19 октября 1946

   1. Иисус выходит со Своими апостолами и Иосифом из Ципори и направляется к синагоге. Ясный прозрачный день радует людей, подобно обещанию весны после ветреных пасмурных зимних дней, поэтому многие жители Иерусалима вышли на улицы, некоторые идут в синагоги, некоторые возвращаются из них или из других мест, некоторые вместе со своими семьями желают выйти за город и насладиться солнечным светом на природе. Из дома Иосифа в Ципори видны Ворота Ирода, из которых выходят люди, чтобы насладиться ясным днем за стенами, на открытом месте, погрузившись в зеленую растительность, на свободном открытом пространстве, вдали от узких улочек между высокими строениями. Я думаю, что эта сельская округа Иерусалима способствует  сознательному желанию городских жителей примирить субботние ограничения на передвижения с их желанием воздуха и солнечного света, которыми следует  наслаждаться на природе, а не только на террасах, на крышах домов. Но Иисус направляется не к Воротам Ирода. Напротив, Он поворачивается к ним спиной и, изменив направление движения, идет к центру города.

   Но Он сделал всего несколько шагов по более широкой улице, на которую вышел из узкой улицы, на которой стоит дом Иосифа из Ципори, когда Иуда из Кериофа привлек Его внимание к молодому человеку, который идет по направлению к ним, нащупывая свой путь, касаясь стен тростью, подняв вверх свое лицо, лишенное глаз, походкой типичной для слепых. Его одежды бедны, хотя чисты, и он, должно быть, хорошо известен многим людям в Иерусалиме, потому что некоторые из них указывают на него, а некоторые идут к нему со словами: «Ты сегодня заблудился, приятель. Ты уже прошел по улицам Мориа и находишься в Безете».

   «Сегодня я не прошу милостыни», — отвечает слепой с улыбкой, и, все еще улыбаясь, продолжает идти к северной части города.

   2. «Учитель, посмотри на него. Его веки запечатаны. Нет, я бы сказал, что у него вообще нет век. Его лоб соединяется со щеками без каких-либо впадин, и под ним не видно никаких глазных яблок. Бедолага таким и родился. И он таким и умрет, даже ни разу не увидев света солнца или лица человека. Теперь скажи мне, Учитель. Он, конечно, согрешил, раз столь сурово наказан. Но если он родился слепым, а он точно таким родился, мог ли он согрешить прежде своего рождения? Возможно, согрешили его родители, а Бог наказал их, позволив ему таким родиться?»

   Также и другие апостолы вместе с Исааком и Марциамом собрались вокруг Учителя, чтобы услышать Его ответ. И двое состоятельных мужчин из Иерусалима, которые шли чуть позади слепого, ускорили свои шаги, заспешив к Иисусу, как если бы они были привлечены высоким ростом Учителя, Который возвышается над толпой. Здесь же также Иосиф Аримафейский, который держится в отдалении и, поднявшись на две ступени и прислонившись к главной двери, осматривается и наблюдает за всеми лицами.

   Иисус отвечает и Его слова отчетливо слышны в установившейся тишине: «Ни он, ни его родители не грешили больше, чем грешит любой человек, и, возможно, они грешили меньше. Поскольку бедность часто удерживает от греха. Но он родился таким, чтобы посредством него еще раз могли были явлены могущество и деяния Божии. Я есть Свет, которой пришел в мир, чтобы те в мире, кто забыл Бога, или утратил Его духовный образ, могли видеть и помнить Его, а те, кто ищут Бога, или уже принадлежат Ему, могли быть утверждены в своей вере и любви.  Отец послал Меня, чтобы за то время, которое еще даровано Израилю, Я смог завершить познание Бога в Израиле и мире. Поэтому Я должен исполнять дела Того, Кто послал Меня, свидетельствуя, что Я могу делать то, что может делать Он, потому что Я одно с Ним, и чтобы мир узнал и видел, что Сын не отличен от Отца, и мог уверовать в Меня, каков Я есть. Потом придет ночь, когда больше не будет возможности делать, и будет тьма, и те, кто не запечатлели в себе Мой знак и их веру в Меня, больше не смогут сделать это во тьме, смятении, скорбях, запустении и разрухе, которые потрясут эти места и поразят души болезненными страстными мучениями.  Но пока Я пребуду в мире, Я есть Свет и Свидетель, Слово, Путь и Жизнь, Мудрость, Сила и Милость.

   3. Итак, идите, поговорите со слепорожденным и приведите его сюда, ко Мне».

