ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МЕСТА
Приготовление благовоний
Евангелие от Луки
23 глава : 56
56 возвратившись же, приготовили благовония и масти; и в субботу остались в покое по заповеди.
(Лук.23:56)
Евангелие как оно было мне явлено
Отрывок из 612 главы
«Нужно, чтобы все было готово к рассвету первого дня после субботы», – замечает Мария Алфеева.
«А стражники? Как с ними?» – спрашивает Сусанна.
«Скажем Иосифу, если нам не разрешат войти», – отвечает Марфа.
«Мы не сможем сами сдвинуть этот камень».
Магдалина возражает: «Ох! Впятером, говоришь, не сможем? Мы все здоровые… а остальное восполнит любовь».
«И потом с вами пойду я», – вступает Иоанн.
«Ты не годишься. Я не хочу лишиться еще и тебя, сын».
«Да, не думай об этом. Хватит и нас одних».
«А все-таки… кто даст нам эти благовония?»
Все пребывают в прострации…
Потом Марфа говорит: «Мы могли бы спросить у Ники, правда ли то, что касается Иоанны… восстаний…»
«В самом деле! Какие мы бестолковые. Тогда уж мы могли достать и ароматы. Когда мы возвращались, Исаак стоял на пороге…»
22«Во дворце много баночек с маслами, и есть изысканный ладан. Я схожу и возьму», – и Мария Магдалина встает со своего места и надевает плащ.
Марфа кричит: «Ты не пойдешь!»
«Я пойду».
«Глупая! Тебя схватят!»
«Твоя сестра права. Не ходи!»
«О, какие же вы никчемные и крикливые женщины! Ничего не скажешь, хорошенькие последователи были у Иисуса! Вы что, уже исчерпали свой запас мужества? А я напротив: чем больше его использую, тем больше его становится».
«Я пойду с ней. Я мужчина».
«А я твоя мать, и запрещаю тебе это».
«Ты добра, Мария Саломия, и ты добр, Иоанн. Я пойду одна. Я не боюсь. Я знаю, что такое петлять ночью по дорогам. Я делала это тысячи раз ради греха… а теперь, когда иду, чтобы послужить Сыну Божию, должна бояться?»
«Но сегодня в городе неспокойно. Ты слышала, что говорил этот мужчина[10]».
[10] Хозяин дома.
«Он трус. И вы вместе с ним. Я иду».
«А если тебя заметят солдаты?»
«Скажу: „Я дочь Феофила, сирийца, верного слуги Цезаря“. И меня отпустят. К тому же… перед молодой и красивой женщиной мужчина становится безопасным, как соломенная игрушка. К своему стыду, я это знаю…»
«Но как ты собираешься найти благовония во дворце, в котором годами никто не жил?»
«Ты так думаешь? О! Марфа! Разве ты не помнишь, что израильтяне вынудили вас покинуть его, так как он был местом моих любовных свиданий? У меня там было все, чтобы от меня еще больше теряли голову. Когда мой Спаситель исцелил меня, я припрятала в одном месте, известном только мне одной, алабастры[11] и фимиамы, которые раньше использовала для любовных утех. И я поклялась, что единственными духами и курительными ладанами раскаявшейся Марии будут слезы о ее согрешениях и восхищение святейшим Иисусом. И что все, что осталось от нечестивого служения страстям и плоти, я посвящу только Ему и сберегу для Его помазания. И вот теперь пробил час. Так что я иду. А вы останьтесь. И не переживайте. Со мной пойдет ангел Божий, и ничего дурного не приключится. До свидания. Принесу вам новости. Ей ничего не говорите… А то лишь умножите Ее печаль…»
[11] Алабастр – дорогой сосуд из алебастра.
И Мария Магдалина выходит, уверенная и торжественная.
23«Мама, это будет тебе уроком… Как если бы она сказала тебе: „Не позволяй миру считать твоего сына трусливым“. Завтра – впрочем, уже сегодня, ведь сейчас время второй стражи, – я пойду и разыщу товарищей, как хотела Она…»
«Суббота… нельзя ведь…», – возражает Саломия, чтобы удержать его.
«Вслед за Иосифом я повторю: „Суббота умерла“. Началась новая эра. И в ней другие законы, другие жертвы и обряды».
