12 октября 1945.

   ¹ В городе Наин великий праздник: там принимают Иисуса. Первый раз после чуда с воскрешением юного Даниила[a].

[a] Чудо описано в Томе 3, гл. 189.

   Иисус, благословляя, пересекает город. Перед Ним и вслед за Ним шествует внушительное количество людей. К жителям Наина присоединились представители других мест, прибывшие из Капернаума, куда они ходили искать Его и откуда были направлены в Кану, а оттуда – в Наин. У меня ощущение, что теперь, когда у Него много учеников, Иисус организовал своего рода информационную сеть, так чтобы ищущие Его паломники могли найти Его, несмотря на Его постоянные перемещения, пускай и на несколько миль в день, насколько это позволяет время года и долгота дня. И среди тех, что в поисках Его пришли из разных мест, нет недостатка в фарисеях и книжниках, на вид почтительных…

   ² Иисус гостит в доме воскрешенного молодого человека. Туда же приглашены знатные люди селения. И мать Даниила, заметив книжников и фарисеев – их семь, как смертных грехов, – смиренно приглашает их, извиняясь, что не может предложить им более достойного помещения.

   «Здесь Учитель, здесь Учитель, женщина. Это придало бы ценность даже пещере. Но твой дом гораздо лучше пещеры, и мы войдем в него со словами: „Мир тебе и твоему дому“».

   В самом деле, женщина, хотя она нисколько не богата, чтобы оказать честь Иисусу, расстаралась как следует. Несомненно, в ход пошли все богатства Наина, было задействовано всё, чтобы украсить дом и трапезу. И собственницы всего этого со всех возможных позиций поглядывают на компанию, проходящую по коридору из прихожей прямо в две расположенные друг против друга комнаты, где хозяйка дома приготовила столы. Возможно, единственное, чего они попросили за предоставленную взаймы посуду, скатерти и скамьи и за свои труды у печек, это – повидать вблизи Учителя и подышать с Ним одним воздухом. И вот они выглядывают тот тут, то там, румяные, испачканные мукой или золой, или с руками, с которых капает вода, в зависимости от их кулинарных поручений; посматривают исподтишка, ухватывают свою крошечную долю божественного взгляда, свою толику божественного голоса, впитывают своим зрением и слухом Его сладостное благословение и Его сладостный облик – и еще более румяные возвращаются к своим печкам, квашням и мойкам счастливыми.

   Самая же счастливая та, что вместе с хозяйкой дома подносит уважаемым гостям тазы для омовения. Это темноволосая и черноокая девушка, но с чуть розоватым оттенком лица. И оно становится еще розовее, когда хозяйка дома сообщает Иисусу, что это невеста ее сына, и скоро они сыграют свадьбу. «Мы только ждали Твоего прихода, чтобы весь наш дом был освящен Тобою. Но теперь благослови и ее, чтобы она стала доброй женой в этом доме».

   Иисус смотрит на нее и, поскольку молодая невеста склонила голову, возлагает на нее руки и произносит: «Да процветут в тебе добродетели Сарры, Ревекки и Рахили, и да произойдут от тебя истинные чада Божьи – Ему на славу и на радость этому жилищу».

   Вот уже Иисус и знатные люди совершили омовение и заходят в трапезное помещение вместе с молодым хозяином дома, тогда как апостолы с остальными, менее влиятельными мужчинами Наина, входят в помещение напротив. И пиршество начинается.

   ³ Из разговоров я понимаю, что еще перед тем, как началось мое видение, Иисус в Наине проповедовал и исцелял. Однако фарисеи и книжники на этом почти не останавливаются, зато засыпают вопросами жителей Наина, желая узнать подробности той болезни, от которой умер Даниил, и сколько часов прошло от его смерти до воскресения, и был ли он полностью набальзамирован, и т.д. и т.д.

   Иисус устраняется от всех этих расследований, беседуя с самим воскресшим, который чувствует себя прекрасно и ест с поразительным аппетитом. Но один из фарисеев зовет Иисуса, чтобы спросить Его, был ли Он в курсе болезни Даниила.

   «Я шел из Эндора по чистой случайности, решив угодить Иуде Искариоту, как угодил Иоанну Зеведееву. Я даже не знал, что придется идти через Наин, когда отправлялся в наше пасхальное путешествие», – отвечает Иисус.

   «А! так Ты ходил в Эндор не намеренно?» – удивленно спрашивает один книжник.

   «Нет. У Меня не было ни малейшего желания идти туда в тот момент».

   «И отчего же тогда Ты туда пошел?»

   «Я уже говорил – оттого, что туда стремился Иуда Симонов».

   «А с чего такая прихоть?»

   «Чтобы поглядеть на пещеру волшебницы».

