ЕВАНГЕЛИЕ КАК ОНО БЫЛО МНЕ ЯВЛЕНО
309. Жертва Марциама ради исцеления девочки. Образумление Симона Алфеева
21 октября 1945.
1Их принимают в бедном доме, где находится бабуля в окружении целой стайки детей от десяти и примерно до двух лет. Дом этот стоит среди запущенных участков, многие из которых превратились в луга с изредка торчащими выжившими плодовыми деревьями.
«Мир тебе, Иоанна. Сегодня получше? Приходили тебе помогать?»
«Да, Учитель Иисус. И сказали мне, что еще вернутся: сеять. Взойдет с запозданием, но мне говорят, что еще успеет взойти».
«Обязательно взойдет. То, что было бы чудом земли и семени, станет чудом Божьим. А значит – совершенным чудом. Твои поля будут самыми красивыми в этой области, а у этих птенцов, что вокруг тебя, будет в изобилии зерна для их ротиков. Не надо больше плакать. Наступающий год пройдет уже гораздо лучше. Но Я всё равно тебе буду помогать. Или, точнее, тебе будет помогать одна женщина, которая носит одно с тобой имя, и которой никогда не приедается быть доброй. Гляди, это для тебя. С этим ты сможешь дотянуть до самого урожая».
Старушка берет кошелек вместе с ладонью Иисуса и целует ее со слезами. Потом спрашивает: «Скажи мне, кто это доброе создание, чтобы я могла помянуть ее имя пред Господом».
«Одна Моя ученица и твоя сестра. Ее имя известно Мне и Моему Небесному Отцу».
«О! это Ты!..»
«Я беден, Иоанна. Делюсь тем, чем делятся со Мной. Всё, что могу дать Я, это чудо. И Мне жаль, что Я раньше не узнал о твоем бедствии. Пришел, как только Сусанна Мне о нем рассказала. Увы, поздно. Но тем ярче проявится Божье содействие».
«Поздно! Да. Поздно! Так стремительно прошлась тут смерть своей косой! И взяла молодых. Не меня, негодную. Не этих, неумелых. Но тех, кто способен к работе. Проклятая луна Элула, несущая зловредные влияния!»[a]
[a] Имеется в виду месяц Элул. Считали, что месяцами (лунными) управляет Луна, названная далее светилом.
«Не надо проклинать светило. Оно ни при чём… 2Хорошие они, эти малыши? Идите-ка сюда. Видите? Вот он тоже ребенок без отца и без матери. И у него даже нет возможности жить со своим дедушкой. Но Бог всё равно его не оставляет. И не оставит, пока он будет хорошим. Не правда ли, Марциам?»
Марциам соглашается и обращается к облепившим его со всех сторон малышам, которые младше него по возрасту, хотя некоторые ростом заметно выше него. Он говорит: «О, поистине Бог не оставляет! Я могу это утверждать. За меня молился мой дедушка. И еще, конечно, мать и отец из потустороннего мира. И Бог услышал эти молитвы, потому что Бог очень добр и всегда слышит молитвы праведных, будь они умершие или живые. За вас, конечно, молились ваши умершие и эта милая бабушка. Любите вы ее?»
«Да, да…» – воодушевленно щебечет осиротевший выводок.
Иисус умолкает, чтобы послушать беседу Своего маленького ученика с сиротками.
«Правильно делаете. Не нужно заставлять старых людей плакать. Вообще никого не надо заставлять плакать, потому что кто причиняет боль ближним, тот причиняет ее Богу. А тем более пожилым! Учитель со всеми обращается по-доброму. Но с пожилыми Он делается совсем ласковым, как с детьми. Потому что дети – невинные, а старики – страждущие. Они уже так наплакались! Нужно любить их вдвойне, втройне, вдесятеро – за всех тех, кто уже не может их любить. Иисус всегда говорит, что тот, кто не чтит старика, тот вдвойне злодей, как и тот, кто плохо обращается с ребенком. Потому что старики и дети не могут себя защитить. Так что будьте хорошими с вашей бабушкой».
«Я не всегда ей помогаю…» – говорит один из старшеньких.
«Почему? Ты ведь ешь хлеб, который она тебе предлагает ценой своих нелегких трудов! Неужели ты не чувствуешь в нем привкуса ее слез, раз ее огорчаешь? 3А ты, женщина (женщине самое большее десять лет, и это весьма тщедушное и бледное создание), помогаешь ей?»
Братишки хором говорят: «О, Рахиль хорошая! Она не спит допоздна и прядет те остатки шерсти и руна, что у нас есть, и подхватила лихорадку, работая в поле, чтобы приготовить его к севу, пока умирал отец».
«Да воздаст тебе за это Бог», – серьезно говорит Марциам.
«Он уже воздал мне, избавив бабушку от забот».
Иисус вмешивается: «Не попросишь ли чего-нибудь еще?»
«Нет, Господь».
«Но ты разве исцелилась?»
«Нет, Господь. Но это не важно. Теперь, даже если я умру, есть кому помочь бабушке. До этого мне было жаль умирать, потому что я ей помогала».
