5 сентября 1945.

  ¹Уже ночь, когда Иисус возвращается домой. Он бесшумно заходит в сад, на минутку заглядывает в темную кухню. Видит, что она пуста. Заглядывает в две другие комнаты, где находятся подстилки и кровати. Они тоже пусты. Только оставленные одежды, сваленные в кучу на полу, говорят о том, что апостолы вернулись. Дом кажется необитаемым, настолько в нем тихо.

  Иисус, производя меньше шума, чем какая-нибудь тень, поднимается по лесенке, белоснежный в белоснежном свете полной луны, и выходит на террасу. Идет по ней. Он похож на призрака, что движется беззвучно. На светлого призрака: в ярко-белом лунном сиянии Он кажется тоньше и еще выше. Приподнимает рукой полог, висящий на двери в верхнюю комнату и оставшийся опущенным с тех пор, как ученики Иоанна вошли туда вместе с Иисусом. Внутри – сидящие тут и там, кучками или по одному, апостолы с учениками Иоанна и Манаилом, и уснувший Марциам, положивший голову на колени Петру. Луна вовсю освещает комнату, струясь своим фосфоресцирующим светом из открытых окон. Никто не разговаривает. И никто не спит, за исключением мальчика, присевшего на подстилке на полу.

   ²Иисус тихо входит, и первым, кто Его замечает, оказывается Фома. «О, Учитель!» – говорит он, вздрагивая.

   Остальные тоже встрепенулись. Петр в своем порыве готов тут же вскочить на ноги, но вспоминает о ребенке и делает это плавно, укладывая темноволосую голову Марциама на свое сидение, отчего добирается до Иисуса последним, когда Учитель усталым голосом много перенесшего человека отвечает Иоанну, Иакову и Андрею, которые рассказывают Ему о своем горе: «Понимаю. Но только неверующий может чувствовать себя безутешным по причине смерти. Не мы, кто знает и верит. Иоанн больше не отделен от нас. Раньше был. Более того, раньше он разделял нас. Или со Мной, или с ним. Теперь уже нет. Там, где он, там и Я. Он рядом со Мной».

   Петр просовывает свою седую голову между головами молодых, и Иисус его замечает: «И ты тоже плакал, Симон Ионин?» И Петр более сиплым, чем обычно, голосом говорит: «Да, Господь. Ведь я тоже был учеником Иоанна… И потом… и потом… Подумать только, что еще в прошлую пятницу я сетовал на то, что присутствие фарисеев может отравить нам субботу! А вот теперь действительно горькая суббота! Я привез мальчика… чтобы суббота была еще прекраснее… И вот…»

   «Не падай духом, Симон сын Ионы. Иоанн не потерян. Говорю это также и тебе. И взамен мы получили троих хорошо подготовленных учеников. Где мальчик?»

   «Там, Учитель. Спит…»

  «Пускай спит, – говорит Иисус, склоняясь над спокойно спящей темноволосой головкой. А затем опять спрашивает: – Вы ужинали?»

   «Нет, Учитель. Ждали Тебя и уже начали беспокоиться оттого, что Ты задерживаешься, не зная, где Тебя искать… и нам стало казаться, что мы и Тебя потеряли».

   «У нас есть еще время побыть вместе. Давайте, приготовьте ужин, поскольку после мы отправимся в другое место. Мне нужно уединиться среди друзей, а останься мы тут назавтра, мы были бы все время окружены людьми».

   «И я клянусь Тебе, что не вынес бы их, особенно те змеиные фарисейские души. И им бы не поздоровилось, если б они в синагоге отпустили в наш адрес хотя бы улыбку!»

  «Ладно тебе, Симон!.. Однако Я предусмотрел и это. Поэтому и вернулся забрать вас с Собой».

   При свете двух светильничков, зажженных с двух сторон стола, лучше видны искаженные выражения их лиц. Разве что на лице Иисуса торжественное величие, да Марциам улыбается во сне.

   «Мальчик поел раньше», – поясняет Симон.

   «Тогда лучше, чтобы он спал», – говорит Иисус.

  И посреди Своих учеников Он возносит и раздает скудную пищу, которую те без всякой охоты съедают. Вскоре трапеза окончена.

   ³«Расскажите Мне теперь, что сделали…» – побуждает Иисус.

  «Я с Филиппом был на равнинах Вифсаиды, и мы благовествовали и исцелили больного ребенка», – говорит Петр.

  «На самом деле исцелил его Петр», – говорит Филипп, не желающий приписывать себе чужой славы.

   «О, Господь! Не знаю, как я это сделал. Я сильно молился, от всего сердца, потому что мне стало жаль бедняжку. Потом помазал его маслом и растер своими грубыми руками… и он исцелился. Когда я увидел, что лицо его порозовело и он открыл глаза, в общем, ожил, я почти испугался».

