ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
296. Прибытие в Аеру под дождем и исцеление ожидавших больных
6 октября 1945.
1 Теперь уже и Арбела далеко, а к их компании присоединились Филипп из Арбелы и еще один ученик, которого, как я слышу, зовут Марк.
Дорога грязная, как после сильного дождя. Небо пасмурное. Какая-то речка, вполне достойная так называться, пересекает путь на Аеру. Набравшая силу от дождей, очевидно, бушевавших в этой местности, она никакая не лазурная, а красновато-желтая, словно ее воды текли по железистым почвам.
«Погода все-таки испортилась. Ты правильно сделал, что отослал женщин. Им уже не время находиться в дороге», – высказывается Иаков.
А Симон Зелот, всегда спокойный в своей абсолютной преданности Учителю, заявляет: «Всё, что делает Учитель, Он делает правильно. Он ведь не тупой, как мы. Он всё видит и предрасполагает к лучшему, и больше для нас, чем для Себя».
Иоанн, счастливый оттого, что рядом с Ним, глядит на Него снизу вверх с сияющим лицом и говорит: «Ты самый драгоценный и лучший Учитель, что был, есть и будет на Земле, помимо того, что самый святой».
«Те фарисеи… Как разочарованы! И это ненастье пришлось кстати, чтобы убедить их, что Иоанна из Эндора действительно нет. Но почему они так против него настроены?» – спрашивает Эрмастей, испытывающий к Иоанну из Эндора особую приязнь.
Иисус отвечает: «Они злобствуют не на него и не из-за него. Он просто инструмент, который они используют против Меня».
Филипп из Арбелы говорит: «Если на то пошло, то ливень не только убедил их, что бесполезно ждать и подозревать Иоанна из Эндора. Да здравствует ливень! Он еще и помог задержать Тебя в моем доме на пять дней».
«Как, наверное, волнуются те, кто в Аере! Странно, что мой брат не вышел нам навстречу», – говорит Андрей.
«Навстречу? Он придет вслед за нами», – замечает Матфей.
«Нет. Его путь проходил по озеру. Потому что от Гадары он отправился бы к озеру и на какой-нибудь лодке – в Вифсаиду, чтобы повидать жену и сказать ей, что мальчик в Назарете и что сам он скоро вернется. От Вифсаиды до Мерона он бы некоторое время шел по Дамасской дороге, а потом – по дороге на Аеру. Он наверняка в Аере».
2 Молчание. Затем Иоанн с улыбкой: «Но какова та старушка, Господь!»
«Я уж начал думать, что Ты подаришь ей радость умереть на Твоей груди, как подарил Саулу из Кериота», – делает замечание Симон Зелот.
«Я допустил для нее еще большее благо. Ибо Я помедлю и призову ее к Себе тогда, когда Христос будет готов открыть врата Небес. Ей не долго придется ждать Меня, этой матушке. Сейчас она живет своим воспоминанием, и при содействии твоего отца, Филипп, ее жизнь будет не такой грустной. Я еще раз благословляю тебя и твоих родных».
Радость Иоанна омрачается тучей, более плотной, чем та, что закрывает небо.
Иисус, заметив это, говорит: «Ты разве не рад, что старушка скоро попадет в Рай?»
«Да… но я не рад, поскольку это будет значить, что уйдешь Ты… Зачем умирать, Господь?»
«Всякий рожденный от женщины умирает».
«Ты возьмешь ее одну, Господь?»
«О, нет! А каким праздничным будет шествие тех, кого Я спасаю как Бог и кого полюбил как Человек…»
3 Они преодолели еще две речушки, одну следом за другой. Начинает идти дождь над той равниной, что расстилается перед путешественниками после того, как они перевалили через холмы в том месте, где их пересекает дорога, которая долиной продолжает идти на север.
На севере, точнее, чуть к северо-западу, вырисовывается высокая, мощная горная гряда, над которой громоздятся кучи облаков, как бы образуя новые, призрачные облачные вершины поверх настоящих скалистых вершин, чьи склоны покрыты лесами, а макушки – снегами. Но эта гряда очень далеко.
«Здесь дождь, там наверху снег. Это гряда Ермона. Ее вершины укрыты широким белым покровом. Если в Аере будет солнечно, вы увидите, как это красиво, когда ее главный пик розовеет на солнце», – говорит Тимон, кого любовь к отечеству побуждает восхвалять красоты своего края.
«Но пока дождь. Аера еще далеко?» – интересуется Матфей.
«Очень. До вечера не дойдем».