«Но смерть страшна, детка…»
«Как Бог помогает мне в жизни, так Он поможет мне и в смерти, и я отправлюсь к маме… О, не плачь, бабушка! Я тебя тоже люблю, милая. Не буду больше об этом напоминать, раз тебя это заставляет плакать. Наоборот, если ты так хочешь, попрошу Господа меня исцелить… Не плачь, моя мамулечка…» – и обнимает безутешную старушку.
«Исцели ее, Господь. Ты осчастливил моего дедушку ради меня. Осчастливь теперь эту старушку».
«Благодать обретается жертвой. Какую жертву ты принесешь ради ее обретения?» – серьезно спрашивает Иисус.
Марциам задумывается… Ищет самое болезненное, от чего можно отказаться… потом улыбается: «Не буду больше вкушать мёда в течение всего месяца».
«Мало! Месяц Хаслев уже вовсю идет…»
«Я говорю: месяц, имея в виду четыре фазы. И Сам посуди… в эти дни будет праздник Огней и медовых лепешек…»
«Это верно. Ну что ж, тогда Рахиль будет исцелена благодаря тебе. 4Теперь идем. До свидания, Иоанна. Я еще приду до Своего отбытия. До свидания, Рахиль, и тебе, Товия. Будь всегда хорошим. До свидания всем вам, малыши. Да почиет на вас Мое благословение, и да пребудет в вас Мой мир».
Они выходят, сопровождаемые благословениями старушки и детей.
Марциам, побывав в роли «апостола и жертвы», принимается прыгать, словно козленок, и убегает вперед.
Симон с улыбкой замечает: «Его первая проповедь и первая жертва. Многообещающе, не правда ли, Учитель?»
«Да. Но он уже не раз проповедовал. Даже Иуде Симонову…»
«…к которому Учитель, похоже, обращается через детей… Наверное, чтобы предотвратить попытки мщения с его стороны…»
«Мщение – вряд ли… Не думаю, что он зайдет так далеко. Но бурные реакции – вполне. Заслуживающий упрека не любит правды… А всё-таки высказать ее надо…» Иисус вздыхает.
Симон замечает это, после чего спрашивает: «Учитель, скажи мне правду. Ты его удалил и принял решение отослать всех по домам на праздник Обновления, чтобы исключить на это время присутствие Иуды в Галилее. Я не спрашиваю и не побуждаю Тебя называть мне причину того, почему присутствие этого человека из Кериота среди нас нежелательно. Мне достаточно знать, правильна ли моя догадка. Мы все об этом думаем, понимаешь? Тот же Фома. Он мне сказал: „Я иду беспрекословно, так как понимаю, что для этого есть веское основание“. И прибавил: „И Учитель правильно делает, что так поступает. Слишком много всяких Наумов, Садоков, Йохананов и Елеазаров среди знакомых Иуды…“ Он не дурак, Фома!.. И не плохой человек, несмотря на то, что очень земной. Он очень искренне к Тебе привязан…»
«Знаю. И то, о чем вы подумали, правда. Скоро вы узнаете причину этого…»
«Мы не вопрошаем Тебя о ней».
«Но Мне надо будет попросить вас о помощи и придется вам о ней рассказать».
5Марциам возвращается назад бегом: «Учитель, там, где тропинка выходит на дорогу, стоит Твой двоюродный брат Симон, весь вспотевший, как будто долго бежал. Он меня спросил: „Где Иисус?“ Я ответил: „Здесь, позади меня, с Симоном Зелотом“. Он сказал мне: „Он пройдет мимо этого места?“ „Конечно, – отвечаю, – пройдет, чтобы вернуться домой, если только не уподобится птицам, которые могут летать и слетаются к своему гнезду со всех сторон. Хочешь Его увидеть?“ – спросил я его тоже. Твой брат не сказал ничего определенного. Тем не менее, я уверен, что он хочет Тебя видеть».
«Учитель, он уже пообщался со своей женой… Сделаем так. Мы с Марциамом оставим Тебя одного. Обойдем Назарет сзади. Всё равно… мы не спешим туда… А Ты пойдешь прямым путем».
«Хорошо. Спасибо, Симон. До свидания вам обоим».
Они разделяются, и Иисус ускоряет шаг в сторону главной дороги.
6Вот и Симон: он прислонился к стволу, тяжело дышит и отирает пот. Увидев Иисуса, он вскидывает руки… а затем безвольно роняет их и удрученно опускает голову.
Иисус подходит к нему, кладет руку ему на плечо и спрашивает: «Что у тебя ко Мне, Симон? Неужто хочешь осчастливить Меня словами своей любви, которых Я жду уже многие дни?»
Симон опускает голову еще ниже и молчит…
«Ну говори же. Разве Я для тебя чужой? Нет, поистине ты всё тот же Мой добрый брат Симон, а Я для тебя – маленький Иисус, которого ты с трудом, но с такой любовью, носил на руках, когда мы вернулись в Назарет».
Мужчина закрывает лицо руками и падает на колени со стоном: «О! мой Иисус! Я виновен, но уже достаточно наказан…»
«Ну вставай! Мы же родичи. Ну же! Чего ты хочешь?»