   «Иди ты, Андрей. Я хочу остаться здесь и посмотреть, что делает Учитель», — отвечает Иуда, указывая на Учителя, Который нагнулся над пыльной дорогой, плюнул на землю и своим пальцем смешал пыль со слюной, скатав шарики из грязи. Пока Андрей, который всегда готов услужить, идет за слепцом, собиравшимся уже свернуть на узкую улицу, на которой находится дом Иосифа из Ципори, Иисус расплющивает шарики обоими указательными пальцами и поднимает их на них, оставаясь в положении с поднятыми вверх руками, как держат их священники во время Святой Мессы с Евангелием или с Посланиями. Иуда сходит со своего места, сказав Матфею и Петру: «Поскольку вы не очень высокого роста, станьте сюда, и вам отсюда будет лучше видно». А сам становится сзади, почти скрывшись за сыновьями Алфея и Варфоломеем, который высокого роста.

   Андрей возвращается, держа за руку слепого, который с волнением повторяет: «Я не хочу денег. Отпусти меня. Я знаю, где находится человек, которого зовут Иисусом. Я собираюсь спросить…»

   «Вот Иисус, Он здесь, перед тобой», — говорит Андрей, остановившись перед Учителем.

   Иисус, вопреки Своему обычному поведению, ни о чем не спрашивает этого человека. Он сразу размазывает по закрытым векам маленькие комочки грязи, которые Он держал на Своих указательных пальцах, и говорит: «А теперь иди, так быстро, как только можешь, к Купальне Силоам, и не останавливайся и ни с кем не разговаривай».

   Слепой, с испачканным грязью лицом на мгновение пребывает в недоумении и шевелит губами, чтобы заговорить, Затем он сжимает их и подчиняется. Его первые шаги медленны, как если бы он был задумчив или разочарован. Затем он ускоряет свое продвижение, постукивая по стенам своей тростью, шагая все быстрее и быстрее, настолько быстро, насколько это возможно для слепого человек. Как если бы он чувствовал себя ведомым…»

   Двое мужчин из Иерусалима саркастически смеются, качают головам и уходят. Иосиф Аримафейский, и это меня удивляет, следует за ними, не сказав даже слова приветствия Учителю, повернув обратно, то есть, к Храму, тогда как он пришел с этого направления. Таким образом, слепой, двое мужчин и Иосиф Аримафейский идут к южной части города, тогда как Иисус в западном направлении и я теряю Его из виду, потому что Господь желает, чтобы я следовала за слепым и теми, кто следует за ним.

   4. Пройдя через Безету они вступают в долину, которая лежит между Мориа и Сионом, — я думаю, что в прошлом слышала, как ее называли Тиропеон (Tyropoeon), — идут по ней до Офела, обходят его, выходят на улицу, ведущую к Купальне Силоам, всегда в следующем порядке: первым идет слепой, который, должно быть, хорошо известен в этом квартале простонародью, затем двое мужчин, последним, на некоторой дистанции, Иосиф Аримафейский.

   Иосиф останавливается у бедного дома, и остается полускрытым самшитовой изгородью, которая ограждает маленький огород рядом с домом. Двое мужчин, напротив, подходят к бассейну и наблюдают за слепым, который осторожно приближается к большому бассейну и, почувствовав влажную стену, опускает одну руку в водоем и извлекает ее, каплющую водой, и омывает свои глаза один раз, два раза, три раза. На третий раз он выронил свою трость и прижал к своему лицу другую руку, издав крик как бы от боли.

   Затем он медленно отнимает руки от лица и его прежде болезненный крик превращается в восклицание радости: «О! Всевышний! Я вижу!», — и он бросается на землю, переполненный эмоциями, руками прикрывая глаза и сжимая свои виски, стремясь видеть, но испытывая непривычные ощущения от света. Он повторяет: «Я вижу! Я вижу! Так это земля! А это свет! Это трава, которую я узнавал только по ее прохладе…» Он встает и наклоняется, как человек несущий груз, груз своей радости, он подходит к струям, переливающимся через край бассейна воды, и смотрит на нее, текущую,  радостно блестя на солнце, и шепчет: «А это вода… Это ты! Вот как я чувствовал ее моими пальцами ( он погружает руку в воду), она холодная и ее нельзя удержать, но я не знал тебя… Ах! Красиво! Красиво! Как все красиво! Он смотрит вверх и видит дерево… он приближается к нему, касается его, протягивает руку, притягивает к себе маленькую ветку, смотрит на нее и смеется, смеется, он прикрывает глаза рукой и смотрит в небо, и две слезы скатываются из-под его девственных век, открывшихся, чтобы созерцать мир… И он опускает свой взор на траву, где цветок колышется на своем стебельке и видит себя, отраженного в воде. Он смотрит на себя и говорит: “Вот я какой! ” И он поражен, когда видит голубя, прилетевшего попить воды чуть поодаль, и маленького козлика, обрывающего последние листья с куста дикой розы, и женщину, которая пришла к бассейну с ребенком на груди. Женщина напоминает ему о своей матери, чье лицо ему незнакомо, и воздев руки к небу он кричит: “Да будешь Ты благословен, Всевышний, за свет, за мою мать, за Иисуса!” и он бежит прочь, оставив свою теперь уже бесполезную трость на земле…

