26 января 1946.

¹«Мир этому дому и всем присутствующим!» – здоровается Иисус, заходя в просторную и весьма роскошную переднюю, что вся освещена, несмотря на дневное время.

Но светильники оказываются не лишними. Хотя сейчас и день, но если снаружи, на улицах и на выбеленных известью фасадах домов – слепящее солнце, то здесь, в этом просторном, но, главное, длинном коридоре-передней, видимо, идущем через весь дом от входных ворот до сада, чья залитая солнцем зелень виднеется там, в конце, и кажется далекой вследствие эффекта перспективы, – тут обычно должен стоять полумрак, который превращается в полный мрак для тех, кто приходит снаружи с ослепшими от яркого солнца глазами. Поэтому Хуза позаботился о том, чтобы все многочисленные светильники в виде широких чеканных медных плошек, что на равных расстояниях вделаны в обе стены передней, были зажжены, как и центральная люстра, широкая чаша из розового алебастра, в чью полупрозрачную толщу вставлены кусочки яшмы и других разноцветных драгоценных камней, что благодаря горящему внутри нее свету сверкают как множество звезд, отбрасывая радугу на окрашенные темно-синим стены, на лица, на мраморный с прожилками пол. И будто крошечные звезды примостились на стенах, на лицах, на полу: крошечные и подвижные разноцветные звездочки, так как люстра слегка покачивается от проходящего через переднюю воздушного потока, и поэтому грани драгоценных камушков постоянно перемещаются.

«Мир этому дому», – повторяет Иисус, продвигаясь дальше и беспрерывно благословляя согнувшихся до земли слуг, а также гостей, изумленных, что их собрали тут, в княжеском дворце, и рядом с ними Рабби…

²Гости! Замысел Иисуса вырисовывается яснее. Пир любви, задуманный Им в доме Своей доброй ученицы, – это ожившая страница Евангелия. Тут нищие, калеки, слепые, сироты, старики, молодые вдовы с малышами, уцепившимися за их одежду или сосущими скудное молоко у своей истощенной матери. Их лохмотья уже были заботливо заменены на скромную, но чистую и новую одежду из богатых запасов Иоанны. И хотя их волосы в качестве предусмотрительной меры опрятности были расчесаны, и хотя чистые одежды, несомненно, придают этим несчастным, которых слуги рассаживают и доводят до своих мест, менее жалкий внешний вид, чем тот, что был у них, когда Иоанна послала собрать их по закоулкам, по развилкам, по ведущим в Иерусалим проезжим дорогам, там, где их убожество или стыдливо прикрывалось, или выставлялось наружу ради получения милостыни, но зато никуда не деваются их чахлые лица, их болезненные конечности, их полные горести и одиночества взгляды…

Иисус проходит и благословляет. Каждый несчастный получает свое благословение, и если Его правая, благословляющая рука поднята, то Его левая рука опускается, чтобы приласкать старческие трясущиеся и седые головы или невинные головки младенцев. Так он проходит переднюю вдоль и поперек, чтобы благословить всех, в том числе и тех, что вошли, когда Он уже начал благословлять, и еще одетые в лохмотья боязливо и робко прячутся в углу, пока слуги любезно не отводят их в другое место, чтобы вымыть и переодеть в чистую одежду, как и их предшественников.

³Мимо проходит молодая вдова со своим выводком детей… Какая нищета! Самый младший, совершенно голый, запелёнат в рваное материнское покрывало… те, что побольше, едва прикрыты, чтобы только сохранить приличие. Лишь на самом старшем, худощавом мальчике, есть то, что можно назвать одеждой, но при этом он разут.

Иисус смотрит на женщину, подзывает ее и говорит: «Откуда ты пришла?»

«С Саронской равнины, Господин. Левий у меня стал совершеннолетним… И мне пришлось сопровождать его в Храм… самой… так как отца у него больше нет…» Женщина беззвучно льёт тихие слезы, свойственные тем, кто слишком часто плачет.

«Когда умер твой муж?»

«В месяце Шеват был уже год. Я была тогда два месяца как беременна…» И она подавляет рыдания, чтобы не шуметь, согнувшись над своим младенчиком.

«Малышу, стало быть, восемь месяцев?»

«Да, Господин».

«Чем занимался твой муж?»

Женщина отвечает так тихо, что Иисус не может разобрать. Он наклоняется, чтобы лучше слышать, и говорит: «Повтори, не бойся».

«Он был кузнецом в кузнечной мастерской… Но был очень болен… потому что у него были гноящиеся раны, – и еле слышно заканчивает: – Он был солдатом Рима».

«Но ты ведь израильтянка?»

«Да, Господин. Не прогоняй меня как нечистую, как поступили мои братья, когда я пошла умолять их о сострадании после смерти Корнелия…»

«Не бойся ничего такого! Чем ты сейчас зарабатываешь?»

«Работаю служанкой, если меня берут, подбираю колосья, полощу простыни, треплю пеньку… всё делаю… чтобы их накормить. Левий теперь будет земледельцем… если его согласятся взять, он же… не чистокровный по происхождению». 

«Доверься Господу!»

«Если бы не доверялась, я бы вместе со всеми ними покончила с собой, Господин».

«Ступай, женщина. Мы еще увидимся», – и Он отпускает ее.

⁴Тем временем подоспела Иоанна и коленопреклоненно ожидает, пока Учитель обратит на нее внимание. Он и правда оборачивается и замечает ее.

