28 сентября 1945.

  ¹Когда не знаешь, чем заняться, день тянется долго. А в ту субботу спутники Иисуса действительно не знают, чем заняться в селении, где у них нет знакомств, в доме, где они выделяются своими отличиями в языке и обычаях, как будто было недостаточно их еврейских предубеждений, что и так отделяют их от караванщиков и слуг Александра Мисаха. Поэтому многие остались в постели или же дремлют на солнышке, нагревающем просторный квадратный двор этого дома. Двор в самом деле приспособлен для принятия караванов: с ёмкостями для воды и кольцами, вделанными в стены или в колонны простой галереи, что идет вдоль всех его четырех сторон, а также многочисленными загонами для животных, сеновалами и сараями для соломы по трем сторонам. Женщины скрылись в своих комнатах. Не видно ни одной.

   Марциам и в замкнутом дворе находит себе развлечение, наблюдая за работой конюхов, которые чистят скребками мулов, меняют им подстилки, осматривают копыта, закрепляют шатающиеся подковы; или зачарованно наблюдает – и это для него гораздо интереснее, потому что ново, – как погонщики обращаются с верблюдами, загодя приготовляя поклажу отдельно для каждого животного в соответствии с его возможностями, уравновешивая ее, как заставляют животных опускаться на колени и подниматься, чтобы иметь возможность нагружать их и разгружать, поощряя их потом горстью сушеных овощей, напоминающих мне бобы, а в конце раздают им плоды рожкового дерева, которые и сами с удовольствием жуют.

   Марциам прямо-таки изумлен и оглядывается в поисках того, с кем бы поделиться своим изумлением. Но его ожидает разочарование, поскольку взрослые верблюдами не интересуются. Они или разговаривают между собой, или дремлют. Он идет к Петру, который блаженно себе спит, положив под голову мягкого сена, и трясет того за рукав. Петр наполовину открывает глаза и спрашивает: «Что такое? Кому я понадобился?»

   «Мне. Пойдем посмотрим на верблюдов».

   «Дай мне поспать. Я их столько насмотрелся… Скверные животные».

  Мальчик идет к Матфею, который пересчитывает кассу, так как в этом путешествии казначей именно он: «Я побывал у верблюдов, знаешь? Они жуют, как овцы, знаешь? И, как люди, опускаются на колени, и похожи на лодки, когда ходят взад и вперед. Ты их видел?»

  Матфей, прервавшись, сбивается со счета и, сухо ответив «да», возвращается к своим монетам. Снова разочарование…

   Марциам глядит вокруг… Вон там беседуют Симон Зелот и Иуда Фаддей…

 «Какие красивые эти верблюды! И какие добрые! Их нагружали и разгружали, а они ложились на землю, чтобы люди не надрывались. А потом они ели сладкие рожки. Люди тоже их ели. И мне бы хотелось… Но я не могу с ними объясниться. Сходи со мной ты…» И он берет за руку Симона.

   Тот, вовлеченный в мирную дискуссию с Фаддеем, рассеянно отвечает: «Да, милый… Сходи, сходи, и смотри там не ушибись».

  Марциам глядит на него удивленно… Симон ответил невпопад. Он чуть ли не плачет и огорченно отходит, чтобы прислониться к колонне…

   ²Из какого-то помещения выходит Иисус и замечает его, хмурого и одинокого. Подходит к мальчику и кладет ему на голову ладонь. «Что ты тут делаешь, одинокий и печальный?»

   «Никто не обращает на меня внимания…»

   «А чего ты хотел от них?»

  «Ничего… Говорил о верблюдах… Они красивые… мне нравятся. Наверное, сидя на нем, чувствуешь себя, как на лодке… И они едят сладкие рожки, люди тоже…»

 «И тебе хочется залезть на него и покушать сладких рожков. Иди сюда, пойдем к верблюдам». И Иисус берет его за руку и идет вместе с мальчиком, который совершенно успокоился, в конец этого большого двора. Направляется прямо к одному из погонщиков и с улыбкой с ним здоровается. Тот кланяется и продолжает осматривать свое животное, приводя в порядок недоуздок и регулируя поводья.

