ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МЕСТА
Призвание Матфея
В канонических Евангелиях
9 Проходя оттуда, Иисус увидел человека, сидящего у сбора пошлин, по имени Матфея, и говорит ему: следуй за Мною. И он встал и последовал за Ним.
10 И когда Иисус возлежал в доме, многие мытари и грешники пришли и возлегли с Ним и учениками Его.
11 Увидев то, фарисеи сказали ученикам Его: для чего Учитель ваш ест и пьет с мытарями и грешниками?
12 Иисус же, услышав это, сказал им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные,
13 пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы? Ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию.
(Матф.9:9-13)
13 И вышел [Иисус] опять к морю; и весь народ пошел к Нему, и Он учил их.
14 Проходя, увидел Он Левия Алфеева, сидящего у сбора пошлин, и говорит ему: следуй за Мною. И [он], встав, последовал за Ним.
(Мар.2:13-14)
27 После сего [Иисус] вышел и увидел мытаря, именем Левия, сидящего у сбора пошлин, и говорит ему: следуй за Мною.
28 И он, оставив все, встал и последовал за Ним.
(Лук.5:27-28)
Евангелие как оно было мне явлено
97 глава
4 февраля 1945.
1Почти сразу же после я вижу следующее.
Снова рыночная площадь Капернаума. Но в более жаркий час, когда торговля уже закончилась, и на площади лишь несколько разговаривающих бездельников да несколько играющих детей.
Иисус, в центре Своей группы, движется со стороны озера в сторону площади, лаская сбегающихся к Нему детей и проявляя интерес к их откровениям.
Одна девочка показывает большую кровоточащую ссадину на лбу и обвиняет своего братика в том, что он был ее причиной.
«Зачем ты сделал больно своей сестре? Это нехорошо».
«Я это не нарочно. Хотел сорвать те смоквы и взял палку. Но она была слишком тяжелая и упала прямо на нее… Я и для нее собирал».
«Это правда, Иоанна?»
«Правда».
«Видишь ли, в таком случае твой брат не хотел причинять тебе зла. Наоборот, хотел тебя порадовать. Поэтому сейчас же помиритесь и поцелуйте друг друга. Хорошие братишки, а также послушные дети, никогда не должны помнить обид. Ну же…»
Двое плачущих детей целуются. Они плачут оба: одна от боли в ссадине, другой от огорчения, что причинил боль.
Иисус улыбается, глядя на этот поцелуй, приправленный слезами. «О, вот так! Теперь, так как Я вижу, что вы хорошие, Я сам сорву вам эти смоквы. И без помощи палки».
Еще бы! При Его росте, да такой длинной рукой, Он без труда достает их. Срывает и раздает.
Прибегает какая-то женщина: «Бери, бери, Учитель. Сейчас принесу Тебе хлеба».
«Нет. Это не для Меня. А для Иоанны и Товии[1]. Это они захотели».
[1] В оригинале имя с уменьшительным суффиксом: Tobiolo.
«И из-за этого побеспокоили Учителя? О! какие бесцеремонные! Прости, Господин».
«Женщина, нужно было их помирить… и Я сделал это с помощью самого же предмета раздора: смокв. А дети вовсе не бесцеремонные. Им нравятся нежные смоквы, а Мне… нравятся их нежные невинные души. Они подслащают Мне множество горестей…»
«Учитель… есть знатные люди, которые Тебя не любят. Но мы, простые, любим Тебя по-настоящему. К тому же, их мало, тогда как нас много…»
«Знаю, женщина. Спасибо тебе за утешение. Мир да пребудет с тобой. Пока, Иоанна! Пока, Товия! Будьте хорошими. Не делайте и не желайте зла друг другу. Правильно?»
«Да, да, Иисус», – отвечают двое деток.
2Иисус идет дальше и улыбаясь говорит: «О! теперь, когда с помощью смокв хмурый день стал ясным, отправимся к… Скажите, куда мы отправимся?»
Апостолы не знают. Кто говорит об одном месте, кто о другом… Но Иисус только качает головой и смеется.
Петр говорит: «Я бы отказался. Ну, если только Ты возразишь… Мысли у меня сегодня невеселые. Ты-то не видел. Но когда мы высаживались на берег, там был Илия, фарисей. Зеленее обычного! И он так на нас посмотрел!»
«Оставь его: пусть смотрит».
«Эх! придется. Но уверяю Тебя, Учитель, чтобы помириться вот с этим, двух смокв не хватит!»
«Что Я сказал маме Товии? „Я помирил их при помощи самого же предмета раздора“. И таким же образом Я постараюсь примириться с именитыми гражданами Капернаума, выразив им Свое почтение, ведь, по их мнению, Я их обидел. Тогда и еще кое-кто порадуется».
