ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
285. Лазарь предлагает убежище Иоанну из Эндора и Синтике. Счастливый путь в Иерихон без Искариота
24 сентября 1945.
1«Лазарь, друг Мой, Я прошу тебя пройтись со Мной», – говорит Иисус, появляясь на пороге зала, где Лазарь полулёжа на кушетке читает какой-то свиток.
«Сейчас, Учитель. Куда пойдем?» – спрашивает Лазарь, немедленно поднимаясь.
«На природу. Мне нужно побыть с тобой совсем наедине».
Лазарь с волнением смотрит на Него и спрашивает: «У Тебя для меня печальные новости, которые Ты хочешь сообщить мне по секрету? Или же… Нет, не хочу и думать об этом…»
«Я всего лишь хочу с тобой посоветоваться, но даже воздух не должен знать, о чем мы будем беседовать. Распорядись подать повозку, поскольку Я не хочу, чтобы ты утомлялся. Мы с тобой поговорим, когда выйдем на открытую местность».
«Тогда поведу я. В этом случае даже мой слуга не узнает, о чем мы говорили».
«Да. Именно так».
«Сейчас же иду, Учитель. Скоро я буду готов», – и он выходит.
Иисус тоже выходит, немного постояв в задумчивости посреди этого богатого помещения. Размышляя, Иисус машинально передвигает два-три предмета, подбирает упавший на пол свиток и наконец, повинуясь той врожденной склонности к порядку, что так в Нем сильна, кладет его на свое место на полке и застывает с поднятой рукой, рассматривая выстроившиеся на полке сверху образцы чужеземного искусства, во всяком случае, отличающегося от того, что принято в Палестине. Это амфоры и кубки, похоже, старинные, чьи рельефы и узоры подражают фризам храмов древней Греции и орнаментам погребальных урн. Что Он прозревает за самими этими предметами, мне неведомо… Он выходит и направляется во внутренний двор, где находятся апостолы.
«Куда пойдем, Учитель?» – спрашивают они, видя, что Иисус приводит в порядок плащ.
«Никуда. Мы выйдем с Лазарем. Вы оставайтесь тут и ждите Меня, все вместе. Я скоро вернусь».
Двенадцать переглядываются между собой… Они разочарованы… Петр говорит: «Ты идешь один? Будь осторожен…»
«Не надо ничего бояться. Пока ждете, не сидите сложа руки. Займитесь обучением Эрмастея, чтобы он лучше узнавал Закон, и станьте настоящим братством, без споров и грубостей. Будьте друг ко другу снисходительны, любите друг друга».
Он идет в сторону сада, и все следуют за Ним. Вскоре появляется легкая крытая колесница, Лазарь уже на ней.
«На повозке поедешь?»
«Да, чтобы Лазарю не утруждать свои ноги. Пока, Марциам. Веди себя хорошо. Мир всем вам».
Он взбирается на повозку, которая, скрипя гравием по аллее, покидает сад и выезжает на главную дорогу.
«Ты едешь на Живописную Воду, Учитель?» – кричит Ему вслед Фома.
«Нет. Еще раз говорю вам: ведите себя хорошо».
2Лошадь трогается с места уверенной рысью. Дорога, идущая из Вифании к Иерихону, проходит через открытое пространство, которое уже начинает оголяться. И это увядание зелени тем заметнее, чем дальше дорога спускается к равнине.
Иисус задумчив. Лазарь молчит, занятый исключительно тем, что управляет лошадью. Когда они оказываются на самóй равнине – плодородной равнине, уже готовой питать семена будущих хлебов, чьи виноградники уже спят, словно женщина, недавно родившая на свет дитя и отдыхающая от сладостного напряжения, – Иисус делает знак остановиться. И Лазарь послушно притормаживает, направляя лошадь по боковой дорожке, идущей в сторону отдаленных домов… и поясняет: «Здесь нам будет еще спокойнее, чем на основной дороге. Эти деревья скроют нас от лишних взоров». Действительно, частая поросль невысоких деревьев выступает чем-то вроде ширмы, защищающей от любопытных прохожих. Лазарь выжидательно стоит перед Иисусом.