«Мир тебе, Иоанна. Ты проявила безупречное послушание».

«Мне радостно Тебя слушаться. Но я не одна доставила всех этих „придворных“, как Ты пожелал. Хуза мне всячески помогал, Марфа и Мария тоже. И Элиза с ними. Кто-то послал своих слуг взять всё необходимое и помочь моим слугам собрать гостей, кто-то помогал служанкам и слугам в купальнях отмыть наших „возлюбленных“, как Ты их зовешь. Сейчас, с Твоего разрешения, я раздам всем немного пищи, чтобы они не обессилели в ожидании трапезы».

«Конечно, раздай. Где наши ученицы?»

«На верхней террасе, где я велела накрыть обеденные столы. Я правильно решила?»

«Да, Иоанна. Там, наверху, им будет спокойно, и нам вместе с ними».

«Вот и я так подумала. Ни в каком другом помещении я бы не смогла принять такое количество людей… А рассаживать их отдельно я не хотела, чтобы не вызывать ревности и огорчений. Эти несчастные так остро всё переживают, даже болезненно!.. Все они насквозь изранены, и достаточно одного взгляда, чтобы причинить им страдание».

«Да, Иоанна. У тебя милосердная душа, и ты всё понимаешь. Да возблагодарит тебя Бог за твое милосердие. ⁵А много ли учениц?»

«О! Все, кто находится в Иерусалиме!.. Только… Господь… может, я согрешила… Мне хотелось бы сказать Тебе кое-что по секрету».

«Отведи Меня в какое-нибудь укромное место».

Они вдвоем идут в какую-то комнату, и по разбросанным повсюду игрушкам можно догадаться, что это место, где играют Мария и Матфий.

«Так что же, Иоанна?»

«О, мой Господь, я, наверное, проявила неосторожность… Но это решение пришло ко мне так внезапно, так стремительно! Хуза отругал меня за это. Но теперь уже… В Храме ко мне подошел один из рабов Плаутины с табличкой в руках. Она и ее подруги спрашивали, можно ли Тебя повидать. Я ответила: „Да. После полудня у меня дома“. И они придут… Плохо я поступила? О, не с Тобой!.. А с другими, с теми, для кого всё – это Израиль… а не любовь, как для Тебя. Если я оплошала, то постараюсь это исправить… Но я так хочу, чтобы мир, весь мир, Тебя полюбил, и… и не сообразила, что в этом мире Ты один являешься Совершенством и слишком немногие стараются Тебе подражать».

«Ты правильно поступила. Сегодня Я буду проповедовать всем вам с помощью дел. А присутствие язычников среди верующих в Спасителя Иисуса станет одним из вопросов, которые Моим верным предстоит решать в будущем. Где твои дети?»

«Везде, Господь, – улыбается успокоенная Иоанна и продолжает: – Праздник будоражит их, и они носятся туда-сюда, как счастливые птенцы».

Иисус оставляет ее, возвращается в переднюю, делает знак пришедшим вместе с Ним мужчинам и направляется в сторону сада, чтобы затем подняться на просторную террасу.

⁶Радостная активность наполняет дом от погреба до крыши. Люди: с едой и утварью, с пеленками и одеждой, со скамьями – снуют туда и обратно, сопровождая гостей, отвечая тем, кто их спрашивает, и все они радостны и исполнены любви.

Ионафан, величественный в своей роли управляющего, неустанно руководит, наблюдает, дает советы.

Старая Эсфирь, счастливая видеть Иоанну такой воодушевленной и цветущей, смеется в кругу бедных детей, которым раздает лепешки, одновременно рассказывая чудесные истории. Иисус на минутку останавливается послушать счастливое окончание одной из них, где повествуется о том, как «доброй майской Заре, которая никогда не возмущалась Господом за приходившие в ее дом беды, Бог даровал всякую помощь, благодаря чему майская Заря стала спасением и благом и для своих меньших братьев. Ангелы сами наполняли ее маленькую квашню, заканчивали ее работу на ткацком станке, помогая доброй девушке, и говорили: „Это наша сестра, ведь она любит Господа и своих ближних. Мы должны ей помочь“».

«Благослови тебя Бог, Эсфирь! Я бы тоже стоял и слушал Твои притчи! Примешь Меня?» – говорит Иисус улыбаясь.

«О, мой Господь! Это я должна Тебя слушать! Но этим малышам достаточно и меня, глупой бедной старухи!»

«Твоя праведная душа принесет пользу и взрослым. Продолжай, Эсфирь, продолжай». И, улыбаясь ей, Он уходит.

⁷Гости теперь уже разбрелись по обширному саду и перекусывают, озираясь вокруг и с изумлением глядя друг на друга. Разговаривают, обмениваясь мнениями по поводу нежданной удачи. Но увидев проходящего мимо Иисуса, встают, если только могут, и почтительно кланяются.

«Ешьте, ешьте на здоровье и благодарите Господа», – на ходу говорит Иисус, направляясь к комнатам садовников, откуда начинается лестница, чьи внешние пролеты ведут на просторную террасу.

⁸«О, мой Раввуни!» – кричит Магдалина, выбежавшая откуда-то с кучей детских пеленок и рубашонок в руках. И бархатный органный тембр ее прекрасного голоса заполняет тенистую от развесистых роз аллею.

