5 декабря 1945.

   ¹Две лодки, взятые, чтобы вернуться в Капернаум, скользят по неправдоподобно спокойному озеру, настоящей пластине лазурного хрусталя, которая, едва лишь лодки проходят, сразу же восстанавливает свою монолитную гладь. Однако это не лодки Петра и Иакова, а две другие, вероятно, взятые напрокат в Тивериаде. Еще я слышу, как Иуда негромко жалуется, что остался без денег после этой последней траты.

   «О других мы подумали. А о себе самих? Что мы теперь будем делать? Я надеялся на Хузу… Но тщетно. Мы в положении какого-то нищего, одного из тех многих, что сейчас выходят на дороги просить милостыню у паломников», – бормочет он вполголоса, обращаясь к Фоме.

   Но тот добродушно отвечает: «А что страшного, если и так? Я вот ни о чем не беспокоюсь».

   «Ну да! Однако в обеденный час именно ты захочешь съесть больше всех».

   «Верно! Я голоден. В этом я тоже силен. Ну что ж, сегодня вместо того, чтобы спрашивать, кто мне принесет хлеба и еды, я попрошу их прямо у Бога».

   «Сегодня! Сегодня! Но завтра мы будем в том же самом положении, и послезавтра тоже, а мы идем в сторону Декаполиса, где нас не знают, и люди там – наполовину язычники. И это не только хлеб, но и сандалии, которые изнашиваются, и бедные, которые к тебе пристают, а еще кто-то может приболеть и…»

   «И если ты будешь продолжать в том же духе, то скоро меня уморишь и тебе придется задуматься еще и о похоронах. О, сколько забот! А у меня… их нет вообще. Я весел и спокоен, как новорожденный».

   Иисус, казалось, погруженный в Свои мысли, сидя на носу лодки, почти на самом краю, оборачивается и громко говорит находящемуся на корме Иуде, но говорит так, будто обращается ко всем: «Остаться без гроша – очень хорошо. Божье отцовство просияет еще ярче, в том числе в самых простых вещах».

   «С недавних пор для Тебя всё хорошо. Хорошо, что чудо не происходит; хорошо, что у нас нет пожертвований; хорошо, что мы раздали всё, что имели; в общем, всё хорошо… А вот мне совсем не по себе… Ты можешь быть любимым Учителем, святым Учителем, но что касается материальной жизни… то тут Ты не сведущ», – Иуда говорит беззлобно, словно бы делал замечание какому-нибудь доброму брату, чьей непрактичной добротой он даже гордится.

   Иисус же отвечает ему улыбаясь: «Быть Человеком, не сведущим в том, что касается материальной жизни, – это Мое лучшее качество… И повторю: очень хорошо остаться без гроша», – и лучезарно улыбается.

   ²Лодка трётся о каменистое дно и останавливается. Они высаживаются, пока вторая лодка приближается и замедляет ход. Иисус вместе с Иудой, Фомой, Иудой и Иаковом, Филиппом и Варфоломеем направляются к дому…

   Из второй высаживаются Петр с Матфеем, сыновья Зеведея, Симон Зелот и Андрей. Но в то время как все уходят, Петр остается на берегу поговорить с лодочниками, которые их привезли и, возможно, ему знакомы, а затем помогает им снова отплыть. Потом переодевается в длинную одежду и поднимается вверх по берегу, чтобы отправиться к дому.

   ³Когда он пересекает рыночную площадь, к нему подходят двое и останавливают, говоря: «Послушай, Симон Ионин».

   «Слушаю. Чего хотите?»

   «Твой Учитель, именно потому что Он таков, заплатит или не заплатит две драхмы, положенные на Храм?»

   «Конечно, заплатит! А почему нет?»

   «Ну… потому что Он считает Себя Сыном Божьим и…»

   «Он и есть, – решительно парирует Петр, уже красный от негодования. И довершает: – Но так как Он еще и Сын Закона, притом лучший из его сынов, Он как всякий израильтянин заплатит свои драхмы…»

   «Для нас это неочевидно. Нам сказали, что Он не заплатит, а мы советуем Ему это сделать».

   «Хм-м-м, – бурчит Петр, чье терпение вот-вот истощится. – Хм-м-м… Мой Учитель не имеет нужды в ваших советах. Идите с миром и скажите тем, кто вас послал, что эти драхмы будут заплачены при первом удобном случае».

   «Заплачены при первом удобном случае!.. Почему не сразу? Кто уверит нас в том, что Он это сделает, если Он всё время бесцельно ходит туда-сюда?»

   «Не сразу – потому, что на данный момент у Него нет даже полушки. Если бы Его перевернули, то у Него не выпало бы ни гроша. Мы все без денег, поскольку, так как мы не фарисеи, не книжники, не саддукеи, не богачи, не шпионы, не аспиды, то мы обычно раздаем бедным то, что имеем, согласно Его учению. Понятно? А сейчас мы раздали всё и, пока Всевышний о нас не позаботится, можем умирать с голода или встать на углу улицы и просить милостыню. Расскажите и это тем, кто говорит, что Он – любитель поесть. Прощайте!» – и оставив их ни с чем, уходит, бормоча и пылая от возбуждения.

   ⁴Входит в дом и поднимается в верхнюю комнату, где Иисус выслушивает какого-то человека, который умоляет Его пойти в один дом на горе за Магдалой, где кто-то умирает.

