8 октября 1945.

   ¹ Я опять вижу озеро Мерон в пасмурный дождливый день… Грязно и облачно. Тихо и туманно. Горизонт теряется в облаках. Гряда Ермона скрывается под слоем низких туч. Но с этого места – с приподнятого горного плато, расположенного возле маленького озера, желтоватого от грязи, принесенной множеством вздувшихся ручьев, и серого из-за пасмурного ноябрьского неба – хорошо видно это маленькое водное зеркало, питаемое Верхним Иорданом, который потом вытекает из него, чтобы питать уже другое, более значительное Генисаретское озеро.

   Наступает вечер, еще более печальный и дождливый, в то время как Иисус движется по дороге, пересекающей Иордан после озера Мерон, чтобы потом выйти на тропинку, ведущую прямо к какому-то дому…

   (Иисус говорит: «Здесь вставьте видение о сиротках Матфие и Марии, полученное 20 августа 1944»).

   20 августа 1944.

   ² Еще одно сладостное видение Иисуса и двух детей.

   Говорю так, потому что вижу, как Иисус, пройдя по тропинке среди полей (которые, должно быть, недавно были засеяны, поскольку земля на них еще мягкая и темная, как бывает вскоре после сева), останавливается, чтобы приласкать двух малышей: мальчонку не более четырех лет от роду и девочку лет восьми или девяти. Видно, это очень бедные дети, поскольку на них две убогие полинялые и даже порванные одежонки, а их личики – печальные и страдальческие.

   Иисус не задает никаких вопросов, только внимательно смотрит на них, пока ласкает. Потом поспешает к дому, что в конце тропинки. Сельский дом, но хорошо обустроенный, с наружной лестницей, ведущей с земли на террасу, на которой – виноградная пергола, теперь уже без гроздьев и без листвы. Лишь несколько последних, уже пожелтевших листочков продолжают висеть и колыхаться на сыром ветру этого ненастного осеннего дня. На оградке террасы несколько голубей воркуют в ожидании дождя, который обещает серое и совершенно затянутое облаками небо.

   Иисус со Своими спутниками толкает грубую калитку в невысокой каменной оградке, сложенной без раствора и окружающей дом, и входит во двор, мы бы сказали – хозяйственный, где находится колодец, а в углу еще и пекарня. Полагаю, что именно таково назначение подсобного помещения с перегородками, потемневшими от дыма, что и сейчас выходит оттуда и от ветра стелется по земле.

   На шум шагов в дверях этой каморки появляется женщина и, увидав Иисуса, радостно приветствует Его и бежит сообщить об этом в доме.

   И на пороге показывается пожилой полный мужчина и торопится навстречу Иисусу. «Великая честь, Учитель, повидать Тебя!» – приветствует он Его.

   Иисус произносит Свое приветствие: «Мир да пребудет с тобой, – и прибавляет: – Наступает вечер, и собирается дождь. Прошу тебя крова и хлеба для Меня и Моих учеников».

   «Заходи, Учитель. Мой дом – Твой дом. Служанка сейчас вынет хлеб из печи. Буду рад угостить Тебя им, а также сыром от моих овец и плодами с моих полей. Проходи, проходи, а то ветер сырой и холодный… – и заботливо придерживает дверь, кланяясь, когда Иисус проходит мимо. ³Но затем тон его внезапно меняется, и он раздражительно обращается к кому-то, кого замечает: – Ты еще здесь? Уходи отсюда. Нечего тебе тут делать. Поняла? Здесь не место для всяких бродяг… – и сквозь зубы бормочет: – … а может, и воров вроде тебя».

   Плачущий голосок отвечает: «Сжалься, господин. Хотя бы хлеба для моего братика. Мы голодные…»

   Иисус, успевший войти в просторную кухню, ярко освещенную благодаря большому очагу, служащему ей также в качестве светильника, выходит на порог, уже изменившись в лице. Строго и печально Он вопрошает, но не хозяина, а как бы вообще, словно обращаясь к безмолвному двору, к облетевшей смоковнице, к темному колодцу: «Кто это голоден?»