«Мария, да пребудет с тобою Бог. Куда ты так спешишь?»

«О, мне нужно одеть десять малышей! Я их помыла и теперь одеваю, а потом приведу их к Тебе свежих, как цветы. Побегу, Учитель, а то… слышишь их? Словно десять блеющих ягнят…» И она, смеясь, убегает, прекрасная и безмятежная в своем простом и благородном одеянии из белоснежного льна, схваченном на талии тонким серебристым поясом, с волосами, убранными на затылке в простой узел, держащийся благодаря белой ленте, опоясывающей лоб.

«Как она не похожа на ту, какой была на горе Блаженств!» – восклицает Симон Зелот.

⁹На первом лестничном пролете они пересекаются с дочерью Иаира и Анналией, которые спускаются так быстро, как будто летят.

«Учитель!», «Господь!» – вскрикивают те.

«Да пребудет с вами Бог. Куда идете?»

«Забрать скатерти. Нас послала служанка Иоанны. Будешь держать речь, Учитель?»

«Непременно!»

«О! тогда поторопись, Мириам! Идем быстрее!» – говорит Анналия.

«У вас есть достаточно времени, чтобы сделать всё, что нужно. Я жду еще кое-каких людей. А давно, девочка, тебя стали звать Мириам?» – говорит Он, глядя на дочь Иаира.

«Сегодня. Сейчас. Это имя мне дала Твоя Мать. Потому что… правда ведь, Анналия? Сегодня для четверых девушек великий день…»

«О! да. Скажем Господу, или пусть Ему скажет Мария?»

«Мария, Мария. Иди, иди, Господь. Твоя Мать расскажет Тебе», – и они проворно убегают, по-человечески красивые красотой первой юности и с лучистыми ангельскими взорами…

¹⁰Они уже на третьем пролете, когда им встречается Элиза из Бет-Цура, которая тяжело спускается вместе с женою Филиппа.

«А! Господь! – восклицает эта последняя. – У одних отбираешь, другим даешь… Но всё равно будь благословен!»

«О чем это ты говоришь, женщина?»

«Сейчас поймешь… Какая боль и какая слава, Господь! Ты меня и калечишь, и увенчиваешь».

Филипп, идущий рядом с Иисусом, вопрошает: «Что ты такое говоришь? О чем это ты? Ты мне жена, и происходящее с тобой касается и меня…»

«О! узнаешь, Филипп. Ступай, ступай с Учителем».

Тем временем Иисус интересуется у Элизы, выздоровела ли она как следует. И женщина, которой большие скорби прошлого сообщили величие печальной царицы, произносит: «Да, мой Господь. Но страдать, когда на сердце мир, не мучительно. А у меня теперь на сердце мир».

«А скоро будет нечто еще большее».

«Что, Господь?»

«Иди, возвращайся и узнаешь».

¹¹«Здесь Иисус! Здесь Иисус!» – визжат двое детей, прильнувших личиками к узорчатым перилам, что с двух сторон, глядящих на сад, ограничивают террасу, откуда свисают цветущие ветви роз и жасмина, поскольку сама эта терраса представляет собой просторный висячий сад, над которым в эти солнечные часы простерт разноцветный полог.

Все, занятые приготовлениями на террасе, оборачиваются на крик Марии и Матфия и, прервав свои занятия, идут навстречу Иисусу, чьи колени уже обхватили двое ребятишек.

Иисус приветствует столпившихся многочисленных женщин. Среди собственно учениц, а также апостольских жен, дочерей и сестер попадаются и другие, менее известные и не столь близкие, например жена Его двоюродного брата Симона; матери погонщиков из Назарета; мать Авеля из Вифлеема Галилейского; Анна, жена Иуды (из дома возле озера Мерон); Мария Симонова, мать Иуды из Кериота; Ноеминь из Эфеса; Сара и Марцелла из Вифании (Сара – та женщина, которую Иисус исцелил на горе Блаженств и отправил к Лазарю вместе со старым Исмаилом. Теперь она, похоже, служанка Марии, сестры Лазаря); и еще мать Йаии; мать Филиппа из Арбелы; Дорка, юная мать из Кесарии Филипповой, и ее свекровь; мать Анналии; Мария из Боцры, чудесно исцеленная от проказы, пришедшая в Иерусалим со своим мужем, и еще другие, которых я уже видела, но не припомню их имен.

Иисус идет вглубь просторной прямоугольной террасы, одной из своих сторон выходящей на Сикста, и останавливается возле помещения, которое, я думаю, примыкает к внутренней лестнице и напоминает низкий куб, поставленный в северном углу террасы. Иерусалим виден полностью, а с ним и его ближайшие окрестности. Вид потрясающий. Все ученицы, более того, все женщины бросают свои хлопоты у обеденных столов и стекаются к Иисусу. Их работой продолжают заниматься слуги.

¹²Мария рядом с Сыном. В золотистом свете, что проникает через огромный, распростертый над большей частью террасы полог, становясь потом слегка изумрудным там, где прежде чем попасть на лица, ему приходится пробиваться сквозь путаницу розовых и жасминовых ветвей, образующих перголу, Она выглядит еще моложе и стройнее: прямо сестра самых юных учениц, лишь немного старше, и красивая, красивая – как самая прекрасная из цветущих роз в этом висячем саду, в этих вместительных поставленных кругом ёмкостях, содержащих кусты роз и жасмина, ландыши, лилии и другие изящные растения.

