[12 августа 1944.]

  ¹Иисус говорит перед толпами. Взобравшись на обсаженный деревьями берег ручья, Он обращается к массе народа, разместившегося на сжатом хлебном поле, имеющем унылый вид высохшего жнивья.

  Вечер. Начинаются сумерки, но луна уже взошла. Приятный ясный вечер раннего лета. Стада возвращаются в свои овчарни, и дин-дон их колокольчиков примешивается к громкому пению сверчков или цикад, к этому оглушительному: гри, гри, гри…

   Иисус начинает речь, отталкиваясь от проходящих мимо стад. Он говорит:

   «Ваш Отец подобен заботливому пастуху.

  Чем занят хороший пастух? Ищет подходящие пастбища для своих овечек: такие, где нет цикуты и ядовитых трав, а есть сладкий клевер, пахучая мята и горький, но целебный цикорий. Ищет места, где вместе с кормом был бы и свежий чистый ручей, и тень от деревьев, а среди луговой зелени не свирепствовали бы гадюки. Он обращает внимание не на самые тучные пастбища, ибо знает, что на них легко встретить притаившихся змей и вредные сорняки, но отдает предпочтение горным пастбищам, где росы омывают и освежают травку, а солнце очищает ее от пресмыкающихся, где воздух подвижный и приятный, а не тяжелый и нездоровый, как на равнине. Хороший пастух осматривает своих овец одну за одной. Выхаживает их, если больны, лечит их, если поранены. Прикрикнет на ту, что могла бы заболеть от чрезмерной ненасытности в пище, а иной, которой могло бы стать плохо от чрезмерного нахождения в сырости или на солнце, скажет перейти в другое место. И если какая-то нерадивая не хочет есть, он ищет кисловатые и ароматные стебли для возбуждения ее аппетита и кормит ее ими со своих рук, разговаривая с ней, как с другом.

   Так поступает и благой Небесный Отец со Своими чадами, скитающимися по Земле. Его любовь – это тот прут, которым Он их собирает, Его голос – их вожатый, Его пастбища – это Его Закон, Его овчарня – это Небо.

  ²Но вот какая-то овечка покидает Его. Как Он любил ее! Она была молодой, чистой, белоснежной, словно облако в апрельском небе. Пастух поглядывал на нее с такой любовью, думая о том, сколько доброго он для нее сделает, и сколько любви от нее получит. А она от него уходит.

   По дороге, что идет вдоль пастбища, мимо шел искуситель. Он одет не в простую сермягу, а в цветастую одежду. На нем не кожаный пояс со свисающими топором и ножом, а золоченый пояс, к которому подвешены серебристые бубенчики, мелодичные, словно трель соловья, и фиалы с пьянящими веществами… Нет у него посоха, как у хорошего пастуха, которым тот собирает и защищает овец, а если недостаточно посоха, то он готов защитить их топором и ножом и даже своей жизнью. У этого же прохожего соблазнителя в руках сверкающая драгоценными камнями кадильница, из которой поднимается дым, смесь вони и аромата, но он сбивает с толку, так же как ослепляет ювелирная огранка – о, таких поддельных! – украшений. Он идет напевая и разбрасывая пригоршни соли, которая сверкает на темной дороге…

   Девяносто девять овец глядят и стоят на месте. Сотая, самая молодая и милая, срывается и исчезает вслед за соблазнителем. Пастух зовет ее. Но она не возвращается. Она мчится быстрее ветра, догоняя ушедшего, а чтобы подкрепиться на бегу, пробует на вкус эту соль, и та, попадая вовнутрь, разжигает в ней странный пыл, из-за которого она начинает страстно томиться по водам зеленых низин в лесной чаще. И она проникает и углубляется вслед за соблазнителем в чащу, карабкается вверх и вниз и падает… один, другой, третий раз. И один, другой, третий раз чувствует вокруг своей шеи скользкие объятья пресмыкающихся и, желая напиться, пьет зараженную воду, а желая напитаться, щиплет траву, блестящую от мерзкой слизи.