   «Я, Господин. Я и мой брат. Только хлеба, и мы уйдем».

   Иисус теперь уже снаружи, на хозяйственном дворе, который становится всё мрачнее из-за сумерек и надвигающегося дождя. «Подойди сюда», – говорит Он.

   «Я боюсь, Господин!»

   «Подойди, говорю тебе. Не бойся Меня».

   Из-за угла дома выходит та бедная девочка. За ее жалкое платьице уцепился братишка. Они боязливо подходят. Робкий взгляд на Иисуса, испуганный – на хозяина дома, который делает страшные глаза и говорит: «Это бродяги, Учитель. И воры. Совсем недавно я обнаружил, как вот эта рылась возле маслодавильни. Наверняка хотела войти, чтобы украсть. Бог весть, откуда они пришли. Они не местные».

   Иисус будто бы прислушивается к нему. Пристально смотрит на девочку с исхудалым личиком и растрепанными косичками – два хвостика над ушами, в конце перевязанные тонкими полосками из тряпки. Но взгляд Иисуса на эту бедняжку не суров. Он печален, однако улыбается, чтобы ободрить ее.

   «Это правда, что ты хотела украсть? Скажи честно».

   «Нет, Господин. Я попросила немного хлеба, потому что я голодная. Мне не дали. Я увидела промасленную корку там, на земле, возле давильни, и пошла взять ее. Я голодная, Господин. Вчера мне дали только один хлеб, и я оставила его для Матфия… Почему нас не положили вместе с мамой в гробницу?» Девочка безутешно плачет, и ей вторит братик.

   «Не плачь. – Иисус утешает ее, гладя и привлекая к Себе. – Ответь: откуда ты?»

   «С Ездрелонской равнины».

   «И ты из такой дали пришла?»

   «Да, Господин».

   «Давно умерла твоя мать? А отца у тебя нет?»

   «Мой отец умер от солнечного удара во время жатвы, а мама – в прошлый месяц… она и новорожденный ребенок умерли…» Ее плач усиливается.

   «У тебя нет никаких родных?»

   «Мы пришли очень издалека! Мы не были бедные… Потом отцу пришлось наняться на службу. Теперь он умер, а с ним и мама».

   «Кто был вашим хозяином?»

   «Фарисей Исмаил».

   «Фарисей Исмаил!.. (Иисус произносит это имя непередаваемым образом). Ты по своей воле ушла оттуда или это он тебя отослал?»

   «Он отослал, Господин. Сказал: „На улицу, жадные псы!“»

   ⁴ «А ты, Иаков, почему не дал этим детям хлеба? Хлеба, немного молока и охапку сена, чтобы улечься этим усталым?..»

   «Но… Учитель… у меня хлеба только на себя… и молока мало… а оставлять их в доме… Они же как бродячие животные. Если окажешь им хороший прием, они уже не уйдут…»

   «И у тебя не хватит места и пищи для двух этих несчастных? Ты это всерьез говоришь, Иаков? А откуда у тебя та обильная жатва, то множество вина, масла и фруктов, что прославили твое хозяйство в этом году? Ты еще не забыл? В прошлом году град побил твои угодья, и ты переживал за свою жизнь… Я пришел и попросил у тебя хлеба[a]… Ты однажды слышал Мою речь и с тех пор верил в Меня… и в своих горестях открыл Мне свое сердце и свой дом и предложил хлеб и кров. А Я, уходя на следующее утро, что тебе сказал? „Иаков, ты постиг Истину. Будь всегда милосердным – и обретешь милость. За хлеб, который ты дал Сыну Человеческому, эти поля дадут тебе изобилие зерна, и твои оливы будут увешаны оливками в таком количестве, словно на них морской песок, а твои яблони нагнутся к земле от тяжести“. Ты всё это получил и стал в этом году самым богатым человеком в вашей местности. И ты отказываешь двум детям в простом хлебе!..»

[a] См. 110.4–5.