«Мать, моя жена выразилась в каком-то таком смысле… Что там произошло, что моя жена могла назвать себя одновременно покалеченной и увенчанной?» – спрашивает Филипп, которого сжигает желание узнать.

Мария ласково улыбается, глядя на него, и – столь нерасположенная к фамильярности – тем не менее берет его за руку и произносит: «Был бы ты в состоянии подарить Моему Иисусу нечто самое для тебя дорогое? Это, на самом деле, надлежало бы сделать… ведь Он дарит тебе Небо и путь, чтобы туда дойти».

«Ну конечно, Мать… особенно если мой подарок мог бы Его осчастливить».

«Осчастливит. Филипп, другая твоя дочь^[1] тоже посвящает себя Господу. Она недавно сказала обо этом Мне и своей матери в присутствии многих учениц…»

[1] Первая дочь Филиппа сделала это раньше (241.2–3).

«Ты?! Ты?!» – ошеломленно выговаривает он, указывая пальцем на изящную девушку, прижимающуюся к Марии, словно ища у Нее защиты. Апостол с трудом переваривает этот второй удар, навсегда лишающий его надежды на внуков. Он вытирает внезапную испарину, вызванную этим известием… обводит взглядом окружающие его лица. В нем происходит мучительная борьба…

Его дочь выдавливает из себя: «Отец… прости… и благослови…» И падает к его ногам.

Филипп машинально гладит ее каштановые волосы, пытаясь проглотить комок в горле. Наконец произносит: «Детей прощают, когда те грешат… Ты не совершаешь греха, посвящая себя Учителю… и… и… и твой бедный отец может только… только сказать тебе: „будь ты благословенна“…  Ах, дочь! дочь моя… Как сладка и как страшна Божья воля!» И он наклоняется и поднимает ее, со слезами обнимая и покрывая поцелуями ее лоб и волосы… а потом, продолжая обнимать, подходит к Иисусу и говорит: «Вот. Я ее родитель, но Ты ее Бог… Твои права больше моих… Спасибо… спасибо, Господь, за… за радость, что…» Он не в силах продолжить. Упав на колени, он припадает к ногам Иисуса, целует их и стенает: «Никогда, никогда у меня не будет внуков!.. Моя мечта!.. Отрада моей старости!.. Прости эти слезы, мой Господь… Я бедный человек…»

«Встань, Мой друг. И радуйся, что твои первоцветы подарены ангельским цветникам. ¹³Иди, иди сюда ко Мне и Моей Матери. Давай узнаем от Нее, как это случилось, потому что, уверяю тебя, с Моей стороны тут нет ни вины, ни заслуги».

Мария разъясняет: «Я тоже не многое знаю. Мы, женщины, разговаривали между собой, и как часто случается, Меня стали расспрашивать о Моем обете девства. Расспрашивали также о том, какими будут будущие девы, какими Мне видятся их обязанности, какая их ждет слава. Я отвечала, как умела… И Мне их будущее виделось как жизнь в молитве, жизнь ради утешения тех страданий, которые мир доставит Моему Иисусу. Я говорила: „Именно девы будут поддерживать апостолов, будут очищать этот увязший в грязи мир, украшая его своей чистотой, наполняя его ее благоуханием, будут теми ангелами, что воспоют хвалы, чтобы заглушить его богохульства. А Иисус будет этому рад и даст миру прощение, и помилует его ради этих овечек, рассеянных среди волков…“ И другое говорила. Тогда-то дочь Иаира Мне и говорит: „Дай мне какое-нибудь имя, о Мать, для моего будущего девства, поскольку я не могу допустить, чтобы какой-то мужчина обладал моим телом, которое оживил Иисус. Это мое тело принадлежит Ему одному до тех пор, пока плоть не отойдет в могилу, а душа – в Небо“. И Анналия говорит: „Я тоже почувствовала, что надо поступить так. И сейчас я веселее ласточки, потому что все узы разорваны“. Вот тогда твоя дочь, Филипп, и заявляет: „Я тоже буду как вы. Навечно девой!“ Ее мать – вот она идет – пыталась дать ей понять, что такие реше­ния не принимаются вдруг. Но та своего мнения не изменила. И тем, кто ее спрашивал, давняя ли это мысль, отвечала „нет“, а тем, кто спрашивал, как она к ней пришла, говорила: „Не знаю. Словно какая-то светлая стрела пронзила мне сердце, и я поняла, какой любовью я люблю Иисуса“».

Жена Филиппа спрашивает мужа: «Ты уже слышал?»

«Да, женщина. Моя плоть стенает… а должна была бы петь, потому что это ее прославление. Она, наша дебелая плоть, породила двух ангелов. Не плачь, жена. Ты же сама до этого сказала, что Он тебя увенчал… Царица не плачет, когда принимает свой венец…»

Но плачет и сам Филипп, ¹⁴и многие другие теперь, когда все собраны здесь наверху: как мужчины, так и женщины. В одном углу безудержно плачет Мария Симонова… В другом – Мария Магдалина, терзая ткань своей одежды и машинально выдергивая нити из декоративной каймы. Анастасика льет слезы, пытаясь закрыть ладонью свое заплаканное лицо.

«Почему вы плачете?» – спрашивает Иисус.

Никто не отвечает.