«Лазарь, Мне нужно куда-нибудь отослать Иоанна из Эндора и Синтику. Сам видишь, что этого требует осторожность, да и человеколюбие. И для одного, и для другой было бы рискованным испытанием, ненужной болью узнать о развязанной против них травле… что к тому же могло бы, во всяком случае, для одного, стать причиной самых неожиданных и болезненных последствий».
«Ко мне в дом…»
«Нет. Даже не к тебе в дом. Физически они, возможно, и не будут затронуты. Но морально будут унижены. Мир жесток и перемалывает свои жертвы. Я не хочу, чтобы две такие замечательные силы сгинули просто так. Поэтому, как Я однажды соединил старого Исмаила с Сарой[1], так теперь соединю Моего бедного Иоанна с Синтикой. Хочу, чтобы он умер спокойно и не в одиночестве и представлял себе, что он отослан куда-то не потому, что он „бывший каторжник“, а потому что он обращенный ученик[2], который может перебраться в другое место, чтобы проповедовать о своем Учителе. А Синтика ему поможет… Синтика – прекрасная душа, и она будет великой силой в будущей Церкви и для будущей Церкви. 3Можешь ли ты посоветовать Мне, куда их отправить? Это не должна быть ни Иудея, ни Галилея, ни даже Декаполис, куда Я пойду с Моими апостолами и учениками. И не языческий мир. Тогда куда? Где они будут полезны и в безопасности?»
[1] См. 172.10–11.
[2] Буквально: ученик-прозелит.
«Учитель… я… Но давать советы Тебе!»
«Нет, нет, говори. Ты любишь Меня, ты не предашь, ты любишь тех, кого люблю Я, ты не ограниченный, как другие».
«Я… Хорошо. Я советовал бы Тебе отправить их туда, где у меня есть друзья. На Кипр или в Сирию. Выбирай сам. На Кипре у меня есть доверенные лица. В Сирии подавно!.. Есть еще небольшой домик, за ним присматривает управляющий: он преданней овечки. Наш старый Филипп! Для меня он сделает всё, что я попрошу. И, если Ты мне позволишь, эти, кого преследует Израиль и кто Тебе дорог, смогут отныне называться моими гостями и находиться в том доме в безопасности… О, это не царские хоромы! Это дом, где проживает только Филипп со своим внуком, который ухаживает за садами в Антигонии. Это любимые сады моей матери. Мы сохранили их в память о ней. Она привезла туда растения из своих иудейских садов, редкие виды… Мама!.. Сколько добра она приносила бедным с их помощью… Это было ее тайное имение… Моя мама… Учитель, скоро я приду к ней и скажу: „Радуйся, о добрая мать! Спаситель уже на Земле“. Она ждала Тебя…» На страдальческом лице Лазаря две полоски от слез. Иисус глядит на него и улыбается.
4Лазарь овладевает собой. «Но поговорим о Тебе. Как Тебе кажется, хорошее место?»
«Мне кажется, да. И Я еще раз благодарю тебя за Себя и за них. Ты снял с Меня большую ношу…»
«Когда им надо выдвигаться? Я это спрашиваю, чтобы подготовить письмо для Филиппа. Скажу, что это двое моих здешних друзей, нуждающихся в покое. И этого будет достаточно».
«Да, этого достаточно. Тем не менее, прошу тебя, чтобы обо всем этом не знал даже воздух. Ты же видишь! За Мной следят…»
«Вижу. Я не стану обо этом говорить даже сестрам. Но как Ты сумеешь их туда препроводить? С Тобою апостолы…»
«Сейчас Я отправлюсь вверх до Аеры без Иуды Симонова, Фомы, Филиппа и Варфоломея. И тем временем основательно наставлю Синтику и Иоанна… чтобы они пошли, обладая великим запасом Истины. Затем спущусь к Мерону, а оттуда – в Капернаум. А там… а там снова отошлю тех четверых с другими поручениями и одновременно отправлю в Антиохию этих двоих. Я вынужден так поступать…»
«И опасаться Своих же. Ты прав… Учитель, мне больно видеть, как Ты огорчен…»
«Но твое дружеское участие Меня сильно утешает… Лазарь, благодарю тебя… Послезавтра Я выхожу и заберу у тебя сестер. Мне нужно много учениц, чтобы Синтика затерялась среди них. Придет также Иоанна жена Хузы. От Мерона она пойдет в Тивериаду, поскольку зиму будет проводить там. Так хочет ее муж, чтобы она была поближе, поскольку Ирод на некоторое время возвращается в Тивериаду».