   ³Что тем временем делает хороший пастух? Он надежно огораживает девяносто девять верных овец, а потом отправляется в путь и идет не переставая, пока не отыскивает следы потерянной. Поскольку она к нему не возвращается, хотя его призывные слова и разносятся по ветру, он сам идет к ней. И видит ее издалека, одурманенную и опутанную змеями, настолько одурманенную, что она уже не ощущает тоски по тому, кто ее любит, но смеется над ним. И еще он видит, что она виновата в том, что обманом проникла в чужое жилище, настолько виновата, что уже не осмеливается на него посмотреть… И все-таки пастух неутомим… и продолжает идти. Ищет, ищет ее, следует за ней, преследует ее. Плача над следами потерянной – клочьями шерсти: клочьями ее души; следами крови: разными преступлениями; нечистотами: доказательствами ее похоти, – он продолжает идти и нагоняет ее.

   Ах! Я нашел тебя, любимая. Догнал тебя! Какие расстояния Я преодолел ради тебя! Чтобы привести тебя обратно в овчарню. Не клони виновато голову. Твой грех погребен в Моем сердце. Никто не узнает о нем, кроме Меня, любящего тебя. Я защищу тебя от чужих порицаний, закрою тебя Собой, как щитом, от камней обвинителей. Приходи. Ты ранена? О! покажи Мне твои раны. Я знаю о них. Но хочу, чтобы ты показала их Мне с тем доверием, какое ты имела, когда была чиста и смотрела на Меня, твоего Пастыря и Бога, невинными глазами. Вот эти раны. У всех у них есть имя. Как они глубоки! Кто нанес тебе такие глубокие раны в сердце? Искуситель, знаю. Это у него нет ни посоха, ни топора, но он еще глубже поражает своим ядовитым укусом, а вслед за ним ранят и поддельные драгоценности его кадильницы: те, что соблазнили тебя своим сверканием… а были адской серой, вынутой на свет, чтобы обжечь твое сердце. Смотри, сколько ран! Сколько рваной шерсти, сколько крови, сколько колючек.

   ⁴О, бедная обманутая маленькая душа! Скажи же Мне: если Я прощу тебя, ты полюбишь Меня опять? Скажи Мне: если Я открою тебе навстречу Мои объятья, ты ринешься в них? Скажи Мне: ты жаждешь доброй любви? А тогда приходи и родись заново. Вернись на святые пастбища. Плачь. Твои слезы вместе с Моими смоют следы твоего греха, а чтобы тебя напитать, ведь сжигавшее тебя зло истощило тебя, Я вскрою Себе грудь, вскрою Себе вены и скажу: „Питайся, но живи!“ Приди, и Я возьму тебя на руки, и мы пойдем быстрее к святым и безопасным угодьям. Ты совсем позабудешь об этом часе отчаянья. И девяносто девять твоих добрых сестер будут ликовать о твоем возвращении, потому что, говорю тебе, Моя потерянная овечка, которую Я искал, придя из такой дали, до которой Я добрался и которую Я спас, что у добрых бывает бóльшая радость из-за одного пропащего и вернувшегося, чем из-за девяносто девяти праведников, что никогда не покидали своей овчарни».

   ⁵Иисус ни разу не оборачивается посмотреть на дорогу, что у Него за спиной, дорогу, на которой в вечернем полумраке неожиданно появилась Мария из Магдалы, все еще очень изящная, но хотя бы одетая и покрытая темным покрывалом, скрадывающем ее черты и фигуру. Но с того момента, когда Иисус говорит: «Я нашел тебя, любимая», Мария, спрятав ладони под покрывалом, начинает плакать: тихо и непрерывно.

   Народ ее не видит, поскольку она по ту сторону окаймляющей дорогу насыпи. Видит ее только луна, теперь уже высокая, и дух Иисуса…

   … который мне говорит: «Комментарий – в самом видении. Но Я еще с тобой о нем поговорю. Пока отдыхай, потому что пора. Благословляю тебя, верная Мария»