   Двое мужчин не ждали, чтобы увидеть все это. Как только они поняли, что мужчина прозрел, они бросились в город. Иосиф, напротив, остался до конца, и когда  слепой, — который больше уже не слепой, — стрелой промчался мимо него к лабиринту переулков трудового района Офела, он оставляет свое место и возвращается в город, выглядя очень задумчивым.

   5. В предместье Офел, где всегда очень шумно, сейчас поднялась настоящая суматоха: люди бегают во всех направлениях, задавая вопросы и отвечая на них.

   «Ты мог принять за него кого-нибудь другого…»

   «Нет, я уверен. Я говорил с ним и спросил: “А это правда ты, Сидония, по кличке Бартолмай?”, и он ответил: “Это я”. Я хотел спросить его о том, как это случилось, но он убежал».

   «Где он сейчас?»

   «Он, конечно, со своей матерью».

   «Кто видел его?» — спрашивают некоторые люди, которые только что прибыли.

   «Я видел. Я видел», — отвечают многие.

   «Но как это случилось?»

    « … Я увидел его бегущего без своей трости, с двумя глазами на лице и сказал: “Смотри! Это был бы Бартолмай, если бы…”

   «Я говорю тебе, что до сих пор дрожу. Он ворвался в комнату с криком: “Мама, я вижу тебя!”»

   «Великая радость для его родителей. Теперь он сможет помогать своему отцу и зарабатывать свой хлеб…»

   «Эта бедная женщина! Она была так охвачена радостью, что ей стало плохо. О! Есть одно обстоятельство. Я пошел, чтобы попросить немного соли и…»

   «Давайте пойдем и послушаем самого человека…»

   Иосиф Аримафейский захвачен этим шумом и, — я не знаю, из любопытства или из духа подражания, — он следует за толпой и, в конце концов, оказывается в слепом переулке, который, если бы был продолжен, привел бы к Кедрону. Там толпится народ, заглушая своими голосами шум воды потока, раздувшегося от осенних дождей. Иосиф прибывает туда, когда из другого переулка, соединенного с этим, выходят двое вышеупомянутых мужчин с еще тремя: книжником, священником и еще одним, которого я не могу идентифицировать по его одеяниям. Они надменно пробивают себе путь сквозь толпу и пытаются войти в дом, переполненный людьми.

   Дом состоит из большой кухни, черной как смола, угол которой отгорожен грубой деревянной перегородкой, за которой находится кушетка и дверь, открывающаяся в другую комнату с кроватью побольше. Через дверь на противоположной стене виден маленький огородик всего в несколько квадратных метров. И это все.

   6. Исцеленный человек говорит, опираясь на стол, отвечая тем, кто задает ему вопросы, все они бедные люди подобные ему самому, простые люди Иерусалима, этого пригорода, который, пожалуй, самый бедный в городе. Его мать смотрит на него, стоя рядом с ним, и плачет, утирая слезы своей вуалью. Его отец, человек, изношенный работой, потирает бороду дрожащей рукой.

   Властные иудеи и учителя не смогли войти в дом и впятером вынуждены слушать слова исцеленного человека, находясь снаружи.

   «Как они были открыты? Тот человек, чье имя Иисус, запачкал мое лицо небольшим количеством влажной земли и сказал мне: “Пойди, умойся в купальне Силоам”. Я пошел туда, я умылся, мои глаза открылись, и я стал видеть».

   «Но как ты смог найти Ребе? Ты всегда говорил, что ты невезучий, потому что тебе никогда не удается встретиться с Ним, даже когда Он проходит здесь, направляясь к Ионе в Гефсиманию. И сегодня, сейчас, когда никто не знает, где Он…»

