12 августа 1944.

  ¹Собор апостолов в полном составе вокруг Иисуса. Они сидят на траве в прохладной тени рощицы возле ручья, и все едят хлеб и сыр и пьют воду из ручья, которая свежа и прозрачна. Их запылившиеся сандалии говорят о том, что уже был проделан большой путь, и ученики, вероятно, только и мечтали что об отдыхе среди высокой и свежей травы.

   Но неутомимый Путник не такого мнения. Не успевает минуть самый жаркий час, как Он встает, выходит на дорогу и смотрит… Потом оборачивается и говорит: «Пойдемте». Просто.

  Когда они собрались у развилки, точнее, у перекрестка, поскольку в этой точке сходятся четыре пыльных дороги, Иисус решительно выбирает ту, что идет в северо-восточном направлении.

   «Возвращаемся в Капернаум?» – спрашивает Петр. 

   Иисус отвечает: «Нет». Только: нет.

   «Тогда в Тивериаду?» – настаивает Петр, желающий знать.

   «Тоже нет».

   «Но эта дорога идет к Галилейскому морю… а там – Тивериада и Капернаум…»

  «Там есть еще и Магдала!» – говорит Иисус с полусерьезным выражением лица, чтобы унять любопытство Петра.

   «Магдала? Ох!..» – Петр несколько шокирован, и это наводит меня на мысль, что этот город имеет дурную славу.

  «В Магдалу. Да. В Магдалу. Считаешь себя слишком честным, чтобы туда пойти? Петр, Петр!.. Ради любви ко Мне тебе придется входить не то что в город развлечений, а в настоящие публичные дома… Христос пришел не спасать спасенных, а спасать погибших… и ты… ты будешь „Петром“, или Кефой, а не Симоном, именно поэтому. Боишься оскверниться? Нет! Даже он – видишь? (и показывает на самого юного, Иоанна), – даже он не потерпит вреда от этого. Он – потому что не хочет. Как не хочешь этого ты, как не хочет твой брат или брат Иоанна… как не хочет, пока, ни один из вас. До тех пор, пока не захочешь, зла не случится. Но не хотеть нужно твердо и постоянно. Твердость и постоянство можно приобрести у Отца, если молишься чистосердечными намерениями. Впоследствии не все вы и не всегда сумеете так молиться… Что говоришь, Иуда? Не слишком доверяй сам себе. Я, будучи Христом, постоянно молюсь, чтобы иметь силу против Сатаны. Разве ты больше Меня? Гордость – это трещина, через которую проникает Сатана. Будь бдительным и смиренным, Иуда. Матфей, ты хорошо знаком с этими краями, скажи Мне: входить лучше по этой дороге, или есть какая-то другая?»

   «Смотря по обстоятельствам, Учитель. Если Ты хочешь идти в Магдалу рыбаков и бедняков, то эта дорога подойдет. Отсюда попадают в предместье для простого народа. Если же – я так не думаю, но говорю это, чтобы дать Тебе исчерпывающий ответ, – если же Ты хочешь попасть туда, где находятся богатые, тогда нужно через несколько сот метров оставить эту дорогу и пойти по другой, поскольку богатые дома почти на этом уровне, и надо вернуться назад…»

   «Вернемся назад, потому что Я хочу идти именно в Магдалу богачей. Что ты сказал, Иуда?»

   «Ничего, Учитель. Уже второй раз за короткое время Ты меня спрашиваешь. Но я же ничего не говорил».

  «Устами – нет. Но ты говорил, ропща, своим сердцем. Ты судачил вместе со своим хозяином: сердцем. Нет необходимости в ком-то другом, чтобы иметь собеседника и поговорить. Немало слов мы говорим сами себе… Но не нужно судачить или пересуживать даже со своим собственным я».

  ²Теперь компания шагает в молчании. Главная дорога переходит в городскую улицу, мощеную квадратными камнями в пядь шириной. Дома среди цветущих участков и пышных садов все богаче и красивее. У меня ощущение, что эта изящная Магдала была для палестинцев чем-то вроде места развлечений, подобно некоторым городкам у наших ломбардских озер: Стреза, Гардоне, Палланца, Белладжо и т.д. и т.д. К богатым палестинцам примешались римляне, прибывшие, очевидно, из других мест, таких как Тивериада или Кесария, где они, наверное, находились возле Правителя в качестве должностных лиц и купцов, занимавшихся вывозом наиболее красивых изделий из палестинской колонии в Рим.

   Иисус продвигается вперед уверенно, словно знает, куда идти. Он идет вдоль границы озера, на которое выходят дома со своими садами.

   Из одного богатого жилища доносится громкий хор рыданий. Голоса женщин и детей, и пронзительный женский голос, кричащий: «Сын! Сын!»

  Иисус оборачивается и глядит на Своих апостолов. Иуда выступает вперед. «Не ты, – распоряжается Иисус. – Ты, Матфей. Сходи и расспроси».

  Матфей идет и возвращается: «Какая-то драка, Учитель. Умирает мужчина. Иудей. Нанесший рану ускользнул, это был римлянин. Прибежали его жена, мать и малые дети… Но он умирает».

