ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
248. В Вифлееме Галилейском. Приговор за убийство и притча об окаменевших лесах
9 августа 1945.
1Когда они достигают Вифлеема Галилейского, уже вечер. Понятно, что удел городов с этим названием – располагаться на волнообразных холмах, опоясанных зеленью, рощами, лугами, на которых пасутся отары, на ночь спускаясь к своим загонам. Воздух, в котором еще присутствует румянец только что закатившегося яркого солнца, наполнен пасторальной музыкой колокольчиков и дрожащего блеяния, к которым присоединяются веселые крики играющих детей и голоса зовущих их матерей.
«Иуда Симонов, пойди вместе с Симоном поищи жилище для нас и для женщин. В центре селения есть гостиница, и там мы с вами встретимся».
Иуда и Зелот повинуются, а Иисус поворачивается к Матери и говорит: «На этот раз будет не так, как в том Вифлееме. Ты найдешь приют. Немногие снимаются с места в эту пору, и нет никакого эдикта».
«В такое время года было бы приятно спать даже на лугах или среди этих пастухов, вместе с их овечками», – и Мария улыбается Сыну, а также любопытным пастушкáм, что смотрят на Нее не отрываясь.
2И так улыбается, что один из них толкает другого под локоть и вполголоса произносит: «Это может быть только Она», и уверенно выходит вперед, говоря: «Приветствую Тебя, Мария, исполненная благодати. С Тобой ли Господь?»
Мария отвечает с еще более нежной улыбкой: «Господь – вот Он», – и показывает на Иисуса, который обернулся, чтобы поговорить с двоюродными братьями и дать им поручение раздать милостыню нищим, что подходят с жалобными просьбами. И, слегка касаясь Своего Сына, Мать говорит Ему: «Сын Мой, эти пастушки́ ищут Тебя, и они Меня узнали. Не знаю как…»
«Наверняка здесь прошел Исаак и оставил аромат своего откровения. Отрок, иди сюда».
Пастушок, смуглый парень лет двенадцати-четырнадцати, крепкий, хотя и худощавый, с живыми и очень темными глазами, с растрепанными черными космами, завернутый в свою овечью шкуру – и мне он кажется юной копией Предтечи, – с блаженной улыбкой, как зачарованный, приближается к Иисусу.
«Мир тебе, мальчик. Как ты узнал Марию?»
«Только у Матери Спасителя могла быть такая улыбка и такое лицо. Мне было сказано: „Лицо ангела, с глазами как звезды, и улыбкой, которая нежнее поцелуя матери, такой же сладкой, как Ее имя – Мария, и настолько святое, что могло склониться над новорожденным Богом“. Я увидел это в Ней и поздоровался, потому что искал Тебя. Мы искали Тебя, Господь… я не осмелился первым Тебя приветствовать».
«Кто о Нас тебе рассказал?»
«Исаак из другого Вифлеема, обещав нам отвести нас к Тебе, когда наступит осень».
«Исаак был здесь?»
«Он еще в этих краях и со многими учениками. Но с нами, пастухами, говорил именно он. И мы поверили его слову. 3Господь, позволь, мы тоже преклонимся перед Тобой, как те наши собратья в ту блаженную ночь», – и, вставая на колени в дорожную пыль, он бросает клич остальным пастухам, что остановили стадо перед городскими воротами (образно говоря воротами, поскольку нет городских стен), там же, где остановился и Иисус, ожидая женщин, чтобы вместе с ними войти в селение.
Пастушок кричит: «Отец, братья, друзья, мы нашли Господа! Идите сюда, и поклонимся Ему».
И пастухи подходят со своими отарами, создавая толкотню вокруг Иисуса, и умоляют Его не ходить к чужим, а согласиться на их недалеко расположенный бедный дом в качестве пристанища для Себя и Своих друзей. «Это просторная овчарня, – поясняют они, – потому как Бог нам покровительствует, и есть помещения и навесы с кучей душистого сена. Помещения – для Матери и для Ее сестер, ведь они женщины. Но найдется одно и для Тебя. Остальные могут ночевать с нами под навесами на сене».
