4 февраля 1946

   Многие ученики, как мужчины, так и женщины, получили позволение и вернулись в те дома, где они гостят, или вернулись в свои дома.

   В этот чудесный день позднего апреля, на склоне дня, в доме Лазаря остались только истинные и совершенные ученики, в особенности те, которые больше посвящены проповеди. То есть, пастухи, Герма и Стефан, священник Иоанн, Тимоний, Эрмастий, Иосиф из Эммауса, Соломон, Авель из Вифлеема Галилейского, Самуил и Авель из Хоразина, Агапо, Асер и Ишмаэль из Назарета, Илия из Хоразина, Филипп из Арбелы, Иосиф лодочник из Тиверии, Иоанн из Эфеса, Николай из Антиохии. Помимо известных учениц  остались также Анналия, Дорка, мать Иуды, Мирта, Анастасика и дочери Филиппа. Я больше не вижу Мириам Иаира и самого Иаира. Возможно, они вернулись в дом, оказавший им гостеприимство.

   Они медленно прогуливаются по внутреннему двору или по террасе дома, тогда как почти все женщины и все старые женщины-ученицы собрались вокруг Иисуса, Который сидит у маленькой кровати Лазаря. Они слушают Иисуса, Который говорит с Лазарем, описывая деревни, через которые они прошли в последние недели перед их Пасхальным путешествием.

   «Ты прибыл как раз вовремя, чтобы спасти малыша», — замечает Лазарь, услышав историю о замке Кесарии Филипповой, указывая на младенца, мирно спящего на руках своей матери. И Лазарь добавляет: «Это прекрасный мальчик! Женщина, ты позволишь мне взглянуть на него здесь, рядом со мной?»

   Дорка встает и молча, но торжествующе, предлагает свое дитя восхищению больного человека.

   «Прекрасный мальчик! Поистине прекрасный! Да хранит его Господь и вырастит его здоровым и святым».

   «И верным своему Спасителю. Я бы предпочла увидеть его сейчас мертвым, чем знать, что он неверен Ему. Я могу вынести все, но я не смогу вынести того, чтобы мой сын был неблагодарным Господу, Который спас его», — решительно говорит Дорка, возвращаясь на свое место.

   «Господь всегда приходит вовремя, чтобы спасти», — говорит Мирта, мать Авеля из Вифлеема. «Мой сын был так же близок к смерти, — и какой смерти! – как ребенок Дорки. Но Он пришел… и Он спас. Какой ужасающий миг!…» От одного воспоминания об этом Мирта бледнеет.

    «Так же вовремя Ты придешь и ко мне, не так ли? Чтобы дать мне мир…» — говорит Лазарь, гладя руку Иисуса.

   «Но разве ты не чувствуешь себя немного лучше, брат?» — спрашивает Марта. «Так как со вчерашнего дня ты выглядишь так, как если бы тебе стало немного легче».

   «Да, это так. Я и сам удивляюсь. Возможно Иисус…»

   «Нет. Мой дорогой друг. Дело в том, что Я вселяю в тебя Мой мир. Твоя душа насыщается им и это притупляет боль твоего тела. Это Божье постановление, что ты должен страдать».

   «И умереть. Ты можешь также сказать и это. Хорошо… да исполнится воля Его, как Ты учишь нас. Отныне я больше не буду просить об исцелении или облегчении. Я получил от Бога так много (и он непроизвольно смотрит на Марию, свою сестру), что справедливо, чтобы я отплатил за это своим повиновением…».

   «Делай больше, чем это, Мой дорогой друг. Великое дело быть покорным и переносить скорби. Но ты можешь предать им большую ценность».

   «Какую, мой Господь?»

   «Предложить их для искупления людей».

   «Я сам по себе бедный человек. Я не могу так воспарять и стремиться быть искупителем».