«Избави нас Бог от бед в таком случае», – заключает Матфей, не очень расположенный к ходьбе в такое ненастье.
Все они закутались в свои плащи, держа под ними дорожные мешки, чтобы защитить их от влаги, так же как и одежды, чтобы их можно было сменить, как только прибудут, поскольку те, что на них, уже насквозь промокли и отяжелели внизу от жидкой грязи.
Во главе – Иисус, погруженный в Свои думы. Остальные по кусочку едят свой хлеб, а Иоанн шутит: «Чтобы утолить жажду, не нужно искать родник. Достаточно постоять, запрокинув голову и открыв рот, и ангелы пошлют нам воды».
Эрмастей, будучи молод, как и Филипп из Арбелы с Иоанном, и обладая завидным умением всё принимать радостно, говорит: «Симон Ионин жаловался на верблюдов. Но я бы предпочел находиться на той качающейся от землетрясения башне, чем в этой грязи. А ты что скажешь?»
Иоанн же: «Я скажу, что меня устраивает всё, лишь бы рядом был Иисус…»
И трое молодых людей продолжают оживленно беседовать между собой. Четверо более зрелых ускоряют шаги и догоняют Иисуса. Оставшаяся пара Тимон–Марк пристраивается в хвосте, разговаривая…
4 «Учитель, в Аере будет Иуда Симонов…» – говорит Андрей.
«Конечно. А вместе с ним – Фома, Нафанаил и Филипп».
«Учитель… я буду скучать по этим мирным дням», – вздыхает Иаков.
«Ты не должен так говорить, Иаков».
«Знаю… Но не могу ничего поделать…» – и снова протяжно вздыхает.
«Там будет еще и Симон Петр с Моими братьями. Ты этому не рад?»
«Я – еще как! Учитель, почему Иуда Симонов так не похож на нас?»
«Почему дождь чередуется с солнцем, жара – с холодом, свет – с темнотой?»
«Ну, потому что нельзя, чтобы всё время было одно и то же. Жизнь на Земле умерла бы».
«Правильно, Иаков».
«Да, но к Иуде это не имеет отношения».
«Ответь: почему не все звезды такие же большие, горячие, красивые и могучие, как солнце?»
«Потому что… Земля бы сгорела от такого огня».
«Почему не все деревья такие, как те орешины? Под деревьями Я разумею всякую растительность».
«Потому что… звери не смогли бы ими питаться».
«А в таком случае почему не все они – как трава?»
«Потому что… у нас не было бы дров для розжига, для наших домов, для орудий, повозок, лодок, мебели».
«Почему не все птицы – орлы, и не все животные – слоны или верблюды?»
«Если б это было так, нам бы не поздоровилось!»
«Значит, это разнообразие представляется тебе благим?»
«Без сомнений».
«Значит, ты полагаешь, что… Для чего, по-твоему, Бог их создал?»
«Чтобы предоставить нам всю возможную помощь».
«Стало быть, с благой целью? Ты в этом уверен?»
«Как в том, что в этот миг я жив».
«А если ты находишь справедливым существование разнообразия среди родов животных, растений и небесных тел, почему ты тогда представляешь себе всех людей одинаковыми? У каждого есть свое назначение и свой облик. Как тебе кажется: бесконечное разнообразие родов – это признак могущества или бессилия Создателя?»
«Могущества. Одно подчеркивает другое».
«Очень хорошо. Вот и Иуда служит тому же самому, и ты – в отношении своих товарищей, и они – по отношению к тебе. У нас во рту тридцать два зуба, и они, если как следует присмотреться, весьма различаются между собой. Не только по трем типам, но и внутри одного и того же типа. И, раз уж ты сейчас ешь, понаблюдай за их работой. Ты увидишь, что как раз те из них, что кажутся малополезными и мало работающими, на самом деле вступают в работу первыми, откусывая хлеб и передавая его другим, которые его разжевывают и переправляют следующим, а те превращают его в кашицу. Разве не так? Иуда, как тебе кажется, ничего не делает или делает плохо. Напомню тебе, что он благовествовал, и успешно, в южной Иудее, и что – ты это сам сказал – он умеет обходиться с фарисеями».
«Это правда».
Матфей замечает: «И еще у него большая способность доставать деньги для бедных. Он выпрашивает их, умеет выпросить так, как даже я не умею… Может быть, потому что деньги теперь вызывают у меня отвращение».
5 Симон Зелот опускает лицо, которое до того покраснело, что становится пунцовым.
Андрей, заметив это, спрашивает: «Тебе нехорошо?»
«Нет, нет… Утомление… не знаю».