«Я тоже останусь с вами. И этот отдых Мне будет приятнее, чем если бы Я спал в царской палате. Только пойдем сначала предупредим Иуду и Симона».
«Я схожу, Учитель», – говорит Петр и уходит вместе с Иаковом Зеведеевым.
Они останавливаются на обочине дороги в ожидании возвращения четверых апостолов.
4Пастухи смотрят на Иисуса, как будто Он уже в Своей божественной славе. Более молодые – те просто счастливы и словно хотят запечатлеть в уме каждую деталь, касающуюся Иисуса и Марии, которая наклонилась погладить ягнят, что подошли и с блеянием тыкаются мордочками в Ее колени.
«У нас был один в доме Моей родственницы Елизаветы, и он облизывал Мои косы всякий раз, как Меня видел. Я называла его „другом“, потому что он и впрямь был Мне другом, словно какой-нибудь мальчишка, и подбегал ко Мне, когда только мог. Вот этот Мне его очень напоминает своими разноцветными глазами. Не закалывайте его! Того тоже оставили в живых за эту его любовь ко Мне».
«Это маленькая овечка, Госпожа, и мы собирались ее продать, потому что у нее разноцветные глаза, и я думаю, один из них мало что видит. Но, если Ты хочешь, мы ее придержим».
«О, конечно! Мне бы ни за что не хотелось, чтобы даже один ягненок был убит… Они такие невинные, и голос у них – как у ребенка, зовущего маму. Мне кажется, убить одного из них – все равно, что убить ребенка».
«Но, Госпожа, если бы выживали все ягнята, тогда на земле уже не было бы места для нас», – говорит пастух постарше.
«Знаю. Но Я думаю об их страдании и о страдании овец-матерей. Они так плачут, когда у них отбирают детей. Они напоминают таких же, как мы, матерей. Я и так не могу смотреть ни на какое страдание, но просто терзаюсь, видя терзание матери. Это скорбь, отличающаяся от всякой другой, ведь шок от смерти ребенка разрывает нам не только сердце и разум, но и сами внутренности. Мы, матери, всегда остаемся едины с нашим чадом. И когда его у нас отбирают, это для нас для всех терзание».
Мария уже не улыбается, но слезы блестят в Ее голубых глазах, которыми Она смотрит на Своего Иисуса, внимающего Ей и глядящего на Нее, и Она кладет Свою ладонь на Его руку, словно бы опасаясь, что Его вот-вот от Нее оторвут.
5На пыльной дороге появляется небольшой вооруженный эскорт: шесть мужчин, сопровождаемых голосящими людьми. Пастухи смотрят и заговаривают между собой вполголоса. Затем смотрят на Марию и Иисуса, и самый пожилой говорит: «Значит и хорошо, что Ты не пошла в Вифлеем в этот вечер».
«Почему?»
«Потому что те люди, что сейчас проходят мимо и входят в город, направляются туда, чтобы отнять сына у матери».
«О! А зачем?»
«Затем, чтобы его убить».
«О, нет! Что он наделал?»
Иисус тоже спрашивает об этом, и апостолы подходят, чтобы послушать.
«На горной дороге был найден убитым богатый Иоиль. Возвращался из Сикаминона с кучей денег. Но это были не воры, потому что деньги у мертвеца были не тронуты. Сопровождавший его слуга сказал, что хозяин велел ему бежать вперед, чтобы оповестить о его возвращении, а на дороге он видел лишь одного юношу, шедшего в сторону того места, где было совершено убийство, его-то теперь и убьют. Позже двое из селения клялись, будто видели, как он напал на Иоиля. Теперь родственники мертвеца требуют его смерти. И если он убийца…»
«Ты в это не веришь?»
«Мне это кажется невозможным. Юноша – еще почти мальчик, он добрый, все время живет с матерью: он ее единственный сын, а она вдова, и вдова святая. У него нет недостатка в средствах. О женщинах он не думает. Он не задирист и не глупец. Зачем тогда ему убивать?»
«Но, возможно, у него есть враги?»
«У кого? У мертвого Иоиля или обвиняемого Авеля?»