   «Э! Вчера вечером один из Его учеников пришел и дал мне две монеты, сказав: “Почему ты не пытаешься увидеть?” Я сказал ему: “Я пытался. Но я никогда не находил Иисуса, Который творит чудеса. Я искал Его, поскольку Он исцелил Анналию, девушку из моего предместья, но если я приходил сюда, то Он был там…” И он сказал мне: “Я один из Его апостолов, и Он делает то, что я хочу. Пойди завтра в Безету и ищи дом Иосифа Галилеянина, того, который торгует сушеной рыбой, Иосифа из Ципори, у Ворот Ирода и у арки на площади, на восточной стороне, и ты заметишь, что рано или поздно Он будет проходить там или войдет в дом, и я упомяну о тебе Учителю”. Я сказал: “Но завтра Суббота”. Я хотел сказать, что Он не станет делать чего-нибудь в Субботу. Он ответил мне: “Если ты хочешь быть исцеленным, то это тот день, потому что после мы покинем город, и ты не знаешь, увидишь ли ты Его когда-нибудь снова”. Я сказал также: “ Я знаю, что Его преследуют. Я слышал об этом у ворот Храмовой ограды, куда я хожу просить милостыню. Потому я говорю, что сейчас, когда Его преследуют, у него будет меньше охоты подвергнуться преследованию, и Он не исцелит меня в Субботу. И он ответил: “Делай, как я тебе говорю, и в Субботу ты увидишь солнце”. И я пошел. Кто бы не пошел, когда один из Его апостолов говорит это? Он также сказал мне: “Я тот, к кому Он больше прислушивается, и я пришел специально, потому что я чувствую жалость к тебе, и потому что желаю, чтобы его власть была ярко явлена после того, как они презрели Его. Ты, родившийся слепым, заставишь ее сиять. Я знаю, что говорю. Приди, и ты увидишь”. И я пошел и еще не дошел до дома Иосифа, когда какой-то человек взял меня за руку, но по его голосу я понял, что это не тот человек, который говорил со мной вчера, и он сказал мне: “Пойдем со мной, брат”, но я не хотел идти и думал, что он хочет дать мне немного хлеба и денег, возможно, какую-нибудь одежду, и я неоднократно просил его отпустить меня, потому что помнил, где я смогу найти человека по имени Иисус, и он сказал мне: “Вот Иисус, здесь, перед тобой”. Но я не мог ничего видеть, потому что был слеп. Я почувствовал, как два пальца, покрытые влажной землей, коснулись меня здесь и здесь, и услышал голос, говорящий: “Быстро пойди к купальне Силоам и умойся, и ни с кем не разговаривай”. И я сделал это. Но я приуныл, потому что надеялся, что стану видеть сразу же, я почти заключил, что это была шутка какого-то бессердечного юнца, и почти решил не идти туда. Но внутри себя я слышал добрый голос, который говорил: “Надейся и повинуйся”, так что я пошел к купальне, умылся, и прозрел». И молодой человек замолчал, экстатически вспоминая свою радость, когда он впервые увидел мир…

   7. «Пусть этот человек выйдет. Мы хотим допросить его», — кричат пятеро.

   Молодой человек протискивается через толпу и подходит к двери.

   «Где Тот, Кто исцелил тебя?»

   «Я не знаю», — отвечает он, а друг шепчет ему: «Это книжники и священники».

   «Что значит, что ты не знаешь? Ты только что сказал, что ты знал. Не лги учителям Закона и священникам! Горе тем, кто пытается обмануть народных магистратов!»[1]

[1] Магистрат — судья первой инстанции, избираемый в городских районах и рассматривающий дела о мелких преступлениях, а также мелкие гражданские иски. Магистраты могут также проводить предварительное расследование крупных преступлений и принимать решение о передаче дела в вышестоящие судебные инстанции.

   «Я никого не обманываю. Тот ученик сказал мне: “Он в этом доме”. И это было правдой, потому что я был близок к нему, когда меня взяли за руку и отвели к Нему. Но я не знаю где Он сейчас. Ученик сказал мне, что они собираются уйти. Он, может быть, уже за воротами».

   «Но куда Он пошел?»

   «А что я знаю об этом?! Возможно, Он пойдет в Галилею… учитывая то, как с Ним обращаются здесь!…»

   «Ты, непочтительный глупец, следи за тем, что говоришь, ты, ничтожнейший из этого сброда! Я спрашивал тебя, в какую сторону Он пошел?»

   «Но как я могу знать, если я был слеп? Может ли слепой знать, куда пошел другой человек?»

   «Хорошо. Пойдешь с нами».

   «Куда вы меня забираете?»

   «К начальникам фарисеев».

   «Почему? Что у них общего со мной. Может быть, это они исцелили меня и я должен поблагодарить их? Когда я был слепым и просил милостыню, мои руки никогда не принимали ни одной из их монет, мои уши никогда не слышали их милостивого слова, и мое сердце никогда не чувствовало их любви. Что мне сказать им? Мне нужно поблагодарить только одного человека, кроме моих отца и матери, которые любили меня, несчастливца, так много лет. И этот человек – Иисус, который исцелил меня, любя меня всем сердцем, как мои родители. Я не пойду к фарисеям. Я останусь с моими матерью и отцом, наслаждаясь их радостными лицами, после столь многих весен прошедших после той, когда я родился, но не увидел света».