Мария Саломия утыкается головой в колени и плачет, больше не возражая.
«О! Может, узнаем о Лазаре!» – изнывает Мария Клеопова.
«Если отпустите меня, то узнаете. Потому что Симон[12] Хананеец получил указание привести их, моих товарищей, туда, к Лазарю. Иисус при мне говорил это Симону».
[12] Хананеец – другое прозвище Симона Зелота. Дело в том, что его матерью была рабыня отца, хананеянка по происхождению.
«Увы мне! Все там? Тогда все погибли!» – Мария Клеопова и Саломия отчаянно рыдают.
В слезах и ожиданиях проходит еще какое-то время. 24Затем возвращается Мария Магдалина. Торжествующая, нагруженная мешками, полными драгоценных баночек.
«Видите, ничего не случилось? Вот тут масло всех видов, и лаванда, и ладан, и смола бензойного дерева. Нет только мирры и алоэ… Я не нуждалась в горечи. И так ее испила достаточно… Но пока мы смешаем это, а завтра приобретем… о! за вознаграждение Исаак отдаст и в субботу… Приобретем мирру и алоэ».
«Тебя видели?»
«Никто. Вокруг не было даже летучих мышей».
«А солдаты?»
«Солдаты? Думаю, они храпят на своих койках».
«А как же восстания… аресты…»
«Они привиделись этому мужчине из страха…»
«Кто во дворце?»
«Левий с женой. Безмятежные, как дети. А вооруженные ополченцы исчезли… ах! ах! Славные у нас храбрецы, честное слово!.. Исчезли, как только узнали о приговоре. Правду говорю: Рим суров и применяет кнут… Но этим он заставляет бояться себя и служить себе. И там мужчины, а не кролики… О! да! Он говорил: „Моих последователей ждет та же судьба, что и Меня“. Хм! Если множество римлян будет обращено Иисусом, то может быть. Но если потребуются мученики среди Израильтян! Тогда Он останется один… Вот. Это мой мешок. А это – мешок Иоанны, которая… Да. Мы не только трусы, но и вруны. Иоанна всего лишь упала духом. Она и Элиза на Голгофе почувствовали себя плохо. Одна – мать, пережившая смерть сына, и услышать предсмертные хрипы Христа было для нее ударом. Другая – хрупкая, не выдержала столько ходьбы и солнца. Но нет никаких ран, никаких агоний. Плачет, как мы, конечно. Но не больше того. Огорчается, что ее увели прочь. Завтра придет. И передает эти ароматы. То, что у нее было. С ней осталась Валерия, по настоянию Плаутины, которая сейчас отправилась со своими рабами в дом Клавдии, потому что у них много благовоний. Когда она придет, поскольку она тоже, милостью Небес, не робкого десятка, не начинайте голосить, как будто вам приставили нож к горлу. Ну. Вставайте. Возьмем ступки и за работу. В слезах толку нет. Или, в крайнем случае, плачьте и работайте. Наш бальзам будет разбавлен слезами. И Он почувствует это на Себе… Почувствует нашу любовь». И она кусает себе губы, чтобы не заплакать и придать сил остальным, действительно обескураженным.
Они работают увлеченно.
25Мария зовет Иоанна.
«Мама, чего Ты хочешь?»
«Эти удары…»
«Это растирают благовония…»
«А!.. Но… извините… Не шумите так… Мне кажется, это молотки…»
В самом деле, бронзовые пестики ударяются о мраморные ступки с характерным стуком молотков.
Иоанн говорит об этом женщинам, и они выходят во двор, чтобы их было меньше слышно. Иоанн возвращается к Матери.
«Как они их достали?»
«Мария, сестра Лазаря, ходила к себе домой и к Иоанне… И еще принесут…»
«Никто не приходил?»
«После Ники никто».
«Посмотри же, Иоанн, как Он красив даже в Своей скорби!» – Мария, соединив ладони, поглощена созерцанием полотна, которое Она поместила на сундук, придавив его грузами.
«Да, красив, Мама. И улыбается Тебе… Не плачь больше… Прошло уже несколько часов. Меньше ждать Его возвращения», – и между тем, сам Иоанн плачет…
Мария гладит его по щеке, но смотрит только на изображение Сына.