«У обвиняемого».
«А! Не знаю… Хотя… Нет, не знаю».
«Будь откровенен, муж».
«Господь, у меня есть одно подозрение, а Исаак сказал нам, что не нужно плохо думать о ближнем».
«Но нужно иметь смелось говорить, чтобы спасти невиновного».
«Если я скажу, то прав я или неправ, но должен буду сбежать отсюда, потому что Азер и Иаков – люди влиятельные».
«Говори без опасений. Тебе не придется сбегать».
«Господь, мать Авеля молодая, красивая и мудрая. Азер мудростью не отличается, так же как и Иаков. Первому нравится вдова, а второй… в селении знают, что второй наставил Иоилю рога[1]. Я думаю, что…»
[1] Буквально: кукушка на его брачном ложе.
«Я понял. 6Идемте, друзья. Вы, женщины, пока оставайтесь с пастухами. Я скоро вернусь».
«Нет, Сын. Я пойду с Тобой».
Иисус уже спешно шагает к центру селения. Пастухи сначала в нерешительности, но затем поручают свое стадо более молодым, что остаются со всеми женщинами, кроме Матери и Марии Алфеевой, которые идут за Иисусом, и присоединяются к группе апостолов.
На третьей улице, пересекающей главную дорогу, они встречаются с Искариотом, Симоном, Петром и Иаковом, которые спускаются вниз, жестикулируя и громко разговаривая.
«Что делается, Учитель! Что делается! И какая беда!» – взволнованно говорит Петр.
«Сына силой взяли у матери, а она защищает его, что твоя львица. Но она женщина – против вооруженных мужчин», – уточняет Симон Зелот.
«Она уже вся изранена», – говорит Искариот.
«У нее вышибли дверь, поскольку она заперлась в доме», – заканчивает Иаков Зеведеев.
«Я иду к ней».
«О, да! Только Ты сможешь ее утешить».
7Они сворачивают направо, потом налево к центру селения. Уже видно беспокойное скопление народа, что бурлит и толпится возле дома Авеля, а оттуда доносятся пронзительные, нечеловеческие, одновременно дикие и жалобные женские крики.
Иисус ускоряет шаги и оказывается на крошечной площади – скорее, это не площадь, а просто изгиб улицы, где та расширяется, – на которой суматоха достигает своего апогея.
Женщина все еще оспаривает сына у стражников, железной хваткой уцепившись одной рукой за остатки выбитой двери, а другой ухватившись за пояс своего сына, и если кто-то пытается оторвать ее от него, она неистово кусается, невзирая ни на то, что получает удары, ни на то, что у нее вырывают волосы, да так жестоко, что ее голова запрокидывается назад. А когда она не кусается, тогда вопит: «Оставьте его! Убийцы! Он невиновен! В ту ночь, когда убили Иоиля, он был в постели рядом со мной! Убийцы! Убийцы! Клеветники! Нечестивцы! Клятвопреступники!»
А юноша, которого его похитители держат за плечи и тащат за руки, оборачивается назад с искаженным лицом и кричит: «Мама! Мама! Почему я должен умереть, если я ничего не сделал?» Это красивый, высокий и худой юноша с темными добрыми глазами и темно-коричневыми, слегка волнистыми волосами. Сквозь разорванную одежду проглядывает стройное, еще почти как у подростка, юное тело.
Иисус при помощи Своих спутников раскалывает толпу, плотную, как камень, и прокладывает Себе дорогу прямо к этим несчастным как раз в тот момент, когда обессилевшую женщину отрывают от двери и тащат по каменистой улице, словно привязанный к телу сына мешок.
Но лишь несколько метров. Еще один страшный рывок отделяет материнскую руку от пояса сына, и женщина падает вперед, тяжело ударяясь лицом о землю, и кровь у нее течет еще сильнее. Но она тут же поднимается, вставая на колени и протягивая руки, в то время как сын, которого уволакивают прочь настолько быстро, насколько позволяет с трудом расступающаяся толпа, освобождает свою левую руку и, вывернув ее назад, машет ею и кричит: «Мама! Прощай! Запомни хотя бы ты, что я невиновен!» Женщина глядит на него безумными глазами и затем, теряя сознание, валится на землю.