   «Прекрати болтовню. Выйди и следуй за нами».

   «Нет! Я не пойду! Вы когда-нибудь утирали слезы моей матери, подавленной моим несчастьем, или капли пота моего отца, изнуренного работой? Я могу сделать это сейчас своим только что обретенным зрением и внешним видом, и, по-вашему, я должен оставить их и следовать за вами?»

   «Мы приказываем тебе пойти с нами. Приказы отдаются не тобой, а Храмом и начальниками народа. Если гордость от того, что ты был исцелен, притупила твой ум так, что ты не помнишь, что приказы отдаем мы, то мы напомним тебе. Выходи! Пойдем!»

   «Но почему я должен пойти с вами? Чего вы хотите от меня?»

   «Мы хотим, чтобы ты засвидетельствовал о факте. Сегодня Суббота. Дело было совершено в Субботу. Это будет записано как грех. Грех твой и того сатаны».

   «Вы дьяволы! Вы грешники! И я должен идти и свидетельствовать против Того, Кто помог мне? Вы, должно быть, пьяны!  Я пойду в Храм. Чтобы благословить Господа. Но не более того. Я был во мраке слепоты долгие годы. Но мои закрытые веки препятствовали  зрению только моих глаз. Мой разум продолжал видеть свет точно так же, по милости Божьей, и он говорил мне, что я не должен вредить Единственному Святому в Израиле!»

   «Мужчина, хватит! Разве ты не знаешь, что существует наказание для тех, кто противится магистратам?»

   «Я ничего не знаю. Я здесь и останусь здесь. И вам лучше не причинять мне вреда. Вы видите, что весь Офел на моей стороне!»

   «Да. Оставьте его в покое! Шакалы! Он находится под защитой Бога. Не касайтесь его! Бог с бедными! Бог с нами, вы, барышники и лицемеры!» Толпа кричит и угрожает в одной из тех спонтанных народных демонстраций, которые являются вспышкой негодования простых людей против своих притеснителей, или взрывом любви к своим защитникам. И они кричат: «Горе вам, если вы причините зло нашему Спасителю, Другу бедных! Трижды Святому Мессии. Горе вам! Мы не боялись гнева Ирода или начальников, когда мы этого хотели. Мы не боимся вашего гнева, вы, старые беззубые гиены! Вы, шакалы с тупыми когтями! Вы, бесполезные властолюбивые люди! Рим не хочет беспорядков и не преследует Ребе, потому что Он миролюбивый. Но Рим знает вас. Идите прочь! Прочь из кварталов тех, кого вы угнетаете десятинами, превосходящими их средства, для того, чтобы иметь деньги и удовлетворять вашу жажду наслаждений и совершать позорные переговоры. Вы являетесь потомками Ясона![2] Потомками Симона![3] Мучителями истинных Елеазаров[4], Святых Оний[5]. Вы, презирающие пророков, уйдите прочь!» Шум и крики становятся все более и более ожесточенными.

[2] 2 Мак. 4. 7-26

[3] 2 Мак. 3.4-6; 4.1-3

[4] 2 Мак. 6. 18-31

[5] 2 Мак. 3.1-3

   8. Иосиф Аримафейский, который был прижат к невысокой стене и до сих пор был внимательным, но пассивным наблюдателем происходящего, взбирается на эту стену с ловкостью, неожиданной в пожилом человеке и, тем более, закутанном в одежды и широкую мантию, и, стоя на стене, кричит: «Молчание, граждане. И слушайте Старейшину Иосифа!»

   Одна, две, десять голов поворачиваются в направлении крика. Они видят Иосифа. Они кричат его имя. Иосиф, должно быть, хорошо известен и пользуется большой благосклонностью людей, потому что крики негодования превращаются в крики радости: «Здесь Старейшина Иосиф! Долгие годы Иосифу! Мир и долгая жизнь праведнику! Мир и благословения благодетелю бедных! Замолчите! Иосиф собирается говорить! Замолчите!»

   Толпа умолкает с некоторым трудом и через несколько минут становится слышен шум Кедрона за переулком. Все теперь смотрят на Иосифа, так как они сейчас совершенно забыли, что заставляло смотреть их в противоположную сторону: на пятерых жалких опрометчивых мужчин, породивших бурю негодования.