Иисус подзывает Анастасику и снова ее вопрошает, а она: «Потому что, Господь, из-за какой-то тошнотворной радости лишь на одну единственную ночь я потеряла возможность быть Твоей девой».

«Всякое состояние хорошо, если в нем мы служим Господу. В будущей Церкви понадобятся и девы, и замужние женщины. Все они будут полезны для торжества Божьего Царства в этом мире и поучаствуют в труде своих братьев-священников. ¹⁵Элиза из Бет-Цура, пойди-ка сюда. Утешь эту почти еще девочку…» И Своей рукой подталкивает Анастасику в объятья Элизы.

Наблюдает, как Элиза гладит ее и та обмякает в этих материнских объятьях, а потом спрашивает: «Элиза, ты знаешь ее историю?»

«Да, Господь. И мне так больно за нее, бедную горлицу без гнезда».

«Элиза, а ты любишь эту сестру?»

«Люблю ли? Очень. Но не как сестру. Она годится мне в дочери. И сейчас, когда я держу ее в своих объятьях, мне кажется, будто я снова счастливая мать ушедших лет. Кому Ты доверишь эту нежную газель?»

«Тебе, Элиза».

«Мне?» Женщина недоверчиво разжимает свои объятья, чтобы посмотреть на Господа…

«Тебе. Разве ты этого не желаешь?»

«О, Господь! Господь! Господь!» Она на коленях ползет к Иисусу и не знает, не знает как и что сказать, что сделать, чтобы выразить свою радость.

«Вставай и будь ей святой матерью, а она пусть будет тебе святой дочерью, и обе будете следовать дальше путем Господа. ¹⁶Мария Лазарева, а ты чего плачешь, ты, с недавних пор такая веселая? Где те десять цветиков, которых ты Мне хотела преподнести?..»

«Насытились и спят в своей непорочности, Учитель… А плачу я оттого, что мне никогда уже не видать непорочности этих дев, и моя душа всегда будет плакать и никогда не утолится, потому что… потому что я грешила…»

«Мое прощение и твои слезы сделают тебя более чистой, чем они. Иди сюда. Не плачь больше. Оставь слезы тем, кому есть чего стыдиться. Ну же. Сходи за своими цветиками; идите и вы тоже, супруги и девы. Пойдите скажите Божьим гостям, пусть поднимаются. Надо отпустить их, пока не закрыли ворота, ведь многие из них живут где-то за городом».

Они послушно уходят, на террасе остаются только Иисус (на Своем месте), ласкающий Марию и Матфия, Элиза и Анастасика, которые чуть поодаль держатся за руки, глядя друг другу в глаза с улыбкой вперемешку со счастливыми слезами, Мария Симонова, над которой склонилась сердобольная Дева Мария, и Иоанна, стоящая в дверях и смотрящая в сторону Иисуса неопределенным взглядом, направленным то ли внутрь, то ли вовне. Апостолы и ученики сошли вниз вместе с женщинами, чтобы помочь слугам провести калек, слепых, хромых, скорченных и стариков по длинной лестнице.

¹⁷Иисус поднимает голову, отрываясь от двоих ребятишек, и видит Марию, наклонившуюся над матерью Иуды. Встает и идет к ним. Кладет ладонь на седоватую голову Марии Симоновой: «О чем плачешь, женщина?»

«О, Господь! Господь! Я произвела на свет демона! Ни одна мать в Израиле не сравнится со мной в горе!»

«Мария, эти же слова и по тому же самому поводу Мне уже говорила и говорит еще одна мать^[2]. Бедные матери!..»

[2] Мать Марка, сына Иосии (358.7–8).

«О, мой Господь, значит есть еще один, столь же коварный и преступный по отношению к Тебе, как мой Иуда? О, не может быть! Он, общаясь с Тобой, предается нечестивым занятиям. Он, дышащий с Тобой одним воздухом, оказывается развратником и вором, а может стать и убийцей. Он… о! Его мысли – ложь. Его жизнь – страсть. Предай его смерти, Господь! Ради милосердия! Предай его смерти!»

«Мария, твое сердце рисует его тебе хуже, чем он есть. Страх делает тебя безрассудной. Успокойся же и рассуди. Какие есть у тебя доказательства его поведения?»

«По отношению к Тебе – никаких. Но это лавина, что вот-вот сойдет. Я застала его врасплох, и он не смог скрыть доказательств того, что… Вот он… Ради Бога, молчи! Он на меня смотрит. Подозревает. Это мое горе. Нет в Израиле матери несчастнее меня!..»

Мария шепчет: «Я… Потому что к Моему горю добавляется горе всех несчастных матерей… Ведь Мое горе происходит не от ненависти кого-то одного, а от ненависти всего мира».

¹⁸Позванный Иоанной Иисус отходит к ней; тем временем Иуда подходит к матери, которую всё еще утешает Мария, и резко на нее набрасывается: «Ты уже успела пересказать свои бредовые мысли? Оклеветать меня? Теперь ты довольна?»

«Иуда! Вот так ты разговариваешь со своей матерью?» – строго спрашивает Мария. Первый раз я вижу Ее такой…

«Да. Потому что устал от ее преследований».