   «Ты так говоришь, но ты ошибаешься. Бог стал Человеком, чтобы помочь людям. Но человек может помочь Богу. Деяниями праведников будет единение со Мной в час Искупления. Праведников, которые жили давным-давно, которые пока живы, или будут жить в будущем. Добавь свои, прямо сейчас. Так прекрасно соединиться с бесконечной Щедростью, добавляя к ней то, что мы можем дать от своей ограниченной щедрости, и сказать: “я тоже содействую, Отец, благополучию моих братьев”. Не может быть более великой любви к Господу и к нашим ближним, чем эта способность страдать и умереть во славу Господа и ради вечного спасения наших братьев. Спасти себя ради нас самих? Этого слишком мало. Это “низшая” ступень святости. Прекрасно спасать других людей, жертвуя собой, любить до такой степени, чтобы стать огнем жертвоприношения ради спасения наших ближних. Тогда любовь совершенна. И велика будет святость таких щедрых душ».

   «Как это прекрасно, не так ли, сестры?» — восклицает Лазарь с мечтательной улыбкой на своем исхудалом лице.

   Марта, глубоко тронутая, согласно кивает.

   Мария, которая сидит на подушке у ног Иисуса в своей обычной позе смиренной и пылкой поклонницы, говорит: «Быть может, это я стою моему брату таких страданий? Скажи мне, Господь, чтобы моя мука могла быть полной!…»

   Лазарь восклицает: «Нет, Мария, нет…  Я должен был умереть от этой болезни. Не пронзай своего сердца».

   Но Иисус, Который искренен в высшей степени, говорит: «Да, Мария, конечно же, ты! Я слышал молитвы и сокращения сердца твоего брата. Но это не должно причинять тебе безрадостной боли, напротив, это должно побуждать твою волю стать совершенной, ради того, чего ты стоила. И радуйся! Радуйся тому, что Лазарь вырвал тебя из лап демона…»

   «Не я. Ты это сделал, Учитель».

   «…что вырвал тебя из лап демона, заслужив у Бога будущую награду, в силу которой народы и ангелы будут говорить о нем. Что касается Лазаря, то они будут говорить и о других людях. И особенно о других женщинах, которые своим героизмом вырывали добычу из лап Сатаны».

   «Кто они?» — с любопытством спрашивают женщины, каждая в надежде быть одной из них.

   Мария Иуды ничего не говорит. Но она смотрит на Учителя… Иисус тоже смотрит на нее. Он мог бы ввести ее в заблуждение, но Он не делает этого. Он не убивает ее, но Он не обманывает ее. Он отвечает им: «Вы узнаете это на Небесах».

   Мать Иуды, которая по-прежнему исполнена скорби, спрашивает: «А если ей это не удастся, хотя она желает этого, какова будет ее судьба?»

   «Такой, какой заслуживает ее добрая душа».

   «Небеса? Но, Господь, жена, сестра или мать, которой не удастся спасти тех, кого она любит и увидит, что они прокляты, сможет ли она наслаждаться Раем, даже если она будет в Раю? Тебе не кажется, что она никогда не будет в состоянии радоваться, потому что… плоть от ее плоти и кровь от ее крови заслужили вечное проклятие? Я думаю, что она не будет способна радоваться при виде того, как ее возлюбленный пребывает в ужасных мучениях…»

   «Ты ошибаешься, Мария. Виденье Бога, обладание Богом являются источниками такого бесконечного блаженства, что никакой скорби не существует для благословенных душ. Хотя они активны, настойчивы и усердны помогая тем, кто могут быть спасены, они больше не страдают о тех, кто отделился от Бога, и, следовательно, от тех, кто пребывает в Боге. Общение святых предназначено для святых.

   «Но если они помогают тем, которые еще могут быть спасены. То это означает, что те, которым помогают, еще не святые», — возражает Петр.

   «Но у них есть воля, по крайней мере, пассивная воля стать святыми. Святые Божьи помогают также и в материальных нуждах, чтобы побудить их перейти от пассивной к активной воле. Ты понял Меня?