8Иисус оказывается рядом с группой налетчиков. «Остановитесь на минуту. Приказываю вам!» И лицо Его не допускает возражений.
«Ты кто? – агрессивно спрашивает один горожанин из той группы. – Мы тебя не знаем. Отойди в сторону и дай нам пройти, чтобы покончить с ним до наступления ночи».
«Я Рабби. Величайший. Во имя Яхве остановитесь, или Он поразит вас молнией, – между тем, впечатление, что мечет молнии Он Сам, – кто против него свидетельствует?»
«Я, он и он», – отвечает заговоривший первым.
«Ваше свидетельство недействительно, потому что не соответствует истине».
«А с чего это Ты взял? Мы готовы поклясться в нем».
«Ваша клятва – это грех».
«Это мы-то грешим? Мы?»
«Вы. Так же, как вы лелеете похоть, как питаете ненависть, как завидуете богатству, как являетесь убийцами, так вы еще и клятвопреступники. Вы продались Нечестию и способны на любое грязное дело».
«Смотри, что говоришь! Я Азер…»
«А Я Иисус».
«Ты не местный, Ты не священник и не судья. Ты никто. Чужеземец».
«Да, Я – Чужеземец, потому что Земля – не Мое Царство. Но Я – Судья и Священник. Не только этой маленькой части Израиля, но всего Израиля и всего мира».
«Идем, идем! Мы имеем дело с сумасшедшим», – говорит другой свидетель и грубо толкает Иисуса с целью отстранить Его.
«Ты больше не сделаешь ни одного шага, – гремит Иисус, глядя на него Своим чудодейственным взглядом, который может подчинять и парализовывать, равно как и возвращать к жизни и к радости, когда Он пожелает. – Ты больше не сделаешь ни одного шага. 9Не веришь в то, что Я говорю? Ну что ж, тогда смотри. Здесь нет пыли из Храма, нет воды из него и нет написанных чернилами слов, чтобы сделать ту воду горькой, что является свидетельством ревности или измены[2]. Но здесь есть Я. И Я вынесу приговор». Голос Иисуса пробирает насквозь, словно звук трубы.
[2] Иисус в некоторых чертах воспроизводит обряд с горькой водой, заповеданный Моисеем в Числ. 5: 11–31.
Народ напирает, чтобы увидеть. Только Пресв. Мария да Мария Алфеева остались помогать лишившейся чувств матери.
«И приговор Я вынесу так. Дайте Мне щепотку пыли с дороги и накапайте в кружку воды. А пока Мне это несут, вы, обвинители, и ты, обвиняемый, будете Мне отвечать. Ты невиновен, сын? Скажи это откровенно Тому, кто есть твой Спаситель».
«Невиновен, Господин».
«Азер, можешь ли ты поклясться, что сказанное тобой – правда?»
«Клянусь. У меня нет причин лгать. Клянусь жертвенником. Пусть пламя сойдет с Неба и пожжет меня, если я говорю неправду».
«Иаков, можешь ли ты поклясться в чистосердечности своего обвинения и в отсутствии тайного мотива, побуждающего тебя солгать?»
«Клянусь Яхве. Только любовь к убитому другу побуждает меня говорить. Против этого человека у меня нет ничего личного».
«А ты, слуга, можешь ли поклясться, что сказал правду?»
«Если нужно, поклянусь тысячу раз! Мой хозяин, мой бедный хозяин!» – и он плачет, накрыв голову плащом.
«Хорошо. Вот вода, а вот пыль. А слово таково: „Ты, святый Отче и всевышний Боже, вынеси через Меня истинный приговор, дабы жизнь и честь были возвращены невиновному и его безутешной матери, а заслуженное наказание – тем, кто виноват. Но по благодати, которой Я обладаю перед Твоими очами, пусть тех, кто совершил грех, постигнет не удар молнии и не смерть, а долгое искупление“».