«О, сын мой, это не преследования! Это любовь. Ты называешь меня больной. Но это ты болен! Ты говоришь, что я на тебя клевещу и что слушаю твоих врагов. Но это ты вредишь сам себе, это ты ходишь за гнусными личностями, водишься с ними, и они выбивают тебя из колеи. Потому что ты слабый, сын мой, и они это поняли… Прислушайся к своей матери. Послушай старого и мудрого Ананию. Иуда! Иуда! Пожалей себя и меня! Иуда!!! Куда ты, Иуда?!»

Иуда, чуть ли не бегом пересекая террасу, оборачивается и кричит: «Туда, где я нужен и меня ценят», – и опрометью бросается вниз по лестнице, в то время как несчастная мать, перегнувшись через перила, кричит ему: «Не ходи! Не ходи! Они хотят твоей погибели! Сын! Сын! Сын мой!..»

Иуда уже внизу, и деревья закрывают его от матери. На миг он вновь показывается в просвете, пока не заходит в переднюю.

«Ушел… Его снедает гордыня!» – стонет его мать.

«Давай за него помолимся, Мария. Помолимся обе вместе…» – говорит Приснодева, держа за руку печальную мать будущего богоубийцы.

¹⁹Между тем гости начинают подниматься… а Иисус говорит с Иоанной: «Хорошо, пусть приходят. Будет гораздо лучше, если они оденутся как еврейки, чтобы не задевать свойственных многим предубеждений. Я подожду их тут. Иди позови их», – и прислонившись к дверному косяку, Он наблюдает за притоком приглашенных, которых апостолы, ученики и ученицы любез­но ведут к столам согласно заранее установленному порядку. В центре – низкий стол для детей, затем, параллельно с одной и другой стороны, – все остальные.

И пока располагаются слепые, хромые, скорченные, калеки, старики, вдовы и нищие с их запечатленным на лицах горьким опытом, вдруг приносят изящные, как цветочные корзины, большие плетёнки, переделанные в колыбели, пожалуй, даже ящички, в которых, развалившись на подушках, спят сытые младенцы, взятые у нищих матерей. И успокоенная Мария из Магдалы подбегает к Иисусу со словами: «Прибыли наши цветики. Иди благослови их, мой Господь».

Но в ту же самую минуту с внутренней лестницы появляется Иоанна и говорит: «Учитель, вот те ученицы из язычниц». Это семь женщин, одетых в темные поношенные одежды, похожие на одежды евреек. На лицах у всех покрывала, и плащи у них доходят до самых ступней. Две из них рослые и осанистые, осталь­ные среднего роста. Но когда, преклонившись перед Учителем, они снимают плащи, в них легко узнаются Плаутина, Лидия, Валерия, вольноотпущенница Флавия – та, что записывала слова Иисуса в саду у Лазаря^[3], – и еще три незнакомки. Одна, на вид привыкшая повелевать, что также преклоняет колени и говорит Господу: «И пусть в моем лице к Твоим ногам припадет Рим», потом еще одна пышная матрона лет пятидесяти и наконец девушка, хрупкая и миловидная, как полевой цветок.

[3] См. 204.9.

Мария Магдалина узнаёт этих римлянок, несмотря на их еврейские одеяния и, вытаращив глаза, шепчет: «Клавдия!!!»

«Я. Хватит слушать с чужих слов! Истину и Мудрость надо черпать прямо из источника».

«Думаешь, нас узнают?» – спрашивает Марию Магдалину Валерия.

«Если вы не выдадите себя, называя друг друга по имени, то не думаю. Впрочем, посажу вас в какое-нибудь темное местечко».

«Нет, Мария. К столам, обслуживать нищих. Никто не подумает, что патрицианки могут служить бедным, этим ничтожным представителям еврейского мира», – говорит Иисус.

«Правильно подмечаешь, о Учитель. Высокомерие – это наше врожденное качество».

«А смирение – самый очевидный признак Моего учения. Кто хочет следовать за Мной, должен полюбить Истину, Чистоту и Смирение, проявлять ко всем милосердие и иметь мужество противостоять человеческим мнениям и давлению тиранов. Идемте».

«Прости, Рабби. Эта девушка – рабыня и дочь рабов. Я выкупила ее, потому что она по происхождению израильтянка, и Плаутина держит ее у себя. Но я вручаю ее Тебе: думаю, что так лучше. Ее имя Эгла. Она принадлежит Тебе».

«Мария, прими ее. Потом подумаем… Спасибо, женщина».

²⁰Иисус идет на террасу благословить детей. Дамы пробуждают немалое любопытство. Но, одетые и причесанные на манер евреек, да в небогатых одеждах – подозрений они не вызывают. Иисус выходит на середину террасы, подходит к детскому столу, молится, от имени всех посвящает еду Господу, благословляет ее и распоряжается начать трапезу. Апостолы, ученики, ученицы, дамы прислуживают бедным, а Иисус, завернув рука­ва красного одеяния, подает им в этом пример, ухаживая за Своими детками в компании с Иоанном и дочерью Иаира Мириам. Рты у этого множества недоедающих людей работают исправно, но глаза у всех у них обращены на Господа. Наступает вечер, и полог убирают, зато слуги приносят светильники, пока еще излишние.