   «Мужчина, ты понимаешь Меня?»

   «Да, Господин. Я уже лет двадцать знаком с вашими». 

   «У этого мальчика есть одно большое желание: взобраться на верблюда… И одно маленькое: попробовать сладкий рожок», – и Иисус улыбается еще шире.

   «Твой сын?»

   «У Меня нет сыновей. Я не женат».

   «Ты, такой статный и сильный, не нашел женщину?»

   «Я ее не искал».

   «Тебя не влекло к женщине?»

   «Нет, никогда».

  Мужчина глядит на Него растерянно. Затем говорит: «У меня девять детей в Исхиле… Приезжаю: ребенок. Приезжаю: ребенок. Каждый раз».

   «Любишь своих детей?»

  «Родная кровь! Но работа у меня тяжелая. Я здесь, они там, далеко… Но ради их пропитания. Понимаешь?»

   «Понимаю. Значит, ты можешь понять мальчика, который хотел бы залезть на верблюда и поесть сладких рожков».

   «Конечно. Иди сюда. Боишься? Нет? Молодец. Славный мальчик! У меня тоже один такой. Такой же черноволосый. Сюда. Берись тут. Крепко, – и дает ему в руки необычную рукоять, что спереди седла. – Держи. Теперь сяду я, и верблюд встанет. Не боишься?» И мужчина взбирается на высокое седло, устраивается поудобней и понукает верблюда, который послушно встает, сильно качаясь.

  Марциам счастливо смеется. И тем более счастливо, что погонщик кладет ему в рот роскошный сладкий рожок. Мужчина пускает верблюда шагом по двору, потом трусцой; наконец, видя, что Марциам не боится, что-то кричит своему товарищу, и тот отворяет широченные ворота позади двора, а погонщик со своей ношей исчезает в направлении зеленой равнины.

   ²Иисус снова идет к дому и заходит в одно из помещений, где находятся женщины. Он так улыбается, что Мария Его спрашивает: «Что с Тобой, Сын Мой, что Ты такой счастливый?»

   «Я счастлив за Марциама, который скачет сейчас на верблюде. Выходите наружу – увидим, как он возвращается».

   Все выходят во двор и садятся на низкую оградку возле ёмкостей для воды. Те апостолы, что не спят, подходят поближе. Те, кто находился у окон верхних комнат, поглядев вниз, тоже приходят, и их высокие юные голоса (а принадлежат они Иоанну и обоим Иаковам) будят, в свою очередь, Петра с Андреем и заставляют встрепенуться Матфея. Теперь все в сборе, так как Иоанн из Эндора также подошел с двумя учениками.

   «А где Марциам, что-то я его не вижу?» – спрашивает Петр.

   «На прогулке верхом на верблюде. Никто из вас его не слушал… Я заметил, что он грустит, и принял меры».

   Петр, Матфей и Симон начинают припоминать: «А, ну да! Он что-то говорил о верблюдах… и о сладких рожках. Но я еще спал!» «А я делал расчеты, чтобы отчитаться перед Тобой, сколько мною было получено от герасинцев, и сколько я раздал в качестве милостыни». «А я разговаривал о вере с Твоим братом!»

  «Не имеет значения. О нем позаботился Я. Однако, к слову, скажу вам, что проявить внимание к играм ребенка – это тоже любовь. Но сейчас не об этом. Там снаружи весь город празднует. Единственное напоминание о нашей субботе – это всеобщее веселье. Так что лучше оставаться здесь внутри. Тем более, что если захотят, они смогут нас найти. Они знают, где мы. ⁴А вот и Александр, идет проверять своих верблюдов. Сейчас скажу ему, что одного нет по Моей вине». И Иисус быстро подходит к купцу и заговаривает с ним.