   «Я понял и не понял. К примеру, предположим, я был на Небесах и увидел, скажем, мимолетное проявление доброго отношения у… фарисея Илии, что бы я должен был делать?»

   «Ты бы употребил все средства, чтобы увеличить его доброе отношение».

   «А если бы это никоим образом не помогло? Что тогда?»

   «Тогда, когда он будет проклят, ты бы уже не заботился о нем».

   «А если он заслуживает того, чтобы быть проклятым, как сейчас, но он дорог мне, — чего никогда не случится, — что бы я делал?»

   «Прежде всего, тебе лучше узнать, что тебе самому угрожает опасность быть проклятым за слова, что он никогда не будет тебе дорог. Во-вторых, — ты должен знать это, — если бы ты был на Небесах, ты бы молился о нем и о его спасении до момента вынесения ему приговора. Там будут души, которые будут спасены в последнее мгновение, после целой жизни молитвы за них».

   Приходит слуга и говорит: «Пришел Манаил. Он хочет видеть Учителя».

   «Пусть он войдет. Он, конечно, хочет поговорить о чем-то важном».

   Женщины предусмотрительно удаляются, вслед за ними мужчины. Но Иисус позвал обратно Исаака, священника Иоанна, Стефана и Герму, Матфия и Иосифа, которые оба ученики из пастухов. «Вам лучше также знать об этом, поскольку вы – ученики», — объясняет Он.

   Манаил входит и кланяется Иисусу.

   «Мир тебе», — приветствует Иисус.

   «Мир Тебе, Учитель. Солнце садится. Мой первый шаг после Субботы – к Тебе, мой Господь».

   «Ты хорошо провел Пасху?»

   «Хорошо?! Не может быть ничего хорошего там, где Ирод и Иродиада. Я надеюсь, что я в последний раз ел пасхального агнца вместе с ними. Ценою собственной жизни я больше не буду оставаться с ними!»

   «Я думаю, что ты совершаешь ошибку. Ты можешь служить Учителю оставшись…» — возражает Искариот.

   «Это верно. Именно это удерживает меня там до сих пор. Но как это тошнотворно! Хуза мог бы заменить меня…»

   Варфоломей указывает ему: «Хуза не Манаил… Он приспособленец. Он никогда не осуждает своего хозяина. Ты более искренен».

   «Это верно. И то, что вы говорите, тоже верно. Хуза царедворец. Он зачарован царственностью… Царственностью! Что я говорю?! Грязью царской власти! Но он думает, что он царь, пребывая рядом с царем. Его страшит царская немилость. Прошлым вечером он выглядел подавленным, когда он почти пресмыкался перед Иродом, который послал за ним, после того как услышал жалобы Саломеи, которую Ты выгнал вон. Хуза был в ужасном затруднении. Его желание избежать неприятностей любой ценой, даже обвиняя Тебя, утверждая, что Ты был неправ, было явственно видно на его лице. Но Ирод… желал только посмеяться над девушкой за ее спиной, так как он ненавидит ее, сейчас, так же, как он ненавидит ее мать. И он засмеялся как сумасшедший, услышав Твои слова, которые повторил Хуза. Он поддержал их, сказав: “Такие слова слишком мягки для этой молодой… (и он произнес такое непристойное слово, которое я не буду повторять Тебе). Он бы попрал ногами ее похотливые груди… Но тогда бы Он осквернился!” – и он засмеялся. Затем он стал серьезным и сказал: “Но… оскорбление, которое заслуживает женщина, не может быть позволено в отношении короны. Я щедр (это его навязчивая идея, и так как никто не называет его таковым, то он делает это сам) и я прощу Ребе, также потому, что Он сказал Саломее истину. Но я желаю, чтобы Он пришел в Суд, чтобы я мог полностью простить Его. Я желаю видеть Его, услышать Его и заставить Его творить чудеса. Пусть Он придет, и я буду Его защитником”. Вот что он сказал прошлым вечером. И Хуза не знал, что сказать. Он не хотел сказать “нет” монарху, и он не мог сказать “да”. Потому что он, конечно, не может согласиться с прихотью Ирода. Сегодня Ирод сказал мне: “Ты, конечно, пойдешь повидать Его… Скажи Ему, чего я желаю”. Я сказал Тебе, но я уже знаю ответ. Однако, скажи мне, чтобы я мог передать ему».