«Кто?»
Иисус, не отвечая на этот вопрос, продолжает: «Возможно, Мне это не удастся, потому что у них не достанет желания примириться. Но послушайте: если во всех спорах более благоразумный умел бы уступать и вместо того, чтобы ожесточенно доказывать свою правоту, примирялся, отдавая половину того, что, положим, принадлежит ему по праву, это все-таки было бы лучше и более свято. Наносящий вред не всегда делает это умышленно. Иногда зло причиняют ненамеренно. Всегда об этом помните и прощайте. Илия и остальные, поступая так, как они поступают, верят, что праведно служат Богу. Я попытаюсь с усердием и постоянством, со всем смирением и благосклонностью убедить их, что настало новое время, и что Бог, теперь, желает, чтобы Ему служили так, как этому учу Я. Ловкость апостола – это его благосклонность, оружие – его постоянство, успех – в том, чтобы молиться и быть примером для обращающихся».
3Они добрались до площади. Иисус направляется прямо к лавке мытарей, где Матфей производит свои расчеты и проверяет монеты, сортируя их по видам, раскладывая в мешочки разного цвета и помещая в железный шкаф, который двое слуг готовы перенести куда-то в другое место.
Едва только тень, отбрасываемая высокой фигурой Иисуса, дотягивается до лавки, Матфей поднимает голову, чтобы посмотреть, что это за припозднившийся плательщик. Между тем Петр, дергая Иисуса за рукав, говорит: «Платить ничего не надо, Учитель. Что Ты делаешь?»
Однако Иисус его не слушает. Он пристально глядит на Матфея, который тут же почтительно встает. Еще один пронизывающий взгляд. Но это не тот взгляд строгого судьи, как прежде. Это взгляд призывающей любви. Он захватывает его, наполняет его любовью. Матфей краснеет. Не знает, как среагировать, что сказать…
«Матфей, сын Алфея, твой час пробил. Приходи и следуй за Мной!» – величественно провозглашает Иисус.
«Я? Учитель, Господин! Ты же знаешь, кто я? Я это говорю ради Тебя, не ради себя…»
«Приходи и следуй за Мной, Матфей, сын Алфея», – повторяет Он мягче.
«О! каким образом мог я обрести благодать у Бога? Я… я…»
«Матфей, сын Алфея, Я увидел твое сердце. Приходи и следуй за Мной». Третий призыв ласков.
«О! немедленно, мой Господин!» – и плачущий Матфей выходит из-за прилавка, даже не собрав монеты, разбросанные там, даже не закрыв сундука. Ничего.
«Куда пойдем, Господин? – спрашивает он, оказавшись рядом с Иисусом, – куда Ты меня поведешь?»
«В твой дом. Хочешь принять в гости Сына Человеческого?»
«О!.. но… но что скажут те, кто Тебя ненавидит?»
«Я прислушиваюсь к тому, что говорят на Небе, а там говорят: „Слава Богу за спасающегося грешника!“, и Отец говорит: „Милосердие навечно взойдет на Небесах и будет парить над Землей, и раз уж Я люблю тебя вечной, совершенной любовью, то и к тебе проявлю милосердие“. Идем. И пускай благодаря Моему приходу кроме твоего сердца освятится еще и твой дом».
«Я уже очистил его в надежде, которая была у меня в душе… но в ее осуществление разум не мог поверить… О! я вместе с Твоими святыми…» – и он смотрит на учеников.
«Да. Вместе с Моими друзьями. Идите сюда. Я вас объединяю. И будьте братьями».
Ученики настолько поражены, что не смогли выговорить ни слова. Сбившись в кучку позади Иисуса и Матфея, они проходят залитую солнцем и уже совершенно безлюдную площадь, короткий отрезок улицы, пылающей в ослепительном солнечном свете. На улицах ни одной живой души. Лишь солнце и пыль.
4Они заходят в дом. Красивый дом с широкими воротами, выходящими на дорогу. Красивый атриум, тенистый и прохладный, за которым виднеется обширный внутренний двор, возделанный под сад.
«Входи, мой Учитель! Принесите воду и питье».
Прибегают слуги со всем необходимым. Пока Иисус со Своими спутниками освежается, Матфей выходит, чтобы отдать распоряжения. Затем возвращается.