   «Возможно, Ты о ней рассказывал…»

   «Никогда! У Меня не было на это причин».

   «Я имею в виду… может Ты, пользуясь случаем, что-то объяснил насчет каких-то иных чудес, чтобы посвятить Своих учеников в…»

   «Во что? Для побуждения к святости паломничества не нужны. Для этого одинаково сгодятся келья или пустынная равнина, горная вершина или одиноко стоящий дом. Достаточно того, чтобы у наставника были авторитет и святость, а у слушающего – стремление освятиться. Я учу этому и ничему иному».

   «Но чудеса, которые они, Твои ученики, совершают, что это как не диковинные явления и…»

   «И воля Божья. Только это. Чем более святыми они будут становиться, тем больше будут их совершать. Молитвой, жертвенностью и своим послушанием Богу. Ничем другим».

   «Ты в этом уверен?» – спрашивает один книжник, подперев рукой подбородок и снизу вверх поглядывая на Иисуса. И его тон сдержанно-ироничен и даже сострадателен.

   «Я дал им именно эти орудия и это учение. Если же среди них, а их много, найдется кто-нибудь, кто замарает себя недостойными делами из-за гордости или еще чего-то, то такое его решение придет не от Меня. Я могу молиться о спасении этого виновного. Могу наложить на Себя суровые искупительные епитимьи ради того, чтобы Бог особенно помог ему светом Своей мудрости, и тот бы увидел свою ошибку. Могу броситься к его ногам и со всей Своей любовью Брата, Учителя и Друга умолять его оставить свой грех. И Мне это не показалось бы унизительным, поскольку ценность души такова, что заслуживает того, чтобы претерпеть любое оскорбление ради обретения этой души. Но большего Я сделать не могу. И если, несмотря на это, его грех будет продолжать совершаться, глаза и сердце преданного и непонятого Учителя и Друга будут источать слезы и кровь». Какая нежность и какая грусть в голосе и в выражении лица Иисуса!

   Книжники и фарисеи переглядываются между собой. Целая палитра взглядов. Но больше никаких слов на эту тему.

   ⁴ Вместо того они вопрошают молодого Даниила. Помнит ли он, какова смерть? Что он испытал, вернувшись к жизни? И что видел в промежуток между смертью и жизнью?

   «Я знаю, что был смертельно болен и перенес агонию. О, это нечто ужасное! Не заставляйте меня вспоминать об этом!.. А ведь настанет день, когда мне придется снова пережить ее! О, Учитель!» В его взгляде ужас, и он бледнеет от мысли, что надо будет снова умирать.

   Иисус ласково утешает его и говорит: «Смерть сама по себе есть искупление. Ты, умирая второй раз, будешь уже совершенно очищен от грехов и сразу возрадуешься на Небе. Однако пусть эта мысль заставляет тебя жить свято, дабы у тебя были только невольные и простительные согрешения».

   Но фарисеи опять идут в атаку: «А что ты испытал, возвращаясь к жизни?»

   «Ничего. Я обнаружил, что я жив и здоров, словно проснулся от долгого крепкого сна».

   «Но ты помнил, что был мертв?»

   «Я помнил, что был очень болен, до самой агонии, и всё».

   «А что ты помнишь об ином мире?»

   «Ничего. Никаких воспоминаний. Черная дыра, пустое место в моей жизни… Ничего».

   «Значит, по-твоему, нет ни Лимба, ни Чистилища, ни Преисподней?»[b]

[b] Представление иудеев о трех местах обитания умерших отражено, например, в известной книге Еноха (см. главы 22, 39, 51, 67). Неудивительно, что МВ называет их привычными для себя словами.

   «Кто говорит, что их нет? Конечно, есть! Но я их не помню».

   «А ты уверен, что ты умирал?»

   Присутствующие представители Наина не выдерживают: «Умирал ли он? Да чего вам еще надо? Когда мы положили его на погребальные носилки, он уже начинал пахнуть. И вообще! От всех этих благовоний и повязок помер бы даже исполин».

   «Но ты не помнишь, что был мертв?»

   «Я уже сказал, что нет, – молодой человек теряет терпение и прибавляет: – Но к чему вы клоните своими мрачными рассуждениями? Что всё селение делало вид, будто я умер, включая мою мать, включая мою невесту, которая слегла в постель, умирая от горя, включая меня самого, перевязанного, набальзамированного, тогда как это было неправдой? Что вы хотите сказать? Что в Наине были одни дети или желавшие пошутить идиоты? Моя мать поседела за несколько часов. Мою невесту пришлось лечить, потому что горе и радость чуть не лишили ее рассудка. И вы сомневаетесь? Да зачем нам это было делать?»

   «Зачем? И правда! Зачем нам было это делать?» – говорят те, что из Наина.