«Всё будет, как Ты пожелаешь. Мои сестры принадлежат Тебе, как и я сам и мои дома, мои слуги, мое имущество. Всё это Твое, Учитель. Пользуйся им на благо. Я подготовлю Тебе письмо для Филиппа. Лучше, чтобы оно было непосредственно у Тебя».
«Спасибо, Лазарь».
«Это все, что я могу сделать… Будь я здоров, я бы и сам пошел… Исцели меня, Учитель, и я пойду».
«Нет, дружище. Ты Мне необходим таким, какой ты есть».
«Даже если я ничего не делаю?»
«Даже. О, Мой Лазарь!» И Иисус обнимает и целует его.
5Они опять забираются в повозку и возвращаются назад.
Теперь уже Лазарь крайне молчалив и задумчив, и Иисус спрашивает у него о причине.
«Думаю о том, что потеряю Синтику. Меня привлекали ее ученость и ее доброта…»
«Ее приобретет Иисус…»
«Это правда. Это правда. Когда я снова Тебя увижу, Учитель?»
«Весной».
«Только весной? В прошлом году Ты был у меня в праздник Обновления…»
«В этом году Я угождаю апостолам. Но в следующем много времени буду проводить с тобой. Обещаю тебе это».
В октябрьском солнце показывается Вифания. Они уже почти доехали, когда Лазарь придерживает лошадь и говорит: «Учитель, Ты правильно делаешь, что отдаляешь этого человека из Кериота. Я его опасаюсь. Он не любит тебя. Он мне не нравится. И никогда не нравился. Он чувственный и жадный, из-за чего может впасть в любой грех. Учитель, это он донес на Тебя…»
«У тебя есть доказательства?»
«Нет».
«А тогда не суди. Ты не слишком искусный судья. Вспомни, как ты считал безвозвратно погибшей свою Марию… Не говори, что это Моя заслуга. Она первая начала меня искать».
«Это тоже верно. Но все-таки опасайся Иуды».
Немного погодя они опять въезжают в сад, где ждут любопытные апостолы.
6Отсутствие четырех апостолов, главным же образом Иуды, делает группу оставшихся более сплоченной и радостной. Это действительно одна семья, во главе которой Иисус и Мария. И ясным октябрьским утром эта семья, оставив за спиной Вифанию, отправляется к Иерихону, чтобы переправиться на противоположный берег Иордана. Женщины кучкуются вокруг Марии. И лишь Анналии не хватает в группе учениц, которую составляют три Марии, Иоанна, Сусанна, Элиза, Марцелла, Сара и Синтика. Вокруг Иисуса группируются Петр, Андрей, Иаков и Иуда Алфеевы, Матфей, Иоанн и Иаков Зеведеевы, Симон Зелот, Иоанн из Эндора, Эрмастей и Тимон; тогда как Марциам, прыгая, как козленок, снует между двумя этими группами, идущими в нескольких метрах друг от друга. Нагруженные тяжелыми мешками, они бодро шагают по залитой мягким солнцем дороге, среди торжественных в своем спокойствии просторов.
7Иоанн из Эндора с трудом идет под тяжестью, что висит у него за плечами. Петр это замечает и говорит: «Давай сюда, раз уж ты опять захотел тащить с собой этот балласт. Тосковал по нему?»
«Мне так велел Учитель».
«Да? О, прекрасно! Для чего же?»
«Не знаю. Сказал мне вчера вечером: „Собери свои книги и иди с ними за Мной“».
«О! Прекрасно, прекрасно!.. Но если Он сам так сказал, то это, конечно, стóящее дело. Может быть, это для той женщины. Сколько она всего знает, а? Ты тоже всё это знаешь?»