   «Нет». Громоподобное “нет”.

   «Ты не превратишь его в Своего могущественного врага?» — спрашивает Фома.

   «Он может стать Моим палачом. Но Я могу ответить только “нет”».

   «Он будет преследовать нас…»

   «О! Через три дня он уже забудет об этом», — говорит Манаил, пожав плечами. И добавляет: «Ему обещали каких-то танцоров пантомимы… Они прибудут завтра… И он забудет обо всем!…»

   Слуга возвращается: «Никодим, Иосиф, Елеазар и другие фарисеи и лидеры Синедриона здесь, Учитель. Они хотят приветствовать Тебя».

   Лазарь вопросительно смотрит на Иисуса. Иисус понимает: «Пусть они войдут. Я буду счастлив приветствовать их».

   Вскоре после этого входят Иосиф вместе с Никодимом, Елеазаром (справедливым человеком на званом обеде Ишмаэля бен Фаби), Иоанном (гостем на давнишнем обеде Иосифа Аримафейского),  другим человеком, чье имя, как я слышу, Ешуа, Филипп, Иуда и, наконец, Иоахим. Они, кажется, собираются приветствовать вечно. К счастью комната большая, в противном случае в ней могло бы не оказаться места для столь многих поклонов, объятий и богатых одеяний. Но хотя она такая большая, в ней стало так тесно, что ученики удалились. Только Лазарь остался с Иисусом. Ученикам, наверное, трудно поверить, что члены Синедриона не осмотрели их с ног до головы!

   «Мы услышали, что ты в Иерусалиме, Лазарь. И мы пришли», — говорит тот, кого зовут Иоахим.

   «Я поражен и счастлив. Я уже почти забыл, как выглядят ваши лица…» — отвечает Лазарь несколько иронично.

   «Ну… ты знаешь… Мы всегда хотели придти. Но… ты пропал…»

   «И вы не могли поверить, что это правда! Действительно, посетить несчастного человека довольно трудно!»

   «Нет! Не говори так. Мы… уважали твое желание. Но сейчас это… сейчас это… верно, Никодим?

   «Да, Лазарь. Старые друзья возвращаются. Также чтобы услышать твои хорошие новости и почтить Ребе».

   «Какие новости вы принесли мне?»

   «Х՛м… Ну… Обычные вещи… Этот мир… Конечно…» — они бросают косые взгляды в сторону Иисуса, Который сидит выпрямившись на своем месте, глубоко погрузившись в размышления.

   «Как это вы пришли все вместе сегодня, когда Суббота только что завершилась?»

   «У нас было особое собрание».

   «Сегодня?! Что было такого срочного?…»

   Посетители украдкой и многозначительно смотрят на Иисуса, но Он поглощен Своими мыслями… «Для этого было много причин», — наконец отвечают они.

   «И какие-нибудь касаются Ребе?»

   «Да, Лазарь. Его также. Но мы также приняли решение о печальном факте, несмотря на то, что мы все собрались в городе на празднество…» — объясняет Иосиф Аримафейский.

   «Печальный факт? Какой?»

   «…Ошибка молодости… Х՛м. Конечно! Неприятная дискуссия… Ребе, послушай нас. Ты среди честных людей. Хотя мы не Твои ученики, мы не враги Тебе В доме Ишмаэля Ты сказал мне, что я не далек от справедливости», — говорит Елеазар.

   «Это верно, Я подтверждаю это».