Иисус пристально глядит на него – и тот краснеет еще гуще. Однако Иисус ничего не говорит.
Вперед выбегает Тимон: «Учитель, вон там виднеется селение, что перед Аерой. Можем там остановиться или попросить осликов».
«Но дождь уже перестает. Пойдем лучше дальше».
«Как пожелаешь, Учитель. Но в таком случае, если позволишь, я пойду вперед».
«Иди, конечно».
Тимон вместе с Марком быстро удаляются. Иисус же, улыбаясь, замечает: «Хочет устроить нам торжественный вход».
Они снова все в одной группе. Иисус не препятствует разгоряченному обсуждению различий между регионами, а затем чуть отстает, захватив с Собою Зелота.
Едва лишь они оказываются одни, Он спрашивает: «Отчего ты покраснел, Симон?»
Тот опять вспыхивает и не отвечает. Иисус повторяет вопрос, а тот снова краснеет и снова молчит. Иисус спрашивает еще раз.
«Господь, но Ты же знаешь! Зачем заставляешь меня говорить?» – восклицает Зелот болезненно, словно испытывая муку.
«Ты уверен в этом?»
«Он сам этого не отрицал[a]. Хотя и сказал: „Я поступаю так из предусмотрительности. У меня хорошее чутье. Учитель никогда не думает о завтрашнем дне“. Если угодно, это правда. Но тем не менее… так или иначе это… так или иначе это… Учитель, подбери Ты сам подходящее слово».
[a] Ср. Ин. 12:6.
«Так или иначе это показывает, что Иуда всего лишь человек. Он не способен возвыситься до состояния духа. Но, более или менее, таковы вы все. Боитесь всяких нелепостей. Переживаете из-за ненужных предосторожностей. Не можете поверить в мощь и вездесущие Провидения. Ладно, пусть это останется между нами. Хорошо?»
«Да, Учитель».
Молчание. Потом Иисус говорит: «Скоро вернемся к озеру… После такого долгого похода хорошо будет немного прийти в себя. Мы вдвоем отправимся в Назарет на некоторое время, на праздник Обновления. Ты ведь один… Остальные будут с семьями. Ты будешь со Мной».
«Господь, Иуда и Фома, да и Матфей – тоже одни».
«Не беспокойся. Каждый проведет праздники с семьей. У Матфея есть сестра. А ты один. Если ты, конечно, не захочешь пойти к Лазарю…»
«Нет, Господь, – вырывается у Симона. – Нет, я люблю Лазаря. Но побыть с Тобой значит побывать в Раю. Спасибо, Господь», – и он целует Ему руку.
6 Вскоре после того, как селеньице осталось позади, на затопленной под новым приступом ливня дороге показываются Тимон с Марком и кричат: «Стойте! Там Симон Петр с несколькими осликами. Мы его встретили на подходе. Он уже три дня как здесь под дождем со своими животными».
Они останавливаются под прикрытием дубов, которые немного защищают от ливня. И вот во главе колонны осликов верхом на осле появляется Петр, похожий на монаха благодаря покрывалу, наброшенному им на голову и на плечи.
«Да благословит Тебя Бог, Учитель! Ну, говорил же я себе, что Он промок так, как если бы окунулся в озеро! Давайте быстро залезайте все на животных, а то Аера уже третий день в огне: столько там очагов горит, чтобы Тебя обсушить! Скорее, скорее… В таком виде! Ну вы только посмотрите! И вам не пришло в голову удержать Его? А если б меня здесь не было? Ну, я скажу вам! Только посмотрите! Его волосы висят, как у утопленника. Ты наверняка замерз. Под таким ливнем! Как неосмотрительно! А вы? А вы? О, горемыки! Ты первый, безрассудный брат, а потом все остальные. Хорошенькие! Вы похожи на свалившиеся в болото мешки. Ну, живее! Ах, больше не решусь вам Его доверить! Я просто задыхаюсь от этого кошмара…»
«И от болтовни, Симон, – спокойно говорит Иисус, в то время как Его осел уже семенит рядом с ослом Петра во главе ослиного каравана. Иисус повторяет: – И от болтовни, причем пустой болтовни. Ты не сказал Мне, прибыли ли остальные… Отправились ли женщины. Как дела у твой жены. Ничего Мне не рассказал».
«Всё Тебе расскажу. Но зачем Ты отправился в такой ливень?»
«А ты зачем пришел?»
«Затем, что спешил увидеться с Тобой, мой Учитель».
«А Я затем, что спешил воссоединиться с тобой, Мой Симон».