Он произносит эти слова, держа простертые ладони над кружкой, как это делает священник у престола, совершая Мессу, во время приношения Даров. Потом опускает правую руку в кружку и, обмакнув ладонь в воду, окропляет ею четверых подсудимых и дает им испить по глотку от той воды. Сначала юноше, потом троим остальным. Затем скрещивает руки на груди и смотрит на них.
10Народ тоже смотрит – и через несколько мгновений издает вопль и бросается ничком на землю. Тогда четверо, стоявшие в ряд, переглядываются между собой и, в свою очередь, тоже начинают кричать: первый, юноша, – от удивления, остальные – от ужаса. Поскольку видят, что их лица мгновенно покрылись проказой, тогда как лицо юноши – невредимо.
Слуга бросается в ноги Иисусу, который, подобно всем, включая солдат, отступает от них, и отступает взяв за руку юного Авеля, чтобы тот не осквернился рядом с тремя прокаженными. А слуга этот кричит: «Нет! Нет! Прости! Только не проказа! Это они заплатили мне, чтобы я задержал хозяина до вечера, и они могли бы напасть на него на безлюдной дороге. Они подговорили меня нарочно расковать его мула. Подучили меня соврать, будто я ушел вперед. А я был с ними и участвовал в его убийстве. И скажу даже, почему они это сделали. Потому что Иоиль догадывался, что Иаков любит его молодую жену, и потому что Азер испытывал вожделение к матери этого парня, а она ему отказывала. Они сговорились одновременно избавиться и от Иоиля, и от Авеля и услаждаться этими женщинами. Я рассказал. Очисти меня от проказы, очисти меня от нее! Авель, ты добрый, помолись ты за меня!»
«Ты ступай к своей матери. Пусть она, выйдя из своего обморока, увидит твое лицо и вернется к безмятежной жизни. А вам… Вам Я должен был бы сказать: „Да будет с вами то же, что учинили вы“. И это было бы по-человечески справедливо. Но Я препоручу вас сверхчеловеческому искуплению. Ужасающая вас проказа спасет вас от участи быть схваченными и убитыми, как вы заслуживаете. Народ Вифлеема, расступись, как расступаются морские воды, чтобы позволить этим отправиться на свою долгую каторгу[3]. Страшную каторгу! Более жестокую, чем быстрая смерть. И это Божья милость – дать им возможность образумиться. Идите!»
[3] Буквально: галеру.
Толпа прижимается к стенам, оставив свободной середину дороги, и трое, покрытые проказой, будто они болели годами, один за другим уходят в сторону гор. В тишине и в наступающих сумерках, заставивших смолкнуть голоса птиц и четвероногих, слышен только их плач.
«Омойте дорогу большим количеством воды после того, как обожжете ее огнем. А вы, солдаты, ступайте и доложите, что приговор вынесен согласно более совершенному Моисееву закону».
И Иисус намеревается пойти туда, где Его Мать и Мария Клеопова продолжают оказывать помощь женщине, которая медленно приходит в себя, в то время как сын гладит и целует ее ледяные ладони.
11Но люди из Вифлеема с почти благоговейным ужасом умоляют: «Поговори с нами, Господин. Ты действительно могуществен. Ты, несомненно, Тот, о ком говорил проходивший здесь человек, что извещал о Мессии».
«Я буду говорить ночью возле пастушьей овчарни. А пока пойду поддержу мать».
И направляется к женщине, что, сидя на коленях Марии Алфеевой, все больше приходит в себя, непонимающе глядя на любвеобильное лицо Марии, которая ей улыбается, пока не опускает взгляд на темноволосую голову своего сыночка, наклонившегося над ее дрожащими руками, и спрашивает: «Я тоже умерла? Это что – Лимб?»
«Нет, женщина. Это Земля, это твой сын, спасенный от смерти. А это Иисус, Мой Сын, Спаситель».
Первый порыв женщины по-человечески совершенно естественен. Она собирается с силами и подается вперед, чтобы обхватить склоненную голову своего сыночка, видит его живым и здоровым и начинает его исступленно целовать, то плача, то смеясь, перебирая все его детские прозвища и тем самым выражая свою радость.
