25 ноября 1945.

   ¹Не знаю, где наши странники переночевали. Знаю, что сейчас снова утро, что они в пути, всё так же в гористой местности, и что у Иисуса перебинтована рука, а у Иакова Алфеева забинтован лоб, тогда как Андрей сильно хромает, а Иаков Зеведеев идет без мешка, который взял у него его брат Иоанн.

   Иисус уже дважды спрашивает: «Можешь идти, Андрей?»

   «Да, Учитель. Мне трудно идти из-за перевязки. Но боли не сильные». А во второй раз прибавляет: «Ну как Твоя ладонь, Учитель?»

   «Ладонь – это не нога. Она не трудится и болит мало».

   «Хм! Насчет мало – не верится: она так раздулась, и рана до самой кости… Масло – это хорошо. Но вот если бы той мази, от Твоей Матушки… надо было немного выпросить ее у…»^[1]

[1] Петр имел в виду: у Синтики, которая также делала эту мазь.  Но это должно было остаться тайной для Иуды Искариота.

   «У Моей Матушки. Ты прав», – находчиво говорит Иисус, почувствовав, чтó готово было слететь с языка у Петра, который смущенно краснеет, глядя на своего Иисуса с таким огорчением, что Тот улыбается и кладет Свою раненую руку на плечо Петра, привлекая его к Себе.

   «Тебе будет больно держать ее так».

   «Нет, Симон. Ты Меня любишь, а твоя любовь – это отличное целебное масло».

   «О! тогда, если на то пошло, Ты уже должен исцелиться! Мы все переживали, видя, как с Тобой обошлись, а кое-кто даже поплакал», – и Петр смотрит на Иоанна и Андрея…

   «Масло и вода – доброе лекарство, но слезы любви и сострадания – действеннее всего. И – видите? Мне сегодня гораздо легче, чем вчера. Поскольку сегодня Я знаю, до какой степени вы слушаетесь и любите Меня. Все», – и Иисус смотрит Своим ласковым взглядом, в котором наряду с теперь уже обычной грустью этим утром слегка просвечивает и радость.

   ²«Но каковы гиены! Никогда не видал подобной ненависти! – говорит Иуда Алфеев. – Должно быть, все они иудеи».

   «Нет, брат. Происхождение тут ни при чем. Ненависть одинакова повсюду. Вспомни, как несколько месяцев назад Меня изгоняли из Назарета и хотели побить камнями. Разве не помнишь?» – спокойно произносит Иисус, и после слов Фаддея это служит утешением тем из них, кто сам является иудеем.

   Таким серьезным утешением, что Искариот говорит: «Вот об этом я расскажу! Ох, расскажу! Мы не делали ничего плохого. Не отвечали, и Он с самого начала говорил очень дружелюбно. А они, как змеи, закидали нас камнями. Расскажу».

   «И кому ж ты расскажешь, если все они против нас?»

   «Я знаю кому. Пока что, как только увижу Стефана или Ерма, расскажу им. Об этом тут же узнает Гамалиил. А на Пасху расскажу сам знаю кому. Скажу: „Несправедливо так поступать. Вы в своем исступлении преступаете Закон. Это вы виновны, а не Он“».

   «Тебе бы лучше не приближаться к тем личностям! Сдается мне, что, на их взгляд, ты тоже повинен», – мудро советует Филипп.

   «Это правда. Лучше мне к ним никогда больше не приближаться. Да, лучше. Но Стефану расскажу. Он добрый, и в нем нет яда…»

   «Оставь это, Иуда. Ты ничего не изменишь к лучшему. Я их простил. Не будем больше об этом думать», – спокойно и убедительно произносит Иисус.

   ³Дважды, находя ручьи, и Андрей, и оба Иакова смачивают бинты, которыми перевязаны их ушибы. Иисус нет. Он продолжает невозмутимо идти, словно не чувствуя боли.

   Тем не менее, боль Его, наверное, чувствительная, раз Он вынужден просить Андрея преломить им хлеб, когда они останавливаются поесть; а когда у Него развязывается сандалия, Он должен просить Матфея снова ее зашнуровать… И, главное, спускаясь по крутой кратчайшей дороге и ударившись о какой-то пень, когда у Него заскользила нога, Он не может сдержать стона, а его повязка снова краснеет от крови. Настолько, что они останавливаются у первого же дома в селении, куда прибывают на закате, и просят воды и масла, чтобы полечить руку. И когда снимают бинты, ладонь оказывается сильно распухшей, посиневшей с тыльной стороны, с алеющей раной посередине.

   Ожидая, пока хозяйка дома спешно принесет всё, что требуется, все наклоняются посмотреть на Его раненую руку и высказывают свои замечания. Иоанн же отходит чуть поодаль, чтобы скрыть свои слезы.

   Иисус его зовет: «Иди сюда. Тут ничего страшного. Не плачь».

   «Знаю. Если бы это было у меня, я бы не плакал. Но это у Тебя. И Ты еще не рассказываешь о всех бедах, какие доставляет Тебе эта милая ладонь, что никогда и никому не причинила вреда, – отвечает Иоанн, которому Иисус доверил Свою раненую руку, и тот нежно гладит кончики ее пальцев, запястье, гладит вокруг посиневшего места, осторожно поворачивает ее, чтобы поцеловать раскрытую ладонь и приложиться к ней своей щекой со словами: – Горячая… О, как же она должна у Тебя болеть!» – и на нее капают слезы жалости.