   ⁵ Иисус не высказывается. Он с отсутствующим видом поигрывает скатертью. Фарисеи не знают, что сказать… Но когда разговор и сама тема кажутся исчерпанными, Он неожиданно отверзает уста и говорит: «Причина следующая. Они (и кивает на фарисеев и книжников) клонят к тому, что твое воскресение было лишь хорошо продуманным трюком с целью усилить у народа уважение ко Мое: дескать, Я вдохновитель, а вы сообщники в обмане Бога и ближнего. Нет! Надувательства Я оставлю нечестивцам. Мне не нужны ни колдовство, ни хитрости и фокусы, чтобы быть тем, кто Я есть. Почему вы отказываете Богу в способности возвратить душу в плоть? Если Он дает ее, когда образуется плоть, и всякий раз творит эти души, неужели Он не в силах сделать это, когда душа, вернувшись в свою плоть по молитве Его Мессии, может стать побудительной причиной для прихода к Истине множества людей? Можете ли вы отказать Богу в способности совершить это чудо? На каком основании вы Ему в этом отказываете?»

   «Разве Ты Бог?»

   «Я есмь Тот, кто есмь[c]. За Меня говорят сами Мои чудеса и Мое учение».

[c] Тут не просто тривиальное утверждение «Я тот, кто Я есть», а явный намек на открытое Моисею Имя Божье: אֶֽהְיֶה אֲשֶׁר אֶֽהְיֶה (Исх. 3:14).

   «Но в таком случае почему он не помнит, а вот вызываемые духи в состоянии рассказать, чтó там, на том свете?»

   «Потому что эта душа говорит правду, будучи уже освящена покаянием при первом умирании, в то время как то, что произносится устами некромантов, правдой не является».

   «Но Самуил же…»

   «Самуил же пришел по повелению Бога, а не волшебницы, чтобы донести до нарушителя Закона приговор Господа, который не позволяет насмехаться над Своими заповедями».

   ⁶ «А тогда почему так поступают Твои ученики?»

   Вызывающий голос фарисея, который, задетый за живое, заговорил на повышенных тонах, притягивает внимание апостолов, что находятся в комнате напротив и отделены коридором чуть больше метра в ширину, но перед ними нет ни дверей, ни тяжелых портьер. Услышав, что их привлекают к суду, они встают и бесшумно выходят в коридор послушать.

   «В чем же они так поступают? Поясни, и если твое обвинение правдиво, Я предупрежу их, чтобы они больше не делали того, что противоречит Закону».

   «В чем – об этом знаю я, и со мной многие другие. Ты же, воскрешающий мертвых и считающий Себя больше, чем пророком, выведай это сам. Мы не будем говорить Тебе определенно. В конце концов, у Тебя есть глаза, чтобы видеть и многое другое, что сделали Твои ученики, когда этого не надо было делать, или не сделали, когда сделать было надо. А Тебя это не беспокоит».

   «Пожалуйста, укажите Мне на что-нибудь из того».

   «Почему Твои ученики преступают древние предания? Мы сегодня за ними понаблюдали. Даже сегодня! Не больше часа тому назад! Они вошли в свою трапезную и не совершили перед этим омовения рук!»[d] Если бы фарисеи сказали: «А перед тем они перерезали горожан», это не прозвучало бы столь ужасающе.

[d] Закон Моисеев предписывает омовение рук священникам перед совершением богослужений (Исх. 30:19–21). Но обычай умывать руки перед каждой трапезой был именно обычаем, а не законом.

   ⁷ «Вы наблюдали за ними, это да. Много всего можно увидеть. И прекрасного, и доброго. Того, что побуждает благословлять Господа за ту жизнь, которую Он даровал нам, дабы мы имели возможность увидеть всё это, и за то, что Он создал всё это или попустил этому быть. Однако всего этого вы не замечаете. И наряду с вами многие другие. Зато вы теряете время и покой, выслеживая где что не так.

   Вы похожи на шакалов, а еще больше на гиен, что бегут вслед за каким-нибудь зловонием, не обращая внимания на волны благоуханий, доносимые ветром из наполненных ароматами садов. Гиенам не нравятся лилии и розы, жасмин и камфора, корица и гвоздика. Для них это неприятные запахи. Зато смрад разлагающегося тела где-нибудь на дне оврага или у дороги, тела, погребенного в колючих зарослях, куда его выбросил убийца, или выброшенного бурей на пустынный берег – вздувшегося, фиолетового, растрескавшегося, безобразного, – о, этот запах гиенам приятен! И они принюхиваются к вечернему ветру, который вбирает в себя и переносит все те запахи, что выделились из нагретых солнцем предметов, чтобы почуять этот смутный манящий запах, а обнаружив его и уловив его направление, вдруг рвануться бегом мордами пó ветру, с уже обнажившимися зубами и дрожащими челюстями, напоминающими истеричный смех, и бежать туда, где есть гниль. И, будь это труп человека или четвероногого, или раздавленной крестьянином змеи, или убитой домохозяйкой куницы-белодушки, даже если это простая мышь – о! какое же наслаждение, наслаждение, наслаждение! И в этот бушующий смрад они вонзают свои клыки и смакуют его, и облизываются…