   «Но Ты ведь был тот Рабби…»

   «Именно потому, что Я был им, Я мог превратить в хлеб эти камни. А они нет. Теперь же Я говорю тебе: ты увидишь новое чудо, и оно принесет тебе горе, большое горе… Но ты, ударяя себя в грудь, скажи тогда: „Я это заслужил“».

   ⁵ Иисус обращается к детям: «Не плачьте. Идите к тому дереву и сорвите плоды».

   «Но оно же голое, Господин», – возражает девочка.

   «Иди».

   Девочка идет и возвращается, и подол ее платьица полон красивых розовых яблок.

   «Ешьте и идемте со Мной. – И апостолам: – Пойдем отведем этих двоих малышей к Иоанне жене Хузы. Она умеет помнить о полученных благодеяниях и милосердна ради любви к Тому, кто был с нею милосерд. Идемте».

   Мужчина, растерянный и обескураженный, пытается исправить положение: «Уже ночь, Учитель. По пути Тебя может застать дождь. Вернись в мой дом. Служанка как раз собирается вынимать хлеб из печи… Я дам Тебе и на их долю».

   «Не нужно. Ты хочешь дать не из любви, а из страха перед обещанным наказанием».

   «Значит это (и кивком указывает на сорванные с голого дерева яблоки, которые с жадностью поедают двое изголодавшихся), значит это не то самое чудо?»

   «Нет». Иисус крайне суров.

   «О! Господь, Господь, помилуй меня! Я понял! Ты хочешь наказать меня через мой урожай! Помилуй, Господь!»

   «Не все, кто зовет Меня „Господь“, обретут Меня, поскольку любовь и почитание свидетельствуются не словами, но поступками. Как помиловал ты, так помилуют и тебя».

   «Я люблю Тебя, Господь».

   «Неправда. Меня любит тот, кто оказывает любовь, ибо так Я учил. Ты любишь только самого себя. Когда полюбишь Меня, как Я учил, тогда Господь вернется. ⁶Сейчас Я ухожу. Мое обиталище – в делании добра, в утешении страждущих, в том, чтобы осушать слезы сирот. Как наседка простирает свои крылья над беззащитными цыплятами, так и Я распространяю Свою власть на тех, кто страдает и мучается. Идите сюда, дети. Скоро у вас будет дом и хлеб. Прощай, Иаков».

   И Он не просто их уводит, а велит взять на руки уставшую девочку: ее берет Андрей и заворачивает в свой плащ; Иисус же берет мальчика, и они уходят по теперь уже темной тропинке с ношей своего сострадания, которая больше не плачет.

   Петр говорит: «Учитель! Для этих большая удача, что Ты вдруг появился. Но для Иакова!.. Как Ты с ним поступишь, Учитель?»

   «Справедливо. Он познает не голод, потому что его переполненных амбаров хватит еще надолго. Но познает неурожай, ибо посеянные хлеба не дадут зерна, а оливы и яблони будут покрыты одними листьями. Эти невинные получили хлеб и кров не от Меня, а от Отца. Ведь Мой Отец – еще и Отец сирот, Он, дающий приют и пищу лесным птицам. Они, а вместе с ними и все несчастные, которые умеют оставаться Его „невинными и любящими чадами“, могут сказать, что Бог вложил в их маленькую руку их пропитание и под Своим отеческим присмотром ведет их к гостеприимному крову».

   Так заканчивается это видение, и у меня от него остается великое умиротворение.

   ⁷ Иисус говорит:

    «Оно как раз для тебя, душа, плачущая при виде крестов прошлого и туч грядущего. У Отца всегда найдется хлеб, чтобы вложить его в твою руку, и пристанище, чтобы укрыть Свою плачущую голубку.

   Для всех это поучение о том, что Я умею быть справедливым „Господом“. Но Меня нельзя обмануть и нельзя обольстить лживым почитанием. Тот, кто закрывает сердце перед своим братом, закрывает сердце перед Богом, а Бог – перед ним.