«Теперь сюда, Учитель. Это помещение более прохладное… Сейчас придут друзья… О! Хочу, чтобы было великое празднество! Это мое возрождение… И мое… мое истинное обрезание, вот что… Ты обрезал мое сердце Своей любовью… Учитель, это будет последнее празднество… Теперь никаких праздников для мытаря Матфея… Никаких мирских праздников… Только внутреннее ликование оттого, что я искуплен и служу Тебе… что я любим Тобой… Как много я плакал… Как много, за эти месяцы… Уже почти три месяца, как плачу… Не знал, как поступить… хотел прийти… Но как прийти к Тебе, Святому, с моей грязной душой?..»
«Ты омыл ее раскаянием и человеколюбием. По отношению ко Мне и к ближнему. Петр? Пойди сюда».
Петр, настолько потрясенный, что еще не сказал ни слова, выступает вперед. Двое мужчин, одинаково пожилых, низкорослых, коренастых – друг напротив друга, а Иисус, улыбающийся, красивый, между тем и другим.
«Петр, ты столько раз спрашивал Меня, кто тот незнакомец, чей кошелек приносил Иаков. Вот он, перед тобой».
«Кто? Этот раз… О! прости, Матфей! Но кто мог подумать, что это ты? И что именно ты, наша напасть из-за твоего лихоимства, окажешься способен еженедельно отрывать от себя кусок сердца, подавая такую богатую милостыню?»
«Знаю. Я облагал вас несправедливыми налогами. Но смотри, я встаю перед всеми вами на колени и говорю вам: не прогоняйте меня! Он меня принял. Не будьте строже, чем Он».
Петр, завидев Матфея у своих ног, рывком поднимает его, грубо и с чувством: «Ну, ну! Не у меня, и не у них. Проси прощения у Него. Мы… да ладно, мы все до некоторой степени воры, как ты… О, вырвалось! Проклятый язык! Так уж я устроен: говорю, что думаю; что на уме, то и на языке. Иди сюда, и мы заключим договор о мире и любви», – и целует Матфея в щеки.
Остальные делают то же, более или менее сердечно. Говорю так, потому что Андрей из-за своей застенчивости сдержан, а Иуда Искариот – холоден. Как будто он обнимает клубок змей: настолько его объятия краткие и отстраненные.
5Матфей, заслышав шум, выходит.
«И все-таки, Учитель, – говорит Иуда Искариот, – мне кажется, что это неосмотрительно. Здешние фарисеи уже Тебя обвиняют, и… Мытарь среди Твоих учеников! Мытарь после блудницы!.. Ты решил погубить Себя? Если так, скажи об этом, чтобы…»
«Чтобы мы могли смыться, верно?» – иронично заканчивает Петр.
«А кто с тобой разговаривает?»
«Знаю, что ты разговариваешь не со мной, но я-то, напротив, обращаюсь к твоей благородной душе, к твоей чистейшей душе, к твоей мудрой душе. Я знаю, что ты, человек Храма, ощущаешь смрад греха в нас бедных, Храму не принадлежащих. Знаю, что ты, законченный иудей, смесь фарисея, саддукея и иродианина, наполовину книжник и немного ессей – хочешь еще высоких слов? – ты чувствуешь себя среди нас не на месте, как какая-нибудь великолепная сельдь, попавшая в сети, полные бычков. Но что тут поделать? Он принял нас, и мы… останемся здесь. Если тебе неприятно… ты и уходи. Мы все вздохнем свободнее. Даже Он сам – видишь? – возмущен из-за меня и из-за тебя. Из-за меня, потому что я пренебрегаю терпением, а также… да, и человеколюбием, но больше из-за тебя, потому что ты ничего не понимаешь, при всех своих благородных замашках, и не имеешь ни любви, ни смирения, ни уважения. Ничего, парень. А только много дыма… и дай Бог, чтобы он был безвредным».
Иисус позволил Петру договорить, стоя при этом со скрещенными руками, строго сжатыми губами и… неутешительным взглядом. В конце Он произносит: «Ты все сказал, Петр? Ты тоже очистил свое сердце от той закваски, что была у тебя внутри? И хорошо сделал. Сегодня Пасха Опресноков для сына Авраамова. Призыв Христа – словно кровь ягненка на ваших душах, и где она есть, туда уже не ляжет вина. Не ляжет, если принявший ее будет ей верен. Мой призыв – это освобождение, и его следует праздновать без всякой закваски».
Про Иуду ни слова. Петр подавленно молчит.
«Возвращается хозяин, – говорит Иисус, – и со своими друзьями. Давайте выкажем им одни лишь добродетели. Если это кому-то не по силам, пусть выходит. Не уподобляйтесь фарисеям, что угнетают других предписаниями, которые сами первые же и нарушают».
6Вновь заходит Матфей с другими мужчинами, и начинается званый обед. Иисус в центре, между Петром и Матфеем. Говорят о многих вещах, и Иисус терпеливо объясняет то одному, то другому все, что их интересует[1]. Есть и жалобы на фарисеев, которые их презирают.