   «А я защищал Тебя от Феликса на званом обеде у Иосифа», — говорит Иоанн.

   «Это тоже верно».

   «Эти люди думают так же, как мы. Сегодня нас вызвали для вынесения решения… и мы ему не рады.  Потому что мы были побеждены мнением большинства. Так как Ты мудрее, чем Соломон, то мы просим Тебя выслушать нас и позволить нам узнать Твое заключение». Иисус пронзает их глубоким взглядом. Затем Он произносит: «Говорите».

   «Мы уверены, что никто не слышит нас? Потому что мы будем говорить… об ужасном происшествии…» — говорит человек, которого зовут Иудой.

   «Закрой дверь и задерни занавес, и мы будем как в могиле», — отвечает Лазарь.

   Учитель, вчера утром Ты сказал Елеазару  Анны без какой-либо причины, что он стал оскверненным. Почему Ты сказал ему это?» — спрашивает Филипп.

   «Потому что это следовало сказать. Он стал оскверненным. Это не Я говорю. Святые писания говорят нам это».

   «Это верно. Но как Ты узнал, что он осквернен? Возможно, это девушка сказала Тебе, перед тем как умереть?» — спрашивает Елеазар.

   «Какая девушка?»

   «Девушка, которая умерла после того, как была изнасилована, и ее мать умерла вместе с ней, и неизвестно, убила ли их печаль, или они покончили с собой, или же их отравили, чтобы избежать огласки».

   «Я об этом ничего не знаю. Я видел прогнившую душу сына Анны. Я обонял ее зловоние. Я сказал (об этом). Я не знаю или не видел чего-нибудь еще.

   «Но что случилось?» — спрашивает Лазарь с глубокой озабоченностью.

   «Елеазар, сын Анны, увидел девушку, дочь вдовы и… он позвал ее, сказав, что у него есть для нее работа, потому что они зарабатывали себе на жизнь рукоделием, и… он изнасиловал ее. Девушка умерла спустя три дня, и ее мать также умерла.. Но перед смертью они все рассказали своему единственному родственнику, несмотря на то, что им угрожали… И их родственник пошел к Анне, чтобы обвинить его сына, и так как он не был удовлетворен, он рассказал об этом Иосифу, мне и другим людям… Анна арестовал его и заключил в тюрьму. Оттуда его поведут на место казни, или же он никогда больше не будет свободным. Сегодня Анна захотел узнать наше мнение об этом происшествии», — говорит Никодим.

   «Он бы не спрашивал нас, если бы не знал, что нам уже известно об этом факте», — бормочет Иосиф сквозь зубы.

   «Конечно нет… Ну, при фиктивном голосовании и фальшивом правосудии было вынесено решение о чести и жизни трех несчастных людей и о наказании обвиняемому», — заключает Никодим.

   «Так?»

   «Так! Это очевидно. Нам, голосовавшим за свободу этого человека и наказании Елеазара, угрожали и изгнали как несправедливых. Что Ты скажешь?»

   «Что Я в ужасе от Иерусалима, и что Храм – это самый зловонный бубон, какой только есть в Иерусалиме», — говорит Иисус медленно и вселяя страх. И заключает: «И вы можете иметь отношения с этими из Храма?»

   «А что делал Гамалиил?» — спрашивает Лазарь.

   «Как только он услышал об этом, он закрыл свое лицо и вышел со словами: “Пусть новый Самсон быстрее придет и сокрушит порочных филистимлян”».

   «Он был прав. И он скоро придет». Наступило молчание.

   «И никаких упоминаний о Нем?» — спрашивает Лазарь, указывая на Иисуса.

    «Да. Еще перед всем этим. Кто-то сообщил, что Ты сказал, что царство Израиля “ничтожно”. Поэтому они сказали, что Ты богохульник, нет, святотатец. Потому что царство Израиля исходит от Бога».