   Они возвращаются вместе. Торговец говорит: «Очень хорошо. Он развлечется, и пробежка на солнце пойдет ему на пользу. Можешь быть уверен, что тот человек о нем позаботится как следует. Каллипий, он опытный. За эту прогулку я попрошу Тебя мне что-нибудь рассказать. Этой ночью я размышлял над Твоими словами… теми, что я слышал в Рамоте от Тебя и от той женщины, и над вчерашними. Вчера мне показалось, что я поднимаюсь на какую-то высокую гору, как в том краю, где я живу, где горные вершины действительно в облаках. Ты вел всё выше и выше. Мне казалось, будто меня подхватил орел. Один из тех горных орлов, что живут на нашей высочайшей горе, которая первой показалась после Потопа. И я увидел нечто совершенно новое, о чем никогда и не помышлял, нечто, состоящее из света… И мне это было понятно. Потом оно потеряло ясность. Расскажи еще».

   «Что же Мне рассказать?»

  «Ну не знаю… Всё было прекрасно. То, что Ты говорил о встрече на Небе… Я понял, что там мы будем любить друг друга как-то иначе, но все-таки так же. К примеру, у нас уже не будет нынешних переживаний, и всё же мы будем все за одного и один за всех, словно какая-то одна семья. Я неверно говорю?»

   «Да нет, напротив! Мы будем одной семьей и с живущими на Земле. Смерть не разлучает души. Я говорю о душах праведных. Они составляют одну великую семью. Представь огромный храм, где есть те, кто поклоняется и молится, и те, кто трудится. Первые молятся еще и за труждающихся, вторые трудятся за этих молящихся. Так обстоит и с душами. Мы трудимся здесь, на Земле. Они поддерживают нас своими молитвами. Но ради их покоя мы должны претерпевать свои страдания. Это одна неразрывная цепь. Это Любовь, что связывает тех, кто были, с теми, кто есть сейчас. И те, кто живет сейчас, должны быть достойными, чтобы иметь возможность присоединиться к тем, кто жил раньше и кто желает, чтобы мы были с ними».

   ⁵Синтика допускает непроизвольное движение и тут же себя останавливает. Однако Иисус замечает это и предлагает ей оставить свою всегдашнюю сдержанность.

   «Я думала… Вот уже много дней я об этом думаю и, по правде говоря, это меня смущает, поскольку мне кажется, что поверить в Твой Рай для меня означает навсегда потерять мою мать и моих сестер…»

   Слезы заставляют голос Синтики дрогнуть, и она прерывает речь, чтобы не расплакаться.

   «Что же это за мысль, которая тебя так сильно смущает?»

  «Я теперь верю в Тебя. О своей же матери я не могу думать иначе как о язычнице. Она была доброй… О, такой доброй! И сестры тоже! Младшая, Исмения, была добрейшим созданием, какое носила Земля. Но они были язычницами… Пока я была как они, я думала об Аиде и рассуждала: „Мы встретимся там“. Теперь больше нет Аида. Есть Твой Рай, Небесное Царство, для тех, кто праведно послужил истинному Богу. А что с теми бедными душами? Они же не виноваты, что родились гречанками! Никто из священников Израиля не пришел и не сказал: „Истинный Бог у нас“. И что теперь? Их добродетели ничего не значат? Их страдания ничего не значат? А только вечная тьма и вечная разлука со мной? Говорю Тебе: это мучение! Мне кажется, что я почти отреклась от них. Прости, Господь… Я плачу…» И она падает на колени, действительно безутешно плача.

   Александр Мисах говорит: «Вот! Я тоже подумал, что, став праведным, я никогда не встречу ни отца, ни мать, ни братьев, ни друзей…»

   ⁶Иисус прикасается пальцами к темноволосой голове Синтики и говорит: «Грех совершается тогда, когда, зная Истину, упорствуют в заблуждении. А не тогда, когда убеждены, что пребывают в истине, и ничей голос так и не донесся и не сказал: „То, что я несу вам, истинно. Оставьте ваши фантазии ради этой Истины и обретете Небо“. Бог справедлив. Неужели, по-твоему, Он не вознаградит добродетель за то, что она возросла в полном одиночестве среди развращенности языческого мира? Успокойся, дочь».