«Да, мама, да. Но теперь обрати внимание не на меня, а на Него. На Того, кто меня спас. Благослови Господа».
Женщина, пока еще слишком слабая, чтобы подняться или встать на колени, протягивает дрожащие и все еще кровоточащие ладони и берет Иисуса за руку, покрывая ее поцелуями и слезами.
Иисус кладет Свою левую ладонь ей на голову и говорит: «Будь счастлива. Пребывай в мире и всегда будь доброй. И ты тоже, Авель».
«Нет, мой Господь. Моя жизнь и жизнь моего сына принадлежат Тебе, потому что Ты их спас. Позволь ему пойти с Твоими учениками, как он уже хотел с тех пор, как они побывали здесь. Я отдаю Тебе его с великой радостью и молю Тебя позволить и мне последовать за ним, чтобы служить ему и служить слугам Божьим».
«А твой дом?»
«О, Господь! Разве могут у воскресшего от смерти еще оставаться привязанности, которые были у него, пока он не умер? Мирта выбралась из смерти и из преисподней благодаря Тебе. В этом селении я могу дойти до ненависти к тем, кто заставил меня мучиться за мое дитя. А Ты проповедуешь любовь. Я знаю. Так что позволь бедной Мирте полюбить Единственного, кто достоин любви, Его служение, Его служителей. Сейчас я еще обессилена и не могу за Тобой последовать. Но как только смогу, разреши мне это, Господь. Я буду среди Твоих последователей и рядом с моим Авелем…»
«Ты последуешь за своим сыном и вместе с ним – за Мной. Будь счастлива. Пока оставайся с миром. С Моим миром. До свидания».
И пока женщина, поддерживаемая сыном и несколькими милосердными людьми, возвращается в дом, Иисус с пастухами, апостолами, Матерью и Марией Алфеевой выходит из селения, чтобы отправиться к овчарне, расположенной в конце улицы, что ведет в поля…
12…Для освещения собрания зажгли огромный костер. Сидя полукругом на поле, множество людей ожидает, когда Иисус придет и будет говорить. Пока же они разговаривают о случившемся в этот день. Присутствует и Авель, которого многие поздравляют, говоря, что все они верили в его невиновность.
«Но при этом вы были готовы меня убить! И ты тоже, что поздоровался со мной у порога моего дома как раз в то время, когда был убит Иоиль, – не может удержаться юноша от ответа. И добавляет: – Но я прощаю тебя во имя Иисуса».
Вот и сам Иисус выходит к ним из овчарни. Высокий, одетый в белое, в окружении апостолов, в сопровождении пастухов и женщин.
«Мир всем вам.
Если Мой приход привел к тому, что среди вас установилось Царство Бога, будь благословен Господь. Если Мой приход высветил чью-то невиновность, будь благословен Господь. Если Мое своевременное появление ради предотвращения преступления послужило еще и тому, чтобы трем виновным дать возможность искупления, будь благословен Господь. Далее. Во всем множестве вещей, на размышления о которых наводит сегодняшний день, и о которых мы поразмышляем, пока наступает ночь и окутывает теменью радость двух сердец и угрызение трех других – и своей тенью, словно стыдливым покрывалом, укрывает счастливые слезы первых и жгучие слезы вторых, которые Бог, тем не менее, видит, – есть и указание на то, до какой степени нет ничего бесполезного во всем том, что даровал Бог посредством Закона.
13Данный Богом Закон формально тщательно соблюдается в Израиле. Но в действительности – нет. Закон есть: его анализируют, препарируют, дробят на части до того, что умерщвляют его, замучив мелкими ухищрениями. Он есть. Но подобно тому, как в мумифицированном трупе нет жизни, дыхания и кровообращения, хотя на вид он похож на неподвижно спящего человека, так и этот Закон во многих и многих сердцах лишен жизни, дыхания и крови. На мумию можно воссесть, как на скамейку. На мумию можно возложить предметы, одежды, даже нечистоты, если угодно, и она не станет протестовать, поскольку в ней нет жизни. Вот так многие делают из Закона подножие, подставку, помойную яму для своих отбросов, уверенные, что он не станет беспокоить их совесть, ведь для них он мертв.