   О люди, первая среди заповедей – Любовь и любовь. Кто не любит, тот лжет, исповедуя себя христианином. Бесполезны частые таинства и обряды, бесполезна молитва, если нет человеколюбия. Они становятся формальными и даже кощунственными. Как вы можете приступать к вечному Хлебу и насыщаться им, когда отказали в хлебе голодному? Разве ваш хлеб драгоценнее Моего? Святее? О, лицемеры! Я без остатка отдаю Себя вашей нищете, а вы, сами будучи недужными, не имеете сострадания к недугам, которые в глазах Божьих не являются такими отвратительными, как ваши. Поскольку их недуги – это несчастья, а ваши недуги – грехи. Слишком часто вы говорите Мне: „Господь, Господь“, чтобы вызвать во Мне сочувствие к вашим интересам. Но вы не говорите этого ради любви к ближнему. Но ничего не делаете во имя Господа для своего ближнего. Посмотрите: что дала вашему обществу и вам лично ваша как бы религия, а в действительности – немилосердие? Богооставленность. А вернется Господь тогда, когда вы научитесь любить, как учил Я.

   Но вам, малое стадо тех, кто страдает, будучи добрыми, Я говорю: „Вы никогда не будете сиротами. Никогда не будете покинутыми. Бог не был бы Богом, если бы лишил Своих чад Попечения. Протяните руку – и Отец даст вам всё по-отцовски, то есть с любовью, которая не унижает. Вытрите свои слезы. Я сам возьму и поведу вас, потому что сочувствую вашему изнеможению“.

   Человек – самое любимое из творений. И вы еще будете сом­не­ваться, что Отец более сострадателен к верующему человеку, чем к птице? К верующему человеку – Он, что долготерпелив даже по отношению к грешнику, давая тому время и возможность прийти к Нему? О, если бы мир понимал, что такое Бог!

   Ступай с миром, Мария. Ты дорога Мне, как те двое сироток, которых ты видела, и даже больше. Ступай с миром. Я с тобой».

   21 августа 1944.

   ⁸ Мария говорит:

   «Мария, с тобой говорит Мама. Мой Иисус говорил о детскости духа, необходимом качестве для стяжания Его Царства[b]. Вчера Он показал тебе одну страницу Своей жизни, жизни Учителя. Ты видела детей. Бедных детей. Неужели про них больше нечего сказать? Есть, и Я это скажу. Тебе, так как хочу, чтобы ты становилась Иисусу еще и еще дороже. Это некий штрих в картине, что обратилась к твоей душе ради множества других душ. Но есть такие штрихи, которые делают картину прекрасной, раскрывают умение художника и мудрость зрителя. Я хочу обратить твое внимание на смирение Моего Иисуса.

[b] В наставлении того же дня («Тетради 1944 года», 21 августа).

   Та бедная девочка в своей наивной простоте не отличается от Моего Сына в отношении к грешнику с каменным сердцем. Она не знает ни о Рабби, ни о Мессии. Практически маленькая дикарка, жившая среди полей, в доме, где презирали Учителя – ведь фарисей Исмаил презирал Моего Иисуса, – она никогда не слышала о Нем и не видела Его.

   Ее отец и мать, сломленные непомерным трудом, на какой их обрек жестокий хозяин, не имели ни времени, ни возможности оторвать голову от земли, которую они обрабатывали. Может быть, когда они косили сено и хлеба или собирали плоды и виноград, или давили оливки на твердом жернове, им приходилось слышать пение осанны, и на мгновение они даже вскидывали свои усталые головы. Но страх и утомление наверняка сразу же пригибали их головы под свое ярмо. И они так и умерли, думая, что мир – это только ненависть и скорбь. Тогда как с тех пор, как святейшие ноги Моего Иисуса вступили сюда, мир – это, напротив, любовь и благо. Несчастные слуги безжалостного хозяина, они умерли, так и не встретив ни взгляда, ни улыбки Моего Иисуса, и не услышав Его слова, обогащавшего душу, благодаря чему неимущие чувствовали себя богатыми, голодные – насыщенными, больные – здоровыми, а скорбящие – утешенными.