   «А как же первородный грех? А их гнусный культ? А…»

  Из уст израильтян вылетело бы еще много чего и совсем добило бы удрученную душу Синтики, если бы Иисус жестом не водворил молчание.

   Он говорит: «Первородный грех одинаков для всех, принадлежат ли они Израилю или не принадлежат. Это не прерогатива язычников. Языческий культ будет грехом с того момента, как в этом мире распространится Закон Христов. Добродетель в очах Божьих всегда останется добродетелью. И в силу Моего единства с Отцом Я скажу, и скажу от Его Имени, переводя в слова Его Святейший Замысел, что многочисленны пути милосердного Божьего могущества, и все они направлены на то, чтобы доставить радость добродетельным, так что преграды между душами будут преодолены, и кто заслужил мир, тот его получит. И не только. Скажу, что и в будущем тот, кто находясь в убеждении, что пребывает в Истине, будет справедливо и свято придерживаться религии своих отцов, не будет ненавидим или наказан Богом. То, что действительно навеки разлучает души праведных с душами грешников, это злые умыслы, зложелательство, сознательный отказ от уже известной Истины, особенно же отрицание богооткровенной Истины и борьба с ней, а также порочная жизнь. Воспрянь духом, Синтика. Эти проявления уныния – бесовское нападение, а причина его – гнев, который Сатана испытывает к тебе, навсегда потерянной для него добыче. Аида нет. Есть Мой Рай. Но это повод не для скорби, а скорее для радости. В Истине нет ничего, что являлось бы причиной уныния или сомнения, наоборот, в ней есть сила для обретения всё большей веры вкупе с радостной уверенностью. Но ты Мне всегда рассказывай о своих соображениях. Я желаю, чтобы в тебе был уверенный и немеркнущий свет, подобный солнечному».

   Синтика, всё еще оставаясь на коленях, берет Его ладонь и целует…

   ⁷Издаваемое погонщиком хрр, хрр дает понять, что его верблюд уже готов войти и притом шагом, не производя шума в густой траве за задними воротами, которые тотчас же открывает слуга. Марциам возвращается счастливый, раскрасневшийся от скачки – крошечный человечек, водруженный на высокую спину животного. Он смеется, размахивая руками, пока верблюд встает на колени, и соскальзывает вниз с необычного седла, ласково гладя смуглого погонщика. А потом бежит к Иисусу и кричит: «Как здорово! На этих животных прибыли Мудрецы с Востока, чтобы Тебе поклониться? И я тоже отправлюсь на них проповедовать Тебя повсюду! Мир сверху кажется больше, и он скажет: „Придите, придите, вы, знающие Благую Весть!“ О! Знаешь?.. Тот человек тоже в ней нуждается… И ты тоже, купец, и все твои слуги… Сколько людей ждет и сколько умирает, не дождавшись ее… Больше, чем речного песка. И все они без Тебя, Иисус! О, скорее расскажи о ней всем!» И он прижимается к Нему сбоку, задрав вверх голову.

  А Иисус наклоняется и целует его, обещая: «Ты увидишь, как о Царстве Божьем будет проповедано в самых отдаленных пределах Рима. Ты доволен?»

   «Я да. А потом я приду к Тебе и скажу: „Вот в этой, в той и еще в той стране знают Тебя“. Тогда я буду знать имена тех далеких земель. А Ты что мне скажешь?»

   «Скажу тебе: „Иди сюда, маленький Марциам. Получи свой венец за каждую страну, где ты Меня проповедовал, а потом встань рядом со Мной, как в тот день в Герасе, и отдохни от своих трудов, потому что ты был верным служителем, и теперь тебе подобает стать блаженным в Моем Царстве“».