[1] Судя по тексту рукописи МВ, Иисус общается здесь не с Петром и Матфеем, а с другими мытарями.
«Ну так приходите к Тому, кто вас не презирает. И при этом ведите себя так, чтобы, по крайней мере, добрые люди могли вас не презирать», – отвечает Иисус.
«Ты добрый. Но Ты один!»
«Нет. Эти подобны Мне, и потом… есть Бог Отец, который любит кающегося и хочет вернуть Себе друга. А если у человека не будет ничего, но останется Отец, разве не будет у него полноценной радости?»
Обед переходит к десерту, когда слуга подает хозяину дома знак и что-то ему говорит.
«Учитель, Илия, Симон и Иоаким просят разрешения войти и поговорить с Тобой. Хочешь их видеть?»
«Конечно».
«Но… мои друзья – мытари».
«А они именно на это и пришли посмотреть. Позволим им. Негоже было бы это скрывать. Это не послужило бы благу, поскольку зло раздуло бы это до молвы, что будто здесь были еще и блудницы. Пусть войдут».
7Заходят трое фарисеев, осматриваются кругом с нехорошей усмешкой и уже готовы заговорить.
Однако Иисус, поднявшийся к ним навстречу вместе с Матфеем, упреждает их. Он кладет руку на плечо Матфея и говорит: «О, истинные сыны Израиля, Я приветствую вас и сообщаю вам великую новость, которая, конечно же, заставит ликовать ваши сердца безупречных израильтян, воздыхающие о том, чтобы все сердца соблюдали Закон и тем славили Бога. Вот: Матфей, сын Алфея, отныне больше не грешник, больше не позор Капернаума. Паршивая овца Израиля излечилась. Ликуйте! Вслед за ней излечатся другие грешные овцы, и ваш город, в чьей святости вы так заинтересованы, Господь почтет святым. Он оставляет все ради служения Богу. Дайте же поцелуй примирения этому сбившемуся с пути израильтянину, который возвращается на лоно Авраама».
«И возвращается туда вместе с мытарями? На веселой пирушке? О! это, действительно, удобное обращение! Посмотри туда, Илия, там Иосия, сводник».
«А тот – Симон, сын Исаака, прелюбодей».
«И тот? Вон Азария, содержатель игорного дома, в котором и римляне, и иудеи играют, дерутся, напиваются и ходят к женщинам».
«Ну и ну, Учитель. Ты хоть знаешь, кто они такие? Ты знал это?»
«Знал».
«А вы, в таком случае, вы из Капернаума, вы – ученики, почему это допустили? Ты изумляешь меня, Симон Ионин!»
«И ты, Филипп, тоже тут известен, и ты, Нафанаил! Я просто поражаюсь! Ты, настоящий израильтянин! Как ты вообще мог допустить, чтобы твой Учитель ел с мытарями и грешниками?»
«Нет больше, значит, сдержанности в Израиле».
Эти трое решительно возмущены.
Иисус говорит: «Оставьте в покое Моих учеников. Я так захотел. Я один».
«Э, ну да! понятно. Когда изображают из себя святых, а сами не святы, тогда скоро впадают в непростительные грехи!»
«И когда в учениках не воспитывается уважение – а меня все еще уязвляет непочтительный смех того типа, иудея, и к тому же из Храма, адресованный мне, фарисею Илии! – невозможно, чтобы не проявилось неуважение к Закону. Учат тому, что умеют».
«Ты ошибаешься, Илия. Вы все ошибаетесь. Учат тому, что умеют. Это верно. И Я, знающий Закон, учу ему тех, кто его не знает, а следовательно, грешников. Вы… полагаю, что вы уже хозяева своей души. Грешники – нет. Я разыскиваю их душу, возвращаю ее им, чтобы они, в свою очередь, передали ее Мне такой, какая она есть: больной, израненной, грязной, а Я бы ее исцелил и очистил. Я пришел для этого. Именно грешникам нужен Спаситель. И Я пришел их спасать. Поймите Меня… и не испытывайте ко Мне безосновательной ненависти».
Иисус мягок, убедителен, кроток… Но эти трое – три души, ощетинившиеся колючками… и они выходят с гримасой неприязни.
«Ушли… Теперь будут нас везде порицать», – бормочет Иуда Искариот.
«И пусть себе порицают! Старайся только, чтобы Отцу было не за что тебя порицать. Не будь таким подавленным, Матфей, и вы тоже, его друзья. Совесть нам говорит: „Вы не делаете ничего дурного“. Этого достаточно».
Иисус снова садится на Свое место, и все заканчивается.