   Иисус отпускает этого мужчину, пообещав отправиться туда незамедлительно, а затем, когда тот выходит, обращается к задумчиво сидящему в углу Петру и говорит: «Что скажешь, Симон? С кого согласно правилам цари Земли получают подати и налоги? С собственных детей или с чужих?»

   Петр вздрагивает и говорит: «Откуда Ты знаешь, Господь, то, что я собирался Тебе сказать?»

   Иисус улыбается, показывая жестом нечто вроде: «Оставим это», а потом говорит: «Ответь на Мой вопрос».

   «С чужих, Господь».

   «Стало быть, их дети от этого освобождены, что и в самом деле справедливо. Поскольку сын той же крови и принадлежит тому же дому, что и отец, и должен платить отцу разве только дань любви и послушания. Итак, Я, Сын Отца, не должен бы платить подать на Храм, являющийся домом Отца. Ты хорошо им ответил. Но так как между тобой и ними есть одна разница, и она следующая: ты веришь, что Я Сын Божий, а они и те, кто их послал, в это не верят, то Я, дабы не смущать их, заплачу эту подать, и сразу же, пока они еще на площади и взимают плату».

   «А чем, если у нас нет ни гроша? – спрашивает подошедший вместе с другими Иуда. – Видишь, есть ведь необходимость кое-что иметь?»

   «Мы можем одолжить у хозяина дома», – говорит Филипп.

   Иисус делает рукою знак помолчать и говорит: «Симон Ионин, ступай на берег и закинь как можно дальше леску, снабженную надежным крючком. И как только клюнет рыба, тяни леску к себе. Это будет крупная рыба. На берегу открой ей рот и найдешь внутри статир. Возьми его, пойди к тем двоим и заплати за Меня и за себя. Потом принеси эту рыбу. Мы ее пожарим, а Фома[1] проявит милосердие и даст нам немного хлеба. Поедим и немедленно отправимся к умирающему. Иаков и Андрей, приготовьте лодки, доберемся на них до Магдалы, а вечером возвратимся пешком, чтобы не мешать ловить рыбу Зеведею и шурину Симона».

[1] Фома – хозяин дома в Капернауме, где останавливался Иисус.

   ⁵Петр уходит, и вскоре его уже можно наблюдать на берегу забирающимся в какую-то лодочку, которая наполовину на воде, и забрасывающим тонкую и крепкую веревку с приделанным к ней ближе к концу камушком или свинцовым грузилом и переходящую в самую настоящую тонкую леску. Воды озера с серебристыми брызгами расступаются, когда в него погружается тяжесть, а затем всё снова стихает, успокаиваясь после того, как по воде расходятся концентрические круги…

   Но спустя недолгое время веревка, провисавшая в руках Петра, натягивается и начинает вибрировать… Петр тянет, тянет и тянет, тогда как веревка подвергается всё более и более энергичным сотрясениям. Наконец следует сильный рывок, и леска выныривает вместе со своей кружащейся в воздухе жертвой, которая, описав дугу над головой рыбака, валится на желтоватый песок, где продолжает извиваться от боли, вызванной рассекающим нёбо крючком и начинающимся удушьем.

   Это великолепная рыбина, крупная, как большой ромб^[2], и весом, как минимум, килограмма три. Петр выдергивает крючок из ее мясистых губ, засовывает ей в рот свой толстый палец и вынимает оттуда большую серебряную монету. Поднимает ее, зажав между большим и указательным пальцами, чтобы показать Учителю, стоящему у перил на террасе. А потом берет и скручивает веревку, забирает рыбу и бегом пускается в сторону площади.

[2] Ромб – вид средиземноморской рыбы.

   Апостолы – все как вкопанные… Иисус улыбается и говорит: «И таким образом мы избежим скандала…»

   ⁶Петр возвращается: «Они собирались идти сюда, да вместе с фарисеем Илиёй. Я попытался быть нежным, как девушка, и позвал их: „Эй! Казённые посланники! Возьмите. Здесь четыре драхмы, верно? Две за Учителя и две за меня. И всё в полном порядке, верно? До встречи в долине Иосафата, особенно с тобой, дорогой друг“. Они обиделись, что я сказал про Казну. „Мы служителя Храма, а не Казны“. „Взимаете налоги, как мытари. Для меня всякий сборщик налогов – казённый служитель“, – отвечал я. Илия же мне заявил: „Наглец! Ты желаешь мне смерти?“ „Нет, никоим образом, друг! Я желаю тебе счастливого путешествия к долине Иосафата. Разве ты не идешь на Пасху в Иерусалим? Так значит, мы сможем там встретиться, друг“. „Я этого не желаю и не хочу, чтобы ты позволял себе называть меня своим другом“. „Действительно, это слишком большая честь“, – ответил я и пошел прочь. Замечательно, что там было пол-Капернаума, и они видели, что я заплатил за Тебя и за себя. Так что тот старый змей уже не сможет ничего сказать».

   Все апостолы не смогли не посмеяться над этим рассказом и над мимикой Петра. Иисус пытается сохранить серьезность. Но еле заметная улыбка всё же мелькает на Его губах, когда Он произносит: «Ты хуже горчицы, – и заканчивает: – Приготовьте рыбу и давайте поторопимся. На закате Я хочу снова быть здесь».