   И все-таки Иисус не говорит: „Я, Господь, говорю тебе: делай то-то“. Он сохраняет Свое инкогнито. И малышка, до того несмышленая, что не в силах понять чуда с яблоней, на которой не было даже листвы, но появилась ветвь с яблоками, чтобы утолить их голод, продолжает называть Его „господином“, как звала своего хозяина Исмаила и жестокосердого Иакова. Она почувствовала притяжение к доброму Господину, ведь доброта всегда притягательна. Но не более. Она доверчиво следует за Ним. Она проникается к Нему любовью сразу же, безотчетно, эта несчастная деточка, потерявшаяся в этом мире и в невежестве, навязанном ей этим миром, этим „великосветским обществом влиятельных и предающихся удовольствиям людей“, что желают держать низшие слои во тьме, дабы иметь возможность с еще большей легкостью заставлять их страдать и с еще большей алчностью на них наживаться.

   ⁹ Потом она узнáет, кем был тот „Господин“, который – будучи, как и она, бедным, без дома и без пищи, без мамы, поскольку всё оставил ради любви к человеку, в том числе и такому крошечному человечку, каким была она, бедная маленькая девочка, – тот „Господин“, который дал ей чудесные плоды, желая удалить с ее уст и из ее сердца горечь людской злобы, порождающей ненависть обездоленных к власть имущим, удалить с помощью яблока от Отца, а не запоздало предложенного куска хлеба, что для нее все равно имел бы привкус черствости и слез. Те яблоки в самом деле напоминали плод земного Рая. Плоды, появившиеся на ветке вследствие Добра и вследствие Зла, для двоих сироток означали избавление от всех их невзгод, в первую очередь, от незнания Бога, и означали наказание для того, кто, будучи уже знаком с Его Словом, поступал так, как будто о нем не ведал. Потом от доброй женщины, принявшей ее во имя Иисуса, она узнает, кто такой Иисус. Для нее – во многих отношениях Спаситель. От голода, от ненастья, от опасностей в миру, от первородного греха.

   Но для нее Иисус навсегда остался освещен светом того дня, и именно таким Он всегда ей представлялся: Господином сказочной доброты, Господином, у которого были ласка и подарки, Господином, который заставил ее позабыть, что она без отца и матери, без крова и одежды, потому что был с нею добр, как отец, и нежен, как мать, дал приют их усталости на Своей груди и укрыл их наготу Своим плащом и плащами других добрых людей, что были с Ним. Ласковым отеческим светом, не погасшим под наплывом слез, даже когда она узнала, что Он умер замученный на кресте, даже когда она, маленькая верующая первой Церкви, увидела, во что превратилось лицо ее „Господина“ от ударов и шипов, и подумала: как Он там сейчас, на Небе, по правую руку от Отца? Светом, что улыбался ей в последний час ее земной жизни, безопасно сопровождая ее на пути к Спасителю; светом, таким неописуемо нежным, что вновь улыбнулся ей в Райском сиянии.

   ¹⁰ Иисус смотрит так и на тебя. Взирай на Него, как твоя далекая тезка, и будь счастлива от этой Его любви. Будь простой, смиренной и верной, как бедная маленькая Мария, с которой ты познакомилась. Погляди, чего она достигла, несмотря на то что была бедной и безграмотной девочкой в Израиле: она у Божьего сердца. Как и тебе, ей открылась Любовь, и она обучилась истинной Мудрости.

   Имей веру, пребывай в покое. Нет такой обездоленности, какую Мой Сын не мог бы превратить в богатство, и нет такого одиночества, от какого Он не мог бы избавить, равно как нет такого проступка, какого Он не мог бы изгладить. Прошлого уже нет, когда любовь упразднит его. Даже страшного прошлого. Тебе ли бояться, если даже разбойник Дисма[c] не боялся? Люби, люби – и ничего не пугайся.

[c] О разбойнике Дисме – в 609.11–14.

   Мама оставляет тебе Свое благословение».