«Почти столько же, сколько она. Она очень образована».
«Но ты же не будешь все время ходить за нами с этой тяжестью, а?»
«О! думаю, нет, хотя не знаю. Но я и сам могу ее нести…»
«Нет, дружище. Меня волнует, как бы ты не заболел. Ты не в лучшем состоянии, понимаешь?»
«Понимаю. Я чувствую, что умираю».
«Не шути так! Дай нам хотя бы добраться до Капернаума. Теперь всё так хорошо, когда среди нас нет этого… Проклятый язык! Я снова не сдержал данное Учителю обещание… 8Учитель! Учитель!»
«Чего ты хочешь, Симон?»
«Я проговорился про Иуду, а обещал Тебе, что больше не буду этого делать. Прости меня».
«Хорошо. Постарайся больше этого не делать».
«Я могу еще 489 раз получить Твое прощение…»
«Что ты такое говоришь, брат?» – удивленно спрашивает Андрей.
И Петр, чье доброе лицо озаряется озорным блеском, скривив шею под тяжестью мешка Иоанна из Эндора, отвечает: «Неужели ты не помнишь, что Он сказал прощать семижды семьдесят раз? Поэтому я могу получить еще 489 прощений. Я буду вести тщательный учет…»
Все смеются, даже Иисус невольно вынужден улыбнуться. Но в ответ говорит: «Ты бы лучше считал все те случаи, когда тебе удается вести себя хорошо, о большой ребенок».
Петр, подойдя вплотную, обнимает правой рукой Иисуса за талию и говорит: «Мой дорогой Учитель! Как я счастлив находиться с Тобой без… Да что такое! И Ты тоже рад… И Ты понимаешь, чтó я имею в виду. Мы все свои. Здесь Твоя Мать. Здесь наш мальчик. Идем к Капернауму. Время года прекрасное… Пять причин, чтобы быть счастливыми. О! как все-таки здорово пойти вместе с Тобой! Где остановимся этим вечером?»
«В Иерихоне».
«В прошлом году мы встретили там Закутанную. И кто знает, что с ней случилось… Мне бы хотелось узнать… А еще обнаружили того, из виноградников…» Раскатистый смех Петра до того звонок, что передается другим. И все смеются, вспоминая сцену встречи с Иудой из Кериота.
«Ну ты неисправим, Симон!» – укоряет Иисус.
«Я ничего не сказал, Учитель. Но я не мог удержаться от смеха, вспомнив выражение его лица, когда он встретил нас там… в своих виноградниках…» – Петр просто давится смехом, и ему приходится остановиться, в то время как остальные, с трудом сдерживая смех, уходят вперед.
9Петра догоняют женщины. Мария ласково спрашивает: «Что с тобой, Симон?»
«Ах! не могу сказать, а то совершу еще один грех против человеколюбия. Но… вот скажи мне кое-что, Мать, Ты же мудрая. Если я на кого наговариваю или, хуже того, клевещу, то, понятное дело, я согрешаю. Но если я смеюсь над тем, что всем известно, над каким-то всем известным событием, которое вызывает смех, ну, например, вспомнишь изумление какого-нибудь вруна, его замешательство, его оправдания – и опять начинаешь смеяться, как мы уже раньше смеялись: это тоже плохо?»
«Это несовершенство любви. Не грех, как злословие или клевета, или даже как двусмысленный намек, но все равно недостаток любви. Это как нить, выдернутая из ткани. Это еще не дыра, и даже не потертость материи, но все равно нечто, затрагивающее целостность материи и ее красоту, подготавливая прорехи и дыры. Тебе не кажется?»
Петр трет себе лоб и произносит несколько упавшим тоном: «Кажется. Никогда раньше об этом не думал».