   «Граждане Иерусалима, люди Офела, почему вы позволяете себе быть ослепленными подозрениями и гневом? Зачем это отсутствие уважения и пренебрежение обычаями, поскольку вы всегда были верны законам наших предков? Чего вы боитесь? Быть может, вы боитесь того, что Храм это Молох, который не отдает обратно то, что он получил? Боитесь ли вы того, что все ваши судьи слепы, более слепы, чем был слеп ваш друг, слепы сердцем и глухи к справедливости? Разве не в наших обычаях, что чудесные случаи проверяются, записываются и сохраняются теми, кто ответственен за Хроники Израиля? Итак, также чтобы почтить Ребе, Которого вы любите, позвольте чудесно исцеленному человеку подняться к Храму, чтобы дать доказательства дела, которое Он совершил. Вы все еще колеблетесь? Ну, тогда я поручаюсь, что никакого вреда не случится с Бартолмаем. И вы знаете, что я не лгу. Я буду сопровождать его туда, как дорогого мне сына, а затем я приведу его сюда обратно. Поверьте мне. И не превращайте Субботы в день греха, восставая против ваших начальников».

   «То, что он говорит, верно. Мы не должны делать этого. Мы можем верить ему. Он праведный человек. Его голос всегда преобладает в хороших решениях Синедриона». Люди совещаются друг с другом и, в конечном итоге, кричат: «Да, мы доверим тебе нашего друга!» Затем они обращаются к молодому человеку: «Пойди! Не бойся. С Иосифом Аримафейским ты в такой же безопасности, как со своим отцом, и даже в большей», — и они расступаются, чтобы молодой человек мог подойти к Иосифу, который спускается со своей импровизированной кафедры, и пока он проходит мимо, они говорят ему: «Мы тоже идем, Не бойся!»

   Иосиф в своих красивых богатых шерстяных одеждах, кладет одну руку на плечо молодого человека и трогается в путь. Серая изношенная туника молодого парня и его короткая мантия трутся о темно-красную широкую и даже еще более темную роскошную мантию старого члена Синедриона. За ними идут пятеро мужчин, затем большая толпа из Офела…

   9. Сейчас они приближаются к Храму, пересекая центральные улицы, привлекая внимание многих людей, указывающих друг другу на прежде слепого человека со словами: «Это тот слепой парень, который просил милостыню! А сейчас у него есть глаза! Возможно, это кто-то похожий на него! Нет. Это, конечно, тот самый человек, и они ведут его в Храм. Пойдем и посмотрим». И процессия становится все длиннее и длиннее, пока не исчезает за стенами Храма.

   Иосиф ведет молодого человека в зал, который не является залом Синедриона, где много фарисеев и книжников. Иосиф входит вместе с Бартолмаем и пятью мужчинами, сопровождающими их. Простой люд Офела вытеснен обратно во двор.

   «Вот этот человек. Я привел его сюда сам, потому что присутствовал, не будучи замеченным, при его встрече с Ребе и при его выздоровлении. И я могу сказать вам, что эта встреча была совершенно случайной, насколько это касается Ребе. Человек, и вы услышите об этом сами, был приведен или, скорее, приглашен пойти туда, где был Ребе, Иудой из Кериофа, который вам известен. И я слышал, и эти двое, которые были со мной, также слышали, как Иуда побуждал Иисуса из Назарета сотворить чудо. Я теперь свидетельствую здесь, что если есть кто-то, кто должен быть наказан, то это не слепой человек и не Ребе, но человек из Кериофа. Бог видит, лгу ли я, говоря то, что думаю.  Человек из Кериофа является единственным ответственным за то, что произошло, так как он спровоцировал это происшествие тщательно спланированными маневрами. Таково мое утверждение».

   «То, что ты утверждаешь, не отменяет прегрешения Ребе. Если один из Его учеников согрешил, Учитель не должен совершать греха. И Он согрешил, исцелив этого человека в Субботу. Он совершил рабскую работу».

   «Сплевывать на землю – это не рабская работа. И касаться глаз другого человека – тоже не является рабской работой. Я тоже касался этого человека, но я не думаю, что я совершил грех».

   «Он совершил чудо в Субботу. Вот почему Он согрешил».

   «Чтить Субботу посредством чуда – это благодать Божия и знак Его щедрости. Это Его день. Разве не может Всемогущий отпраздновать его чудом, которое явит яркое сияние Его власти?»

   «Мы здесь не для того, чтобы выслушивать тебя. Ты не обвиняемый. Мы хотим задать вопросы этому человеку. 10. Теперь отвечай ты. Как ты обрел свое зрение?»

   «Я объяснял это, и эти люди слышали меня. Ученик этого Иисуса сказал мне вчера: “Приди, и я тебя исцелю”. И я пошел. И я почувствовал какую-то грязь, которая была намазана сюда, и услышал голос, который сказал мне, чтобы я пошел к купальне Силоам и умылся. Я сделал это и теперь я вижу».

   «Но ты знаешь, кто исцелил тебя?»

   «Конечно, знаю! Иисус. Я говорил вам».