   «Они так сказали? А кем назвал Первосвященник соблазнителя девы? Того, кто опозорил свое священство? Скажи Мне!» — спрашивает Иисус.

   «Он сын Первосвященника. Потому что Анна там настоящий царь», — говорит Иоахим, который испуган величавостью Иисуса, Который стоит перед ним с вытянутой рукой…

   «Да. Царь порока. Разве Я не должен назвать “ничтожной” страну, где у нас низкий и жестокий Тетрарх и Первосвященник, который является соучастником соблазнителя и убийцы?…»

   «Возможно, девушка совершила самоубийство или умерла от печали», — шепчет Елиазар.

   «Тем не менее она убита своим соблазнителем… Разве они сейчас не готовят третью жертву – ее родственника, которого они заключили в тюрьму, чтобы он не разгласил об этом преступлении? И разве алтарь не оскверняется теми, кто приближается к нему с грузом столь многих преступлений? И разве правосудие не попирается, если слишком редким праведным членам Синедриона предписывается молчание? Да, пусть новый Самсон придет и разрушит это оскверненное место, пусть искоренит его, чтобы реформировать!… Так как из-за этой жалкой страны Я чувствую Себя больным, Я не только говорю, что она ничтожна, но Я ухожу из ее разложившегося сердца, полного утаиваемых преступлений… из самого логова Сатаны… Я ухожу. Не потому, что Я боюсь смерти. Я докажу вам, что Я не боюсь. Я ухожу, потому что Мой час еще не пришел и Я не дам жемчуга свиньям Израиля, но отнесу его смиренным людям, рассеянным по лачугам, горам и долинам, в бедных селениях, где они все еще умеют верить и любить, если там есть кто-нибудь для того, чтобы научить их, где под грубыми одеждами есть души, тогда как здесь священные одеяния и, даже более того, Эфод и Нагрудник прикрывают разлагающиеся трупы и скрывают жестокие оружия. Скажите им, что во имя Истинного Бога Я посвящаю их в собственное осуждение, и, как новый Михаил, Я изгоняю их из Рая, навеки. Так как они хотели быть богами, тогда как они – демоны. Им необязательно умереть, чтобы быть судимыми. Они уже осуждены. Без прощения».

   Кажется, что внушительные члены Синедриона и фарисеи стали меньше, и они действительно съежились перед ужасным гневом Христа, Который, напротив, кажется, становится гигантским, так ослепителен Его внешний вид и так властна Его поза.

   Лазарь стонет: «Иисус! Иисус! Иисус!»

   Иисус слышит его и, изменив Свой тон и внешний вид, Он спрашивает: «В чем дело, Мой дорогой друг?»

   «О! Не будь таким страшным! Это уже больше не Ты! Как может кто-то надеяться на милость, Если Ты являешь Себя таким ужасным?»

   «И все же Я буду таким, и даже еще более ужасным, когда Я буду судить двенадцать колен Израиля. Но ободрись, Лазарь. Тот, кто не верит во Христа, уже осужден…» И Он вновь садится.

   Наступила тишина.

   Наконец Иоанн спрашивает: «Так как мы предпочитаем быть оскорбленными, чем вынести ложное суждение против справедливости, то как мы должны судить?»

   «По справедливости. Упорно продолжайте, и вы достигнете места, где уже находится Лазарь: в дружбе с Богом.

   Они встают. «Учитель, мы уходим. Мир Тебе. И тебе, Лазарь».

   «Мир вам».

   «То, что было сказано здесь, пусть и останется здесь», — умоляюще говорят некоторые из них. «Не бойтесь! Идите. Пусть Бог всегда направляет вас». Они выходят. Иисус остается наедине с Лазарем. Через некоторое время Лазарь говорит: «Как ужасно!»

   «Да. Как ужасно!… Лазарь, Я иду готовиться к нашему исходу из Иерусалима. Я буду твоим гостем в Вифании до конца Опресноков». И Он выходит…