Я мог бы сравнить большую часть Израиля с окаменевшими лесами, которые то тут, то там можно увидеть в долине Нила и в египетской пустыне. Это были рощи и заросли живых деревьев, питавшихся соками, шелестящих на солнце, с красивыми кронами, цветами и плодами. Они превращали место своего произрастания в маленький земной рай, любимый людьми и животными, которые забывали о безотрадной засушливости пустыни, о жгучей жажде, какую вызывают у человека пески, проникая в горло своей раскаленной пылью. Забывали о беспощадном солнце, что в короткий срок превращает трупы в известь, лишая их плоти, истребляя ее в пыль и оставляя среди песчаных барханов одни лежащие скелеты, как будто отполированные каким-то усердным трудягой. Забывали обо всем в этой зеленой шелестящей тени, богатой водой и плодами, которые подкрепляли, утешали, придавали смелости для новых переходов.
Потом, по неведомой причине, словно в результате проклятия, они не просто засохли, как происходит с теми деревьями, которые, хотя и умерев, еще могут послужить для разведения огня в домашних очагах или костров для ночного освещения, не подпуская диких зверей и отгоняя сырость от ночных путников вдалеке от жилья. Этим же не пришлось послужить в качестве дров. Они стали каменными. Каменными. Словно бы кремнезем из почвы по какому-то волшебству поднялся от корней к стволу, к ветвям и кронам. Затем ветры обломали более тонкие веточки, ставшие похожими на алебастр, что одновременно и тверд, и податлив. Но ветви покрепче – там, на своих могучих стволах, и вводят в заблуждение усталые караваны, которые в ослепляющем отражении солнца или в призрачном свете луны видят очертания тех стволов, торчащих на плоскогорьях или в глубине долин, что слышат о воде лишь во время плодородных паводков, и караваны – из жажды ли какого-нибудь убежища, отдыха, колодца, свежих плодов, или из-за утомления ослепших от солнца и песка и ничем не прикрытых глаз – устремляются к этим лесным привидениям. Поистине привидениям! Обманчивая видимость живых тел, а на самом деле – нечто мертвое.
Я видел их. Они отпечатлелись во Мне, хотя Я еще был совсем ребенком, как одно из самых унылых явлений на Земле. Такими они Мне казались, пока Я не коснулся, не оценил масштаб и тяжесть тех явлений на Земле, что уже окончательно унылы, потому что представляют собой нечто совершенно мертвое. Это явления невещественные, а именно: мертвые добродетели и души. Добродетели, умершие в душах, и души, умершие, потому что убили сами себя.
14Закон в Израиле есть. Но он словно те окаменевшие в пустыне деревья, ставшие кремнием. Мертвые. Нечто обманчивое, нечто такое, что обречено на бесполезное разрушение. Более того, приносящее вред, поскольку создает миражи, что манят, удаляя от подлинных оазисов, заставляя умирать от жажды, голода, отчаяния тем, что увлекают в свою смерть. Мертвенность, которая увлекает в смерть других, как мы читаем в некоторых сказаниях из языческих мифов.
Вы сегодня тоже получили пример того, что такое Закон, обратившийся в камень в душе, что сама стала каменной. Это всякого рода грех и порождение несчастий. Пусть этот пример поможет вам научиться жить и научиться оживлять в себе Закон во всей его полноте, которую Я освещаю лучами милосердия.
Ночь в разгаре. На нас смотрят звезды, а вместе с ними – Бог. Поднимите глаза в звездное небо и вознесите свой дух к Богу. И, не порицая тех несчастных, что уже наказаны Богом, не гордясь тем, что не впали с ними в грех, обещайте Богу и себе самим, что не станете черствыми, как те проклятые деревья в пустынях и долинах Египта.
Мир да пребудет с вами».
Он благословляет их, а затем удаляется в обширное огороженное пространство овчарни, окруженное грубыми навесами, под которыми пастухи разложили много сена, чтобы устроить постель служителям Господа.