   «Идем».

   «Учитель… Учитель… Происшествие случилось в доме одной женщины… которая ему не жена».

   «Идем».

   ³Они заходят в дверь, открывающуюся в широкий и длинный вестибюль, который затем выходит в красивый сад. Похоже, дом разделен этим своего рода крытым перистилем, изобилующим зелеными растениями в горшках, статуями и предметами искусства. Некая смесь зала и оранжереи. В одной из комнат, дверь которой распахнута в этот вестибюль, плачут женщины. Иисус уверенно входит, не произнося однако Своего обычного приветствия.

   Среди мужчин, присутствующих там, есть один торговец, вероятно, знакомый с Иисусом, поскольку, едва завидев Его, он говорит: «Рабби из Назарета!» – и уважительно Его приветствует.

   «Иосиф, что это было?»

   «Учитель, удар кинжалом в сердце… Он умирает».

   «За что?»

 Встает седая растрепанная женщина – она стояла на коленях возле умирающего, поддерживая его уже неподвижную руку, – и с глазами сумасшедшей вопит: «Из-за нее, из-за нее… Она сделала его одержимым… Для него уже не было ни матери, ни жены, ни детей! Преисподняя тебя поглотит, сатана!»

   Иисус поднимает взгляд в направлении, куда указует ее дрожащая ладонь, и видит в углу, напротив темно-красной стены, Марию Магдалину, как никогда вызывающую, я бы сказала… наполовину раздетую, поскольку выше пояса на ней только нечто вроде сеточки с шестиугольными ячейками из круглых штучек, мне кажется, жемчужин. Но она в полумраке, и вижу я неясно.

   Иисус снова опускает взгляд. Мария, уязвленная Его безразличием, выпрямляется, тогда как прежде она была словно в прострации, и придает себе важный вид.

  «Женщина, – обращается Иисус к матери, – не проклинай. Ответь: почему твой сын находился в этом доме?»

   «Я Тебе сказала. Потому что она сделала его безумным. Она».

   «Спокойно. Следовательно, он тоже согрешал, так как был неверным мужем и недостойным отцом этих невинных. Так что заслуживает своего наказания. Ни в этой, ни в той жизни нет пощады тому, кто не раскаивается. Но Я сострадаю твоей скорби, женщина, и Мне жаль этих невинных младенцев. ⁴Далеко ли твой дом?»

   «В сотне метров».

   «Поднимите этого мужчину и несите его туда».

   «Это невозможно, Учитель, – говорит Иосиф-торговец, – он вот-вот умрет».

   «Делай, что говорю».

   Под тело умирающего подсовывают доску, и процессия медленно выходит. Они пересекают улицу и вступают в тенистый сад. Женщины продолжают шумно рыдать.

  Едва очутившись внутри сада, Иисус обращается к матери: «Можешь простить? Если ты прощаешь, прощает Бог. Чтобы обрести милость, нужно сделать свое сердце добрым. Он грешил и будет грешить опять. Ему лучше было бы умереть, потому что, продолжая жить, он снова впадет в грех, и ему придется ответить еще и за неблагодарность по отношению к Богу, который его спасает. Но ты и эти невинные (и указывает на жену и детей) можете впасть в отчаяние. Я пришел спасти, а не погубить. Мужчина, Я обращаюсь к тебе: встань и исцелись».

  Мужчина возвращается к жизни и открывает глаза, видит мать, детей, жену и, стыдясь, опускает голову.

   «Сын, сын, – говорит мать, – ты бы умер, если б Он тебя не спас. Приди в себя. Не теряй рассудок из-за…»

  Иисус прерывает старушку: «Женщина, молчи. Прояви то же милосердие, какое было проявлено к тебе. Твой дом освящен чудом, которое всегда есть свидетельство Божьего присутствия. По этой причине Я не мог совершить его там, где был грех. Сумей, хотя бы ты, сохранить его таким, даже если он этого не сумеет. Теперь позаботьтесь о нем. Справедливо, чтобы он немного пострадал. Будь доброй, женщина. И ты. И вы, малыши. Прощайте». Иисус положил Свою ладонь на голову обеим женщинам и детям.

   ⁵Затем Он выходит, проходя мимо Магдалины, которая шла вслед за процессией до самого конца улицы и осталась стоять, прислонившись к дереву. Иисус замедляет ход, будто бы дожидаясь учеников, но я думаю, Он делает так, чтобы дать Марии возможность совершить некий поступок. Но она его не совершает.

   Ученики догоняют Иисуса, и Петр не в силах удержаться, чтобы сквозь зубы не отпустить в адрес Марии подходящий эпитет. Последняя, желая сохранить лицо, разражается весьма жалким торжествующим смехом.

  Однако Иисус услышал сказанное Петром и строго к нему обращается: «Петр, Я не оскорбляю. И ты не оскорбляй. Молись за грешников. И больше ничего».

  Мария прерывает трель своего смеха, опускает голову и, словно какая-нибудь газель, убегает в направлении своего дома.