   Какие-то люди освящают себя день за днем? Это их не интересует! Но если один-единственный сделает нехорошее, или некоторые пренебрегут – и не божественной заповедью, а просто человеческим обычаем, называйте его, как хотите: предание, правило, всё равно это нечто человеческое, – вот тогда они тут как тут, тогда они заметят. Пойдут по пятам ради одного только подозрения… всё, чтобы порадоваться, увидев, что их подозрение оправдано.

   ⁸ Но в таком случае ответьте, ответьте вы, пришедшие не по любви, не по вере, не из честных побуждений, но с коварной целью, ответьте: зачем своим преданием вы нарушаете заповедь Божью? Не хотите ли вы сказать Мне, что какое-то предание больше заповеди? Всё-таки Бог сказал: „Почитай отца и мать, а кто оскорбляет отца и мать, тот достоин смерти“![e] Вы же, напротив, говорите: „Всякий, заявивший отцу или матери: ‚Причитавшееся тебе от меня – корбан‘[f], уже не обязан использовать это в интересах отца и матери“. Вот так вы своим преданием отменили заповедь Божью.

[e] Исх. 20:12; Лев. 20:9; Втор. 5:16, а также Исх. 21:17.

[f] Корбан – термин для обозначения того, что пожертвовано в Храм.

   Лицемеры! Правильно сказал о вас Исайя, когда пророчил: „Этот народ чтит Меня своими устами, но сердце его далеко от Меня, поэтому зря они чтут Меня, уча человеческим наставлениям и заповедям“[g].

[g] Ис. 29:13.

   Вы, пренебрегая Божьими правилами, придерживаетесь человеческих преданий: омовений амфор и чаш, тарелок и рук, и других подобных вещей. При том, что вы оправдываете неблагодарность и скупость сына, предлагая ему лазейку в виде пожертвования, позволяющую не давать хлеба тому, кто произвел его на свет и нуждается в помощи – а ведь он обязан чтить его как своего родителя, – вы возмущаетесь из-за того, что кто-то не вымыл рук. Вы искажаете и попираете Божье слово, чтобы повиноваться своим собственным речениям, возведенным вами в ранг правил. Таким образом вы объявляете себя более праведными, нежели Бог. Вы присваиваете себе права законодателей, тогда как только Бог – Законодатель у Своего народа. Вы…»

   И Он бы продолжал, но группа недругов выходит под градом обвинений, которые выкрикивают апостолы и все те, кто в доме: и гости, и помощники хозяйки, что собрались в коридоре, привлеченные звучанием голоса Иисуса.

   ⁹ Иисус, говоривший стоя, снова садится, подавая знак всем присутствующим войти туда, где находится Сам, и говорит им: «Послушайте Меня все и воспримите эту истину. Ничто внешнее, входя в человека, не может его осквернить. Но то, что исходит от человека, – вот что оскверняет его. Имеющий уши да услышит и да использует ум, чтобы понять, и волю, чтобы привести в исполнение. А теперь идемте. Вы, жители Наина, будьте стойкими в добре, и да будет Мой мир всегда с вами».

   Он встает, прощается отдельно с хозяевами дома и направляется по коридору.

   Но замечает дружелюбных женщин, что, собравшись в углу, зачарованно глядят на Него, и идет прямо к ним со словами: «И вам тоже мир! Да вознаградит вас Небо за то, что поддержали Меня любовью, так что Мне не пришлось сожалеть о Маминой трапезе. Я чувствовал вашу материнскую любовь в каждой крошке хлеба, во всех соусах или жареных блюдах, в сладости мёда, в прохладном ароматном вине. Всегда Меня так любите, добрые женщины Наина. И в следующий раз не утруждайтесь из-за Меня так сильно. Достаточно хлеба и горсти оливок, приправленных вашей материнской улыбкой и вашим честным и добрым взглядом. Будьте счастливы в своих домах, ведь с вами – признательность Гонимого, и Он уходит утешенный вашей любовью».

   Женщины, блаженные и всё же плачущие, все приклоняют колени, и Он, проходя мимо, поочередно касается их светлых или темноволосых голов в знак благословения. А потом выходит и снова отправляется в путь…

   Опускаются первые вечерние тени, скрывая бледность Иисуса, огорченного слишком многими обстоятельствами.