе, Иосиф», – и целует его в щеку. Остальные трое теперь уже на коленях. «Идите сюда, друзья. Под эти деревья, на отмель реки, и поговорим».
Они спускаются, и Иисус садится на большой выступающий корень, остальные – на землю. Иисус улыбается и пристально глядит на каждого из них по очереди: «Дайте, Я познакомлюсь с вашими лицами. Ваши души Мне уже знакомы, как души праведников, что стремятся к Добру, возлюбленному ими вопреки всем мирским выгодам. Передаю вам привет от Исаака, Илии и Левия. И еще один привет, от Моей Матери. 2Есть ли у вас новости о Крестителе?»
Мужчины, до сих пор словно проглотившие язык от смущения, ободряются. Отыскивают слова: «Он все еще в тюрьме. И наши сердца трепещут из-за него, потому что он в руках жестокого, который подчиняется исчадию ада[1] и окружен продажным двором. Мы его любим… Ты знаешь, что мы его любим и что он заслуживает нашей любви. После того, как Ты покинул Вифлеем, люди нас преследовали… но больше, чем от их ненависти, мы были опустошены, подкошены, словно поломанные ветром деревья, оттого что лишились Тебя. Потом, спустя годы страданий, подобных страданиям того, у кого зашиты веки, а он ищет солнца и не может его увидеть, ведь он тоже заперт в своего рода камере и не видит солнца, хотя чувствует его тепло своим телом, мы вдруг почувствовали, что Креститель – тот человек Божий, что предсказан Пророками как приготовляющий пути своему Христу, и пошли к нему. Мы сказали себе: „Если он – Его предшественник, то отправившись к нему, мы найдем Того“. Ведь именно Тебя, Господь, искали мы».
[1] Имеется в виду Иродиада, незаконная жена Ирода.
«Знаю. И вы нашли Меня. Я с вами».
«Иосиф сказал нам, что Ты приходил к Крестителю. В тот день нас там не было. Возможно, мы отошли куда-то по его просьбе. Мы исполняли те его духовные поручения, о которых он просил нас, с великой любовью, равно как с любовью слушали его, хотя он столь суров, он ведь не Ты, само Слово, а тот, кто всегда говорит слова Божьи».
«Знаю. 3А этого вы не узнаете?» – и указывает на Иоанна.
«Мы видели его вместе с другими галилеянами среди наиболее преданных Крестителю людей. И, если не ошибаемся, ты – тот, кого зовут Иоанном и о ком он говорил нам, своим ближним: „Смотрите: я первый, он последний. А потом будет: он первый, а я последний“. Мы так и не поняли, что он имел в виду».
Иисус поворачивается влево, к Иоанну, привлекает его к Своей груди с улыбкой, еще более лучезарной, и объясняет: «Он имел в виду, что он был первым, кто заявил: „Вот этот Агнец“, а этот будет последним из друзей Сына Человеческого, кто расскажет людям об Агнце; но что в сердце самого Агнца этот – первый, поскольку он Ему дороже всякого другого. Вот что он имел в виду. Но когда увидите Крестителя – вы его еще увидите, и еще послужите ему вплоть до назначенного часа – скажите ему, что он – не последний в сердце Христовом. Не столько по крови, сколько по святости он любим наравне с этим. Запомните это и вы. Если смирение святого объявляет себя „последним“, слово Божие объявит его равным ученику, близкому Мне. Скажите ему, что этого Я люблю, потому что он носит его имя, и потому что в нем Я нахожу приметы Крестителя, приготовляющего души ко Христу».
«Мы скажем это… Так мы его увидим снова?»
«Увидите».
4«Да. Ирод не осмеливается убить его из страха перед народом, и – с такими алчными и продажными придворными – его было бы легко освободить, если бы у нас было много денег. Но… но, как бы много их ни было – друзья одолжили – еще много не хватает. И мы очень боимся, что не успеем… и что он будет убит».
«Сколько, вы думаете, вам не хватает для выкупа?»
«Не для выкупа, Господь. Он слишком ненавистен Иродиаде, а она слишком сильно влияет на Ирода, чтобы можно было рассчитывать на успех в деле выкупа. Но… в Махероне собраны, я думаю, все самые жадные люди царства. Все хотят наслаждаться, все хотят первенствовать, от министров до слуг. А чтобы осуществить это, нужны деньги… Мы даже нашли того, кто за огромную сумму позволил бы Крестителю уйти. Ирод, наверное, тоже этого хочет… по причине страха. Ни по какой другой. Страха перед народом и страха перед женой. Таким образом – он угодил бы народу и избежал бы обвинений рассерженной жены».
«И сколько просит эта особа?»
«Двадцать талантов серебра. У нас только двенадцать с половиной».
5«Иуда, ты говорил, что те сокровища весьма достойны».
«Достойны и драгоценны».
«Сколько они могут стоить? Мне кажется, что ты в этом разбираешься».
«Да, разбираюсь. К чему Тебе знать их стоимость, Учитель? Хочешь их продать? Зачем?»
«Возможно… Скажи: сколько они могут стоить?»
«Если выгодно продать, как минимум, как минимум шесть талантов».
«Ты в этом уверен?»
«Да, Учитель. Одно это ожерелье, такое крупное и тяжелое, чистейшего золота – стоит, по меньшей мере, три таланта. Я его хорошо рассмотрел. А еще браслеты… Даже не представляю, как эти тонкие запястья Аглаи могли их выдержать».
«Это были ее кандалы, Иуда».
