23 января 1946

   Рассвело. Люди следуют примеру птиц, начавших активно летать, сновать в ветвях и петь ранним утром. Дом в Гефсимании медленно пробуждается, но его пробуждение упреждено Учителем, Который возвратился после молитв, которые Он вышел совершить на рассвете, но, возможно, Он провел в молитве всю ночь. Соседний лагерь галилеян на плато Масличной Горы тоже медленно пробуждается, крики и призывы слышатся в ясном воздухе, и хотя они приглушены расстоянием, они достаточно отчетливы, чтобы можно было понять, что благочестивые паломники, собравшиеся там, готовятся продолжить Пасхальные церемонии, прерванные предыдущим вечером.

   Город просыпается и начинается шум, которым он полнится в течение этих дней столпотворения, вместе с криками ослов рыночных садоводов, давкой торговцев ягнятами у входных ворот и трогательным блеянием сотен маленьких ягнят, которых везут на телегах, вьючных седлах или на плечах к их трагичной участи, жалобно зовущих своих матерей, не зная о том, что им следует плакать, потому что их жизни так преждевременно приходят к концу. И шум возрастает все больше от шарканья ног на улицах или от разговоров людей с террасы на террасу, или с террас на улицу и с улиц на террасы. И шум, ослабленный расстоянием, достигает спокойной долины Гефсимании подобно рокоту морских волн.

   Первый солнечный луч падает на драгоценные купола Храма и заставляет их сиять, как если бы солнце сошло на землю, маленькое солнце, покоящееся на снежно-белом пьедестале, такое прекрасное, хотя такое маленькое. Ученики и ученицы в восхищении смотрят на это золотое Пятно. Это Дом Господа! Это Храм! Чтобы понять, что это место значит для израильтян, достаточно увидеть как они взирают на него. Кажется, что они взирают на Пресвятой Лик Божий, сверкающий в пылающем золоте, зажженном солнцем. Восхищение и любовь к их стране, святая гордость тем, что они евреи, яснее выражается в их взглядах, чем они могли бы выразить ее своими словами.

   Порфирия, которая не была в Иерусалиме многие годы, тронута до слез и бессознательно сжимает руку своего мужа, который показывает ей что-то, я не знаю, что именно. Она немного склонилась к нему подобно невесте, любящей своего жениха, восхищающейся им и счастливой тем, что слушает его объяснения.

   Тем временем другие женщины говорят очень тихо, односложно, спрашивая друг у друга, что следует делать в течение дня, и Анастасика, которая чувствует себя подобно забытой гостье, стоит чуть поодаль, погруженная в свои мысли.

   Мария, говорившая с Марциамом, увидела это и подошла к ней, обняв ее за талию Своей рукой. «Ты чувствуешь себя несколько одинокой, Моя дорогая дочь? Ты будешь чувствовать себя лучше сегодня. Видишь? Мой Сын говорит апостолам, чтобы они пошли в дома учениц и сказали им, чтобы они собрались и ждали Его в доме Иоанны во второй половине дня. Он хочет говорить с нами, женщинами и перед этим Он, конечно, даст тебе мать. Она очень хорошая. Я знаю ее с тех пор, когда я была в Храме. Даже тогда она была как мать для более молодых дев. Она поймет твое сердце, потому что она тоже много страдала. Мой Сын исцелил ее в прошлом году от смертельной меланхолии, в которую она погрузилась после смерти двух ее сыновей. Я говорю тебе это, чтобы ты знала, кто будет отныне любить тебя, и кого ты будешь любить. Но как в прошлом году Я сказала Симону Петру, который получил Марциама в качестве своего сына, так и сейчас Я говорю тебе: “Не позволяй чувству этой любви ослабить твое сердце в его воле служить Иисусу”. Если это случится, дар Божий может стать более вредоносным, чем проказа, потому что он может погасить в тебе добрую волю, которая однажды даст тебе обладание Царством».

   «Не бойся, Мать. Что касается меня, то я превращу эту любовь в пламя, побуждающее меня все больше и больше служить Спасителю. Я не буду становиться в нем тяжелее, и не буду навевать уныние на Элизу, напротив, мы будем поддерживать друг друга и в святом соперничестве, с помощью Господа, мы будем лететь по Его пути».

   Пока они говорят, прибывают некоторые старые и новые ученики из лагеря галилеян, из города, из домов, разбросанных по склонам Горы, из деревень и пригорода, откуда бы то ни было, из ближней к городу местности, по одной из двух дорог, которые из Иерусалима ведут в Вифанию, и именно по той, которую редко избирает Иисус. Последними прибыли Филипп со своей семьей, Фома в одиночестве и Варфоломей со своей женой.

   «Где сыновья Алфея, Симон и Матфей?» — спрашивает Фома, не увидев их.

   «Они пошли вперед. Последние двое пошли в Вифанию, сказать сестрам, чтобы они были в доме Иоанны после полудня. Первые двое пошли к Иоанне и Анналии, сказать Иоанне, что Я буду у нее дома во второй половине дня. Мы должны встретиться у Золотых Ворот в третьем часу. Тем временем мы пойдем и раздадим милостыню нищим и прокаженным. Пусть Варфоломей и Андрей пойдут вперед и купят для них пищу. Мы медленно пойдем за ними и остановимся в пригороде Офел, около Ворот, а позже мы пойдем к несчастным прокаженным».

   «Все мы?» — спрашивают некоторые, не проявляющие большого энтузиазма.

   «Все ученики и все ученицы. Пасха собрала всех нас вместе, как это никогда не было возможно прежде. Давайте делать вместе то, что в будущем будет долгом мужчин и женщин, действующих Моим Именем. Вот и Иуда Симонов спеша идет к нам. Я счастлив, потому что хочу, чтобы он также был с нами».

   Действительно, подходит запыхавшийся Иуда. «Я опоздал, Учитель? Это вина моей матери. Вопреки своему обыкновению и тому, что я сказал ей, она пришла. Я нашел ее вчера вечером в доме наших друзей. А этим утром она задержала меня разговорами… Она хотела придти со мной. Но я не позволил ей придти».

   «Почему не позволил? Может ли быть, что Мария Симонова не заслуживает быть там, где находишься ты? Она заслуживает этого гораздо больше, чем ты. Поэтому беги и приведи ее и присоединяйтесь к нам у Храма, у Золотых Ворот».

   Иуда уходит без возражений. Иисус начинает движение к Храму. Он идет во главе со Своими апостолами и учениками. Женщины с Марией идут в центре, а за ними идут мужчины.