«Мой ребенок! Он…» – его душат слезы.
«Твой ребенок? И что?»
«Он действительно умирает. А с ним умирает еще и любовь Саломеи… и я остаюсь с двумя угрызениями совести: что потерял одновременно сына и жену… Этой ночью я подумал, что он уже мертв, а она была прямо как гиена. Кричала мне в лицо: „Убийца своего сына!“ Я молился, чтобы этого не произошло, поклявшись сам себе, что приду к Тебе, если мальчик оправится, даже рискуя, что меня прогонят – в конце концов, я это заслужил, – и объявлю Тебе, что только Ты в состоянии предотвратить мою беду. На рассвете мальчику стало немного лучше… 7Я выбежал из своего дома и направился к Твоему городскими задворками, чтобы не встретить помех… Постучался. Мария мне открыла с удивлением. Она могла бы обойтись со мной неприветливо, но только сказала: „Что с тобой, бедный Симон?“ И приласкала меня, словно я опять ребенок… От этого я сильно заплакал. И моя гордыня и нерешительность исчезли. Невозможно, чтобы было правдой то, что говорил нам Иуда: не мой брат, а Твой апостол. Это я не Марии сказал, а говорю сам себе и с той минуты бью себя в грудь и всячески себя поношу. Ей я сказал: „Здесь Иисус? Я по поводу Алфея. Он умирает…“ Мария сказала мне: „Беги! Он возле Каны с мальчиком и одним апостолом. На дороге, что в Кану. Но торопись, Он ушел на рассвете. Наверное, уже возвращается. Я помолюсь, чтобы ты Его встретил“. Ни слова упрека, ни одного – мне, который их столько заслужил!»
«И Я тебя не упрекаю. Но открою тебе объятья, чтобы…»
«Увы мне! Чтобы сообщить мне, что Алфей умер…»
«Нет. Чтобы сказать тебе, что люблю тебя».
«Тогда идем! Скорее! Скорее…»
«Нет, не нужно».
«Не пойдешь? А! Ты не прощаешь? Или Алфей умер? Но даже если это так, Иисус, Иисус, Иисус, Ты, воскрешающий мертвых, верни мне мое дитя! О! добрый Иисус… О! святой Иисус… О! Иисус, которого я оставил!.. О! Иисус, Иисус, Иисус…»
Рыдания мужчины наполняют пустынную улицу, а сам он, снова на коленях, то судорожно цепляется за одежду Иисуса, то целует Ему ступни в муках горя, раскаяния и отцовской любви…
8«Ты не заходил домой, прежде чем идти сюда?»
«Нет. Я бежал сюда как безумный… А что? Еще какое-то горе? Саломея уже сбежала? Обезумела? Она уже этой ночью казалась безумной…»
«Саломея поговорила со Мной. Поплакала, поверила. Ступай домой, Симон. Твой сын исцелен».
«Ты!.. Ты!.. Ты сделал это для меня, который оскорбил Тебя, поверив этому пресмыкающемуся? Да? О, Господь! Я не заслуживаю такого! Прости! Прости! Прости! Скажи, что мне сделать Тебе, чтобы исправиться; чтобы сказать Тебе, что я люблю Тебя; чтобы убедить Тебя, что я страдал, изображая неприступного; чтобы сказать Тебе, что с тех пор, как Ты тут, еще перед тем, как Алфей сильно заболел, я хотел поговорить с Тобой!.. Но… Но…»
«Оставь всё это в прошлом. Я больше не вспомню об этом. Сделай и ты то же самое. А еще забудь слова Иуды из Кериота. Он просто мальчишка. От тебя Я хочу лишь вот чего: чтобы ты ни сейчас, ни когда-либо не повторял тех слов Моим ученикам, Моим апостолам и – главное – Моей Матери. Только это. Теперь ступай, Симон, к себе домой. Ступай. Успокойся… Не мешкай насладиться радостью, что переполняет твое жилище. Ступай».
Он целует его и мягко подталкивает в сторону Назарета.
«Ты не пойдешь со мной?»
«Я жду тебя у Себя дома, вместе с Саломеей и Алфеем. Ступай. И помни, что этой радостью ты обязан своей жене, которая сумела поверить одной только истине. Ей обязан».
«Ты хочешь сказать, что мне…»
«Нет. Хочу сказать, что Я почувствовал твое раскаяние. А раскаяние пришло к тебе благодаря ее обвинительному тону… Поистине Бог вопиет устами добрых людей: и упрекает, и советует!.. И Я увидел смиренную и сильную веру Саломеи. Ступай, говорю тебе. И не тяни долго с тем, чтобы сказать ей спасибо».
Он уже решительно подталкивает его, побуждая идти. И когда Симон, наконец, уходит, благословляет его… а потом качает головой в беззвучном монологе, и слезы медленно скатываются по Его бледному лицу… Лишь одно слово выдает Его думы: «Иуда!»…
Он уходит по той же дорожке, какую выбрал Зелот, по окраинам города направляясь к дому.