   Иисус без слов кладет ему на голову Свою ладонь.

   «Иоанн многих удивил тем, что изгнал беса. Но говорить была моя очередь», – докладывает Фома.

   «Твой брат Иуда сделал то же самое», – говорит Матфей.

   «Раз так, то и Андрей тоже», – говорит Иаков Алфеев.

   «А вот Симон Зелот исцелил прокаженного. О, он не побоялся до него дотронуться! А мне потом сказал: „Да не пугайся. По воле Божьей никакой физический вред нас не затронет“», – рассказывает Варфоломей.

  «Ты правильно сказал, Симон. А вы двое?», – спрашивает Иисус Иакова Зеведеева и Искариота, что стоят немного поодаль: первый разговаривает с тремя учениками Иоанна, второй – в одиночестве и хмурый.

   «О! Я ничего не сделал, – отзывается Иаков, – а Иуда совершил три впечатляющих чуда: слепой, парализованный и бесноватый. Мне он показался лунатиком. Но народ считал его бесноватым…»

   «Бог тебе столько помогал, а ты стоишь с таким лицом?» – удивляется Петр.

   «Я тоже умею быть смиренным», – отвечает Искариот.

  «А потом мы гостили у одного фарисея. Я там чувствовал себя неловко. Но Иуда лучше приспосабливается и прямо-таки приручил его. В первый день тот еще держался, а потом… Правда, Иуда?»

   Иуда молча кивает.

  «Очень хорошо. И у вас будет получаться все лучше и лучше. Следующую неделю мы проведем вместе. А пока… Симон, сходи приготовь лодки. И ты тоже, Иаков».

   «На всех, Учитель? Мы не поместимся».

   «Не можешь достать еще одну?»

   «Если спрошу у моего шурина, то да. Иду».

   «Ступай. И как только все сделаешь, возвращайся. И не вдавайся в объяснения».

  Четверо рыбаков уходят. Остальные спускаются вниз взять мешки и плащи. ⁴Остаются Манаил с Иисусом. Мальчик продолжает спать.

   «Учитель, далеко отправляешься?»

   «Пока не знаю… Они уставшие и опечаленные. Я тоже. Рассчитываю отправиться к Тарихее, на равнины, чтобы спокойно уединиться…»

  «У меня есть лошадь, Учитель. Так, если позволишь, я приеду вдоль озера. Долго там пробудешь?»

   «Возможно, всю неделю, но не больше».

  «Тогда я приеду. Учитель, благослови меня в этот раз на прощание. И сними тяжесть с моего сердца».

   «Какую, Манаил?»

   «Я чувствую угрызение совести, оттого что оставил Иоанна. Возможно, если бы я был там…»

   «Нет. Это был его час. И он, несомненно, был рад увидеть, что ты пришел ко Мне. Пусть у тебя не будет этой тяжести. Старайся лучше побыстрее и навсегда освободиться от единственной тяжести, что у тебя есть: пристрастие быть человеком. Стань духом, Манаил. Да пребудет с тобой Мой мир. Скоро вновь увидимся в Иудее».

   Манаил преклоняет колени, и Иисус благословляет его. Потом поднимает его и целует. Снова заходят остальные и обмениваются приветствиями: как апостолы, так и ученики Иоанна. Последними приходят рыбаки.

   «Все сделано, Учитель. Можем выступать».

   «Хорошо. Попрощайтесь с Манаилом, он останется здесь до завтрашнего заката. Соберите съестное, наберите воды и пойдем. Старайтесь не шуметь».

   Петр наклоняется, чтобы разбудить Марциама.

   «Нет, не надо. Он может заплакать. Я сам возьму его на руки», – говорит Иисус и плавно поднимает мальчика, который едва начинает хныкать, но затем инстинктивно устраивается на руках у Иисуса.

   ⁵Они тушат светильники. Выходят, закрывают дверь, спускаются. На пороге сада снова прощаются с Манаилом, а потом вереницей по лунной дороге идут к озеру: громадному серебряному зеркалу под луной, находящейся в зените. Три фонаря на носу лодок, уже спущенных на воду, кажутся тремя красными каплями на спокойной глади зеркала. Распределяясь, они забираются в лодки, последними поднимаются рыбаки: Петр с юнгой-помощником в ту, где Иисус, Иоанн с Андреем – во вторую, Иаков с еще одним помощником – в третью.

   «Куда, Учитель?»

«В Тарихею. Туда, где мы высаживались после чуда с герасинцами[1]. Сейчас там нет болота. И должно быть спокойно».

[1] См. 187.1.