Иисус кружит между столами, никого не оставляя без утешительного слова или поддержки. Так, не один раз Он оказывается рядом с царственными Клавдией и Плаутиной, которые смиренно преломляют хлеб или подносят вино к губам слепцов, парализованных и безруких; улыбается Своим девам, что хлопочут возле женщин, матерям-ученицам, что так сострадают несчастным, Марии Магдалине, усердствующей у стола с дряхлыми стариками, самого невеселого из всех столов: с кашляющими и дрожащими, с шамкающими беззубыми челюстями и слюнявыми ртами; помогает Матфею похлопать по спинке младенца, что поперхнулся мякишем лепешки, который он сосал и покусывал своими новыми зубками; хвалит появившегося в начале трапезы Хузу, который режет мясо и выступает в роли опытного слуги.

Трапеза заканчивается. На подрумянившихся лицах, в повеселевших глазах этих горемык явно заметно удовлетворение.

²¹Иисус наклоняется над стариком, которого трясет дрожь, и говорит: «Что думаешь, отец, что улыбаешься?»

«Думаю, что это и впрямь не во сне. А я-то всё считал, что сплю и вижу сон. Но теперь чувствую, что это на самом деле. Да кто же сделал Тебя настолько добрым, что у Тебя такие добрые ученики? Да здравствует Иисус!» – выкрикивает он напоследок.

И голоса всех этих убогих, а их сотни, подхватывают: «Да здравствует Иисус!»

Иисус снова выходит на середину и разводит руками, жестом показывая, что надо успокоиться и оставаться на местах, и, усевшись с каким-то малышом на коленях, начинает говорить слово.

«Да, хорошо, да здравствует Иисус, не потому что Иисус это Я, а потому что Иисус означает любовь Бога, ставшего плотью и сошедшего к людям, чтобы те узнали Его и познакомились с Его любовью, которая станет символом новой эпохи. Да здравствует Иисус, потому что Иисус означает „Спаситель“. И Я вас спасу. Спасу всех вас, богатых и бедных, детей и старцев, израильтян и язычников, всех, только бы вы поделились со Мной своим желанием быть спасенными^[4]. Иисус для всех. Не для кого-то одного или другого. Иисус принадлежит всем. Он принадлежит всем людям и существует для всех людей. Для всех Я – милосердная Любовь и верное Спасение. Что нужно сделать, чтобы принадлежать Иисусу, а значит обрести спасение? Немногие вещи. Но великие. Великие не потому, что они сложны, как те дела, что совершают цари. Но потому, что требуют от человека обновиться, чтобы претворить их в жизнь и сделаться Иисусовым. Поэтому – любовь, кротость, вера, смирение, сострадание. Вот вы, ученики, что великого сделали сегодня? Скажете: „Ничего. Прислуживали за трапезой“. Нет. Вы послужили любви. Вы смирились. Вы как с братьями общались с незнакомцами из всех народов, не спрашивая, кто они такие, здоровые ли они, добрые ли. И делали это во имя Господа. Возможно, вы ждали от Меня великих слов наставления. Я же заставил вас делать великие дела. Мы начали этот день с молитвы, помогли прокаженным и нищим, поклонились Всевышнему в Его Доме, положили начало братским трапезам и заботе о странниках и бедняках, послужили, ибо служить ради любви значит уподобиться Мне, ведь Я Слуга Божьих служителей, Слуга, готовый снизойти до самой смерти, чтобы доставить вам спасение…»

[4] Желание быть спасенными имеет первостепенное значение, как об этом говорится в 136.2, 494.7, 495.2–4, 520.5, 575.10–11, 605.14–18. Названное условие спасения объясняет случаи «бессилия» Иисуса, который не пользуется присущим Ему божественным всемогуществом не только когда его проявления шли бы вразрез с истинным благом и справедливостью (как в 89.1, 95.6, 104.5, 172.7, 258.7), либо были бы бесполезны или неосмотрительны, или же просто неуместны (как в последних строках 455.9 и в 484.2–3), но также и тогда, когда они могли бы принести благо тем, кто не желает просить Его о вмешательстве или не желает его принимать (как в 105.4, 302.2, 337.6, 368.12, 374.3, 503. 5–7, 10), либо когда его хотят с неправедной целью (как в 574.10). В остальных случаях Иисус многократно проявляет Свое божественное всемогущество, о котором прямо говорит в 53.5.

²²Иисуса прерывает какой-то шум голосов и шарканье ног. Разгоряченная группа израильтян бегом взбирается по лестнице. Наиболее известные римлянки, а именно: Плаутина, Клавдия, Валерия и Лидия, – удаляются в тень, опуская свои покрывала.

Нарушители спокойствия врываются на террасу и, похоже, кого-то ищут. Оскорбленный Хуза предстает перед ними и спрашивает: «Чего хотите?»

«Тебя это никак не касается. Мы ищем Иисуса из Назарета, а не тебя».

«Вот Я. Вы Меня не видите?» – реагирует Иисус, ставя на пол малыша и степенно поднимаясь.

«Что Ты здесь делаешь?»

«Сами видите. Делаю то, чему учу, а учу тому, что необходимо: любви к самым бедным. Чего вам наговорили?»

«Были слышны подстрекательские крики. А поскольку где Ты, там и возмущения, мы пришли взглянуть».

«Где Я, там спокойно. Кричали: „Да здравствует Иисус“».

«Именно. И в Храме, и во дворце Ирода сочли, что тут затевают заговор против…»

«Кого? Против кого? Кто царствует в Израиле? Не Храм и не Ирод. Правит Рим, и глупец, кто думает стать царем там, где его владычество».

«Ты сам называешь Себя царем».