   «Но ты знаешь точно, кто такой Иисус?»

   «Я ничего не знаю. Я беден и невежествен. И совсем недавно я был слепым. Я знаю это. И я знаю, что Он исцелил меня. И если Он был способен сделать это, то Бог, конечно, с Ним».

   «Не богохульствуй! Бог не может быть с теми, кто не соблюдает Субботы», — кричат некоторые.

   Но Иосиф и фарисеи Елеазар, Иоанн и Иоаким замечают: «Не может грешник творить такие чудеса».

   «Вы тоже совращены этим одержимым человеком?»

   «Нет. Мы справедливы. И мы говорим, что если Бог не может быть с теми, кто работает в Субботу, то не может также человек сделать зрячим слепорожденного, без помощи Божьей», — спокойно говорит Елеазар, а остальные кивают в знак согласия.

   «Ты забыл о демонах?» — раздраженно кричат злонамеренные враги.

   «Я не могу поверить, и вы не верите, что демон может совершить поступок, который способен заставить кого-то воздать хвалу Господу», — говорит фарисей Иоанн.

   «А кто восхваляет Его?»

   «Этот молодой человек, его родственники, весь Офел, и я с ними, и со мной все те, кто праведны и боятся Бога святым образом», — отвечает Иосиф.

   Злонамеренные теперь прибегают к насмешкам, не зная, что возразить, атакуя Сидонию, по прозвищу Бартолмай: «Что ты скажешь о Том, Кто открыл твои глаза?»

   «Насколько я понимаю, Он пророк. И Он более велик, чем Илия, в случае с сыном вдовы из Сарепты. Потому что Илия вернул душу обратно в мальчика. Но этот Иисус дал мне то, чего я никогда не терял, потому что я никогда не имел этого: мое зрение. И если Он сделал мне глаза в мгновение ока из ничего, за исключением малого количества грязи, тогда как моя мать не смогла сделать их за девять месяцев из плоти и крови, то Он, должно быть, велик как Бог, Который сотворил человека из грязи».

   «Убирайся! Убирайся! Ты, богохульник. Лжец! Развратник!» — и они изгоняют его, как если бы он был одержим.

   11. «Этот человек лжет. Это не может быть правдой. Все знают, что человек, который родился слепым, не может быть исцелен. Это, должно быть, кто то, похожий на Бартолмая, и Назарянин подготовил его… или… Бартолмай никогда не был слепым».

   Услышав такое поразительное заявление, Иосиф Аримафейский взорвался: «От дней Каина известно, что ненависть ослепляет людей. Но что она делает их глупцами, об этом еще не было известно. Как вы думаете, правдоподобно ли, чтобы человек достиг зрелости, притворяясь, что он слеп, просто ожидая… возможного и очень отдаленного крайне важного случая? Или что родители Бартолмая не узнают своего сына, или что они поддались на этот обман?»

   «Деньги могут сделать все. А они бедны».

   «Назарянин беднее, чем они».

   «Ты лжешь! Через Его руки проходят суммы, достойные сатрапа!»

   «Но не задерживаются в них ни на мгновение. Это деньги для бедных. Они используются для благих целей, а не для обмана».

   «Как ты защищаешь Его! И ты один из Старейшин!»

   «Иосиф прав. Истину следует говорить, какой бы пост ни занимал человек», — говорит Елеазар.

   12. «Идите и позовите слепого человека обратно. Поспешите и приведите его сюда вновь. И пусть остальные пойдут к его родителям и приведут их сюда», — кричит Хелкия, открывая дверь и отдавая приказания каким-то людям ожидающим снаружи. При этом его рот почти покрыт пеной, так его душит злоба.

   Несколько человек бегут сюда, несколько туда. Первым возвращается Сидония, прозванный Бартолмаем, который удивлен и недоволен. Его заталкивают в угол, не спуская с него глаз, подобно своре собак глядящих на дичь… Позже, через некоторое время, прибыли его родители, окруженные толпой.

   «Вы двое войдите. Все остальные вон!»

   Двое входят и выглядят испуганными. Они видят своего сына в углу, невредимого, но под арестом. Его мать стонет: «Сын! И этот день должен был стать для нас счастливым!»

   «Слушайте нас. Этот человек ваш сын?» — грубо спрашивает один из фарисеев.

   «Конечно, он наш сын! И кем бы он мог быть, если не им?»

   «Вы действительно уверены в этом?»

   Отец и мать так изумлены этим вопросом, что смотрят друг на друга, прежде чем ответить.

   «Отвечайте на мой вопрос!»

   «Благородный фарисей, ты считаешь, что отец и мать могут быть обмануты в том, что касается их ребенка?» — смиренно говорит отец.