«Подумай об этом теперь и больше так не делай. Бывает смех для человеколюбия более оскорбительный, чем пощечина. Кто-то сделал ошибку? Мы уличили его во лжи или в чем-то ином? Ну и что? Зачем вспоминать об этом? И напоминать об этом другим? Давайте опустим покрывало на прегрешения брата, все время думая: „Будь виновен я, понравилось бы мне, что кто-то вспоминает об этом прегрешении и напоминает о нем другим?“ Есть внутреннее раскаяние, Симон, и оно заставляет сильно страдать. Не качай головой. Знаю, что ты хочешь сказать… Но оно бывает и у грешников, поверь. Отталкивайся, всегда отталкивайся от мысли: „А мне бы это понравилось?“ Увидишь, что никогда больше не согрешишь против любви. И в тебе всегда будет глубокий мир. Взгляни на Марциама: как блаженно он там прыгает и поет! Это потому, что у него в сердце нет никаких помышлений. Он не должен размышлять о маршруте, о тратах, о словах, какие надо сказать. Он знает, что другие подумают за него обо всем этом. Ты тоже поступай так. Предоставь всё Богу. В том числе и суд над людьми. До тех пор, пока можешь быть как дитя, ведомое благим Богом, зачем взваливать на себя бремя решать и судить? Настанет момент, когда тебе придется быть судьей и арбитром, и тогда ты скажешь: „О, насколько легче было раньше, насколько менее рискованно!“ – и назовешь себя глупцом за то, что преждевременно хотел взвалить на себя такую ответственность. Судить! Какое трудное дело! Слышал, что сказала Синтика несколько дней назад? „Поиски посредством чувств всегда несовершенны“. Очень правильно сказала. Часто мы судим именно исходя из реакции наших чувств. Поэтому крайне несовершенно. Прекращай судить…»
«Хорошо, Мария. Обещаю Тебе это всерьез. 10Но я не знаю всех тех удивительных вещей, какие знает Синтика!»
«И тебя это огорчает, муж? Неужели ты не понимаешь, что я хочу от всего этого освободиться, чтобы усвоить только то, что знаешь ты?»
«Правда? Почему?»
«Потому что с помощью учености можешь устроиться на Земле, а с помощью мудрости овладеваешь Небом. У меня ученость, у тебя мудрость».
«Но с помощью своей учености ты сумела прийти к Иисусу! Значит, это хорошая вещь».
«Смешанная с таким количеством заблуждений, что мне хотелось бы сбросить их с себя, чтобы заново облечься в одну только мудрость. Долой вычурные и бесполезные одеяния! Пусть моей одеждой станет строгая и внешне неприметная мудрость, которая облачит в неветшающее одеяние не то, что тленно, а то, что бессмертно. Огонек учености дрожит и мигает. Свет мудрости сияет ровно и с неизменным постоянством, такой же, каково Божественное, от которого он исходит».
Иисус замедляет шаг, чтобы послушать, оборачивается и говорит гречанке: «Тебе не нужно стремиться отбросить всё, что ты знаешь. А нужно выбирать из этих своих знаний то, что является крупицей вечного Разума, добытой умами, чья ценность несомненна».
«Значит, те умы на собственном опыте воспроизвели миф о похищенном у богов огне?»
«Да, женщина. Только его не похищали, а сумели ухватить, когда Божественность дотрагивалась до них своими огнями, нежно прикасаясь к ним, к этим рассеянным среди падшего человечества образцам того, чем должен быть человек, существо, наделенное разумом».
«Учитель, если бы Ты указал мне, чтó я должна удержать, а что отбросить. Сама бы я не смогла рассудить правильно. А потом бы Ты заполнил эти пустые места светом Своей мудрости».
«Именно это Я и намереваюсь сделать. Укажу тебе, до какого момента является мудрым учение, которое тебе знакомо, и с того момента доведу его до конца, до истинных представлений. Чтобы ты знала. Это будет полезно и для тех, кому в будущем предстоит много общаться с язычниками».
«Мы ничего тут не поймем, Господь», – сетует Иаков Зеведеев.
«Пока мало что. Но однажды поймете. И нынешние уроки, и их необходимость. А ты, Синтика, изложи Мне те пункты, которые тебе непонятнее всего. Во время остановок Я буду тебе их прояснять».
«Хорошо, мой Господь. Это и есть желание моей души, и оно совпадает с Твоим желанием. Я – ученица Истины, а Ты – Учитель. Мечта всей моей жизни: обладать Истиной».