«Я Царь. Но не этого царства. Оно слишком ничтожно для Меня! Даже империя слишком ничтожна. Я – Царь святого Небесного Царства, Царства Любви и Духа. Идите с миром. Или оставайтесь, если хотите, и узнаете, как входят в это Мое Царство. А Мои подданные – вот они: бедные, несчастные, угнетенные, а еще добрые, смиренные, человеколюбивые. Оставайтесь, присоединяйтесь к ним».

«Однако сам Ты всегда на званых обедах в роскошных домах, среди красивых женщин и…»

«Хватит! В моем доме не клевещут и не оскорбляют Рабби. Уходите!» – громыхает Хуза.

²³Но с внутренней лестницы на террасу выскакивает гибкая фигурка девушки под покрывалом. Легко, как бабочка, она подбегает к Иисусу и вдруг сбрасывает покрывало и плащ, падая Ему в ноги и пытаясь их поцеловать.

«Саломея!» – вскрикивает Хуза, а с ним и другие.

Иисус так решительно отстраняется, избегая ее прикосновения, что Его скамья опрокидывается, и Он этим пользуется, выставляя ее в качестве преграды между Собой и Саломеей. Его глаза наводят страх, настолько грозно они сверкают.

Саломея, легкомысленная и нахальная, кокетничая, говорит: «Да, я. Восхваления дошли до Дворца. Ирод отправляет посольство сказать Тебе, что хочет Тебя видеть. Но я его опередила. Идем со мной, Господин. Я так Тебя люблю и так к Тебе стремлюсь! Я ведь тоже плоть от плоти Израиля».

«Ступай в свой дом».

«Во Дворе Тебя ждут, чтобы оказать Тебе почести».

«Мой Двор – здесь. Я не знаю ни другого Двора, ни других почестей», – и Он указывает ладонью на сидящих за столами бедняков.

«Я принесла Тебе для них подарки. Вот мои драгоценности».

«Мне они не нужны».

«Почему Ты от них отказываешься?»

«Потому что они нечисты и предложены с нечестивой целью. Иди отсюда!»

Саломея озадаченно встает. Мельком глядит на Грозного и Пречистого, который разит ее Своей простертой рукой и огненным взглядом. Украдкой глядит на всех и видит на лицах насмешку или отвращение. Фарисеи остолбенели и наблюдают за этой яркой сценой. Римлянки осмеливаются податься вперед, чтобы лучше видеть. Саломея предпринимает последнюю попытку.

«Ты приближаешься даже к прокаженным…» – произносит она безропотно и умоляюще.

«Они просто больные. Ты же развратница. Иди отсюда!»

Последнее «иди отсюда!» до того властное, что Саломея подбирает покрывало и плащ и, как была согнутая, не разгибаясь устремляется к лестнице.

«Берегись, Господь!.. Она влиятельна… Может Тебе навредить», – шепотом говорит Хуза.

Однако Иисус отвечает очень громко, чтобы слышали все и в первую очередь та, что была выдворена: «Не важно. Предпочту быть убитым, чем вступать в союзы с пороком. Испарина похотливой женщины и золото блудницы – это адские зелья. Трусливое соглашательство с пороком – грех. Я есть Истина, Чистота и Искупление. И не изменюсь. Ступай. Выпроводи ее…»

«Я накажу слуг, которые ее впустили».

«Не наказывай никого. Лишь одна заслуживает наказания: она. И она наказана. И знай, знайте, что Мне известен ее замысел и он вызывает у Меня отвращение. Пусть змея возвращается в свою нору. Агнец же возвратится в Свои сады».

Он садится весь вспотевший. Молчит. ²⁴Затем говорит: «Иоанна, подай каждому милостыню, пусть на несколько дней жизни они станут не такими грустными… Что еще Мне для вас сделать, чада скорби? Чего вы желаете из того, что Я могу вам дать? Я вижу сердца насквозь. Больным, что способны верить, – мир им и здравие!»

Короткая пауза, а затем шум голосов… многие и многие встают исцеленными. Иудеи, прибывшие с целью застать врасплох, растерянно уходят, и при всеобщем бурном восторге одобрения, вызванном этим чудом и безупречностью Иисуса, на них никто не обращая внимания.

Иисус улыбается, целуя детей. Потом отпускает гостей, прося задержаться вдов, и говорит по поводу них с Иоанной. Та берет на заметку и приглашает их на завтра. Затем и они уходят. Последними уходят старики…

Остаются апостолы, ученики, ученицы и римлянки. Иисус говорит: «Таково и таким должно быть наше будущее единение. Не надо слов. Пусть сами дела своей очевидностью обращаются к душам и умам. Да пребудет с вами мир».

Он направляется к внутренней лестнице и пропадает из виду, вслед за Ним Иоанна, а затем остальные.

²⁵У основания лестницы Ему попадается Иуда: «Учитель, не ходи в Гефсиманию! Там Тебя ищут Твои враги. А ты, мать, что скажешь теперь? Ты вот меня обвиняешь. А если б я не уходил, то и не узнал бы о подстроенной для Учителя западне. В другой дом! Пойдемте в другой дом!»

«В таком случае, в наш. В дом Лазаря входят только Божьи друзья», – говорит Мария из Магдалы.

«Хорошо. Те, кто вчера был в Гефсимании, пусть вместе с сестрами идут во дворец Лазаря. Завтра разберемся».