   «Но… можешь ли ты поклясться в этом… Да, что ни за какую сумму денег тебя не просили сказать, что это твой сын, тогда как этот человек только похож на него?»

   «Просили сказать? Но кто? Поклясться? Да, тысячу раз, во имя алтаря и во Имя Божие, если вы этого желаете!» Его утверждение так решительно, что могло бы обескуражить самую тупоумную личность.

   Но только не фарисеев, они не унывают! Они спрашивают: «Но разве ваш сын не родился слепым?»

   «Да. Его веки были закрыты, и под ними ничего не было…»

   «Как же случилось, что сейчас он может видеть, у него есть глаза и его веки открыты? Вы же не собираетесь сказать мне, что глаза выросли просто так, как цветы весной и что веки открылись просто как цветочная чашечка!…» — говорит другой фарисей с саркастическим смехом.

   «Мы знаем, что этот человек действительно был нашим сыном на протяжении почти тридцати лет и что он родился слепым, но мы не знаем как он сейчас может видеть или кто открыл его глаза. Во всяком случае, спросите его. Он не слабоумный и не маленький мальчик. Он уже вошел в зрелый возраст. Спросите его, и он скажет вам».

   «Вы лжете. В вашем доме он сказал, как он был исцелен и кем. Почему вы говорите, что не знаете?» — кричит один из двух мужчин, которые всегда следовали за слепым.

   «Мы были так ошеломлены изумлением, что не слушали его», — отвечают родители оправдываясь.

   13. Фарисеи поворачиваются к Сидонии, прозванному Бартолмаем, и говорят: «Подойди сюда. И воздай славу Богу, если можешь! Разве ты не знаешь, что Тот, Кто коснулся твоих глаз является грешником? Разве ты не знаешь этого? Ну, тогда тебе лучше узнать. Мы говорим тебе, потому что мы знаем».

   «Кто знает! Вполне может быть так, как вы говорите. Я не знаю, грешник ли Он или нет. Я только знаю, что прежде я был слеп, а теперь вижу и притом совершенно ясно.

   «Но что Он сделал тебе? Как Он открыл твои глаза?»

   «Я уже сказал вам, а вы не слушали меня. Сейчас вы желаете услышать все это вновь? Почему? Вы хотите стать Его учениками?»

   «Глупец! Ты можешь быть учеником этого человека. Мы ученики Моисея. И мы знаем все о Моисее и что Бог говорил с ним. Но об этом человеке мы ничего не знаем, ни откуда Он пришел, ни Кто Он, и никакое небесное предзнаменование не указывает на Него как на пророка».

   «Именно это и удивительно! Что вы не знаете откуда Он пришел и говорите, что никакое предзнаменование не указывает на Него как на праведного человека. Но Он раскрыл мои глаза и никто из нас в Израиле никогда не был способен делать это, даже любовь матери и жертвоприношения моего отца. Но есть нечто, что все вы знаете, как вы, так и я, то есть, что Бог не слушает грешников, но только тех, кто боится Бога и творит Его волю. Ни в одной части мира никогда не слыхали, чтобы кто-либо мог открывать глаза человеку, родившемуся слепым, но этот Иисус сделал это. Если бы Он не пришел от Бога, Он не был бы способен делать это».

   «Ты родился грешником во всех отношениях, и ты так же изуродован духовно, как был изуродован телесно, и даже более того, и ты осмеливаешься учить нас? Убирайся, проклятый недоносок и стань демоном вместе с твоим соблазнителем. Убирайтесь, все вы, глупый грешный народ!» — и они выгоняют сына, отца и мать, как если бы они были прокаженными.

   Трое быстро уходят в сопровождении своих друзей. Но когда они были уже за оградой Храма, Сидония оборачивается и говорит: «А вы можете оставаться там, где вы находитесь, и говорить то, что хотите. Истина состоит в том, что я вижу и что я восхваляю Бога за это. Вы можете быть демонами, но не Благой, Который исцелил меня».

   «Замолчи, сын! Замолчи! Как бы это не оказалось губительным для нас!…» стонет его мать.

   «О! Мама! Неужели воздух в том зале отравил твою душу, так как ты учила меня славить Бога в моем несчастье, а сейчас не можешь поблагодарить Его в нашей радости, и боишься людей? Если Бог возлюбил меня и тебя так сильно, что даровал нам это чудо, разве Он не сможет защитить нас от горстки людей?»

   «Наш сын прав, женщина. Давайте пойдем в нашу синагогу, чтобы восхвалить Бога, поскольку они выгнали нас из Храма. И пойдем сразу, пока Суббота не закончилась…»

   И, ускорив свои шаги, они исчезают в переулках в долине.