   Женщина приносит воду и масло, и Иоанн при помощи льняной ткани очищает кровь, испачкавшую руку, с осторожностью поливает теплую воду на пораненное место, затем смазывает его, перебинтовывает чистыми полосками ткани и целует через повязку. Иисус кладет вторую ладонь на его склоненную голову.

   ⁴Женщина спрашивает: «Это твой брат?»

   «Нет, это мой Учитель. Наш Учитель».

   «Откуда идете?» – спрашивает она уже остальных.

   «С Галилейского моря».

   «Издалека! Зачем?»

   «Проповедовать Спасение».

   «Уже вечер. Оставайтесь в моем доме. Дом бедных людей, но честных. Могу предложить вам молока, как только вернутся мои дети со своими овцами. Мой муж охотно вас примет».

   «Спасибо, женщина. Если Учитель решит, останемся здесь».

   Женщина идет по своим делам, апостолы же спрашивают у Иисуса, как надо поступить.

   «Да, хорошо. Завтра пойдем в Кéдеш, а потом – в сторону Панеады. Я подумал, Варфоломей: надо сделать, как ты говоришь. Ты дал Мне хороший совет. Надеюсь таким путем найти других учеников и послать их перед Собой в Капернаум. Знаю, что некоторые уже находятся в Кéдеше, среди них – три ливанских пастуха».

   Возвращается женщина и спрашивает: «Ну как?»

   «Да, добрая женщина. Мы останемся на ночь здесь».

   «И на ужин. О, пожалуйте! Мне не в тягость. К тому же, нас здесь научили милосердию ученики того Иисуса из Галилеи, прозванного Мессией, который творит много чудес и проповедует Божье Царство. Но сюда Он так и не приходил. Наверно потому, что мы у Сиро-Финикийских границ. Но Его ученики приходили. И это уже много. На Пасху мы, жители селения, хотим все отправиться в Иудею посмотреть, не встретим ли этого Иисуса. Ведь у нас есть больные, а Его ученики кого-то исцелили, а кого-то нет. И среди тех – юный сын одного из братьев супруги моего деверя».

   «Что с ним?» – улыбаясь спрашивает Иисус.

   «Он… не разговаривает и не слышит. Родился таким. Может быть, какой-то бес вошел в утробу его матери, чтобы заставить ее отчаиваться и страдать. Но он хороший, не похож на бесноватого. Те ученики сказали, что в его случае нужен Иисус из Назарета, потому что, видимо, чего-то не хватает, и только этот Иисус… ⁵О! вот мои дети и мой муж! Мелхия, я приняла этих странников во имя Господа и начала рассказывать им про Левия… Сара, сходи быстро надои молока, а ты, Самуил, спустись в погреб и захвати масла и вина, и принеси с чердака яблок. Поторопись, Сара, мы будем стелить наверху».

   «Не трудись, женщина. Нам везде будет хорошо. Могу ли Я увидеть того человека, о ком ты говорила?»

   «Да… Но… О, Господи! Да не тот ли Ты Назарянин?»

   «Это Я».

   Женщина бухается на колени и голосит: «Мелхия, Сара, Самуил! Идите поклонитесь Мессии! Какой день! Какой день! И я принимаю Его в своем доме! И я с Ним вот так разговаривала! И принесла Ему воды промыть рану… О!..» Ее душат эмоции. Но затем она бросается к умывальному тазу и видит, что он пуст: «Зачем вы вылили ту воду? Она же святая! О! Мессия! У нас Сам Мессия».

   «Да. Но будь добра, женщина, никому об этом не говори. Лучше сходи за глухонемым и приведи его ко Мне сюда…» – с улыбкой говорит Иисус… 

   ⁶И вскоре Мелхия возвращается вместе с глухонемым юношей и его родителями, а с ними идет, по меньшей мере, еще полселения… Мать несчастного с мольбой преклоняется перед Иисусом.

   «Хорошо, будет, как ты хочешь», – и, взяв глухонемого за руку, Он отводит его чуть в сторону от напирающей толпы, которую апостолы принимаются отталкивать из жалости к Его раненой руке. Иисус прижимает к Себе глухонемого, вкладывает ему в уши указательные пальцы, касается языком его полуоткрытых губ, затем, подняв глаза к темнеющему небу, дует в лицо глухонемого, громко возглашает: «Отворитесь!» – и отпускает его.

   Мгновение юноша смотрит на Него, пока толпа шушукается. Поразительна перемена в лице глухонемого: прежде оно было безразличным и грустным, а теперь оно удивленное и улыбающееся. Он подносит ладони к ушам, надавливает на них и отпускает… Убеждается, что в самом деле слышит, открывает рот и говорит: «Мама! Я слышу! О, Господь, я преклоняюсь перед Тобой!»

   Толпу охватывает обычный восторг, и он еще усиливается оттого, что люди спрашивают себя: «Как же он мог сразу заговорить, если никогда не слышал ни слова с тех пор, как родился? Чудо из чудес! Он развязал узы его языка и открыл слух, и одновременно научил его говорить. Да здравствует Иисус из Назарета! Осанна Святому, осанна Мессии!»

   И они наседают на Него, поднявшего Свою раненую руку для благословения, тогда как некоторые, наученные хозяйкой, увлажняют свои лица или конечности теми немногими каплями, что остались в умывальном тазу.

   Иисус замечает это и возглашает: «За вашу веру будьте же все исцелены. Ступайте в свои дома. Будьте добрыми, честными. Верьте в слово Благой Вести. И держите, что знаете, при себе, пока не настанет час объявить это на площадях и на всех путях земных. Да пребудет с вами Мой мир».

   И заходит в просторную кухню, где сверкает огонь и дрожат огоньки двух светильников.