Иоанн выходит, не видя ничего от слез.
26Даже Магдалина, которая вернулась за амфорами, в таком же состоянии. Однако она говорит апостолу: «Нельзя, чтобы наши слезы увидели. Потому что в противном случае они там ничего не сделают. А делать нужно…»
«… и верить нужно», – заканчивает Иоанн.
«Да. Верить. Если не верить, впадаешь в отчаяние. Я верю. А ты?»
«Я тоже…»
«Ты произносишь это с трудом. Ты еще недостаточно любишь. Если бы любил всем существом, не мог бы не верить. Любовь – это и свет, и голос. Даже во мраке отречения и в безмолвии смерти она заявляет: „Я верю“». Магдалина изумительна, она такая возвышенная и убедительная, и даже властная в своем исповедании веры! Сердце у нее должно быть измучено. Об этом говорят и ее глаза, воспаленные от слез. Однако дух ее непобедим.
Иоанн удивленно взирает на нее и признается: «Ты стойкая!»
«И всегда была. До такой степени, что смогла бросить вызов этому миру. А тогда у меня не было Бога. Теперь, когда у меня Он есть, я чувствую, что могу бросить вызов даже преисподней. Ты, раз ты хороший человек, должен быть сильнее меня. Поскольку грех истощает, понимаешь? Больше, чем чахотка. Но ты ведь невинный… Поэтому Он так любил тебя…»
«Тебя Он тоже любил…»
«А я не была невинной. Но я была Его приобретением и…»
27В дверь с силой стучат.
«Наверно, Валерия. Открой».
Иоанн делает это без страха, под воздействием хладнокровия Марии. Это и в самом деле Валерия, со своими рабами, держащими носилки, с которых она слезает. При входе здоровается по латинскому обычаю: «Будьте здравы»[13].
[13] Salve (лат.).
«Мир тебе, сестра. Входи», – говорит Иоанн.
«Могу я предложить Матери подношение от Плаутины? Клавдия тоже в нем поучаствовала. Но если только Ей не больно меня видеть».
Иоанн заходит к Марии.
«Кто стучит? Петр? Иуда? Иосиф?»
«Нет. Это Валерия. Принесла драгоценные смолы. Хотела бы Тебе их передать… если это не побеспокоит Тебя».
«Я должна превозмогать боль. Он позвал в Свое Царство и детей Израиля, и язычников. Все позваны. Теперь… Он мертв… Но Я здесь за Него. И приму всех. Пусть войдет».
Валерия входит. Она снимает темный плащ и остается в совершенно белой тунике. Склоняется до земли, здоровается и заговаривает: «Госпожа. Ты знаешь, кто мы такие. Первые вольноотпущенницы из языческого мракобесия. Мы были нечисты и невежественны. Твой Сын даровал нам крылья и свет. А сейчас Он… почил в мире. Мы знаем ваши обычаи. И хотели бы, чтобы бальзамы Рима также умастили Триумфатора».
«Бог вас благословит, дочери Моего Господа. И… простите, если Я не в состоянии сказать большего…»
«Не заставляй Себя, Госпожа. Рим тверд. Но он также вмещает скорбь и любовь. Он понимает Тебя, Скорбящая Мать. До свидания».
«Мир тебе, Валерия! Плаутине, всем вам, Мое благословение».
Валерия удаляется, оставив свои благовония и другие подношения.
«Видишь, Мама? Весь мир одаривает Царя Неба и Земли».
«Да», – отвечает Мария, – «весь мир. А Мать ничего не сможет принести, кроме Своих слез».
28Где-то поблизости раздается веселое петушиное пение. Иоанн вздрагивает.
«Что с тобой, Иоанн?» – спрашивает Дева.
«Подумал о Симоне Петре…»
«Разве он не был с тобой?» – вопрошает Магдалина, которая возвратилась в комнату.
«Был. В доме Анны. Потом мне стало ясно, что я должен прийти сюда. И больше я его не видел».
«Скоро рассвет».
«Да. Открывайте».
Они открывают рамы, и лица кажутся еще более землистыми в зеленоватом свете зари.
Ночь Великой Пятницы прошла.