«Это так, Учитель… Однако многие желали бы иметь такие кандалы!»
«Думаешь? Кто же?»
«Ну… многие!»
«Да, многие, у которых человеческого – только их имя… А тебе известен возможный покупатель?»
«В общем, Ты хочешь их продать? Ради Крестителя? Но заметь: это прóклятое золото!»
«О, человеческая непоследовательность! Ты только что говорил, с явным пристрастием, что многие желали бы этого золота, а потом называешь его проклятым?! Иуда, Иуда!.. Оно проклятое, да. Оно проклятое. Но она сказала: „Оно освятится, послужив тому, кто беден и свят“, и для того и отдала его, чтобы облагодетельствованный молился за ее несчастную душу, которая, словно куколка будущей бабочки, округлилась в семени ее сердца. Кто святее и беднее Крестителя? По служению он равен Илии, но по святости – более велик, чем Илия. Он беднее Меня. У Меня есть Мать и есть дом… Когда у тебя они есть, да еще такие чистые и святые, как у Меня, ты никакой не обездоленный. У него больше нет дома, и больше нет даже могилы его матери. Все разграблено, осквернено человеческой подлостью. 6Так кто же этот покупатель?»
«Есть один в Иерихоне, и немало в Иерусалиме. Но тот, из Иерихона!!! А! Это коварный левантиец, золотобит, ростовщик, перекупщик, сутенер, явный разбойник, может, и убийца… несомненно преследуемый Римом. Называет себя Исааком, чтобы казаться евреем. Но его настоящее имя – Диомед. Я его хорошо знаю…»
«Это мы видим!» – перебивает Симон Зелот, который мало говорит, но все замечает. И спрашивает: «Откуда ты так хорошо с ним знаком?»
«Ну… понимаешь… Чтобы сделать приятное некоторым влиятельным друзьям. Я ходил к нему… и занимался делами… Мы, от Храма… понимаешь…»
«Да уж… вы промышляете всякими делами», – подытоживает Симон с холодной иронией.
Иуда вспыхивает, но молчит.
«Он может купить?» – спрашивает Иисус.
«Я думаю. Деньги у него никогда не переводятся. Конечно, нужно уметь продать, поскольку этот грек коварен, и если он увидит, что имеет дело с честным, с… несмышленым птенцом, он его хорошенько ощиплет. Но если будет вести дело с таким же стервятником, как он сам…»
«Отправляйся к нему ты, Иуда. Ты подходящий тип. У тебя хитрость лисицы и хищность стервятника. О, прости, Учитель. Я заговорил прежде Тебя!» – опять вступает Симон Зелот.
«Я думаю так же, как ты, и поэтому скажу Иуде пойти. Иоанн, иди с ним. Мы встретимся на закате. Место встречи будет около рыночной площади. Ступай. И постарайся как следует».
Иуда тут же поднимается. Иоанн смотрит умоляюще, словно брошенный щенок. Но Иисус снова заговаривает с пастухами и не видит этого умоляющего взгляда. Так что Иоанн пускается в путь вслед за Иудой.
7«Хотелось бы вас порадовать», – говорит Иисус.
«Ты всегда будешь радовать нас, Учитель. Да благословит Тебя за нас Всевышний. Тот человек – Твой друг?»
«Друг. Он тебе не показался таким?»
Пастух Иоанн опускает голову и молчит. Говорит Симон, ученик: «Только тот, кто добр, умеет видеть. Я не добрый – и не вижу того, что видит Доброта. Я вижу внешнее. Добрый проникает также и во внутреннее. Ты тоже, Иоанн, видишь, как я. Но Учитель добр… и видит…»
«Что ты, Симон, видишь в Иуде? Говори, велю тебе».
«Вот: глядя на него, я думаю о каких-то загадочных местах, что похожи на звериные логова и малярийные болота. В них видят лишь крайнюю неразбериху, и боязливо держатся от них подальше. А там наоборот… там внутри, наоборот, голубки и соловьи, а земля богата здоровой водой и целебными травами. Мне хочется верить, что Иуда такой… Я верю в это, ведь Ты его принял. Ты, знающий…»
«Да. Я, знающий… В сердце у этого человека множество изъянов… Однако нет недостатка и в добрых сторонах. Ты это видел в Вифлееме и даже в Кериоте. Этой доброй стороне, в которой и заключено все человеческое добро, надлежит возвыситься к доброте, но уже духовной. Тогда Иуда станет таким, каким ты бы желал ему быть. Он молод…»
«Иоанн тоже молод…»
«И в своем сердце ты договариваешь: а он лучше. Но Иоанн – это Иоанн! Полюби его, Симон, этого бедного Иуду… Прошу тебя об этом. Если полюбишь его… он покажется тебе добрее».
«Я стараюсь это сделать… ради Тебя… Однако он переламывает эти мои усилия, словно речной тростник… Но, Учитель, у меня есть лишь один закон: делать то, чего хочешь Ты. Поэтому я люблю Иуду, хотя что-то внутри меня взывает против него, обращаясь к моему я».
«Что, Симон?»
«Не знаю точно… Что-то похожее на крик солдата из ночного караула… и он говорит мне: „Не засыпай! Смотри!“ Не знаю… Это не имеет названия. Но это есть… есть во мне против него».
«Не думай больше об этом, Симон. Не пытайся дать этому определение. Некоторые истины знать болезненно… и в их понимании ты можешь ошибиться. Оставь это твоему Учителю. Ты же подари Мне свою любовь и считай, что она Меня осчастливит…»
И все заканчивается.