«О, дорогой мой Учитель! Как я Тебя люблю! Жена, мальчик, дом? Пустяки, пустяки! Всё не то, если нет Тебя. Веришь, что я до такой степени Тебя люблю?»
«Верю. Я знаю, кто ты, Симон».
«Кто?»
«Большой ребенок с кучей мелких недостатков, а под ними зарыто много прекрасных даров. Но один не зарыт. И это твоя честность во всём. 7Ладно, кто сейчас в Аере?»
«Твой брат Иуда с Иаковом, а еще Иуда из Кериота с остальными. Вроде он сделал много хорошего, Иуда. Все его хвалят…»
«Он тебя расспрашивал?»
«О, столько! Я ни на что не ответил: сказал, что ничего не знаю. В самом деле, что я знаю, кроме того, что я сопровождал женщин до Гадары? Знаешь… я не стал ему ничего рассказывать про Иоанна из Эндора. Он считает, что тот с Тобой. Тебе бы надо рассказать о нем остальным».
«Нет. Они, как и ты, не знают, где Иоанн. Большего говорить не нужно. Но эти ослики!.. на три дня!.. Какие траты! А наши бедняки?»
«Наши бедняки… У Иуды полно денег, и о них заботится он. Эти ослы не стоили мне ни гроша. Жители Аеры дали бы мне их тысячу и бесплатно – для Тебя. Мне пришлось повысить голос, чтобы запретить им пойти Тебе навстречу с полчищем ослов. Тимон прав: здесь все верят в Тебя. Они лучше нас…» – и он вздыхает.
«Симон, Симон! В Заиорданье нам оказали честь; каторжник, язычники, грешницы, женщины преподали вам урок совершенства. Помни об этом, Симон Ионин. Всегда».
«Постараюсь, Господь. Вон, вон уже первые из Аеры. Гляди, сколько народу! Вон мать Тимона. Вон в толпе Твои братья. Вон ученики, которых Ты послал вперед, и те, что пришли с Иудой из Кериота. Вон главный богач Аеры со своими слугами. Хотел принять Тебя в своем доме. Но мать Тимона настояла на своем праве, и Ты будешь у нее. Смотри, смотри! Они раздосадованы оттого, что ливень гасит их факелы. 8Знаешь? много больных. Они остались в городе, около ворот, чтобы сразу Тебя увидеть. Один владелец склада древесины укрыл их под своими навесами. Они уже три дня находятся там, бедные люди; с тех пор как прибыли мы, удивляясь, почему Тебя еще нет».
Рев толпы не дает Петру продолжить, и он умолкает, оставаясь возле Иисуса, словно Его оруженосец. Толпа, что теперь уже рядом, расступается, и Иисус проезжает мимо на Своем ослике, непрестанно благословляя на ходу.
Они въезжают в город.
«Сразу к больным», – говорит Иисус, не обращая внимания на протесты тех, кто хотел бы приютить Его под крышей и предоставить Ему пищу и огонь, опасаясь, что Он слишком сильно страдает. «Они страдают больше Меня», – отвечает Он.
Сворачивают направо. Вот простенькая ограда того самого склада древесины.
Ворота распахнуты, и оттуда доносится жалобное стенание: «Иисус, Сын Давидов, помилуй нас!»
Непрекращающийся, словно литания, жалобный хор. Детские, женские, мужские, старческие голоса. Печальные, словно блеяние страдающих ягнят, скорбные, как у умирающих матерей, безысходные, как у тех, у кого осталась последняя надежда, дрожащие голоса тех, кто в состоянии уже только плакать…
Иисус въезжает в ограду. Выпрямляется настолько, насколько это возможно в стременах, и с поднятой рукой произносит Своим могучим голосом: «Всем, кто верит в Меня, здравия и благословения!»
Он снова устраивается в седле и собирается выехать на улицу. Но толпа сжимается, и со всех сторон Его обступают исцелившиеся. И при свете факелов, горящих под навесами и оживляющих сумерки огнями, видно, как толпа бурлит в радостном исступлении, восхваляя Господа. Господа, что почти утопая в цветнике исцеленных детей, которых мамы положили Ему на руки, на колени и даже на шею ослику, поддерживает их, чтобы они не упали. Иисус, словно целую охапку цветов, держит детей и блаженно улыбается, целуя их, так как не может благословлять их в таком положении, ведь Его руки выступают в роли ограды. Наконец детей забирают, и теперь, плача от радости, к Его одеждам припадают исцелившиеся старики, а следом – мужчины и женщины…
Уже ночь, когда Ему удается войти в дом Тимона и отдохнуть у огня и в сухой одежде.